«Лабиринт Чон Чонгука».
Мини такой милый, даже когда обижается. Его пухлые губки надуваются самым обезоруживающим способом. Очаровательный. Непозволительная близость к чужому личику заставляет сердце рваться наружу, а глаза смотреть неотрывно, пристально. Если Чон сейчас продолжит, то уже не сможет остановиться.
— Я ему не враг, я волнуюсь за него. — Только вот у Чонгука не получается сосредоточиться на правильной мысли.
Неустойчиво ступая шаг за шагом, Чонгук направлялся по неизведанно кем заданной траектории. Мысли путались наравне с обмякшими ногами, буквально перескакивая с одной на другую. Что же такое он сейчас натворил, как он мог вообще опуститься до такого психологического и физического насилия по отношению к напуганному ребенку? Чонгук не может понять, когда начал говорить с Чимином так грубо, с такой ненавистью.
Раскаяние за причиненные неприятные ощущения проносится по лабиринту бессознательного сознания.
Что это было?! Неужели те жестокие мысли действительно принадлежат Чонгуку?!
Я не мог, я не хотел говорить такое. Опьяненный мозг, выдает обрывки несвязных воспоминаний недавней встречи.
— Чимин сейчас в Библиотеке, не ходи к нему, дай ему время, Кроль.
Кто это был? Кто с ним говорил?! Чонгук искал Чимина? Зачем? Зачем он так напился в Выручай комнате, а потом пошел в Библиотеку?! Куда он направляется теперь?!
Остатки здравого рассудка твердят остановиться, завязывать с подобной вольностью в действиях и речах, но кто-то словно нашептывает ему иные слова, диктует вольное поведение, полностью перекрывая голос разума. Или может, это лишние литры эльфийского вина так же придают поведению колорит вседозволенности.
Пока градус боролся с рассудком, Чонгук отрицал совершенную минутами ранее ошибку между стеллажей библиотечных развалин, цепляясь за противоречивые ощущения всепоглощающей нежности и хладнокровной отстраненности. Хотя он не уверен было ли то явью, случившейся минутами или всё-таки часами ранее.
Пространство оборачивается в хаос: разбитое стекло, сваленные полки, забитый удушающими травами воздух, обратившийся в болотный густой туман. Головокружение, вызванное смесью терпких ароматов, обостряется в разы, роняя массивное тело спортсмена на пол. Алкоголь облегчает боль от падения, Чонгук хватается за всё подряд, лишь бы обрести хотя бы долю устойчивости. Но реальность ускользает, Чон хочет позвать на помощь, но не может открыть рта, крик застревает в горле, словно в кошмарном лабиринте ночных тревог. Расфокусированный взгляд улавливает в своих руках какие-то склянки, которые почему-то остались невредимыми, несмотря на всепоглощающий хаос. Чонгуку страшно, отстраненно тревожно. Словно марионетка, студент мечется по маленькой комнатушке, панически разбрасывает свои конечности, ударяется о всё подряд, пока не замечает как деревянная лестница срывается с крепежей. Его последние секунды в хранилище профессора Исина сопровождаются болезненным ударом в висок.
Чонгука с силой вновь выкидывает обратно в кресло. Частое дыхание хрипит эхом по кабинету профессора зоти. Насквозь мокрая от пота рубашка мерзко прилипает ко вздрагивающему телу. Курчавые волосы обрамляют искаженное болью лицо. Гриффиндорец выглядит ужасно разбитым, уничтоженным.
Впервые за все часы практик Сынхён видит ребенка настолько изнеможенным. Всё-таки интуиция не обманула: как воспоминание о столь мимолетной нетрезвой ночи, не оставившей за собой и следа в реальности, могло разворотить душу студента до неузнаваемости при попытке профессора лишь подсмотреть со стороны? В первые разы Чхве даже не обратил внимание на пьяный дебош, пролистав тот кусочек из памяти со свойственным равнодушием. В том не было ничего удивительного, разбитое сердце почти двадцатилетнего парня могло натолкнуть на необдуманные действия. Да и выпивка не является чем-то исключительным в подобных случаях. Многие взрослые люди, с более окрепшей психикой творят вещи похуже погрома на складе ингредиентов для зельеварения.
— Прошу, хватит… — Чонгук глотает воздух, пытается отчистить легкие от фантомных удушающих ароматов, — больше не могу, Профессор.
Еще немного и разум покинет сознание, еще один вдох, и Чон свалится в обморок. Даже кости позвоночника ломит, будто лестница упавшая на него больше полугода назад, огрела его прямо сейчас. Остатки физических сил Гук направляет в ослабшие руки, упираясь ими в мягкие подлокотники, пытается поднять себя с кресла и дойти до собственной спальни, где его ждет «
покой».
Как же
Он расстроится, когда увидит Чонгука в таком плачевном состоянии. Снова не сомкнет глаз на протяжении всей ночи, будет обхаживать гриффиндорца, тихонечко бурчать себе под нос, нежно гладя по голове, меняя компресс на взмокшем лбу. Какой же он милый. Скорее бы к нему.
— Вы молодец, Чонгук. Вот, выпейте, — Чонгук заторможено моргает, не понимая, когда именно потерял сознание, раз теперь лежит на диванчике, а не сидит в кресле, — это сладкий чай, он должен помочь вам взбодриться.
Сынхён видит, что перестарался, понимает, что не должен был атаковать дважды подряд. Ведь студент уже после первого раза был без сил,
«прошу, хватит». Но темные времена требуют решимости. Поэтому сожалеть сейчас бессмысленно. Несмотря на то, что Чон отключился сразу после того, как профессор проигнорировал просьбу прекратить занятия. Чхве, наконец-то, удалось ухватиться за кончик запутанной нити, что поможет выбраться из лабиринта памяти, покрытого тьмой и тайной. Ускользающая деталь приблизила к разгадке, и в тот же миг отдалила профессора.
— Чонгук, постарайся еще немного, пожалуйста. Я больше не буду использовать невербальное заклинание. Давай немного поговорим, довольно молчания на сегодня. Мне нужно, что бы ты ответил на некоторые простые вопросы о том вечере. — Голос Профессора Топ звучит мягко, приглушенно, даря чувство безопасности. — Обещаю, после я отправлю тебя на заслуженный отдых.
— Профессор, я… — Чонгук действительно выдохся, как бы ему не хотелось сохранить лицо, он не находит сил держаться стойко.
— Это необходимо, чтобы помочь Пак Чимину. — Чхве не любит подобные методы. Манипуляция — всегда была аспектом темной психологии, и всё же сегодня наступил момент, когда иного выхода нет. Впрочем, как и времени тоже.
Чимин. Пак Чимин.
Одно его имя заставляет Чонгука отбросить сочувствие к собственной персоне.
— Да-да, хорошо, что вы хотите узнать. — На лице сквозит еле уловимая тень умиротворенной улыбки. Ради Чимина он действительно готов постараться. Даже если после того вновь впадет в беспамятство.
— Называй ответы, не думая, опираясь лишь на память, хорошо, Чонгук? — Сынхен садится на корточки рядом с учеником, получая в ответ лишь покорный кивок головы.
Изучающий взгляд замирает лишь на мгновение, оценивает вероятные последствия излишнего давления на ослабшего студента. Чонгук действительно выглядит изнуренным до крайней степени. Нет более ни намека на былую спесь и живость характера. Покорный, уставший и всё же бесконечно сильный. Может это и есть та храбрость, которую восхваляет его факультет: идти в неравный бой, даже если конец несправедливо предопределен. Чхве Сынхен впервые видит Чон Чонгука настолько сильным.
— Хорошо, — наконец соглашается и сам профессор.
Полчаса назад, когда Чхве без предупреждения возобновил атаку невербальным заклинанием, он вновь оказался негде под бушующими терзаниями, сожалениями и раскаянием. Но ключевым моментом было именно то, что Чхве, как и Чонгук в воспоминаниях той ночи оказались
негде. Это действительно было сложно заметить под гнетом душераздирающих чувств и мыслей Чонгука. Но стоило профессору попытаться определить их местоположение, как он понял, что его попросту нет. В момент, когда Чонгук ругал себя за грубость к Чимину в Библиотеке, он нигде не находился. Этот абсурд не бросался в глаза, потому что разум был занят совершенно иными мыслями. И если у Чонгука не было шанса заметить подобное, так как он оказался в ловушке из собственных чувств, то стоило Сынхену отделиться и посмотреть на ситуацию со стороны, как явное буквально бросилось в глаза наблюдателя. Вокруг не было ничего: ни стен, ни пола, ни потолка, ни мебели, ни пейзажей. Одни сплошные мысли, слова, боль. Должны пройти десятки лет, чтобы подобное случилось с сознанием человека. Но странно, что диалог с Чимином гриффиндорец запомнил слово в слово. Каждый союз и прилагательное. Значит, дело не в том, что парень забыл ту ночь, это значит, что его воспоминания были не просто удалены, как сначала думал Сынхен. Они были полностью выстроены, придуманы человеком извне. Кто-то посторонний провел глубокую чистку над разумом Чонгука. Кто-то выделил яркими цветами моменты, которые Чон должен был носить в себе неизменно, и пропустил неважный периоды той ночи.
Например, как…
— Чонгук, опиши мне дорогу от Библиотеки, куда ты пошел после того, как поговорил с Чиминм? — Чхве поднимается с колен, выпрямляясь в полный рост, и отходит от Чонгука широкими, но неспешными шагами в сторону камина.
— В хранилище профессора Исина. — Чонгук, чуть нехотя, произносит постыдную правду, но более не обижается за подобные вопросы. Профессор не тот, кто будет бередить прошлые раны лишь бы поглумиться над человеком. Если ему нужно, чтобы Чонгук сознался в содеянным еще раз вслух, то и тот противится не будет. Хоть определенно не гордится собой. — Я устроил беспорядок, сварил зелье забывчивости и всё… — Спустя секунды три, он решается добавить еще один факт, который совершенно его не оправдывает, и оба из присутствующих это понимают. — Я был пьян, поэтому…
— Ммм, нет, ты не понял меня, — Сынхен нарочно демонстрирует отсутствие любого оценочного ряда ситуации. Он спрашивает не для того, чтобы судить, а потому что ему действительно нужна голая информация. — Расскажи мне, пожалуйста, всё, что помнишь: какой дорогой ты шёл, сколько раз опирался на стены, сколько раз падал, кого встретил на пути, что говорил или делал, всё…
Чон замирает на тихие мгновения, прилагая усилия к подробностям той ночи. Но ворох памяти не производит ни каких подсказок:
— После того, как… всё случилось, я просто пошел в подземелье…
— Сразу же? — подхватывает Сынхен, пытаясь помочь настроиться на нужную волну.
— Да, — Чонгук не уверен, что может описать события именно таким образом, как они происходили на самом деле, потому что… — наверное, я не помню таких деталей.
— В каком часу это примерно было?
— Поздно, я не знаю точно… — Чонгук ловит себя на желании защищаться, огрызаться. Из него почти вырывается, «я, блять, был пьяным», но он тут же закрывает свой рот сжавшимся в бессилии кулаком. Потому что всё-таки совсем не то, о чем нужно кричать декану факультета. — Ночью. Профессор, мне жаль, но я не помню этого.
Глава змееносцев выдыхает немного усталого воздуха, отходя от камина, возвращаясь в кресло рядом со студентом. Он понимает, что должен сбавить оборот прям сейчас, ведь это вовсе не допрос с пристрастием. Профессор действительно хочет помочь. В конце концов, Чонгуку сейчас непросто, и он всё еще вспыльчивый ребенок, который может взорваться в любой момент.
— Я понял тебя, услышал. — Чонгук слегка успокаивается, это видно по мелкой моторики парня. Его нога больше не пытается пробыть пяткой дыру в полу, и кулак медленно расслабляется, возвращаясь уже в форме трясущейся ладони на колено. — Хорошо, что случилось после того, как ты сказал Чимину, будто он соврал тебе, что не помнит собственного имени.
«Хотел провести меня прямо перед всем прайдом, я правильно транслирую твое поведение при нашем несостоявшемся знакомстве?»
Картинка вылетает моментально. Яркая, четкая, словно случившееся не имеет срока годности.
— Чимин сказал, что не врал мне. —
«Мне кажется довольно забавным тот факт, что ты не помнишь даже своего имени», «меня зовут Чи…» — А после я щелкнул его пальцем по носу. Ему было больно, он чуть не заплакал, но больше не смел мне возразить. Я не остановился на этом. И упомянул его родителей. Сказал, что они были бы в нем разочарованы, если бы узнали, что Мини такой врун. — Мысли шли били градом, оставляя после себя ссадины и синяки. Голос парня становился всё тише, лишаясь былой твердости. — Я сказал, что было бы хорошо, если бы и они забыли о таком сыне, как Чимин.
— Мгм, тише, Чонгук, тише. Хм, потом ты сразу пошел к господину Лею? — Мужчина переводит разговор чуть в сторону, стараясь отвлечь студента от болезненного самокопания. — Или может ты пошел еще немного выпить?
Чонгук поднимает свои растерянные глаза на профессора, и только тогда тот замечает говорящие сами за себя покраснения и слёзы.
— Нет, я не пил больше. — Сынхен не был готов к такому. Он мог спокойно воспринять подростковую истерику или обиду. Что-то яркое и агрессивное, в духе звезды школы. Но теперь, когда он видит перед собой отчаянное раскаяние, он совершенно точно не знает, как себя вести. Будь на его месте Джиён, он наверняка бы нашел подход к потерянному ребенку. Может быть обнял бы его, погладил по голове. Но Сынхён по-настоящему беспомощен в сложившейся атмосфере. У него абсолютно нет никаких навыков в общении с детьми, особенно с расстроенными детьми. Но Чонгук берет себя в руки раньше, чем Сынхён находит решение ситуации. Студент покусывает губы с силой, самостоятельно приходя в себя. — Я выпил медовухи, сливочного пива и эля в Выручай комнате до нашей встречи с Чимином.
— В Библиотеке ты был уже прилично пьян?
— Да. — Очевидно, всё именно так и было.
Теперь Сынхён осторожничает, что не остается без внимания студента. Разговор становится слишком доверительным, но Чонгук почему-то не против. Профессор Топ — хороший человек.
— Но ты помнишь, что тогда сказал и сделал Чимину, верно? — лишь уточняет профессор, подводя к чему-то важному.
— Да, профессор. — Чонгук заметно кивает несколько раз, снова и снова прокручивая былой разговор, если его вообще можно назвать таковым. — Это невозможно забыть до сих пор.
— Я понял тебя. Спасибо за честность. — Собрав всё мужество взрослого человека в кулак, точнее в ладонь, Сынхён решается на телесную поддержку, оставляя два отеческих хлопка на плече ребенка. — У меня еще один, последний вопрос и просьба. Сначала вопрос, что ты помнишь о своем нахождении в подсобке с ингредиентами?
— Я помню запахи, — удушающие, дробящие рассудок, — помню, что разбил несколько десятков колбочек. Сломал нижние полки, а после на меня свалилась лестница. Больше ничего.
— Хорошо, тогда… — Профессор наклоняется чуть ближе, словно теперь их мог кто-либо подслушать, поэтому нужно было вести себя осторожнее. — Чонгук, когда ты сварил и выпил зелье забывчивости?
— Я… — вопрос очень простой, логичный, но Чонгук даже не задумывался о нём, — я не знаю.
— Но это было после разговора с Чимином, верно?
— Да, однозначно. — Если бы он не причинил Мини столько боли в Библиотеке, был бы вообще хоть какой-то смысл варить это грёбаное зелье? — Иначе… я бы… я бы не стал ссориться с ним, если бы забыл, что люблю его, Профессор! — Как было бы здорово, если бы он выпил эликсир до того, как напился медовухи. — Я бы тогда не наговорил всего того дерьма, я бы и пальцем не тронул его!
— Чонгук, я понял тебя. — Профессор сжимает плечо ребенка, словно пытается остановить от каких-то физических увечий. Но одновременно с тем, находит подобный телесный контакт лучшим из возможных, учитывая собственный весьма холодный характер. Ведь Сынхён не бесчувственный дед, просто за свою одинокую жизнь он так и не смог научиться выражать себя, оставаясь собой. Похожи ли они этим с Чонгуком? Весьма вероятно. — Ты ошибся в прошлом, но помимо того ты уже многое исправил. Ты стараешься, поэтому… тебе нужно приложить еще больше усилий, чтобы простить себя. Ведь Чимин уже простил, это видно по его медовым глазам.
Всё именно так, как предположил Сынхен.
В воспоминаниях Чонгука есть лишь две яркие картинки: как Чонгук разговаривает с Чимином в Библиотеке, и как он громит склад профессора Исина. С точки зрения хронологии Чон сразу же после ссоры со змееносцем оказывается во вне пространственном промежутке времени, где терзается ненавистью к себе. А после ревет в голос, окруженный разбитым стеклом и древесиной в подземелье. Если бы Чхве спросил, то гриффиндорец однозначно смог бы процитировать каждую из фраз их разговора, но так и не смог вспомнить, как добрался до подземелья. Несмотря на то, что сегодняшняя встреча, внесла некую ясность и пролила немного света на события того вечера. Она так же подкинула еще большую головную боль.
— Перед тем, как ты уйдешь, я хочу попросить тебя о молчании. Уверен, что как только тебе станет чуть лучше, и ты придешь более и менее в форму, то тебя посетит осознание многих вещей, что случились с тобой в тот вечер. Постарайся не рубить с плеча. Не стоит набрасываться на открывшуюся тебе истину с кулаками. Пережди немного. Успокойся, обдумай всё наедине с самим собой. И если тебе понадобиться обсудить что-либо, ты знаешь, где меня искать. — Говорил ли профессор о ком-то конкретном, или мысль была обобщенной, Чонгук сможет понять лишь тогда, когда истина ударит обухом по голове. Но до тех пор, и Чонгуку, и Сынхёну остается лишь надеяться, что в критический момент услышанные сегодня слова всплывут в сознании разъяренного льва и помогут унять его гнев. — А теперь, отдыхай, ты хорошо потрудился, Чон Чонгук.
Через минут пятнадцать спешных, но неуклюжих сборов студент покинул стены кабинета по защите от темных искусств и, наконец-то, направился домой, в теплые и заботливые руки. Еле-еле волоча ноги, Чонгук поймал себя на мысли, что нарочно цепляется за детализацию своего маршрута. После дотошного допроса о «дороге в подземелье», голова неосознанно начала фиксировать происходящее. По какой-то причине для профессора Топ эта информация показалась очень важной, чуть ли не ключевой. Значит, в ней действительно скрыта разгадка сложившейся головоломки.
Что именно Профессор Чхве хотел услышать. Чонгук постарался прислушаться к своему истощенному организму, проводя параллель между этим и состоянием алкогольного опьянения. Мог ли он в тот вечер быть настолько же разбитым, или ему было еще хуже?
Чонгук обернулся назад, возвращая внимание к уже запертым дверям кабинета профессора Чхве. Направил взгляд вдоль коридора, вглубь. Чтобы попасть в Библиотеку, Чонгуку нужно пройти по коридору мимо пяти обучающих комнат: зелья, защита, заклинания, обращение с волшебными палочками и прорицание. А после спуститься по лестнице на третий этаж. Это был ближайший путь к библиотеке. Значит, в тот вечер он должен был миновать пять кабинетов, в которых почти всегда до полуночи работают педагоги волшебной школы. Чтобы не наткнуться на взрослого человека, Чонгук должен был вести себя очень тихо и осторожно, либо он должен был выбрать другую, более сложную траекторию пути в хранилище профессора Лея. Был ли он способен в своем опьянении на одну из этих двух вещей? Вероятно, что нет. Тогда как же он оказался в подземелье? Совершенно никем не замеченный, не встретивши ни единой души, он смог преодолеть длинный путь, который теперь даже вспомнить не может. Неудивительно, что профессор Чхве зацепился за столь незначительную на первый взгляд деталь. Возможно, кто-то помог ему добраться до нужного места. Тогда почему не остановил его от пьяного буйства?
— Чонгук, вечер добрый, вы в порядке? — Из-за угла каменных строений энергичным шагом вылетел Квон Джиён. Его драконьи глаза полные жизни сузились до почти плоского зрачка. Золотистые, светящиеся огни пронзили насквозь, просканировав состояние студента. — Стоит ли проводить вас в больничное крыло?
— Профессор Квон, добрый вечер. Я возвращаюсь в свою комнату, чтобы хорошенько отдохнуть. Вам не стоит беспокоиться, я просто слегка переутомился, спасибо за помощь. — Именно об этом Чон размышлял. Не прошло и двух минут, как он покинул кабинет зоти, его тут же поймал один из педагогов школы. При этом Чонгук вел себя спокойно, почти незаметно. — Вы направляетесь к профессору Чхве? Если это так, то он у себя в кабинете.
— Ох, да, то есть, — дракон заметался лишь на долю секунды, но его лицо тут же вспыхнула красным румянцем, — мы должны провести небольшое педагогическое собрание. — Квон заносит левую руку к шее и начинает неловко мять ее ладонью, словно старшекурсник, а не профессор школы. — Как проходят ваши тренировки с Чимином и профессором Чхве?
— Я как раз от него, думаю, теперь вы понимаете, отчего я так измучен, хах, — неловкость заражает обоих мужчин, поэтому они оба поддерживают формальность дружелюбия и расходятся восвояси.
Переходя мост в сторону домашней башни, Чон сталкивается с восьмью студентами разных факультетов и курсов с временной периодичностью в одну-две минуты. Несмотря на то, что уже давно прошло время ужина, студенты разгуливают по коридорам школы, заканчивая свои учебные дела или дружеские встречи.
Комендантский час в Хогвартс наступает в одиннадцать часов после полудня и заканчивается в шесть часов до полудня. Чонгук наощупь достает свои карманные часы, отчитывает нужную стрелку — девять часов сорок семь минут. Ужин закончился в семь часов после полудня, до десяти у студентов свободное время для подготовки домашнего задания и прочих дел. Значит, если рассуждать логически, Чимин прятался в Библиотеке как раз в этот промежуток времени. Воспитанный послушным и хорошим мальчиком, он не мог задержаться в Библиотеке дольше. Поэтому, если Чонгук и мог с ним «столкнуться», то должен был появиться в книжном зале до десяти часов вечера максимум. Но скорее всего раньше, ведь в десять уже отбой, а ребенок еще должен был распланировать минуты на возвращение в гостиную факультета, может быть на то, чтобы принять душ, умыться или что-то в этом духе.
— Чертовщина какая-то, — шипит Чонгук, игнорируя удивленные вздохи от сторонних наблюдателей.
Проходя мимо громадного маятника, уже почти добравшись до портрета Полной Дамы, он пересекается с Ким Джису и Чон Хосоком, старостами факультета Гриффиндор, которые отправились на вечерний обход школы.
— Хей, Гук, поторопись, у тебя меньше пяти минут, чтобы не нарваться на неприятности, если тебя застукают вне стен домашней комнаты или хотя бы гостиной. — Веселый громкий голос вновь дарит дружескую заботу, несмотря на разногласия недавнего прошлого и скандал, вызванный дракой в Большом зале. Хосок остается лучиком солнца, поэтому не демонстрирует по отношению к Чонгуку признаков обиды или разочарования.
— Сам знаю, — по привычке сложного характера бунтующего подростка Чонгук моментально реагирует на дружеский подгон, — я уже пять лет живу по этому распорядку, Хо-хен.
Темноволосая красавица Джису тихонько смеется в кулак, не воспринимая перепалку двух парней всерьез. Она лишь энергично подхватывает возмущенного «подобным неуважением к старосте факультета» Хосока под руку и уводит вмиг успокоившегося мужчину в противоположную сторону.
— Я ведь старше его на год, его капитан команды и староста, в конце концов, а этот балбес ни во что меня не ставит. — Бурчание доносится все тише, но Чонгук чувствует насколько настойчиво Хосок хочет быть услышанным. Или все же… — Я ведь столько для него делаю, Джису.
— Он очень тебя уважает, и ты это знаешь, Хо. — Слегка низкий девичий голос творит чудеса, потому что бурчание сходит на какое-то невнятное смущенное воркование.
Значит, всё-таки глава золотого прайда хотел, что бы его похвалили, а не услышали.
Что за шутки такие?! С каких пор в своде правил для старост появился пункт о взаимной влюбленности? Хосок даже не пытается скрыть, насколько очарован своей напарницей. Тэмин ни на шаг не отходит от Розе. Кто следующий, Намджун и Хёна? Весьма экстравагантно, но более чем реально, Чонгук вполне может представить эту парочку в романтических отношениях. Есть в них обоих что-то не от мира сего, не с проста же они возглавили факультет Воронов. Если судить хотя бы по Техёну, то Когтевран просто пристанище для чудиков мира сего. Единственный за кого Чон спокоен, так это за Сокджина. Выпускник слишком очарован собой любимым, чтобы заметить под боком хрупкую Чжиын. Но возможно, дело в том, что это она не замечает великолепия Ким Сокджина, потому как на последнем году обучения её окружил явным вниманием приглашенный Профессор Ли Чонсок, известный магозоолог и писатель в мире волшебников. Чонгук уверен, его старшему «любимому» хёну очень бы не понравилось, что тот считает профессора достойным соперником в борьбе за сердца красавиц.
За этими сплетнями и домыслами о любовных треугольниках Чонгук не заметил, как оказался в теплых объятиях заждавшегося его ребенка.
— Мини, — еще недавно разваливающееся по кусочкам тело моментально ожило, будучи окольцованным руками невысокого змееносца, — ты спокойно добрался до моей комнаты, проблем не возникло?
— Мгм, всё хорошо, Хосоки-хён проводил меня вплоть до дверей. Ох, он очень добр ко мне.
— Ащщ, снова этот
Хосоки-хён, — чуть ревностно дразнит Чонгук. Всё-таки стоит его отблагодарить за то, что каждый раз разрешает Чимину ночевать в комнате Чонгука.
— Ты выглядишь очень уставшим, — Чимин быстро и слегка суетливо стягивает со своего парня мятую мантию, обнаруживая под ней, влажную и помятую рубашку, — у тебя всё хорошо? Ты так торопился, надеюсь, ты успел закончить свои дела.
Чимин старается скрыть свое волнение, беспокойство и долю любопытства. Но его искреннее лицо играет с ним злую шутку, предательски транслируя всё, что кроется на душе у озадаченного малыша.
И видит Мэрлин, Чонгук не хочет хоть что-либо скрывать от своего мальчика. Вот только их встречи с профессором Чхве и индивидуальные практики — это секрет прежде всего от Чимина. Не хватало, чтобы ребенок волновался по пустякам и винил себя за то, к чему не имеет отношения.
— Так сильно вспотел… — Чимин делает паузу, даже не пытаясь продолжить фразу, надеясь, что это сделает сам Чонгук.
— Мм, верно. Я занимался, мне не хотелось бы растерять свою спортивную физическую форму. Хотел успеть до отбоя, чтобы продолжить тренировку уже рядом с тобой. Тебе же нравятся мои мышцы, Мини, — утверждает Чон.
Не поверил. Чонгук так хотел держать Чимина подальше от беспокойств и волнений, но ничего не выходит. Если бы он не устал настолько сильно, что хватило бы сил отстоять безобидную ложь, то Чон так бы и поступил. Но в их ситуации ложь не смогла сохранить статус «безобидной». Это можно понять по надломленным бровкам и потухшему взгляду. Мини молчаливо пропустил глупую шутку мимо ушей, хотя в иной раз обязательно засмущался, оставляя после себя лучистый смех. Опущенная головка скрыла медовые глаза полные сомнений. Вот только уверенность подкосилась не по отношению к Чону, а в самом себе.
— Бывает, я прихожу к профессору Чхве, и мы занимаемся с ним искусством легиллименции. Тренировать такую дисциплину достаточно тяжело. Но я не хотел, чтобы ты волновался, потому что… — Чонгук выдыхает оставшуюся после занятий тревогу, обретая долгожданный покой. — Мини, это то, что мне под силу.
Лев кладет раскалывающуюся от боли голову на в миг замеревшие покатые плечи ребенка. И чувствует, как его отпускает. Наконец-то, его выворачивает слезами по щекам, когда теплые ладони бережно согревают его трясущиеся руки в своих. Маленький молчаливый человек дарит чувство защищенности. Чонгук дома, он в безопасности.
Ложь, дорогой мой мальчик, видна сразу, потому что бывает двух видов. Бывает с короткими ногами, а бывает с длинным носом. Твоя, похоже, относится к длинноносым. («Пиноккио», 1892г.)
— Верь мне.
