Убить, чтобы спасти.

      Морейн смотрела на стены Кайриена и ощущала тоску. Когда она была маленькой, отец часто говорил, что с ее характером стоило родиться парнем и стать будущим королем. Но она была девочкой, да ещё и способной направлять — одной из опаснейших в королевской семье.       Теперь от семьи не осталось ничего. Ее величественный город едва не превратился в прах, их многолетнюю историю сумел одним сумасшедшим поступком уничтожить дядя и теперь ее родовое имя — почти проклятие.       Лан приблизился бесшумно, мягко касаясь ее плеча в качестве поддержки. Иногда Айз Седай казалось, что он даже может читать ее мысли, настолько четко он порой попадал в размышления женщины.       — Ты слишком много берешь на себя.       Его низкий голос привычно обволакивал, а в спокойном лице она четко видела тревогу. Часть Морейн хотела бы любить Лана, как мужчину, но это было бы странно. Их любовь была намного глубже, чем просто связь, это было то, чего Найнив, так ненавидящая Айз Седай, никогда не сможет испытать.       — Не больше, чем обычно.       Ей хотелось, чтобы голос не звучал так устало, но она действительно выложилась через чур. Эта бойня была не первой, увиденной Морейн, но впервые она была не в гуще битвы, а на ее задворках, пытаясь спасти хоть кого-то. А потом, ночью, позволила себе лежать в темноте и беззвучно плакать. Лан прав, она очень устала, но не так, как он думает.       — Я не хочу, чтобы ты погибла ради Ранда.       Взгляд Морейн был откровенно удивлённым, когда столкнулся в грустным взглядом Стража. Он не знал, не мог знать, что должна сделать женщина, но он чувствовал. Не боялся, но и не считал это правильным. Хотя, он далеко не все ее поступки считал правильными.       — Даже если это случится, — его взгляд потемнел от гнева и внутри Морейн распространилось тепло. Она знала, что нужна ему, но демонстрация этого была важна. — Не худшая смерть. Спасти мир, спасая Дракона.       — Значит, собралась умереть, бросив меня.       Она осторожно взяла его ладонь и сжала ее. Несмотря на душевную близость, они редко касались друг друга, если только не в разгар битвы, когда Страж даже мог забросить ее на плечо, как мешок картошки, и унести от врага.       Лан сжал руку, удерживая ее тонкие пальцы. Он любил эту женщину, как любят сестру, защищал, как защищают дитя. Долгие годы только она была его жизнью, ее защита — смыслом. Но последний год он ощущал лишь одно — как она ускользает от него, отстраняется, хранит слишком важные тайны.       — Мы оба знаем, что у тебя больше оснований продолжить жить, — она улыбнулась, но он хотел лишь правды, и улыбка угасла. — Лан, Суан погибла, больше не осталось никого, кто любил бы меня.       — У тебя есть я.       Морейн отвернулась, не желая, чтобы он увидел блеснувшие в глазах слезы. В них было слишком много всего: дружбы, доверия, любви и заботы. Но она знала, что он пойдет на все, чтобы она осталась рядом.       — А у тебя — я и Найнив. Шанс на жизнь, а не только войну, — взгляд вновь зацепился за разруху у родного дома. — Сегодня я чуть было не лишилась дома. Пусть я не бывала в Кайриене много лет, это не значит, что я перестала переживать и любить свою страну. Но, на самом деле, больше двадцати лет моим домом была Суан, ты и седло. Но она погибла, ее убили мои же сестры. А тебя мне все равно придется отпустить, Найнив терпеть меня не может. Моя гибель не принесет такой боли, как твоя.       — Ошибаешься.       Он впервые обнял ее. Словно прощался. И Морейн ответила тем же — крепко обхватила его за талию и спрятала лицо на широкой груди. Два самых закрытых человека именно в эту секунду были настолько открыты, насколько возможно. Только друг с другом, только ради друг друга.       — Когда? Ты ведь именно это увидела в Руидине, не так ли?       — Не знаю, но, думаю, скоро, — она прошептала это, подняв голову и встретившись взглядом с ним. Он все еще крепко обнимал ее, прижимая к себе, и она отвечала тем же.       Лан кивнул и, наклонившись, коснулся лёгким поцелуем ее лба. Так в его стране прощались с товарищами, так отдавали любовь в последний раз. И она вновь закрыла глаза, позволяя одинокой слезинке сорваться с ресниц.