Мазохист

Мелькор жмет на звонок, как обычно коротко и уверенно. Сейчас Ариэн допьет последний глоток чая, с непринужденной кошачьей грацией поднимется из-за стола и не торопясь подойдет к двери – она никогда не торопится и никогда не показывает, что ждала его. Мелькору это нравится. Ариэн предстанет перед ним в джинсах и футболке с логотипом какой-нибудь рок-группы, без грамма макияжа на лице – она никогда не прихорашивается к его приходу. И это Мелькору тоже нравится. Ариэн поставит в воду цветы – он помнит, она любит розы цвета осенней листвы, – и подберет буйные рыжие кудри, рассыпанные по плечам, точно веселые язычки пламени, в небрежный пучок, открывая присыпанную золотистой пыльцой веснушек шею. Это всего лишь техника безопасности, необходимая при любви Ариэн к играм с открытым огнем, но Мелькору кажется, что кровь вскипает у него в жилах от вожделения, когда он наблюдает за отточенными до расслабленного автоматизма движениями ее ловких пальцев. А потом Ариэн затянет его в долгий, страстный до грубости поцелуй, и от этой волнующей близости плоть Мелькора нальется свинцом острого до болезненности желания, которое – он знает – останется нереализованным сегодня, завтра, через месяц, а может быть и через год. Ариэн, прижимающаяся к нему всем телом, разумеется, почувствует это и, отстраняясь, издаст легкий, не лишенный нотки злорадства смешок и облизнется дразняще, точно лиса, поймавшая зайца. Само собой, Мелькор себя зайцем не считает, хотя к тому есть все предпосылки: они встречаются, когда этого хочет Ариэн; делают то, что она хочет, и так, как она хочет; Мелькор целует ее, когда она целует его, и смиряет свой пыл, когда она отстраняется; он касается ее лишь там, где она позволяет; он исполняет любой ее каприз, будь то бутылка экзотического алкоголя, поездка на теплое море или подсчет данных для диссертации; а главное, сам Мелькор при этом позволяет Ариэн делать с ним всё, что ей заблагорассудится. Да, сравнение их с лисой и зайцем не в пользу Мелькора определенно напрашивается. Но у Мелькора имеется на этот случай один непробиваемый контраргумент: ни один заяц еще не получал удовольствия от того, что его едят. Мелькор же, безусловно, получает. Да что там, он откровенно наслаждается! Наслаждается каждой минутой, проведенной с Ариэн; каждым ее прикосновением; каждой дразнящей улыбкой; каждым словом, слетающим с манящих губ. Наслаждается не находящим выхода болезненным возбуждением, горячей волной прокатывающимся по всему телу и мучительно сгущающимся в паху, когда Ариэн седлает его бедра – совсем не для того, чтобы заняться любовью; каждой каплей раскаленного воска, расцветающей ожогом на его груди; каждым ударом хлыста и саднящей болью в никогда не заживающих полностью рубцах; каждой глубокой царапиной на располосованной спине, оставленной отнюдь не в страстном порыве, но медленно и осознанно, с неприкрытым садистским удовольствием. Наслаждается каждым мигом непостижимого смешения вожделения и боли, воплощающего в себе всю суть их странной любви. Общие друзья посмеиваются. Мелькору плевать – ему всегда и на всех плевать (потребовалась не одна бессонная ночь, чтобы понять и принять: Ариэн – исключение из этого правила). А Ариэн… Ариэн, похоже, даже нравится. Мелькору кажется, что эти насмешки лишь сильнее заводят, распаляют ее. Это странно – и невероятно привлекательно. Да, совсем недавно они впервые появились вместе в компании – и Ариэн впервые назвала Мелькора своим парнем, а не назойливым мудаком, от которого она никак не может отделаться. Мелькор торжествовал победу, понимая, что поднялся на ступеньку выше в сложной иерархии, которую выстроила Ариэн в своем сердце. Вопрос состоит лишь в том, сколько всего ступенек в этой иерархии: десять – или тысяча? Впрочем, как ни странно, Мелькора этот вопрос мало волнует. Необъяснимо, иррационально, но он готов хоть весь остаток дней провести, поднимаясь по этой проклятой лестнице. Щелкает замок. Остается всего мгновение до погружения в океан боли, мучительного в своей нереализованности возбуждения и мазохистского наслаждения тем и другим. Мелькор привычно напускает на себя небрежно-надменный вид – эта маска так давно приросла к его лицу, что он и сам не замечает, как надевает ее, – не может лишь заставить сердце биться медленней и тише…