ii.
13 марта 2022 г. в 14:48
У нее были все подходящие признаки, но Эйдис решила пока не волноваться об этом. У нее и без того было, о чем думать.
Эйрон был первый, кто узнал о том, что случилось. Эйдис знала, что отстраненный и серьезный Эйрон всегда будет ее другом и тайны будет хранить как молчаливое море. Поэтому, сидя на берегу рядом с шалашом Эйрона, она кидала в воду камни, пуская круги.
― И теперь я не знаю, что мне делать, ― вздохнула Эйдис, закончив свою невеселую исповедь.
Эйрон внимательно смотрел на нее. Многогранная. Сложная. Хоть и кажется открытой книгой. Есть хорошее, но и плохое тоже. Не создана для увеселения всех и каждого. Эйдис и правда похожа на книгу — каждый хочет прочитать её и требует от неё по её способности, но…едва ли кого-то волнует то, что необычная девушка держит в себе.
― А что ты можешь сделать? ― задумчиво проговорил Мокроголовый. ― Могу сказать тебе о том, что Виктарион всегда был лучшим среди нас. Он бы не сделал это, не имей он серьезные претензии на тебя.
Эйдис фыркнула. Она все еще ощущала руки Виктариона на себе, его губы и язык. Поминутно это бросало в дрожь, но это все еще не вызывало в ней должного отвращения.
Эйрон видел, что Эйдис тяжело не потерять себя за этими ежедневными притворствами. Быть Грейджой ― сложно, но быть леди Грейджой ― почти невыполнимо. Яра постоянно старалась задеть сестру, и только Утонувший бог ведал, каких сил стоило Эйдис не наброситься на младшую сестрицу. Бейлон замкнулся и почти не обращался к дочери, но Эйдис все равно тренировалась перед зеркалом в искренней улыбке и легком голосе.
Эйдис была холодной, как ледник, опасной, как море, темной и неизведанной. Эйрон и сам верил в то, что Утонувший бог подготовил для нее место своей правой руки.
Когда она пришла к нему и начала все рассказывать, ее зеленые глаза были пустыми. По лицу ее текли слезы ― Эйрон не стал ее успокаивать, потому что, если слезы были солеными, значит Утонувшему богу они были угодны. Но то, как плакала Эйдис было страшно: словно слезы и её лицо — не связаны. Из пустых глаз льются обжигающие кожу капли боли.
― Я могу сказать тебе несколько ужасных вещей, о которых ты уже подумала, но еще не осознала, ― сказал Эйрон, беря у Эйдис один камушек и, прицелившись, запустив его в волны. Эйдис насчитала ровно пятнадцать ударов камня о водную поверхность, прежде чем камень пошел ко дну. ― Эйдис?
― Да, пожалуйста, Эйрон, ― произнесла она. ― Ты знаешь, я всегда хочу тебя услышать.
Эйрон слабо улыбнулся. Он стал отшельником, но не потерял ту часть душевности, которую будила в нем Эйдис. Он выглядел стариком, но был всего-то на пару месяцев старше своей племянницы, а потом насквозь видел ее состояние.
Он по-особенному благоволил Эйдис. Для него она была образцом идеальной леди Грейджой, которой не мог стать никто другой. Отчасти, любовь к Эйдис была продиктована тем, что она, казалось, прекрасно осознавала свою женскую роль, в отличие от Яры, которая претендовала на Морской трон. Для Эйрона существовало только две ценности — авторитет старшего брата и Утонувший бог, но здесь Эйрон расходился с Бейлоном, - в отношении Яры его вера в брата вступала в конфликт с его верой в бога.
Ее зеленые изумруды в глазах были похожи на посеревшие опалы. Глаза Эйдис стали старше. От этой мысли Эйрону сделалось не по себе. Он бы многое отдал, чтобы увидеть те яркие изумрудные глаза, которые так сверкали ещё год назад. Увидев Эйдис в первую секунду, Эйрон ощутил острую, разрывающую и совершенно неожиданную для себя злость на Виктариона.
Никто из Грейджоев этого не чувствовал и не знал, но именно тепло Эйдис всегда спасало их семью и сам Пайк от этого чертового мрака и страха потерять последнее. Эйдис выглядела как леди из сказки, и рядом с ней вроде все хорошо ― и может Родрик и Марон не мертвы, и восстания, унёсшее тысячу жизни, так и не случились. Будто все было хорошо, по крайней мере в ее мирке. Бейлон потому не мог дочь выносить в последние годы ― она была такой яркой, словно ничего не произошло, и вот-вот дверь откроется, и Родрик и Марон войдут к отцу, таща за собой Теона, и с громким смехом расскажут о том, что младший брат чуть не угнал лодку. Бейлон не мог чувствовать это, понимая, что все они теперь лишь призраки, но и отпустить дочь не мог. Ведь только рядом с ней становилось чуточку легче, даже если всего на несколько минут.
Эйрон до дрожи в коленях боялся посмотреть на Эйдис и увидеть пустоту. Потому что… Эйдис должна улыбаться. Если она улыбается, то им всем лучше. Хоть и ненадолго.
― Суровая правда в том, что у твоего отца больше нет сыновей, а я, в свою очередь, не вижу на Морском троне ни тебя, ни Яры, ― спокойно сказал Эйрон. — Значит, один из братьев Бейлона займет трон. По традиции это должен быть Эурон, но он в изгнании, и люди Железных Островов его не помнят, да и я его не желаю, ― лицо Эйрона исказилось старой, застоявшейся болью. ― Я служу Утонувшему богу и не желаю быть вдали от места обиталища моего господина. Остается…
― Виктарион, ― закончила за него Эйдис. ― Не самый умный из детей моего деда, но сильный, вспыльчивый, решительный и упрямый.
― Он может стать неплохим Морским королем, ― продолжал Эйрон. ― Особенно если его женой будешь ты.
Эйдис поперхнулась воздухом.
― Ты не в себе! ― крикнула она, сжав кулаки.
― Ты плохо думаешь, Эйдис, ― с нажимом произнес Мокроголовый. ― В старые времена правители женились на родственниках, чтобы сохранить чистоту крови. Все говорят о Таргариенах, но здесь, на Железных островах, подобных браков было не меньше. Если вы с Виктарионом создадите союз, то не будет никого, кто смог бы вам помещать. Его сила, влияние и авторитет, подпитанные твоим умом, хладнокровием, честолюбием и хитростью, ― Эйдис улыбнулась, посчитав слова Эйрона комплиментом. — Это будет идеальная картина.
Эйдис молчала, а потом неуверенно сжала свой плащ, подкинутый ветром.
― А как же мой отец?
― Ты и на этот вопрос знаешь ответ, ― заметил Эйрон. ― Бейлон нездоров, желает вернуть старые времена еще сильнее моего. Если ты найдешь слова, он сделает все, как тебе надо. А ты умная и сообразительная, да, Эйдис?
Больше они об этом не говорили, но по тому, как выглядела Эйдис, как вел себя Виктарион, Эйрону становилось понятно, что что-то происходит. Но он видел, потому что знал ситуацию. Бейлон и Яра в упор не замечали то, что творилось у них под носом.
На Эйдис слова Эйрона произвели впечатление, но он был прав ― он не сказал ничего, о чем бы она сама не думала.
Эйдис знала, что не отвечает идеалам отца. Яра — вот его любимица, и Эйдис даже рыпаться бесполезно, пытаясь как-то это изменить. Она к этому и не стремилась. Носить грубую мужскую одежду, выглядеть как дешевая шлюха или мальчишка, и вести себя как шлюха ― раздвигать ноги в каждом порту. Эйдис скорее бы удушилась, чем стала такой, как Яра.
Ей нравилось дома. Она знала, что если отец не дает ей внимание, то вся высшая аристократия от нее без ума, потому что Эйдис друг каждому и она знает о Железных островах все. Они верили, что она ― красивая любимица Утонувшего бога и всячески поощеряли ее. Эйдис же всегда могла найти слова для любого, кто обратится к ней. Слово «мудрая» часто употребляли, говоря о ней.
Если бы она хотела, она могла бы претендовать на титул леди Железных островов после смерти отца, подвинуть Яру. Она старше, она имела права, и в свое время с братьями она была куда ближе. Она была близка к их богу. Но у Эйдис не было людей. У Яры была своя команда, свои подвижники, а у Эйдис только красота, и она могла бы получить Морской трон только если бы раздвинула ноги перед каждым лордом, но Эйдис ― не шлюха.
Эйрон удачно напомнил ей о том, что у Виктариона людей и влияния куда больше, чем у Яры. Конечно, Яра ― дочь Бейлона, его любимица и наследница, но она все еще женщина. Сестра яро презирала этот факт, боролась с ним, вела себя так, чтобы было видно: «вот, я как мужчины, я ровня вам», в то время как ее сестра оставалась нежной-нежной леди и никогда не забывала о том, кто она. Но Виктарион ― мужчина, завоевавший уважение и авторитет, лорд-капитан Железного флота, не проигрывающий ни разу в своей жизни и всегда платящий железную цену, как того требует закон.
Против Виктариона у Яры не будет шансов. Особенно если его будет направлять мудрая женщина. Эйдис.
Осознав это, она посмотрела на ситуацию с Виктарионом с другой стороны. Да, он ее родич, но разве это проблема? Желающие воскрешения старого закона лорда примут это, а тем, кто будет против, будет доступно то, что Грейджои следующего поколения должны быть по-настоящему железнорождеными. Браки между кузенами и кузинами не было редкостью, так почему не могут вступить в союз дядя и племянница?
Эйдис передернуло от этого. После Эурона она обезличила всех своих дядей и братьев в родственной роли, чтобы не было больно, решись они на предательство. Но к братьям она смогла вернуться, когда они все покинули ее ― двое ушли в чертоги Утонувшего бога, а третьего унес лютоволк, а вот Виктарион и Эйрон больше не были ее дядями. Виктарион был просто братом отца, не имеющей к ней прямого отношения, а Эйрон был ее другом и советником.
Конечно, Эйдис понимала, что у Эйрона есть своя причина для одобрения подобного союза, но еще слишком рано было говорить о воцарение на Морском троне.
Она стала присматриваться к Виктариону. Конечно, это было проще делать, когда они оказывались в одной постели, но Эйдис приходилось много работать над этим ― вырабатывать новую систему поведения, раскрепощаться. Виктарион удивительно покорно позволял ей делать то, что она считала нужным.
Конечно, иногда она терялась. Его ревность или вопросы о ее досуге выбивали из колеи, и Эйдис даже, грешным делом, подумывала о том, что у Виктариона тоже есть скрытые мотивы, но это было слишком неправдоподобным. Она изучала его, как если бы неожиданно нашла кракена и взяла его к себе домой.
Всё получалось как-то спонтанно. Кожу жгли прикосновения. Да и всё это было так внезапно. Виктарион был очень теплым, ее пальцы согрелись, разгоняя приятное тепло по телу. Её насквозь пробила тогда новой эмоцией. Страх. Эйдис испугалась непривычного тепла — она не ждала этого. Не просила обнимать её и заставлять её слушать стук сердца. Руки всё равно жгло чужим теплом. Почти огонь. Нет, обжигательнее.
Сначала она думала, что вскоре все закончится и Виктарион перестанет приходить ― возможно, тогда и придумывать ничего не надо будет, планировать, но лорд-капитан приходил снова и снова. Эйдис видела, что ему нравится быть с ней, чувствовать ее, ощущать ― особенно когда она не плачет и не вырывается, не лежит как выкинутое на берег после шторма бревно.
И она стала отвечать ему. Сначала аккуратно, будто училась плавать в незнакомом водоеме, потом все спокойнее и решительнее. Заниматься тем, чем они занимались с Виктарионом оказалось приятным ― по крайней мере, у нее всегда было то, что Виктарион называл «оргазм». Он всегда по-своему был нежен и заботился о ней. Он не мог дать ей ответ, почему именно она и чем она его привлекла, всегда отвечая, что он захотел ее, что она особенное. Такой ответ напрягал Эйдис, но поскольку у нее не было ничего другого, приходилось довольствоваться этим.
А как он на нее смотрел… Словно каждый раз был безумно рад ее видеть. Она не понимала, что это было, но она была полна чего-то неопределённого. Всё это опустошало её, но и наполняло живительным теплом. Из-за него. Ощущение, будто стоило его телу коснуться её хотя бы кончиком пальца, внутри начинали вертеться шестерёнки, которые прежде не двигались.
Когда Виктарион решил отплыть на несколько недель, Эйдис вздохнула с облегчением, понимая, что у нее будет время привести мысли в порядок, но за те два вечера, что Виктарион не посещал ее спальню, она начала нервничать. Интерес Виктариона к ней был очевиден и крепок, но где была гарантия, что в своем налете он не встретит другую женщину? Эйдис слабо представляла, как выглядят леди зеленых земель, но вдруг там были женщины более красивые, более утонченные ― и более опытные, страстные, которые смогут завлечь Виктариона.
Эйдис так нервничала по этому поводу, что, вернувшись, Виктарион может остыть к ней, что послезавтра снова побежала к Эйрону. С ним было спокойно. Её дядя-отшельник умел наслаждаться тишиной и не лез в душу. Это бесценное умение.
― Ты ревнуешь его как молодая супруга, ― усмехнулся Мокроголовый. ― Пару недель назад, ты не знала, что с этим делать, а теперь волнуешься, что он потеряет интерес к тебе и к твой постели?
― Он мне нужен, ― сказал Эйдис, сцепив руки мельтеша перед Эйроном, который поправлял свой шалаш. ― Теперь нужен. Я хочу все, что он может мне дать.
― И еще ты не хочешь оставаться использованной девицей с ублюдком в животе, да?
Эйрон почти не церемонился в словах, но Эйдис ценила это. Она хотела, чтобы Эйрон говорил ей всю правду.
Она опустила глаза, потом снова подняла. Села рядом с Эйроном.
― Если это будет мальчик, я стану сильной, ― сказала она. ― Заткну всех тех, кто называл меня «зеленой леди».
― Но ты же леди, ― заметил Эйрон, но в его словах не было оскорбления или насмешки.
― Но не «зеленая». Я ― леди Грейджой. Это разные вещи, ― она повернулась к Эйрону всем телом. ― Помоги мне.
― И чем же? ― удивленно спросил жрец, глядя на племянницу. Эйдис поджала губы.
― Виктарион набожен. Скажи ему, что если он что-то чувствует ко мне, то не должен брать «соленых жен» в этом налете. Пусть он вернется ко мне моим мужчиной, и тогда Утонувший бог благословит наш союз.
― Ты ведьма, ― сказал Эйрон. ― Не иначе как ведьма. Ты околдовываешь.
Но в итоге он сделал так, как Эйдис просила, и пока она наблюдала, как корабли Виктариона исчезают за горизонтом, она молилась, чтобы он к ней вернулся. Эйрон сказал, что Виктарион влюблен в нее, и это вселило в леди Грейджой уверенность. Когда последний корабль перестал быть различимым, Эйдис прикрыла глаза, улыбаясь лучам солнца, которые падали ей на лицо. Ей стало тепло и оттого — спокойнее. Вот. Вот то, что она ощущала к нему всегда. И будет ощущать. Спокойствие. Теплую симпатию, граничащую с таким же равнодушием. Она так обрадовалась, что даже почти улыбнулась своим мыслям во все зубы.
Следующие две недели Эйдис ждала. Яра тоже поспешила отправиться в морской поход, куда-то к Браавосу, и доме было тихо. Эйдис наслаждалась этой тишиной, она читала, совершала долгие прогулки с Эйроном, трапезничала с отцом, плавала в бухте. Ее часто тошнило, но она удачно скрывала это. Отец, впрочем, не смотрел на нее, и не замечал слишком явных признаков. Эйдис не была уверена, что, если ее стошнит прямо за столом, поймет ли Бейлон что-то.
Она навещала свою мать, но леди Аланнис была не в себе.
― Твои братья приехали с тобой, моя красавица? ― встревоженно спрашивала Аланнис. ― А малыши Яра и Теон?
В воспоминание Аланнис Теон и Яра были детьми десяти и тринадцати лет, а смерть Родрика и Марона она так и не приняла. Визиты к матери печалили Эйдис, но она не могла не приезжать, она скучала по ее мягким рукам, поглаживаниями по волосам, по ее нежности.
Последний, кто касался ее был Виктарион. Никто другой не обнимал ее и не целовал.
― Родрик и Марон почетные гости у одного великого хозяина, ― сказала она. Ее братья пировали в чертогах Утонувшего бога. ― А Яра и Теон играют с кракеном и волком, ― на флаге Яры был кракен, а Теон рос под надзором Старков в Винтерфелле.
Она ждала возвращение Виктариона и гадала, удалась ли ее затея. Она не сомневалась, что сразу поймет ― был он с другой женщиной или нет, когда увидит его, и это очень много значит. Готовилась она и к тому, и к другому исходу. Если Виктарион останется ей верен, то она попробует объяснить ему свою затею и сделает все, чтобы стать его «каменной» женой. Если нет, то она в первую очередь запудрит мозги отцу, убедив его в том, что сам Утонувший бог послал ей дитя, истинного Грейджоя, сына, взамен его потерянных сыновей.
Эйдис знала, что говорить в том или ином случае, а потому не волновалась. Единственное, что ее волновало ― когда вернется Виктарион. Она знала, что налеты могли длиться долгие-долгие недели, а в редких случаях от сезона до сезона, но тут надеялась, что Виктарион не станет задерживаться.
Но в день, когда Виктарион вернулся, Эйдис была с Эйроном, он пригласил ее на морскую прогулку. Они собирали жемчуг, когда прибежавший мальчик-слуга сообщил, что лорд Виктарион вернулся. Эйдис отреагировал спокойно ― сказала, что они со жрецом скоро подойдут, а когда слуга удалился, с трудом сдержала крик.
― Ты, конечно, удивительная, Эйдис, ― сказал Эйрон, смотря на нее. ― То не дождешься его возвращения, то боишься встретиться. Иди, я скажу, что ты была со мной.
Эйдис действительно волновалась, но в итоге взяла себя в руки. Виктарион сидел в термах ― горячих комнатах, расположенный на нижнем уровне замка. Там располагалось несколько комнат: теплая комната с температурой тридцать семь-сорок градусов, там находился первый бассейн. Потом шли лакониум ― жаркая комната и каллидариум ― парная комната, там температура достигала почти восемьдесят градусов.
Как и все лорды, Грейджой не окружал себя стражами, поэтому Эйдис миновала несколько коридоров, удачно никого не встретив, и оказалась в калладариуме. Из-за пара она почти ничего не могла разглядеть, но привыкнув, увидела массивную фигуру Виктариона. Судя по тому, что он даже не двинулся, очевидно он ее не услышал.
Эйдис дала себе десять секунд, прежде чем подошла ближе.
― Виктарион, ― почти шепотом позвала она.
Сидевший на широкой скамье мужчина открыл глаза и уставился на нее. Эйдис выглядела почти невинно в белом шелковом халате, с распущенными черными волосами.
― Ты не вышла меня встречать, ― сказал Виктарион, его хриплый голос прозвучал нечетко и совсем низко, словно рык разбуженного не вовремя и потому очень и очень злого зверя. Грейджой выпрямился, глядя на нее. Эйдис слабо улыбнулась. На мужчине ничего кроме полотенца на бедрах не было.
― И провожать тоже. Я была с Эйроном, мы прогуливались. Но сейчас я пришла к тебе.
Она почти физически ощущала горящий взгляд Виктариона всем телом. Перемещающийся неспешно от ее лица вниз, до самых ступней, оглаживающий, словно невидимые любопытные пальцы, ласкающий, откровенно и жадно.
Ее соски напряглись, отчетливо выделяясь под тонкой, почти ничего не скрывающей тканью, и вдруг неудержимо захотелось выгнуть спину, оказавшись совсем близко, и почувствовать реальное прикосновение жестких, шершавых подушечек. Или горячего рта, дающегося такое ошеломляющее, непередаваемо контрастное ощущение, пробирающее дрожью до самых глубин.
Эйдис мягким движением провела по своим плечам, приспуская халат и обнажая ключицы, а при каждом плавном шаге халат демонстрировал часть ее обнажённых ног. Не сложно было догадаться, что под ним у нее ничего не было.
― Я подумала, что ты захочешь меня увидеть, ― ласково произнесла она.
― Ты оказалась права. Ты очень умная, Эйдис, верно? Подойдешь или так и будем играть в гляделки? — осведомился Виктарион серьезным тоном, будто вел деловые переговоры.
Эйдис усмехнулась.
― В этом налете, ― она провела пальцами по его лицу, отмечая появившийся новый шрам. Эйдис достаточно часто смотрела на него в последний месяц, чтобы помнить о том, что этого шрама не было. ― Наверняка были красивые молодые женщины, верно?
Виктарион схватил ее за руку притянув ближе к себе. Одну руку она закинула ему на шею, а второй скользнула вниз по груди, животу и столь же плавным движением стянула полотенце. Виктарион поперхнулся горячим влажным воздухом, когда тонкие, все еще прохладные пальцы коснулись головки его члена. К его сожалению, она быстро убрала руку, расположив ее на плече.
― Наверняка, некоторые из моих ребят взяли себе по «соляной жене», а то и по две.
Эйдис отпустила его шею и взяла его свободной рукой за подбородок. Несмотря на всю свою женственность, Эйдис никогда не считала себя натурой романтичной и склонной к любовным переживаниям. Что толку терзаться понапрасну, когда мысли и энергию можно направить в куда более продуктивное русло.
― А ты?
От услышанного кулаки Виктариона непроизвольно сжались до хруста костяшек. Широкая грудь взметнулась в протяжном вздохе, а глаза встретились сквозь пар со спокойным, даже заинтересованным, взглядом Эйдис.
― Вот потрогай, — Виктарион грубо схватил ладонь Эйдис и с силой прижал её к своему паху. — Чувствуешь? Настолько переполнены, что ходить тяжело.
Эйдис довольно улыбнулась, и внутри Виктариона шевельнулось беспокойство, преследовавшее его с детства ― не над ним ли она потешалась?
― А теперь скажи — мы прояснили всё, что тебя волновало? Я был достаточно убедителен?
― Да, ― размокнув влажные от пара губы, сказал Эйдис. ― Ты был убедителен. Мы все прояснили.
Виктарион успокоился. Эйдис не стала бы потешаться или смеяться над ним, она не ее отец или дяди. Мужчина потянулся и нежно провел рукой вверх по бедру, схватив край шелкового ремня, завязанного бантом. Резкое порывистое движение и полы халата разомкнулись вслед за развязанным ремешком, демонстрируя обнаженное подтянутое девичье тело. Огрубевшие кончики пальцев прошлись по плоскому животу и груди, оставляя за собой рой мурашек.
— Хочу, чтобы ты усвоила одну вещь, — глядя снизу вверх на девушку, произнес Виктарион. — Когда мы с тобой наедине, делай все, что захочешь и проси меня о чем захочешь. Я не забыл, как ты горяча.
Эйдис порывисто наклонилась и поцеловала его. Она запустила пальцы в отросшие волосы и сжала у корней. Ее руки скользили по широким плечам, по теплой коже с вытканным белесыми нитками старых шрамов узором ― с почти животной, инстинктивной потребностью заново вплавить в память каждую неровность, каждую деталь.
Это было первый раз, когда Эйдис сама, по своей воле, шла к нему. До этого он приходил к ней. А сейчас она гладила его, трогала, ласкала… Это было потрясающее чувство.
Виктарион облокотился спиной о стену, позволяя Эйдис сесть сверху, расположив ноги по бокам от его бедер на широкой скамье. Она отвлеклась всего на секунду, чтобы снять белый халат, который легким облаком упал на влажный пол.
Эйдис казалась ему видением, явившимся к нему во сне. Её прежнее смущение и скованность исчезли, будто их и не было. Поза стала раскованнее, движения плавнее, а взгляд… Ох, уж этот её гипнотический и в то же время вызывающий взгляд, во власти которого Виктарион ощущал себя загнанной жертвой. Но они оба знали, что это все лишь притворство. И в любую секунду роли могут поменяться, стоит лишь ему этого захотеть.
Твердый, как камень, член упирался в бедро Эйдис и она, больше не имея сил противостоять своему дикому желанию, обхватила его ладонью и нежно провела по всей длине. Из горла вырвался какой-то сдавленный звук, что-то среднее между жалобным всхлипом и раздраженным фырканьем, который тут же перетек в глубокий протяжный стон.
— Не могу больше, — сбивчиво сказала девушка, глядя Виктариону прямо в глаза. — Слишком долго тебя не было...
Это приятно согрело его изнутри, куда лучше, чем горячий пар. Она ждала его и скучала по нему, нуждалась в нем. Эйрон был прав ― оставшись ей верен, вернувшись, Виктарион получил ее добровольное согласие и открытость. Оценив его старания, Утонувший бог что-то нашептал своей леди-любимице, и она открылась Виктариону.
Эйдис застонала от удовольствия, чувствуя, как он вошел в неё, заполняя собой. Виктарион осыпал поцелуями взмокшую шею девушке, делая первый толчок. Он плавно задвигался внутри неё, мучительно долго вызывая в теле новую волну наивысшего наслаждения.
― Посмотри на меня, — почти приказ, отрывистый и грубый. Эйдис повиновалась. Открыв глаза, она встретилась взглядом с его — темным и пронзительным — как в зеркало посмотрела. Она вдруг с удивлением поняла, что то же желание, которое привело Виктариона в ее постель в тот, первый раз, теперь струилось и по ее венам.
Грациозно выгнув спину, Эйдис почувствовала, как Виктарион провел руками по ее животу и сжал упругую грудь. Он бесстыдно трогал ее, ласкал затвердевшие возбужденные соски, а она дрожала от всё нарастающего наслаждения внизу живота, отдающегося невыносимой пульсацией по всему телу. Сжимая до боли её ягодицы, Виктарион продолжал дарить ей наслаждение, постепенно увеличивая темп, заставляя стонать всё громче и громче.
― Две недели, ― вдруг хрипло сказал Виктарион. ― Слишком долго без тебя.
Толчки стали резче и грубее, и скоро сам Виктарион уже не мог сдерживать полурычащих стонов. Стискивая в ладонях аппетитные полушария девичьей груди, Виктарион закрыл глаза под звуки скрипящей скамейки, и громких шлепков от соприкосновения их разгоряченных тел. Эйдис вцепилась в его плечи, прижимаясь всем телом. Мышцы внутри неё стали с силой сокращаться, приближая и его собственную разрядку. Притянув девушку к себе, он крепко обнял её обеими руками, стиснув в своих объятиях, когда всю её затрясло, словно в судороге, от такого мощного оргазма, что по щекам потекли слезы. Громкий вскрик эйфории сменился тихими сиплыми стонами, и Эйдис чуть расслабилась, положив свои руки поверх мужских, все еще сжимающих её тело.
Не дав ей и секундной передышки, Виктарион увлек ее на пол, где было чуть прохладнее, уложил спиной на доски, и взял жесткий ритм и продолжил трахать её, сходя с ума от горячей влаги, ответно стекающей из неё по его яйцам. И этот сладкий женский запах возбуждения, казалось, пропитавший насквозь кожу и волосы. До чего манящий и ни на что не похожий. Нечто особенное, крышесносящее и пробуждающее у него в душе что-то первобытное, и даже звериное.
Виктарион запустил пальцы в густые волосы девушки и тихо застонал, когда ощутил, как она сжала его внутри. Двигаясь ей навстречу и крепко сжимая уже обеими ладонями ее худые, сильные бедра, Виктариона чувствовал, что вот-вот лишится разума от надвигающегося экстаза. Девушка сильнее обхватила член внутри и через мгновение ощутила горячую липкую влагу, излившуюся ей в лоно.
Виктарион не сдержал теперь уже громкого окончательного стона удовольствия. Его накачанная грудь, покрытая капельками пота, высоко вздымалась от тяжелого дыхания, дававшегося ему с трудом. В глазах заплясали искры, а мышцами завладело приятное оцепенение. Обхватив ладонями её лицо, Виктарион разглядывал опухшие красные губы и заплаканные глаза.
В этот момент он был готов признаться ей, что любил.
Эйдис устало улыбнулась ему и прикрыла глаза, лежа на досках, притягивая его к себе. От Виктариона жарило, как от раскаленной печи, но выпускать из объятий этого мужчину она не собиралась ещё долго. Измученная, но счастливая как, наверное, никогда в своей жизни до этого момента, девушка закрыла глаза, пока Грейджой гладил её волосы, плечи и спину, целомудренно целуя лоб.
Словно вспомнив о чем-то, Эйдис чуть отстранилась и встретилась с ним взглядом. Что-то изменилось в его серых, равнодушных ко всему миру, глазах. В них появился какой-то теплый, далекий огонёк, согревший её и без того наполненную чувствами душу.
Виктарион взглянул на Эйдис с высоты своего роста. Она была такой нежной и маленькой, словно беззащитная белая рыбка, но при этом такой умной, мужественной и самоотверженной, словно большая и сильная акула.
― Я должна тебе сказать, ― Эйдис хитро улыбнулась. ― Я ношу ребенка.
Виктарион посмотрел на нее, будто не удивляясь, но Эйдис еще слишком плохо знала его, чтобы говорить о чем-то. Она планировала это исправить, научиться читать его куда глубже, чем всех других людей, понимать, что скрывается за серостью его глаз.
Эти слова повисли в воздухе. Виктарион прекратил дышать. Его сердце не билось. Он и представить себе не мог, что одна лишь фраза племянницы могла оглушить сильнее того взрыва, что он устроил пару лет назад над флотом Ланнистеров.
― Что? — смог выдавить из себя Виктарион. На секунду ему показалось, что он бредит, хотя подсознательно он готовился и хотел именно этого. Что удивительного в том, что Эйдис зачала дитя спустя полтора месяца, он всегда проливал в нее свое семя и не сомневался, что это случится. Он был сильным мужчиной, как и его отец, и его братья, за доказательствами ходить далеко не надо было ― обе его жены беременели вскоре после свадьбы, но Утонувший бог не позволял жить этим детям.
Но с Эйдис, Виктарион был уверен, все будет хорошо.
— Я беременна, — практически шёпотом повторила Эйдис и сконфуженно поджала плечи, остерегаясь реакции Виктариона.
— Повтори, — попросил Грейджой, не в силах сделать вдох или даже моргнуть.
— Я беременна, — леди пришлось выразительнее разделить слова, чтобы эта фраза прозвучала яснее.
— Ещё раз, — с этими словами из лёгких Виктариона вышел последний воздух.
— Я беременна, Виктарион Грейджой! Во мне твое дитя! У нас будет ребёнок! — широко распахнув глаза, повторила Эйдис.
Одним резким движением Грейджой наклонился к ней и впился требовательным поцелуем в её приоткрытые розоватые губы. Несдержанно, яростно. Достигая точки невозврата. Так необходимо сейчас. Так естественно. Так же естественно, как остаться рядом, когда она просит. Как постоянно ловить себя на мысли о ней.
Шум в висках моментально оглушил Эйдис. Остались только невыносимо горячие губы и грубые ладони, крепко сжимавшие ее талию. И сквозь этот уничтожающий, бросающий в дрожь, разрывающий сердце поцелуй, она внезапно почувствовала влажные капли, проскальзывавшие по её коже и необратимо размазывавшиеся по щекам. Ее слезы. Виктарион целовал с каждой следующей секундой всё сильнее и глубже. Целуя так отчаянно, так жадно. Целуя, как в последний раз.
Эйдис прикрыла глаза. Ей было слишком хорошо. Слишком… невероятно… прекрасно, чтобы думать о чем-либо еще. Чтобы вообще думать.
***
― Я поговорю со своим братом об этом, ― сказал Виктарион, лежа в ее постели, когда из парильной они добрались до ее покоев.
Эйдис сидела перед зеркалом и расчесывала длинные волосы. Черные пряди спускались ниже лопаток, и Виктарион вдруг вспомнил, как всегда хорошо они смотрелись на подушках, когда она лежала, выжидательно глядя на него, а он медленно склонялся к ее лицу, чтобы впиться поцелуем в изогнутые в улыбке губы. Потом, слушая тихие стоны и углубляя поцелуй, можно было скользнуть ладонью под одеяло, провести ей пышущему жаром телу и скользнуть между покорно разведенных ног…
Приятные воспоминания оборвались, и Виктарион распахнул успевшие закрыться ради них глаза, чтобы посмотреть на Эйдис. Она выглядела счастливой.
― Я сама поговорю с отцом, ― мягко возразила она. ― Я уже знаю, что ему сказать, чтобы он согласился поженить нас.
Племянница тихо рассмеялась от удовольствия. Виктарион напряжено посмотрел на нее.
― Не смейся, ― прорычал он с такой яростью, что у нее мгновенно задрожали ноги.
Она улыбнулась ему. Встала и подошла к кровати, на которой он раскинулся со страной, для такого громоздкого тела изяществом, и села рядом.
― Я смеюсь не над тобой, Виктарион, ― серьезно произнесла Эйдис. ― И никогда бы не стала этого делать. Ты отец моего будущего сына. Я смеюсь, потому что нахожу смешное в других, а не в тебе. Или смеюсь, потому что я рада быть рядом с тобой, и не могу высказать эту радость никаким иным способом.
Но она понимала, что не разубедит его в том, в чем он убеждался почти тридцать лет. Он положил руку ей на живот. Плоский, с трудом можно было представить, что там находился ребенок.
― Сына?
Эйдис накрыла своей ладонью его — широкую, почти полностью покрывавшую ее живот, и прижала к себе, не говоря ни слова.
― Я рожу мальчика, ― клятвенно пообещала она. ― Потом еще мальчика, потом еще и еще. У нас будет много сыновей. И дочерей тоже. Они будут такими же прекрасными, как я, а мальчики такими же сильными и отважными, как их отец, ― ее отстраненный взгляд скользнул к балкону, и Эйдис почувствовала, как одинокая слеза скатилась по ее щеке. ― Я буду для кого-то важна, ― недоверчиво проговорила она. Будет тот, кто будет любить ее. Абсолютно, безгранично, маленький человек, для которого она будет самым важным на свете.
Эйдис вздрогнула еще сильнее. По телу словно прокатывались волны, одна за другой, сжимая все внутри, перекрывая доступ воздуха, застилая глаза пологом непроницаемого мрака.
― Ты важна для меня.
Виктарион сказал это с такой интонацией, будто был удивлен ― как она не поняла это до сих пор. Эйдис молча уставилась на него.
― Я без тебя — ничто, ― сказал Виктарион с убивающей простатой, словно объяснял Эйдис то, что она уже должна была знать. Тяжело вздохнув, он с ясно слышимым трудом продолжил. ― Не могу понять, как я жил без тебя раньше. Все мои мысли привязаны к твоей спальне, к твоей постели, к твоему сердцу. Ты знаешь, что я не вынес бы, если бы у тебя был любовник, ― проговорил он настойчиво, глядя ей в глаза. Слезы побежали по ее щекам, не желая останавливаться, но невидимая удавка вокруг горла немного разжалась, и она снова смогла дышать.
Эйдис могла представить, сколько сил стоило Виктариону сказать это. Не потому, что это было ложью, а потому что это было самой настоящей правдой, но Грейджоя никто не учил высказывать свои чувства. За железнорожденных говорили действия, а пустой треп, похожий на соловьиную трель, они оставляли «зеленым лордам».
Эйдис слабо улыбнулась и наклонилась, пряча лицо в изгибе между шеей и плечом Виктариона. Мужчина обнял ее, прижимая ближе. Его руки напряглись, быстрым, каким-то отчаянным рывком обхватывая и прижимая едва ли не до боли крепко, будто он хотел впечатать ее в себя, спрятать и никогда больше не отпускать. И в этот момент Эйдис даже не пыталась себе врать, что ей не хотелось бы того же.
У Эйдис очень скоро появилась возможность поговорить с отцом. Бейлон собрал своих капитанов и слушал сведения о том, кто, где и сколько награбил. Эйдис получила от Виктариона свою золотую цепь и теперь сидела довольная, одаривая каждого легкой улыбкой. Несмотря на то, что Бейлон отчетливо видел наследницей Яру, он всегда звал Эйдис на подобные собрания ― со счетом и красноречьем у нее было куда лучше, чем у сестры. Она и Виктарион сидели по правую руку от Бейлона, его близкие и доверенные люди. Яру он всегда сажал слева, но сегодня ее не было, и там восседал равнодушный к мирским делам Эйрон.
На отце и Виктарионе были черные дублеты с вышитым кракеном, и Эйдис тоже надела черное платье с золотым кракеном на спине. Его щупальца будто обвивали ее, защищая, и Эйдис чувствовала себя увереннее в нем. Она ― Грейджой, кракен, пусть никто в это не верил.
Капитаны и лорды пили, ели, перебиваясь на то, чтобы доложить о том, какие берега они разграбили, были ли они удачны, и можно ли ходить туда еще раз. Говорили, удалось ли им посеять что-то на своей твердой земле. Эйдис бесшумно черкала все это в хозяйственной большой книге. Из цитадели прилетел белый ворон, мейстеры говорили, что лето вошло в решающую фазу, и скоро жара пойдет на спад, предвещая приход осени, поэтому те капитаны, кто проводил время дома в тепле, начали все более активно обсуждать этот вопрос.
Выслушав сообщения своих капитанов, Бейлон задумчиво нахмурился.
― А что слышно с материка?
Бейлон уставился на Эйдис. Она всегда знала о происходящем в Вестеросе больше, чем все другие. Эйдис задумчиво расправила складки на своем платье.
― У Неда Старка родился еще один сын. Тайвин Ланнистер назначил своего сына-карлика чистить сточные каналы в Утесе Кастерли. Сын Джона Аррена болезненный и слабый мальчишка, он умрет к середине лета, скорее всего, ― она выдержала паузу, и добавила, словно забыла об этом. ― У нашего милостивого короля родился еще один сын, Томмен, ― Эйдис скривилась. Она, как и отец, не любила Роберта, и не могла принять то, что у него родился уже второй сын, а ее братья отправились к Утонувшему богу.
― Чертов олень, ― Бейлон скрипнул зубами, и лорды предусмотрительно примолкли.
Эйрон задумчиво погладил свою бороду.
― Мужчины ловят рыбу, копают землю и умирают. Женщины в муках рожают детей и тоже умирают. День сменяется ночью. Ветры дуют, и за приливом следует отлив. Острова все те же, какими создал их наш бог.
Лорды молча смотрели на него, ожидая, что он скажет еще.
― На каждую горесть приходит радость, и на каждое торжество ― похороны, ― угрюмо сказал Эйрон. ― Утонувший бог говорил со мной сегодня, ― лорды вокруг зашептались, но Эйрон метнул в них такой взгляд, что они замолчали. ― Он сказал мне, что скоро и в нашем доме будет радость.
Эйдис чуть кивнула. Эйрон всегда был ей предан.
Бейлон, однако, лишь угрюмо поджал губы.
― Будем ждать этого, брат, ― сказал Лорд-Жнец Пайка. ― А теперь возвращайтесь в свои замки, милорды.
Лорды раскланялись. Эйдис встала, чтобы попрощаться с ними. Виктарион и Эйрон кинули на нее взгляд, но леди взяла графин и налила своему отца эля и присела рядом. Эйрон положил руку на плечо Виктариона и увел его.
Эйдис молча выпила со своим отцом.
― Мы же пошлем подарок Роберту и его сынку? ― поинтересовалась она, и Бейлон рассмеялся.
― Конечно. Чашу с ядом.
То, что Роберт Баратеон еще дышит было для Бейлона точно личное оскорбление, кроме того ― у него было двое сыновей. У Бейлона осталось лишь две дочери и сын, которого по сути и не было.
― Отец, ты позволишь? ― мягко спросила Эйдис.
― И что же хочет сказать моя леди-дочь?
«Леди-дочь» звучала от Бейлона как оскорбление, но за столько лет Эйдис привыкла к нему, да и не всегда отец стремился обидеть ее этим. Просто он уже не представлял Эйдис в иной роли. Его старшая дочь была леди ― мягкой, нежной, трогательной, нуждающейся в защите, и у Бейлона было время с этим смириться.
Отец, в длинном лежалом одеянии из тюленьих шкур, переместился к жаровне и кивнул Эйдис, чтобы она села рядом.
Отец изменился за последние года, неудавшееся восстание и последующие за ним несколько годов выпили Лорда-Жреца Пайка. Он словно стал меньше ростом и очень похудел. Бейлон Грейджой всегда был тощим, но теперь он выглядел так, будто боги положили его в котел и выварили все мясо, оставив на костях только кожу и волосы. Весь костлявый, жесткий, а лицо точно вытесали из кремня. Глаза тоже кремневые, черные и острые, а волосы от долгих лет и соленого ветра стали как зимнее море — серые, с белыми гребешками, ничем не перевязанные, они свисали до самого пояса.
Виктарион на фоне брата выглядел куда более внушительно, и, пожалуй, что до сих пор сдерживало его от переворота ― набожность и верность.
Эйдис присела на подушки у ног отца, чтобы предать трогательность своему виду.
― Мои братья были славными воинами, ныне они пируют в чертоге Утонувшего бога, а Баратеон сидит на троне и ему наследуют сыновья, ― ярость изображать не приходилось, Эйдис никогда не забывала своих любимых братьев. Роберт Баратеон принес в Пайк огонь и кровь, а его верный пес Эддард Старк увез Теона, и теперь для Бейлона его все равно, что не существовало. Бейлон посмотрел на сжавшиеся кулаки дочери с интересом. ― Если мне будет позволено дать совет, я думаю, что будет неплохо плюнуть в их чащу радости и в лицо их Богам. Чтобы они поняли, что наш бог существует, в отличие от их.
Бейлон задумчиво почесал подбородок, потом принялся греть костлявые руки у огня.
― И как ты предлагаешь это сделать?
Эйдис скромно потупила глазки, словно была агнцем, вызывавшая быть принесённой в жертву своему богу.
― Я знаю, что я не воин, как Яра, но я готова действовать ради интересов нашего дома, ― отважно произнесла она. ― Как тебе известно, в древности, Морские короли часто женили своих родственников на родственниках. Сыновей и дочерей, дядей и племянниц, тетей и племянников, ― она намеренно поставила нужные ей условия в середину, чтобы отец ничего не заподозрил. ― Эти ложные боги «зеленых людей» порицают такие союзы. Почему бы не сыграть одну такую свадьбу, чтобы показать им, что наш единственный Утонувший бог поощряет нас, а их семь не могут покарать нашу семью? Пусть на праздник Роберта придет наше торжество.
Бейлон молчал, глядя на дочь, а потом протянул руку и неожиданно погладил ее по волосам. Эйдис замерла. Она не могла вспомнить, когда в последний раз отец был так ласков с ней ― вероятно, когда Эурон чуть не забрал ее девичество. Бейлон тогда даже обнял ее.
― Это очень интересная мысль, Эйдис, ― сказал он, и его глаза заблестели. ― И кого же ты предлагаешь поженить? Яру и Эйрона?
Бейлон рассмеялся, очевидно, довольный собой. Эйдис улыбнулась тоже.
Она дождалась, пока отец отсмеется.
― Вряд ли Яру стоит выдавать за кого-то из наших дядей, ведь Яра должна стать наследницей трона, и муж ей будет нужен только один ― море, и наследник ее ― топор, ― она всегда говорила о Яре, как о его наследнице, и Бейлон всегда верил ее покорности. Эйдис и была такой, пока Виктарион не стал ее любовником. Теперь она могла стать сильнее и могущественнее, чем ее сестра. ― Я не стою у нее на пути, и готова стать супругой одного из твоих братьев, отец, чтобы плюнуть в ложных богов.
Бейлон смотрел на нее молча. Эйдис уже посчитала, что он откажется, как вдруг Бейлон кивнул.
— Это стоящая идея. Я согласен, да. Ты выйдешь за своего дядю, ― он задумчиво поглядел в огонь, и Эйдис хотела его уже сама направить на нужную мысль, как отец продолжил. ― Только надо решить, за кого. По моему велению Эурон изгнан, Эйрон выбрал путь жнеца. Виктарион… Он уже был женат, но бездетен, ему давно пора снова остепениться и стать отцом детям. Если, конечно, ему будет угодно.
― Я, как и Виктарион, повинуюсь воле нашего Лорда-Жнеца, ― ответила Эйдис, покорно склонив голову. Бейлон приподнял ее подбородок двумя пальцами, внимательно вглядываясь в зелень глаз.
― И ты готова?
Эйдис изобразила самую мстительную улыбку из всех возможных.
― Я думаю о том, как исказится лицо Роберта, когда он узнает об этом. Он считает нас подвластным ему, так пусть увидит, что помимо тебя есть только один господин ― Утонувший бог. И то, что он сочетал, людям не разрушать, и их ложные боги тоже бессильны.
Бейлон расхохотался, довольный ее ответом.
Лорд-Жнец послал дочь саму сказать Виктариону о его решении, и Эйдис, еще раз умаслив отца, оставила его. Почти не скрывая довольную улыбку, она направилась в Морскую башню. Виктарион был в своей комнате и ждал ее с новостями.
― Что сказал мой братец? ― сразу спросил лорд-капитан, поднимаясь. Эйдис не стала отвечать ему ― все лучше и лучше понимая, что от нее хочет Виктарион и какой хочет ее видеть, она бросилась к нему на шею, и когда Грейджой подхватил ее, придерживая, она наклонилась и поцеловала его.
Тяжелая рука Виктариона обвилась вокруг ее талии, сдавливая почти болезненно, но Эйдис едва это почувствовала. Она опустила свои губы на его, жесткие от соли и обветренные от ветра, и произнесла:
― Он согласился, ― довольно улыбнулась она, поглаживая его суровое, пусть еще и молодое лицо. ― Отец сказал, что согласен на наш брак.
Виктарион удивленно распахнул глаза. Он села на кровать, опустив Эйдис к себе на колени и погладил ее по лицу.
― Как ты это сделала?
Эйдис зажмурилась от удовольствия.
― Призвала отца к традициям древности, ― прошептала она с улыбкой и снова поцеловала его. Виктарион уронил ее на спину, кусая в шею, издав игривое рычание. Он продолжал кусать её, олицетворяя то, как соскучился и как нуждался в ней.
К концу следующего дня все острова знали о том, что Эйдис Грейджой выходит замуж за своего дядю Виктариона Грейджоя. Эйдис видела недоуменные, шокированные взгляды слуг и придворных лордов. Ей стоило больших трудов держать спокойную, вежливую маску, выглядеть так, словно ничего не изменилось.
Виктарион смотрел на нее и не мог налюбоваться. Она была его невестой, прекрасной, восхитительной, совершенной. Он никогда не испытывал такого сильного влечения к женщине. Получив согласие ее отца, словно в забытьи, он осыпал поцелуями ее лицо, шею, чувствуя биение ее сердца, вдыхая пьянящий аромат экзотических цветов и розовой воды. Он целовал ее грудь, плечи, губы его коснулись ее ключицы, задели край платья…
Эйдис смеялась, стонала, принимая его поцелуи и ласки, и впервые за долгие годы Виктарион не чувствовал, что смеются над ним. Эйдис смеялась, испытывая удовольствие от того, что была с ним.
Отец был куда мягче, чем обычно, словно острый камень, который затупило настойчивое море. Он сдержанно спрашивал о подготовке свадьбе, помогал рассылать приглашения лордам и леди знатных домов островов, отдавал приказы ― в общем, делал все, как любящий отец, удачно выдающий дочь замуж. Эйдис напрягала такая любезность, но вскоре она успокоилась. Виктарион был спокоен ― точнее, он всегда был спокоен, но он много времени проводил с братом, чтобы не знать, если бы тот решил расстроить свадьбу.
Эйрон тоже отнесся к идее сдержанно, но Эйдис видела в его глазах удовольствие. Когда отец объявил ему и своим верным капитанам о том, что его дочь Эйдис станет женой своего дяди Виктариона, Эйрон первый поздравил их и объявил о том, что этим утром слышал в шуме моря удобрение Утонувшего бога. После таких слов, конечно, никто не посмел высказываться против.
Свадьбы на Железных островах были лишены роскоши торжеств на материки, а потом все подготовилось куда быстрее. Эйдис даже не начала волноваться за то, что к торжеству ее живот может быть заметен. Впрочем, даже если так и было, Пайк уже достаточно наполнили слухи о том, что Виктарион проводит ночи в постели своей невесты — это связали с законной помолвкой, и никто бы не поставил под сомнения законность будущего ребенка. Отец тоже не высказал недовольства этим слухам. Нравы на островах были куда свободнее ― тут, в суровом и холодном краю, женщина даже с бастардами могла иметь удачные шансы выйти замуж, зачастую даже больше, чем симпатичная молодая стройная девушка, ведь с детьми была уже доказана плодовитость, а значит и с рождением детей в браке проблем не случится. У лордов, конечно, с этим было сложнее, но кто мог осудить Виктариона за то, что он хотел утвердиться в своих правах в постели молодой племянницы, отданной ему в невесты.
Единственное, что чуть разочаровал Эйдис ― возвращение Яры. Сестрица приплыла обратно, привезя дорогие ткани, украшения и новые корабли. Бейлон, Виктарион, Эйдис и Эйрон встречали Яру в чертоге.
― Отец, ― серьезно проговорила Яра, опускаясь на одно колено и целуя руку отца.
― С возвращением, Яра, ― кивнул Бейлон. Его сверкнувшие глаза пробежали по сундукам. ― Вижу, твой поход был удачен.
― Более чем, ― кивнула Яра, довольно скалясь и кидая чуть высокомерный взгляд на сестру. Эйдис не стала обращать на это внимание.
― Надеюсь, среди всего этого найдется подарок на свадьбу твоей сестры, ― проговорил Бейлон, и Яра удивленно выдохнула.
― Свадьба?
Конечно, в ее голове мгновенно сложилась картина ― не совсем верная, но Яра понимала, что не лишенная своей угрозы прекрасная старшая дочь Бейлона Грейджоя могла стать женой только высокого лорда, наследника или видного капитана. И, конечно, новый супруг захочет сделать все, чтобы утвердиться подле своего тестя на морском троне ― потому что Эйдис не идиотка, чтобы выходить замуж за того, кто ничего не мог ей дать, иначе она давно бы прозябала свою жизнь на каком-нибудь дальнем острове. Жених Эйдис мог стать серьезной угрозой для Яры, ведь он захочет очистить путь для себя, своей жены и их детей.
― Да, ― сказал дядя Виктарион, и прежде, чем Яра успела бы понять, при чем тут он, ее ошарашили второй новостью. ― Лорду-Жнецу и Утонувшему богу было угодно, чтобы мы с Эйдис сочетались узами брака.
Эйдис улыбнулась и посмотрела на Виктариона ― нежно и влюбленно. Яре показалось, что земля ушла у нее из-под ног.
Это было хуже, чем она могла себе представить, намного хуже. Ее хитрая сестра замужем за самым влиятельным дядей из всех ― от этой новости Яре стало дурно.
Эйдис была той еще двуличной, лицемерной и расчетливой сукой, и Яра не понимала, как этого никто не видел. Не видела это их леди-мать, любившая Эйдис слепо и безответно, так, как никогда не любила Яру ― леди Аланнис даже не забывала лицо своей старшей дочери, безошибочно узнавая ее, хотя Яру частенько путала со служанкой. Не видели этого их старшие братья, Родрик и Марон, всегда защищавшие и восхищавшиеся Эйдис, в то время как Яра и Теон получали только хмельные издевки Родрика заодно с жестокими выходками и бесконечным враньем Марона. Абсолютно слепы к двуличности Эйдис были и дяди ― Эурон, который видел в ней лишь красивую женщину, Эйрон, который души не чаял в ней, даже став угрюмым жнецом, всегда встающим за своего бога, своего старшего брата и старшую племянницу.
Как оказалось, и Виктарион не увидел этого ― да и куда ему, собственно.
― Как ты позволил это? ― пораженно спросила Яра, когда их с отцом оставили одних.
Бейлон взглянул на нее.
― Позволил что?
— Это… ― у нее не было ни одного подходящего слова, чтобы назвать союз Виктариона и Эйдис. Слово «свадьба» встала ей поперек горла. Отец не раз ей говорил, что видит ее своей наследницей, неужели он не понимал, что ставит ее под удар?
Взгляд отца стал суровым.
— Это было угодно Утонувшему богу и мне.
Яра фыркнула. Утонувший бог. Она не сомневалась, что «это угодно Утонувшему богу» произнес Эйрон ― тот, кто любил Эйдис, верный ей дядя. Яра не собиралась обвинять Эйрона в том, что он предает интересы семьи Грейджой, потому что это было далеко не так, но неужели отец и вправду не замечал, как часто слова Эйрона звучат в угоду Эйдис.
― Аккуратнее, девочка! ― возмущенно сказал отец, недовольный ее фырканьем. ― Я твой лорд, не забывай этого. Такова моя воля!
Яра прикусила язык. Отец велел ей найти какое-нибудь голубое украшение и подарить его Эйдис в честь помолвки, и Яра, скрепя зубами, откопала в награбленных сокровищах синий сапфир на серебряной цепочке. Бейлон довольно кивнул. Яре захотелось отравить сапфир и посмотреть на то, как сестра будет задыхаться, краснеть и истекать кровью, но она не решилась на это. Если она убьет Эйдис, то отец никогда ей этого не простит ― как и Эйрон, как и мать. Как и Виктарион.
Яра нашла Эйдис в ее комнате, сестра принимала ванну, служанок рядом не было. Взгляд Эйдис был направлен вперед, на вьющиеся спиральки пара. Сестра крупно вздрогнула, когда Яра вошла.
Взгляд Эйдис на секунду полыхнул неуловимым для сестры эмоции, потом леди деланно улыбнулась.
― Я думала, ты захочешь отдохнуть после своего плаванья, иначе была бы готова к твоему визиту.
На самом деле, Эйдис не хотела видеть Яру. «Я не доверяю ей и не хочу, чтобы она была рядом с тобой» ― сказал невесте Виктарион, когда они покинули зал. Лорд-капитан озабоченно потер шею, и Эйдис доверчиво взяла его за руку, прижавшись к боку и любовно заглянув ему в глаза. Его забота трогала, и внутри шевельнулась мстительное удовольствие от того, что их мысли на счет Яры совпадали.
― Отец велел подарить тебе подарок, ― Яра бросила сапфировую подвеску в кресло, но Эйдис едва посмотрела на нее.
― Спасибо, Яра, ― улыбнулась Эйдис.
Яра упрямо сложила руки на груди. Она только-только начала меняться, превращаясь из девочки-подростка в настоящую девушку ― у нее начала расти грудь, постепенно пропадали прыщи. Чисто по-женски Яра хотела узнать, как выглядела ее сестра, но понимала, что за красотой Эйдис ей не угнаться.
― Эйдис, ты не должна забывать, что Морской трон ― мой, и ничто это не изменит, ― смело кинула она. ― Отец никогда не посмотрит на тебя, как на возможную наследницу.
Яра хотела это сказать, хотела уколоть Эйдис хоть чем-то, а их отец всегда любил Яру немного больше, не так ли? Яра понимала, что пока она занимается грабежом в морях, делая из себя достойную наследницу Бейлона Грейджоя, ее сестра поет их отцу сладкие песни, и Яра не знала, что было в этих песнях, но она верила, что никто не мог переубедить отца в том, что Яра ― самая достойная.
Эйдис смирила ее молчаливым взглядом, а потом поднялась из лохани, опустила мокрые ноги на пол, и потянулась к халату. Яра отвела взгляд.
Сестра всегда была красивее, отрицать это было бессмысленно. Даже сама Яра считала привлекательными эту тонкую шею, плавные плечи, выступающие ключицы, плоский живот, изящные ноги, а про упругую, красивую аккуратную грудь и сильные бедра вообще можно было не говорить. Не будь Эйдис ее сестрой, а какой-нибудь «соляной» девкой ― или даже «каменной» ― Яра бы непременно оказалось с ней в одной постели, невзирая на желания самой Эйдис. Она могла бы это сделать и будучи ее сестрой… но фигура Виктариона была слишком внушительной, чтобы сделать это.
Эйдис была обещана Виктариону перед Утонувшим богом, и только смерть могла развести их. Яра не хотела прогневать ни своего отца, который вдруг загорелся этим браком, ни Эйрона, который довольно скалился на возвращение старых традиций, ни Виктариона, который должен был стать мужем Эйдис.
― Моя дорогая сестричка. Мне не нужен твой трон, правь сколько угодно, когда время отца придет и Утонувший бог захочет в свои чертоги достойного короля, ― в ее голосе была толика грусти, и Яра впервые задумалась о том, любила ли Эйдис их отца, или вообще кого-то. ― У нас разные судьбы, Яра. Ты будешь королевой, но бездетной, я буду матерью и женой, и настоящей леди, ― слова Эйдис неприятно отозвались в Яре, словно ее облили помоями, выдав за благоухающие духи.
― Я настоящая островитянка, в отличие от тебя, моя леди-сестра.
Улыбка Эйдис ― безупречная, нежная, ласковая ― не дрогнула, она продолжала смотреть на Яру как на самое дорогое, что было в ее жизни, при этом не проявляя ни капли симпатии.
― Разумеется, сестра. Ты настоящая островитянка. Суровая и сильная. Как наша мать, как жены отцовских советников, как их дочери, ― лицо Яры потемнело, но улыбка Эйдис так и не исчезла. ― Я могу указать на любую девушку и сказать: «Она островитянка, как ты», и это будет правдой. Таких как ты много на Железных островах. А вот таких как я здесь больше нет.
Эйдис вышла из сдвоенной комнаты и зашла в покои. Яра почувствовала, как гневный румянец заливает щеки. Она сжала кулаки, пройдя за сестрой, словно хотела наброситься Эйдис, но дверь вдруг распахнулась. Эйдис сильнее затянула поясок, и с легкой улыбкой посмотрела на вошедшего.
Виктарион хмуро осмотрел невесту и Яру.
― Что ты здесь делаешь? ― сурово спросил он, и Яра чуть вздрогнула. Виктарион ― молчаливый, сильный и мрачный, всегда внушал ей толику угрозы.
― Пришла поздравить сестренку, ― неискреннее улыбнулась Яра. ― Я уже ухожу, дядя.
Она надеялась проскользнуть мимо Виктариона, но Грейджой вдруг схватил племянницу за локоть и дернул, заставив посмотреть на себя.
― Я не хочу видеть тебя рядом с ней.
― Как вам угодно, дядя, ― кивнула Яра, сцепив зубы от ярости. Она не стала оборачиваться, но спиной чувствовала довольную улыбку Эйдис.
Виктарион проводил племянницу взглядом, а потом плотно прикрыл за собой дверь. Он оглядел Эйдис, с влажными волосами, едва одетую, и его мужская плоть шевельнулась. Виктарион сам удивлялся, как он хотел Эйдис ― всегда, мгновенно, горячо и жарко. Он хотел защитить ее от всего, что могло ей навредить, защитить ребенка в ее чреве.
― Что она хотела? ― спросил Виктарион, проходя в комнату. Эйдис направилась за ним.
― Действительно просто поздравила со свадьбой, ― хмыкнула она. ― И намекнула, чтобы я не смотрела в сторону Морского трона.
Виктарион присел на кровать, снимая черный, расшитый золотом камзол. Эйдис подошла к жениху, даря Виктариону короткий поцелуй в губы, тут же отстранившись и мягко улыбнувшись на попытку мужчины возобновить его, потянувшись к ней. Она села перед зеркалом, принявшись расчесывать свои длинные черные волосы.
― Через неделю Эйрон уже поженит нас, ― сказал Виктарион, наблюдая за Эйдис. Черные локоны рассыпались по плечам. Одна прядь упала на лоб, и девушка, грациозно мотнув головой, перебросила её к остальным, не прерывая затянувшегося между ними зрительного контакта в зеркале.
― Прекрасно, ― улыбнулась она.
Виктарион подошел к ней и положил руки ей на плечи. Он заметил, как Эйдис напряглась, поймав его внимательный взгляд в зеркале.
― Зачем тебе эта свадьба? ― спросил Виктарион.
Эйдис нахмурилась, став ужасно похожей на свою мать в молодости.
― В каком смысле?
Виктарион провел руками по ее плечам, сдвигая халат и обнажая еще влажную кожу, при этом внимательно наблюдая за тем, как меняется лицо Эйдис. Девушка порывисто выдохнула, попытавшись повернуться к Виктариону лицом, но Грейджой одной рукой удержал ее в исходном положение.
― Ты меня не любишь, ― он спустил халат с ее плеч и сжал ее грудь. Эйдис надрывно захрипела. ― Ты не хочешь меня по-настоящему. Так зачем ты согласилась со мной? Из-за ребенка?
― Отчасти, чтобы мой сын не был ублюдком, которого отдадут в крестьянскую семью или Утонувшему богу, ― честно призналась Эйдис, но Виктарион даже не разозлился. Он всегда ценил честность превыше всего, даже если она была такой неприятной. Впрочем, он и не ожидал, что Эйдис сразу воспылает к нему любовью, ее прагматичного принятия ситуации и нежной ласки вполне хватало. ― Мне всегда не хватало любви, а ты готов мне ее дать. Ты любишь меня, готов заботиться и защищать меня. Ты лучший из тех, кто мог бы стать моим супругом, если бы я вообще, когда-нибудь бы вышла замуж. Что же до остального… ― Эйдис поперхнулась воздухом, когда его пальцы потянулись к тяжело поднимающейся груди, в ожидании ласки, с напряжёнными коричневыми сосками, торчащими из-под светлого кружева. ― Мне нравится лежать с тобой в одной постели, хотя сначала это и приводило меня в ужас. Многие браки начинались и с меньшего.
Несмотря на все, что он когда-либо делал с ней, только с ним она чувствовала себя такой любимой и защищенной. Виктарион причинил ей много боли, вынудил жить так, как она никогда не желала, но… он любил ее, и он готов был нести за нее ответственность.
Виктарион поднял ее, развернул к себе лицом и прижал к себе, как в тот их первый раз. Он увидел в глазах Эйдис быстрый, секундный страх, но он быстро исчез, и Эйдис потянулась к нему сама.
Виктарион зарычал, скинул всю дребедень с её стола на пол одним движением и усадил девушку на него, впиваясь в губы яростным поцелуем. Эйдис ответила ему, сплетаясь с ним языком и запустив пальцы в густые волосы мужчины.
Она играла с ним, пытаясь отстраниться или оттянуть назад его голову, схватив за пряди, но Виктарион так и не дал ей сделать этого, сжав тонкие запястья одной рукой, а второй обхватив талию.
― Ты сможешь полюбить меня? ― прохрипел он, покусывая её шею с бешено бьющейся веной.
― Однажды… да, ― Эйдис застонала и подалась вперёд, желая, чтобы он продолжал. Виктарион любовался красивым лицом с закрытыми от наслаждения глазами и губами, тянущимися к нему за очередным голодным поцелуем. ― А если нет, то ничего не изменится. Мы будем женаты, будем спать вместе, я рожу тебе несколько детей, и никогда не предам.
Эйдис скользнула руками вниз и, развязав тесемки на его штанах, потянула их вниз. Рука девушки крепко сжала его член, а большой палец нежно размазал по головке выступившую капельку. С интересом посмотрела на рефлекторно дернувшееся лицо Виктариона, различая на нем удовольствие и взяла на заметку.
Виктарион сорвал с неё последний предмет одежды и грубо вошёл, застонав от удовольствия. До боли сжав бёдра, он вколачивался в неё с какой-то звериной страстью, наслаждаясь упругостью мышц и горячей влагой, вытекающей из неё и струящейся каплями по его члену.
— Это большее, на что я мог рассчитывать.
Виктарион тесно прижался к ней, испытывая почти мучительный недостаток её тепла. Викторину было мало целовать её, блуждать грубыми ладонями по разгорячённому телу и трахать, входя резко и глубоко с режущими слух шлепками. Он хотел быть с ней единым целым, стать неотъемлемой ее частью. Быть ее, и чтобы она была его.
Он ощущал дыхание Эйдис на своей обнажённой груди, её пальцы с острыми коготками, царапающими крепкие плечи и спину, стройные ноги, закинутые на его талию…
Его крепко затянуло в этот безумный водоворот, состоящий из её требовательных, отчаянных поцелуев и объятий, протяжных стонов удовольствия и того, как Эйдис извивалась в его руках, словно пыталась вырваться, заставляя его применять силу, крепче прижимая к себе тело девушки.
В какой-то момент он не выдержал и поднял её, одной рукой придерживая за ягодицы, а второй обхватив вспотевшую поясницу. Теперь она прильнула к нему всем телом, послушно двигаясь в такт. Виктарион сильнее сжал объятия, опьяненный трением её груди и живота.
— Я хочу, чтобы ты кончил вместе со мной, — вдруг порывисто прошептала она, прерывисто дыша ему в висок. — Хочу, чтобы ты кончил…
Слова заставили его ноги подкоситься, отдаваясь эхом в голове. Он понятия не имел, что Эйдис нахваталась от него подобных слов и как-то не слышал их до этого.
Виктарион снова зарычал и стиснул челюсти, до того он был на грани… Мужчина схватил черную копну. Развернув Эйдис спиной к себе, он нагнул её, заставив лечь грудью на стол.
Эйдис подняла глаза, взглянув на их отражение: от вида Виктариона, склонившегося над ней, лихорадочно дёргавшего бедрами, входя в нее, с исказившимся от экстаза лицом, Эйдис стало невероятно хорошо. Она с готовностью выгнула спину и прильнула к нему, когда Виктарион потянул к себе волосы, намотанные на кулак.
Грубый глубокий поцелуй с болезненным укусом, и вот она снова грудью на столе, а он входила в неё, убыстряя темп и вынуждая её сжимать пальцы в кулачки в предвкушении пика наслаждения… Эйдис уже больше не могла сдерживаться. Стоны становились всё громче, из глаз вот-вот польются слезы, а мышцы внизу живота откликаются чуть ли не мучительными спазмами.
Виктарион шлепнул её по ягодицам, потом ещё раз и ещё…
Она схватилась побелевшими пальцами за край стола, когда волна оргазма настигла её и накрыла с головой, тут же обволакивая и его.
Виктарион кончил с громким стоном, не вынимая из неё всё еще возбужденного члена. Спустил в Эйдис всё до капли, хотя в этом не было особого смысла ― она уже была с его ребенком внутри.
Он еле стоял, прислонившись обеими руками о стол по бокам от неё, тяжело переводя дыхание и пытаясь вызвать слюну, чтобы хоть как-то смочить пересохшее горло. Пространство вокруг них насквозь пропиталась потом и запахом её манящей влаги.
Мужчина погладил расслабленное тело девушки, распростёртое перед ним на столе, ничего не говоря, чтобы не мешать её удовольствию. Но она реагировала на его прикосновения довольным мурлыканьем, пока не в силах произнести что-то, что там обычно люди говорят друг другу после такого дикого секса.
Виктарион ухмыльнулся с закрытыми глазами, чувствуя, как она переворачивается и садится на стол красными от шлепков ягодицами. Он знал, что она сверлила взглядом его лицо, ожидая, когда он посмотрит на неё и скажет, как безумно и прекрасно было то, что только что произошло между ними. И как Эйдис дивно хороша.
― То, что было, между нами, безумно и прекрасно, ― выдохнул Виктарион, целуя влажную спину своей невесты. Ее влажные волосы спутались и перепутались. ― Каждый раз это все лучше и прекраснее. И ты просто невероятно прекрасна.
Эйдис довольно всхлипнула и потянулась к нему, чтобы поцеловать еще раз. В этот момент Виктарион почти не сомневался, что она сможет полюбить его однажды.
В день свадьбы Эйдис нарядили в сапоги из тонкой черной кожи, мягкое шерстяное платье серебристо-серого цвета и черный бархатный плащ с золотым кракеном Грейджоев на спине. На шею она надела тонкую золотую цепь, которую привез ей Виктарион, и опоясалась ремнем из беленой кожи.
Бейлон подвел к ней прекрасную, белую лошадь, самую красивую, что смог найти.
― Ты знаешь, я думал, что ты шутишь, и спасуешь, ― усмехнулся Бейлон. ― Но теперь я вижу, что ты можешь сделать что угодно ради нашей семьи.
― Да, отец, ― улыбнулась она, чувствуя странное тепло в груди и в животе. ― На все готова ради нашей семьи.
Эйрон и Виктарион ждали их у моря. Виктарион приблизился и помог ей слезть с лошади. На берегу берега стояли лорды, леди, их дети, и все глядели на них. Как того и требовал обычай, Виктарион завел Эйдис в море. Ледяная вода тут же бросила в дрожь, но Эйдис знала, что нельзя показывать слабость. Кроме того, вода была почти теплой ― к концу лета нагревалась даже суровая вода Железных островов.
Они зашли в море по колено. Эйрон уже был тут. От холода у него посинели губы, но Мокроголовый выглядел невозмутимым.
Во всем остальном Вестеросе брачные обряды сопровождались присутствием родителей, обменом плащами, однако на Железных островах такого не было. Тут были только двое, готовых соединиться в браке, Утонувший бог и жрец.
Эйрон посмотрел на своего брата и племянницу:
― По доброй ли воле каждый из вас ступил в дом Утонувшего бога, дабы заявить о желании создать союз?
Голос Эйрона мешался с шумом воды, ветра, но Виктарион и Эйдис услышали его, а все остальные знали слова и так.
― Да, ― кивнул Виктарион, и Эйдис ему вторила. Виктарион крепко держал невесту за руку, и чувствовал, что Эйдис вцепилась в его пальцы не менее крепко.
― Тогда поклянитесь в этом прямо сейчас, ― приказал Эйрон и сделал шаг назад, погружаясь еще сильнее в воду.
Виктарион и Эйдис посмотрели друг на друга.
― Утонувший бог, будь мне свидетелем…
― … беспокойное море успокоилось, ибо оно в нем…
― … беспокойное море успокоилось, ибо оно в ней…
― …сочетай нас, как сочетал ты соль и воду, дабы были они неразлучны….
― …моё море — глубиною в вечность. А ты для меня глубже…
― … отпускаю свою жизнь до тебя, и пускай она растворится во тьме полуночного моря…
Эйрон прокашлялся.
― Железная цена уплачена?
Виктарион вонзил свой меч в морскую землю и почти сразу волны смысли его, вырвав из мягкого песка.
― Я добыл ее железом, ― сказал Виктарион. ― Чтобы она была моей.
Эйдис сняла с шеи тяжелое, железное ожерелье и опустила его в воду.
― Я принесла морю железное подношение, ― сказала Эйдис. ― Чтобы он был моим.
― Встаньте на колени, чтобы я показал Утонувшему богу ваши лики.
Крепко держа Эйдис за руки, Виктарион опустился в воду, и невеста встала рядом с ним. Эйрон прочитал короткую молитву, взывая к утонувшему богу, а потом положил сильные руки на их головы и надавил, опуская в воду. Ни для Эйдис, ни для Виктариона не было проблемой задержать дыхание на минуту ― она всегда хорошо плавала и ныряла, и Виктарион провел много времени в плавании. Так что пока Эйрон читал необходимые молитвы, взывая Утонувшего бога увидеть новобрачных и благословить их, Виктарион и Эйдис ждали, пока их отпустят.
Когда Эйрон убрал руки, оба не спеша выпрямились. Глаза и нос щипало от соленой воды, но никто не спешил вытирать ее с лица — это считалось плохим знаком, убирать воду самим. Эйрон снял плащ Виктариона и вытер им лицо Эйдис, а плащом Эйдис вытер Виктариона, после чего оба бросил в воду.
― Что сочетал Утонувший бог людям не разрушить, ― громко произнес он, так, чтобы на берегу его услышали. ― То, что мертво, умереть не может, оно лишь восстает вновь, сильнее и крепче, чем прежде. И союз ваш, нерушимый и вечный, также будет лишь крепчать.
Виктарион крепко сжал руку своей молодой супруги.
― Я ― ее, и она моя.
― Я ― его, и он мой.
― Она ― его, и он ― ее, ― эхом отозвался Эйрон. ― Пусть Утонувший бог пирует сегодня в своих чертогах, укрываясь вашими плащами и любуясь вашим железом.
Виктарион наклонился и крепко поцеловал Эйдис.
Люди на берегу взорвался криками. «Грейджои! Грейджои! Грейджои!» ― скандировали они, стараясь издать как можно больше шума. Виктарион наклонился к ней и грубо поцеловал, но Эйдис не стала отстраняться. Она подняла руки и обняла супруга за шею.
― Я хочу, чтобы мы были счастливы, ― вдруг пробормотала Эйдис, стараясь удержать влажную ладонь на его таком же влажном плече. Виктарион не знал, почему она сказала именно это, что это значило для них обоих, но в его сердце мгновенно всколыхнулась волна необъятной и опустошающей любви, желание заботиться и оберегать всеми существующими способами, стремление защитить любой ценой. Все, что Эйдис не хотела принимать так долго, отказываясь снова и снова. Он мог дать и ласку, и нежность, и страсть, исполнить самый нелепый каприз, сделать счастливой. Он ведь обещал, и если она наконец-то поверила ему, они будут счастливы.
― Я люблю тебя, Виктарион, ― ее губы уткнулись ему в грудь, а его рука замерла у нее на талии. Он не думал услышать эти слова, сказанные с такой обреченной и не похожей ни на чью другую интонацией, так быстро, и сейчас, сердце в его груди сладко и щемяще замерло.
Им дали время, чтобы сменить одежды, и тогда Виктарион овладел своей молодой супругой еще раз ― прямо на весу, у двери, удерживая руками. Требовательные жесткие губы поглощали любой звук, который она могла издать. Она обвила ногами его бедра, прижимаясь, притираясь как можно ближе, и позволила всему вылиться в движениях: губ и языка, слитых в жадном, лихорадочном танце с его, и рук, скользящих по широким плечам, по теплой коже с вытканным белесыми нитками старых шрамов узором — с почти животной, инстинктивной потребностью заново вплавить в память каждую неровность, каждую деталь.
Виктарион был полностью обнажен, с кончиков длинных волос стекала вода, щекоча контрастной прохладой разгоряченное тело. Его рука шарила под ее юбками, нащупывая завязки белья и пытаясь их распутать, и какая-то очень маленькая и далекая часть ее осознавала, что сейчас ее возьмут вот так, на весу, прямо возле двери, как какую-то девку из таверны, но ни протеста, ни желания вырваться мысль эта не породила. Эйдис лишь укусила его за нижнюю губу, наверняка больно, почти не сдерживаясь, и нетерпеливо дернула бедрами.
Когда они явились в зал ― куда позже положенного ― люди вокруг уже пировали, но их встречали громкими криками. Волосы Эйдис были распущены, волнами спадая на плечи, ее новое платье было синим, точно море, подчеркивающее ее узкую талию и плавные плечи, а металлический пояс на груди обвивал ее, точно щупальца кракена, а серый кожаный плащ роднил ее образ с Виктарионом, который по традиции надел плащ с изображением их общего дома.
«Пока все рядятся в плащи с изображением гербов своих домов, Эйдис сама становится этим гербом» ― зло подумала Яра, рассматривая великолепную сестру. В ее черные волосы были вплетены золотые нити, тянущиеся от золотой короны с абстрактным изображением кракена в центре. Все что было важно для Эйдис раньше, уже мертво. Яра заскрипела зубами, увидев корону, но отец ничего не сказал, даже похвалил красивое украшение, и младшая дочь не посмела что-то высказывать.
В длинном дымном чертоге сидели лорды и капитаны — около шестиста человек. Дагмер Щербатый, Стонхаузы и Драммы, Харлоу с острова Харло, Блэкриды с Блэкрида, Спарры, Мерлины и Гудбразеры с Большого Вика, Сатклиффы и Сандерли с Сатклиффа, Ботли и Винчи с той стороны острова Пайк. Невольники разносили эль, играла музыка — скрипки, волынки и барабаны.
Лорд Бейлон сидел на Морском Троне в виде огромного кракена, вырубленном из глыбы блестящего черного камня. Легенда гласила, что Первые Люди, высадившись на Железных островах, нашли этот камень на берегу Старого Вика. На почетном месте, по правую руку сидел Виктарион, рядом с ним восседала его супруга. Эйрон и Яра сидели слева.
Яра не была рада, но отец сурово смотрел на нее, и она улыбалась. На фоне прекрасной сестры она выглядела почти убогой ― нос как клюв у коршуна, лицо и тело все в прыщах, а грудь плоская, как у мальчишки. И Эйдис ― сама красота. Даже отец признавал очевидную красоту старшей дочери.
Яра не была дурой, а жизнь в море научила ее смотреть дальше своего носа. Отец еще не собирается умирать, но правда в том, что его единственный наследник мужского пола живет пленником в Винтерфелле, и если когда-нибудь вернется, может оказаться совсем чужим. По престолонаследию, после мальчишек идут девочки, но Яра была младшей дочерью, и пусть Бейлон возлагал все надежды на нее, Эйдис могло это не волновать, когда отца не станет.
На островах нередко случалось так, что сильная рука дяди отпихивала в сторону слабого племянника ― что уж говорить о девчонке ― которые обычно при этом прощались с жизнью. Яра не полагала себя слабой, но прекрасно знала о том, что Виктарион сыщет у железнорожденных больше любви и уважения, чем младшая дочь Бейлона. Лорд-капитан Железного флота и могучий воин, только о нем и поют в пивных. Он служил отцу верно и предано и, кто знает, может и Яре служил бы так. Виктарион был не слишком умен и честолюбив, чтобы поднять восстание.
Но вот Эйдис… Эйдис была той еще умной чертовкой. Яра иногда удивлялась ― как отец не замечал отточенного ума и хитросплетений интриг своей старшей дочери. Предпочитая книги оружию, Эйдис выточила свой ум, как точат клинки, а острое лезвие смертельно в бою. А может, отец знал, просто ему было все равно?
Эйдис не была мягкотелой, даже если притворялась такой. Она умела красиво, хорошо и убедительно говорить, а с Виктарионом ей ничего не стоило подвинуть Яру. Конечно, ее сестра бы первая преклонила колено перед лордом-мужем, но она бы имела власть куда больше, чем их леди-мать или любая другая супруга Лорда-Жреца.
Эйдис посмотрела на Яру, и та вдруг вздрогнула ― казалось, сестра прочитала ее мысли. Эйдис осмотрела хитрым взглядом зал, и вдруг метнулась к трем крепким парням, которые плясали военный танец, перебрасываясь короткими топориками. Весь фокус был в том, чтобы поймать топор или перескочить через него, не прерывая танца. Пляска называлась «персты», поскольку танцоры в ней нередко теряли пару-другую пальцев.
Яра внимательно проследила за своей сестрой в ее потрясающем платье, похожую на прекрасное виденье. Ее гордый стан с идеальной осанкой изображали её величественной, беспрекословно чтящей «железные» традиции и чистоту крови рода Грейджоев. За ее стройным телосложением скрывалась сила характера и вспыльчивый нрав, перед которым неосознанно трепетали даже отцовские лорды.
Она подошла к ним, и трое молодых лордов выпрямились. Эйдис им что-то сказала с очаровательной улыбкой, и они вдруг побледнели. Один из них что-то неуверенно проговорил, но Эйдис отвечала ему с той же улыбкой. Наконец один из них кивнул. Яра вспомнила, что его звали Рольф.
Рольф отошёл от Эйдис и вдруг метнул в нее топор. Бейлон, Виктарион и Эйрон проскакивали со своих мест, а Эйдис продолжала улыбаться. Топор, кувыркаясь и сверкая при свете факелов, полетел через зал. Яра и ахнуть не успела, как Эйдис поймала топор за рукоять и вогнала его в стол. Тоже самое она проделала со вторым и третьим, а потом сама выдернула один топор за другим и бросила его обратно танцору под свист и громкое «ура».
Яра услышала, как весь Великий Чертог грохнул со смеху. Даже отец улыбался, а дядя Виктарион посмеивался вслух.
― Тебе досталась морская ведьма в жены! ― крикнул один из лордов, и Виктарион поднял свой бокал с элем.
― За мою жену! ― громко крикнул Виктарион, и лорды поддержали его. Эйдис, со смущенной улыбкой, вернулась на свое место. Виктарион положил руку ей на талию и приблизился, поцеловав ее. Эйдис провела пальцами по его густым волосам, что переливались под факелами блеском помады, черные, как смоль, с легкой проседью. Виктарион счастливо улыбнулся, его глаза горели, когда он нежно поцеловал ее в губы, и она не отстранилась.
Виктарион закусил губу, подумав о том, какое же красивое дитя у них может родиться. Его жена была чудо, как хороша, и Виктарион не мог удержаться от того, чтобы не поцеловать ее или не обнять. Виктарион погладил ее бедро и почувствовал первые признаки желания. Он хотел утонуть в Эйдис, вместе с ней исчезнуть из этого мира.
Да, она не любила его так, как он хотел этого, но у них было время, чтобы исправить это. По крайней мере, теперь эта женщина была его.
В их первую законную ночь, Виктарион не мог перестать любоваться ей, тем, как чувственно и изящно раскинулась Эйдис в его постели, в его покоях, где теперь они могли открыто быть вместе.
Глядя на нее сверху, он задумчиво приоткрыл рот, но, не найдя слов и сил рассказать ей о его чувствах, взял ее маленькую ладонь и, поцеловав, положил ее на свой член, и Эйдис начала ласкать его, прекрасно зная, как он любит.
Она обвела глазами свой вздымающийся живот, на который смотрел и Виктарион: всё тайное очень скоро станет явным. Эйдис усмехнулась, представив, как они объявят о ее беременности, уже почти слышала шуточки о том, как плодородно ее чрево и внушительна мужская сила Виктариона, раз она забеременела так быстро.
Виктарион любовался изгибами и тоном кожи, а после впился в ее губы, опускаясь сверху. Он хотел любить ее, и каждый новый акт их любви был для него настоящим удовольствием, ведь он больше не брал любимую женщину силой.
Он поцеловал ее снова. Его руки на ее теле были нежными, его язык между ее ног заставлял Эйдис закатывать глаза и громко стонать. Виктарион с наслаждением наблюдал за тем, как она извивается от его ласк, понимая, что теперь ей нравится это по-настоящему.
Когда он бережно проник в нее, Эйдис вскрикнула ― тонко, страстно, нежно, и Виктарион едва не кончил в ту же минуту. Он ласкал ее чувствительную грудь большими руками, и Эйдис шипела от удовольствия. С каждым глубоким толчком, с которым Виктарион проникал в нее, она выгибала спину, чтобы встретить его и показать, что ей нравится.
Ей и не могло не нравиться. Виктарион смотрел на нее так, словно она была всем миром.