Китайские каникулы

Кроули возникает. Внезапно! Посреди алой пентаграммы, засеянной мелкими и крайне неудобными косточками каких-то животных. Они больно впиваются в колени, и Кроули заливисто матерится. —… ваших до с-с-седьмого колена!!! Какой идиот здесь это рас-с-сыпал?! — Ой! Это хоровое «ой». Кроули уже усвоил за годы сосуществования с людьми, что именно так звучат ломкие голоса подростков, после того как они пытались совершить что-нибудь «на спор», «на слабо» или просто из любопытства. И, кажется, он знает предмет спора. — Олухи! Вы хоть представляли, кого конкретно хотели вызвать? — Да! Презренная тварь, трепещи! Тебя умертвит своим прославленным мечом Владыка Ордена Цзинь! А... где небесный дракон? Кроули опускает очки на кончик носа и рассматривает мальчишку, который едва достигает его груди. Скандалист и растяпа — любимое сочетание демона. Тот держит в руках вполне себе меч, по которому пробегает маленькая золотая искорка. Но Кроули видит его несоответствие росту и облику пацана. Лучшая защита — нападение, и Кроули устраивает разнос: — Меч, небось, у мамки в чулане спёр? С какой стати я тебе сдался вообще? — Юнец вспыхивает и, кажется, временно лишается дара речи. — А вы? — Кроули обводит горящим взором парочку ребят в белых костюмчиках, точь-в-точь повторяющих облачение Азирафеля. — Ангелочки хреновы, не могли предупредить ребенка не рисовать всякую дрянь. — Простите, вы разумный демон, прикидывающийся человеком, не правда ли? — начинает один из них, неожиданно улыбаясь, чем напоминает Азирафеля еще больше. — И вы хотите, чтобы мы вас просто так отпустили? — А есть варианты? Ну давайте, что вы там хотите взамен. «Как банально-то…» Кроули скучающе зевает и, разметав кости в стороны, садится на землю. Мальчики переглядываются. — И ты нас не боишься? — спрашивает другой белоснежный юнец с хитрой мордашкой. — Мы же можем тебя уничтожить на месте. — Чем, дети? Чем вы можете напугать любимого сотрудника Подземного Владыки? Кроули представляет вонючую многолетнюю очередь к каморке Дагон на четвёртом круге. Объяснительную о потере тела в компании несовершеннолетних. Номерок на ноге для сохранения места в очереди. Потерянное выражение Азирафеля, оставшегося где-то в Цинхэ в ожидании танхулу. Обидно и противно. Одно радует: идиоты ничего не слышали о святой воде. — Ты бываешь в мире мертвых? Но ты не небесный дракон? — вдруг спрашивает первый каким-то другим голосом. — Оу, да каждый адов день! Хожу туда пешком. — Лицо Кроули расплывается в профессиональной ухмылке. — Воды Стикса, яд Химеры, щенки Цербера — всё по вашему запросу и по предоплате. — Он врёт, — спокойно замечает номер три, с хитрой рожей. — Не стоит омрачать начало переговоров недоверием, — замечает номер два. («Ёпрст, ангел, не наплодил ли ты нефилимов?») — И он всё равно сможет привести мою маму. — С сомнением смотрит на них первый, поэтому непонятно, вопрос это или утверждение. — Она заблудилась? Проще использовать голубей или уток… — голос демона прерывается, потому что он понимает. Кроули понимает, что несколько преувеличил свое влияние. Благодать им в зад, он не знает, что ответить. Кажется, кто-то самую малость облажался.

***

Вэй Усянь путешествует один. Нет, он не одинок, конечно, у него есть Яблочко. Одинокий — это про других. Про Лань Сичэня, наверное… Про старого Лань Цижэня (хотя он об этом и не знает, хи-хи). Про Цзян Чэна. Точно. Шиди мрачный, волком смотрит, вокруг толпа адептов, слуг, служанок, а он среди них, как засохшая слива в весеннем саду. И племянник не в счёт, тот теперь в родовом гнезде ошивается. Бедный, бедный шиди, вот кого надо пожалеть. У него даже осла нет, он сам себе осёл… Упрямый старый осёл! С этой светлой мыслью странствующий заклинатель без меча пересекает невидимую границу Юньмэна. Однако всей своей внутренней сущностью он ощущает это изменение: в лёгких поёт воздух родины, нос щекочут ароматы лотосов и озёрной воды, глаза щиплет от… чего-то ещё, чего не было несколько ли назад. Вот в этих зарослях рододендронов они с братом в детстве ловили фазанов (Цзян Чэн слишком шумно сопел и чуть не спугнул самую первую в своей жизни добычу). Немного впереди справа от дороги петляет ручей, вдоль которого растут грибы, а на разливе, ещё с десяток ли пройти, живут водяные цапли и цветут такие маленькие сиреневые лотосы. Интересно, достроили уже мост через край той лужи? А восстановили сгоревший трактир на перекрёстке? Или так он и пугает прохожих зияющими чёрными провалами?.. Вэй Усянь шагает по старой дороге, где всё узнаваемо настолько, что он мог бы с завязанными глазами описать каждый камень или дерево. И с каждым шагом идти всё труднее. Он сам не замечает момента, когда Яблочко начинает тянуть его вперёд. Он не дома. Его дом сгорел много лет назад. Цзян Чэн восстановил Пристань Лотоса. Цзян Чэн может изловить любого фазана в своих угодьях. Цзян Чэн не любит чужаков, особенно чужаков в чёрном, с красной лентой в волосах и флейтой за поясом. Это самые чужие чужаки для Цзян Чэна. Старого осла! Ну, в Пристань Лотоса заезжать не обязательно, можно объехать по широкой кривой и отправиться на юг. Хотя там жарковато ещё. Можно поехать на восток, к морю… Кого он обманывает, поехать на восток — это в Гусу. Туда ему хочется ещё меньше, чем в Пристань Лотоса. Потому что там его не ждут. Или? Он привык быть лишним. В детстве это смиряло его буйный нрав. В юности учило уживаться с пренебрежением. Во время войны он привык рассчитывать только на себя. После — выживать там, где не живут люди. А потом — он не знал, где грань между лишним и… Как-то запоздало он осознал свою навязчивость. Вырос, наверное. Вэй Усянь помер и повзрослел, ура! Прям так и видит, как госпожа Юй говорит: «Горбатого могила исправит! А тебя не исправила, чучело!» А он в ответ: «Напрасно вы так волнуетесь! Я больше не пристаю к Лань Чжаню, даже писем не пишу!» Вэй Усянь прыскает в кулак, пугая какую-то мелкую птаху. Ладно, он пока посмотрит, что изменилось в Юньмэне за три года, а потом выберет направление. Может, со скоростью Яблочка устремится в Тибет и затеряется на пыльных дорогах до конца чего-нибудь. Столетия, к примеру. Есть ещё Индия, Дунъин и прочие дальние края… Или в Гусу. Вэй Усянь шагает рядом с ослом и оживлённо разговаривает сам с собой. По левую руку тянется ограда старинного кладбища, в дневное время совершенно не вызывающего заклинательского интереса. Когда-то рядом было очень большое село, от которого осталась маленькая деревня. И кладбище. Однако что-то заставляет заклинателя обернуться. Чует он родной запашок тёмной ци. Поворачивает голову и вдали, позади могил улавливает движение светлых фигурок. Кто-то в белом и кто-то в золотом. В голове щёлкает, и Вэй Усянь быстро привязывает осла к столбу ограды. Сиганув через забор, он галопом устремляется на противоположный конец кладбища, перепрыгивая через надгробия. Лань Чжань бы сейчас воспарил белым лебедем, шуганул гуцинем любую нечисть. А ему остаётся только скакать резвым кроликом… козликом… Уф! Вот и они, голубчики… Как сюда попали эти юные обормоты? А это что за красноволосое чудо в чёрном ханьфу? — О, ещё один! — внезапно отзывается тёмное чудо, в некотором унынии сидящее посреди пентаграммы. — А тебя за что призвали?