Я, кадет Шастун Антон Андреевич, докладываю о том, что после отбоя прыгал на кровати и сломал несколько реек, тем самым нанеся ущерб имуществу корпуса. Свою вину признаю и готов понести наказание, следуя Уставу корпуса. Виноват, исправлюсь.
Эти строчки ему были знакомы наизусть, сказывались постоянные косяки. Но больше всего его расстроили слова о том, что вызовут родителей. Значит, опять ему не избежать домашних пиздюлей. Отец и так уже был на взводе из-за того, что его постоянно вызывали в корпус, да и мать тоже от этого переживала. А Антон переживал с недавних пор за своё здоровье, которое вряд ли сохранится после нового происшествия… Арсений Сергеевич пробежал глазами по строчкам, фыркнул и поднял взгляд на обхватившего свои плечи Антона. Что-то промелькнуло в его суровом взгляде — Антон это увидел. Старший лейтенант потер рукой переносицу и кивнул на дверь: — Свободен. Постарайся не попадаться мне на глаза этой ночью. И так уже все нервы вытрепал. Антон не стал задерживаться и с радостью выскочил наружу. Быстро спустившись на второй этаж и даже не обратив внимания на ночного воспитателя женской половины, которая чуть не задохнулась от несказанной наглости, Шастун по пути в комнату заскочил в туалет. Зайдя в последнюю из ряда кабинку, он опустился на подоконник. Туалеты в корпусе являли собой интересное зрелище, последние кабинки везде прилегали к окнам и считались «блатными». Туда заходили покурить, посидеть в телефоне или ещё чего запрещенное поделать. Антон, закинув обе ноги на подоконник, обвил голени руками и положил голову на колени. Он вспомнил свой последний прошлогодний косяк, после которого на нем по полной оторвался отец. В арсенале того, кого отцом и язык не повернется назвать, постоянно было новое орудие пыток сына. Но после того, как Антон, набесившись, случайно разбил стеклянную дверь на втором этаже, жить стало совсем невыносимо. Конечно, последовало разбирательство, совет генералов. Отец тогда рвал и метал в прямом смысле, а Антон потом ещё с неделю не мог нормально сидеть и спал только на животе — спина и зад представляли собой жуткое зрелище. И было сказано, что ещё одна выходка, и мальчишка уж точно пожалеет о том, что родился на свет. Из раздумий его вывел голос ночного воспитателя: — Тут кто, назовись! — Шастун, десятый класс. — Ты чего тут так поздно? — Это был добродушный Царёв, но Антону следовало сейчас как-то отвертеться. — Живот заболел, скоро выйду. — Точно всё нормально уже? Может в медпункт? — Все хорошо. — Парень нажал на кнопку смыва, чтобы его отмазка была похожа на правду и вышел из кабинки. Пройдя мимо старшего вожатого, мальчишка поспешил в комнату. Стоило Шастуну возникнуть на пороге комнаты, как сбоку тут же послышался приглушенный вопрос: — Шаст, ну что, сильно влетело? — Тут же вся комната пришла в движение, готовая слушать. Вопрос, судя по голосу, принадлежал Выграновскому. Его любопытство сейчас, как уже знал Антон, было оправдано должностью командира отделения, в котором числился накосячивший. Шастун, кое-как подложив вместо сломанных реек пару найденных где-то книг, осторожно улегся на кровать и тихо произнёс: — Завтра вызовут родаков на малый педсовет. Надеюсь, об этом не узнает весь корпус. У меня и без того репутация, как у последнего идиота. — За кровать сразу родителей? Да это же тупизм! — возмутился Серега Матвиенко. — Согласен. Это же не драка, не срыв уроков и даже не курево. — Лазарев приподнял голову, чтобы видеть Антона, — увиливать будешь? Антон, не удостоив спросившего взглядом, произнёс, поворачиваясь на бок и натягивая тонкое одеяло на худые плечи: — Уже поздно что-то решать. Думаю, завтра пиздец мне. Надеюсь, домой не заберут на разборки. — И он, буркнув в темноту «спокойной ночи» всем своим видом дал понять, что на разговор не настроен. Комната сочувственно вздохнула и вскоре угомонилась, погрузившись в мерный гул сопения и редких шорохов. Утро выдалось не таким весёлым и простым, как вчера. Противный звонок ударил по ушам всему корпусу, а после мелодии послышался из динамиков голос старшего вожатого Терьянского: — Доброе утро, корпус. До построения на плацу ровно десять минут, форма одежды номер четыре спортивная! Время пошло! Стоная и охая, матеря всё на свете, парни-десятиклассники натягивали спортивную форму на автомате. Шастун, когда заметил, что Димка обул кроссовки, перепутав их, похлопал друга по плечу и указал на недостаток. Позов, сонно что-то бормоча, принялся переобуваться. Антону трудновато было выполнить все манипуляции забинтованной рукой. В итоге шнурки он просто запихнул в кроссовки и покинул комнату с основной массой. По коридору спальника суетились новоиспеченные воспитанники. Их будто ошпарили кипятком, и теперь единственным их занятием было бегать и возмущенно кричать. Антон, едва не сбив нескольких огурцов, на последнем сматерился на всю лестницу, и заслышав шаги спускающегося взрослого, поспешил убраться восвояси. Выходом служил главный вход, плацем называлось пространство между корпусом и забором с лицевой стороны. Многие классы уже выстроились по коробкам. Антон занял своё место в строю, встав за спиной Эдика безмолвной скалой, нависая всем своим телом над невысокой фигуркой товарища. Старший вожатый, он же дежурный сегодняшнего дня, появился на крыльце и остановился на ступенях, глядя на детей. Лазарев как раз закончил пересчитывать подчинённых и поспешил занять своё место в главе строя. Зычный голос Терьянского разнесся над учениками: — Доброе утро, товарищи кадеты! Нестройный хор голосов вяло и неподготовленно отвечал: — Доброе утро, товарищ капитан!.. — И последнее «ан!» ещё секунды три звенело, эхом отражаясь от стен. Терьянский, погрозив пальцем, недовольно прокричал: — Что-то вы какие-то не очень бодрые. Ещё раз, громко и чётко, чтоб меня с места сдуло! Доброе утро, товарищи кадеты! На этот раз получилось гораздо лучше, и довольный, старший вожатый успокоился и дал команду командирам доложить с места о наличии личного состава. Когда доклад был выполнен и последний, тоненький голосок командира седьмого класса умолк, капитан дал команду: — Равняйсь! Смирно! В походную колонну, по классам, одиннадцатый «Д» направляющий, остальные напра. Во! Бегом, марш! Топот полсотни ног раздался по асфальту. Сейчас старшие классы направлялись на беговую дорожку за корпусом, а младшие разминались на футбольной коробке. Потом должна была быть пересменка, когда младшие классы бегали, а старшие после короткой разминки уходили в расположение, чтобы успеть к завтраку своей, первой смены. Антон, скосив в один момент глаза, увидел бегущего с ними Арсения Сергеевича, и от неожиданности отпрянул в сторону, пихнув товарища со второго отделения. Старлей, усмехнувшись на бегу, с издевкой сказал Антону: — Ну что, ноги не держат, Антошка? Парень, пыхтя от нагрузки, побагровел, но ничего не ответил, успешно подавив желание начать пререкаться. Он терпеть не мог, когда к его имени прибавляли уменьшительно-ласкательные суффиксы. Но впереди ещё три круга бега, и если он начнет полемику с этим индюком, то быстро выдохнется. К концу дистанции класс растянулся, превратившись уже в разрозненное по всей длине дорожки стадо. Девчонки остались далеко позади и Антон с радостью присоединился бы к ним, но находящийся чуть впереди воспитатель действовал на мальчишку, как красная тряпка на быка, заставляя бежать на последнем издыхании. Ноги уже плохо слушались, глаза застилал пот, струйками стекавший со лба и висков. И вот долгожданное «на месте, ждем всех и идём». Слова принадлежали старшему лейтенанту, который после километра выглядел так, будто вообще не бегал, а просто прогуливался. На фоне умирающих подопечных Арсений Сергеевич выглядел мощно и крепко, Шастун, ведя внутренний диалог и пытаясь не выплюнуть легкие, задался одним лишь вопросом, на который не прочь был бы получить ответ: «Вы кто нахрен такой, товарищ лейтенант?» Вяло, без энтузиазма покрутив руками и сделав каждый по два-три подтягивания на турниках, десятиклассники обратились к воспитателю с просьбой идти в расположение. Попов, оглядев их всех, кивнул и, дождавшись, пока Лазарев выстроит класс, наконец-то позволил им покинуть спорт-городок и идти в спальник. Измотанные, не выспавшиеся от слова совсем, раздраженные, ребята молча пошли к корпусу. Но вдруг Антон услышал оклик воспитателя. Под удивлённые взгляды одноклассников, Шастун остановился, развернулся и побрел Попову навстречу. Воспитатель, отойдя чуть в сторону и встав около уличной каптерки для хранения лыж, видя напряжение кадета, попытался хоть как-то это сгладить: — Не бойся, я не собираюсь тебя бить, Шастун. Просто на пару слов. — Ага, конечно, — фыркнул мальчишка, скрестив руки на груди, — мне кровать ещё нужно заправить, и родителям позвонить. — Я как раз по этому поводу. Я пообщался с Павлом Алексеевичем на счет твоей оплошности, на что получил ответ в наказание заставить тебя сегодня после уроков самому сделать себе рейки в мастерской. — То есть, родителей вы не вызвали?.. — Голос мальчишки едва заметно дрогнул. — Нет, ведь твой проступок максимально глуп и банален. Поэтому сегодня после седьмого урока пойдешь к плотникам и попросишь лекало для реек. А объяснительную твою я приберегу на лучшее время. — Теперь я могу идти? — Мальчишка не верил своим ушам, но умело скрыл свою промелькнувшую радость от воспитателя. — Свободен. У тебя как раз двадцать минут времени, так что ускорься. — Попов снова превратился в того самого вредного воспитателя, который тут же взбесил кадета вконец. Антон, повернувшись, бегом бросился ко входу. Пулей взлетев по лестнице на второй этаж, Антон вихрем пронёсся по коридору, огибая других, и оказался в своей комнате. Большинство товарищей уже были одеты по форме, но был и Матвиенко, который скакал по комнате в одном носке и боксерах, на шею накинув брюки, а галстук надев на голову. При одном взгляде на это чучело уже хотелось закатиться под кровать от смеха, но для ребят это было уже нормой. Серёжа частенько опаздывал, пока ещё не научившись распределять время на сборы. Вот и сейчас его ворчание было слышно не только в комнате, но и наверняка в коридоре, ведь голосок у этого мальчишки был звонкий и громкий. Антон, быстро скинув с себя футболку и штаны, на секунды замер у своей кровати, спиной повернувшись к двери. И в этот же момент вся комната вздрогнула, услышав голос Попова: — Зачетные кости, Шастун. Антон, от неожиданности подпрыгнув, развернулся в сторону Арсения Сергеевича. Офицер стоял в проёме, медленно осматривая комнату и уже забыв о том, как смутил одного из своих подопечных. Антон же ликовал, что Попов не заметил тонких шрамов на спине, тех самых пережитков прошлого. Может, оно и хорошо, что воспитатель невнимателен. Меньше проблем. Офицер тем временем предупредив о том, что у кадет осталось не так много времени, закрыл дверь с противоположной стороны, и пацаны облегченно выдохнули. Матвиенко, уже почти готовый, проворчал: — Ходят тут всякие, за маленькими мальчиками подглядывают. Хорошо хоть не задержался наш гусь, а то бы я не выдержал. Антон быстро оделся, сбегал в умывальник и вернулся обратно. Оставалось только заправить кровать, на что уходило у него достаточно времени. Почему-то стала побаливать голова, подобно тискам сдавливало ему лоб и затылок. Стараясь не обращать на это внимания, Антон впритык по времени закончил с заправкой и, окинув крайний раз взглядом своё «хозяйство», вышел со всеми из комнаты. Нужно было спешить, пока у столовой не было столпотворения, иначе к приему пищи они приступят гораздо позже. Спустившись по лестнице и быстро разобравшись на две колонны, класс взял курс прямиком к столовой. Им повезло, ибо одиннадцатые ещё не подошли, а значит и не будут протестовать, кому первому заходить. Быстро ополоснув руки, кадеты построились по отделениям. Из столовой выглянула коротко стриженная голова Терьянского: — Лазарев, почему они у тебя дрыгаются?! Построй мне нормально класс! — Он вышел полностью и строго взглянул на притихших десятиклассников. Лазарев, выпрямившись, дал команду «смирно», после чего доложил по форме и получил сухое «заводи» в ответ. В столовой к своим подопечным присоединился наконец-то Павел Алексеевич: — Ну здрасьте, отличники боевой-политической! Как день вчера прошёл без меня? Как вам Арсений Сергеевич? — Майор присел на одну из пустующих скамеек, оказавшись рядом с Антоном. Шастун молча и с остервенением набивал рот невкусной овсянкой, только чтобы избежать неприятных воспоминаний недавней ночи. Воля искоса смотрел на мальчишку, но тоже молчал. Он ведь узнал обо всём, значит Антона ждёт ещё разговор с ним, как обычно. Уже очень скоро капитан Терьянский стал выгонять старшие классы из столовой, так как время и без того поджимало. Сережка Матвиенко и Оксана Суркова, как и всегда, возмущенно что-то обсуждали. Сергей нес два подноса, один за собой, другой за одноклассницу. Шастун брел позади всего класса, пытаясь спрятать в карман пару кусков хлеба, чтобы было. Первый полноценный учебный день начался очень активно, первым уроком поставили начала алгебраического анализа, что было равносильно алгебре. Потом было право и история, которые шли целую вечность. Антон успел переделать всё, что только было: рисование на уголках парты с последующим оттиранием художеств ластиком, расписывание портретов на страницах учебника, сооружение колодца из карандашей и ручек, бег двумя пальцами… Сидящий рядом Выграновский тоже не особо вслушивался в рассказ пожилого учителя, лениво глядя на мракобесия своего товарища. Долгожданный звонок с третьего урока был сигналом кадетам, ведь означал большую перемену и второй завтрак — иногда самый вкусный приём пищи за весь день. Воля уже ждал своих в рекреации около кабинета. Серёга, построив класс, сделав парочку замечаний подчиненным, повернулся к воспитателю и спросил: — Павел Алексеевич, разрешите вести? — Разрешаю. Спускаетесь, строитесь, едите и возвращаетесь обратно, меня не ждем. Шастун, — майор поманил высокого парнишку рукой, — за мной. Возьмите за него порцию, отдадите позже. Антон, провожая взглядом уходящих вниз по лестнице товарищей, непонимающе воззрился на офицера. Воля, видимо, прочитав в глазах мальчишки замешательство, произнёс, кивая в сторону лестницы: — Я отмазал тебя от урока физкультуры, чтобы ты это время потратил в мастерской с плотниками. Арсений Сергеевич мне рассказал, как средь ночи вы нарушали распорядок, ещё и кровать сломали. Твою кровать, Антон. Это что за дела? Они спустились вниз и вышли во двор через запасной выход. Мастерская располагалась в большом железном то ли гараже, то ли ангаре, не понятно. Шастуна ждали исправительные работы, ремонт собственной кровати. Идя вслед за Волей Антон обреченно вздохнул: — Ну Павел Алексеевич, мы традиции соблюдали. Первая ночь в корпусе до двенадцати как минимум должна быть бессонной. А кровать случайно сломал… — Эх, Антон — вместо мозгов картон! Могли бы хоть в первый день не злить нового человека. И кстати, что у тебя с ним за тёрки? Почему мне жалобы поступают, что ты субординацию не соблюдаешь? Парень не ожидал этого вопроса. Вжав голову в худые плечи и став похожим на нахохлившегося воробья, он пробормотал: — А чего он!.. — Антон понял, что нет смысла сейчас рассказывать майору истинную причину, поэтому прервавшись, сердито выдохнул, — он сам виноват, его проблемы. Я не должен всем нравиться. Павел Алексеевич, тяжело вздохнув, приоткрыл дверь в мастерскую, впихнул туда нерадивого кадета и протиснулся сам. Строение представляло собой простую огромную квадратную комнату, заваленную хламом и инструментами. Из угла к ним сразу же вышел один из плотников, добродушный дядя Федя, как звали его дети. Он окинул Антона беглым взглядом и обратился к воспитателю: — И что мне с этим баклажаном делать? Неужели пальцы резать пришли? — Не пугай мне ребёнка, Михалыч! Рейки нужно выпилить для кровати, он этим и займется, только покажи, как надо, а уж нужное количество он сам знает. — Ну раз знает, то ладно. Во сколько его отсюда выгнать? — Минут в пятнадцать первого выставишь. — Воля взглянул на мальчишку, рассматривающего токарный станок. — Без проблем. Ты, челнок, иди сюда, сейчас работать будешь… Павел покинул мастерскую, зная, что его подопечный занят. С Антоном проблем особых не было — учился он даже выше среднего, только любил порезвиться, развлечься. Эти его выкрутасы и стали главным двигателем советов генералов и педсоветов, проводимых с его участием регулярно. К девятому классу он вроде как и остепенился, его косяки стали мельче, но никуда не делись. Но Павла тревожило другое. Иногда после очередного вызова родителей парнишка «заболевал», пропускал неделю учебы, потом появляясь в корпусе слегка пришибленным. И Воля всё пытался выяснить, что и почему так. Но стоило ему найти своих оболтусов у доски с расписанием за пять минут до начала урока, как все проблемы отошли на второй план и потребовалось срочно раздать всем волшебных пенделей для ускорения, потом его вызвали на ковер к старшим вожатым, чтобы согласовать учебный план, и всё закрутилось, занеслось, как и всегда, корпусной суетой.***
Арсений Сергеевич Попов уже как полдня находился дома. Первый рабочий день был пройден, но в удаче он был не особо уверен. Ещё и этот длинный Шастун своими выкрутасами до белого каления доводил… Но то, как мальчишка вздрогнул при упоминании вызова родителей, как едва не трясся, держа в руках ручку и выводя объяснительную, всё это ввело Арсения Сергеевича в заблуждение, заставив удивиться и задуматься. «Что-то с этим парнягой не так. Надо бы разобраться.»***
Антон сумел, несмотря на свою однорукость, выпилить неплохие рейки, вечером уже заменил их и кровать стала нормальной. Радовало, что завтра пятница, значит, домой на выходные. А там — полевой выход в лагерь… Две недели без уроков и муштры знаниями! Кайф, самый настоящий. Быстрее бы…