***
— Какой идиот всегда придумывает эти спортивные праздники?! Сука, почему именно после обеда, а? Матвиенко расхаживал по комнате и громко возмущался тем, что им объявили о проведении спортивного мероприятия. Да, задумка не из лучших — заставлять бегать, ползать, стрелять и подтягиваться, при этом всё это проводить после дождей, на разбухшей и грязной земле. Вот родители будут рады, когда получат вместо своих детей грязевых чудовищ! — Полностью солидарен. Немыслимо. — Позов, деланно скорбным тоном ответив возмущенному Серёже, тут же получил ещё одну порцию превеликого возмущения: — Ты вообще сиди молчи! Очки у него, освобождение… Чертов косарь! — Но-но! Не я один! — И Шаст тоже! Оба бросили меня, несчастного, на произвол судьбы! Ещё и на место меня поставили дерьмовое — ОЗК надевать! А потом в этой параше ещё и стометровку бежать… — Серёжа, наконец решив присесть на стул около своей кровати, обиженно надулся, поглядывая на друзей. Антон, представив себе Серёжу, бегущего в огромном резиновом плаще, не удержался и начал тихонько посмеиваться. Обиженный несправедливостью судьбы, Матвиенко надулся ещё больше, и, поднявшись снова на ноги, уже решил хорошенько проучить своего развеселившегося друга. Но Антон, этого не замечая, только сильнее заходился в приступах беспричинного смеха. Никаких мотивов — ему просто было очень весело. Дима, тоже посмеиваясь, наблюдал за тем, как Матвиенко тоже перестал злиться, и на его лице появилась лояльная улыбка. Вскоре весь десятый «Г» собрали в холле Воля и Попов, чтобы разобрать полосу препятствий и встречную эстафету. Само мероприятие было рассчитано на час, и, как оказалось, от скорости прохождения полосы препятствий одной половиной класса зависело то, когда к встречной эстафете приступит вторая часть кадет. Организаторы решили так: после прохождения полосы препятствий, которая тоже оказалась в виде эстафеты, последний человек бежит полкилометра на скорость, чтобы передать «ладошку» товарищам на стадионе. Это было серьёзным испытанием, и, как специально, у класса Антона не хватало одного человека на первую часть эстафеты… Развязались споры: — А почему бы не сделать так, чтобы тот, кто пробежит пятисотку, встал последним во встречной? — Ты себя слышишь вообще? Полкилометра пробежать на скорость, а потом ещё что-то делать? Ну-ну. Вот сам и иди так! — А может, оставить всё как есть? — Ага, и тогда точно смысла участвовать нет! Каждый гнул палку в свою сторону, и уже очень скоро стало ясно, что без ещё одного человека никак. Взгляды устремились на Шастуна… Мальчишка, переводя взгляд с одного товарища на другого, в своей голове оценивал свои шансы и силы. С одной стороны хотелось отказаться — недавняя травма, хоть и не беспокоила уже особо, все равно приносила некий дискомфорт. А с другой стороны — он хорошо бегал, длинные ноги имели своё влияние на скорость. Антон колебался, и видя его замешательство, Павел Алексеевич сказал, подбирая слова: — Антон, ты не торопись, обдумай всё. Оцени свои возможности здраво, за твой отказ никто тебя не убьёт. Главное — это здоровье. Но Антон уже всё обдумал и принял решение, которое тут же озвучил: — Тогда я бегу последним, до стадиона. Радостные голоса товарищей, предвкушающие победу, заглушили голос воспитателя. На Антона навалились сразу четверо одноклассников. Но кадет, посмотрев на Арсения Сергеевича, поймал на себе его осуждающий и одновременно озабоченный взгляд. Под гнетом этих потемневших голубых глаз Антон отвернулся, чтобы не вызывать особых подозрений и насмешек. Однако было очевидно, что старлей не одобрил поступок мальчика.***
После обеда классам дали ровно час, чтобы отдохнуть, собраться с силами перед физическими испытаниями. Участники эстафеты остались в повседневной форме, и только Антону и тем, кто участвовал во встречной эстафете, позволили вместо тяжелых берцев обуть на ноги кроссовки для более удобного и безопасного бега. Шастун забинтовал ногу основательно и крепко, эластичным бинтом, который выдал ему Воля. На деле схема была рабочей — главное было зафиксировать голеностоп и сохранить амплитудность стопы при беге. Повезло, что Антон в этом деле был мастак: с бинтами не расставался, знал, что к чему. Он преисполнился решимостью принести своему классу хотя бы третье место, а для этого нужно было выложиться на все четыреста процентов, чтобы получилось сто. Антон не находил себе места, постоянно шагами измеряя коридор. У него не получалось отвлечься от возможных неудач, и с каждой минутой напряжение возрастало. Этой эстафеты, казалось, ждали все. За показной беспечностью скрывался сильнейший дух соперничества, желание победить никогда ещё так сильно не овладевало классом. Вскоре начали собираться на построение. Возбуждение перекинулось даже на холодно спокойного Арсения Сергеевича, и он пару раз прикрикнул на нерасторопных кадет, аргументировав это тем, что в их же интересах не заставлять других ждать, и что будучи в десятом классе самое время научиться распределять своё время правильно, а не ждать начала построения, чтобы идти справлять нужду. — Выграновский! Даже если ты сейчас раз двадцать сходишь в сортир, быстрее бежать не сможешь, это не так работает! То же касается и Матвиенко! — Арсений Сергеевич, стоя в коридоре, на весь этаж пытался донести до всех истинное положение дел. Класс могли наказать за опоздание, а этого не хотелось никому. Наконец все оказались в строю, и старший лейтенант дал команду спускаться и строиться перед спальным корпусом, в то время как сам он буквально силой оттащил Антона в сторону под удивленные взгляды, и они остались наедине. — Ты вообще башкой своей думаешь? Вспомни, пожалуйста, товарищ тупоголовый, какую травму тебе написали пару дней назад? Антон, ошалев от подобного, молча переминался с ноги на ногу, боясь оторвать глаза от пола. Воспитатель не отступал: — Неужели у тебя голова совсем не работает? Антон? — У меня уже всё в порядке, на мне как на собаке всё! И это не повод на меня орать, даже если вы наш воспитатель! Мальчишка, сжавшись в ожидании оплеухи, замер. Плечи его опустились, спина сгорбилась, голова наклонилась вперёд. Но Арсений Сергеевич вдруг резко переменился в лице, вздохнул и уже гораздо тише произнёс: — Извини, забылся. Но если с тобой снова что-то случится, ответственность ляжет на меня и на Павла Алексеевича, помни об этом. А пока, думаю, стоит прервать этот разговор и поторопиться. Антон, ничего не понимая, последовал за офицером вниз и занял своё место в строю. Тут же присоединился откуда-то взявшийся Воля, и класс бодро зашагал на плац. Около трибуны, с которой обычно вещали старшие офицеры, штабелями лежали автоматы. Сразу же стало понятно, что всю эстафету усложнили дополнительным грузом. Что самое интересное, на плащ-палатке рядом с автоматами были сложены зелёные каски, и с того места, где стояли классы, не было видно, советские ли это каски, или может посовременнее модели. На середину плаца вышел Царёв, и приставив к лицу матюгальник, завёл свою речь: — Равняйсь! Смирно! Вольно. Товарищи кадеты, считанные минуты остаются до старта нашей эстафеты, поэтому позвольте поздравить вас со спортивным праздником! Ура! Классы отозвались зычным, троекратным «Ура!». Получилось громко и смазано, но это никого не смутило. Царёв продолжил: — Сейчас по классам подходите, получаете оружие и головной убор. Воспитатели, под контроль. У нас на всё десять минут, время пошло! Первыми шли, как ни странно, старшеклассники. Павел Алексеевич встал около автоматов и стал каждому кадету, проходящему полосу препятствий, выдавать оружие. Конечно, это были муляжи, свою боеспособность эти семьдесят четвертые «калаши» доказать не могли, однако по весу они никак не отличались от настоящих. Арсений Сергеевич прошелся вдоль строя и выдал участникам полосы препятствий каски. Это были каски советского образца, с уже облезшей зеленой краской по краям и в местах наибольшего касания. Такое не то что надеть на голову — в руки взять страшно! Этими касками спокойно можно было швырять в противника с целью обезглавить! Но эстафету предстояло бежать с этими огромными железными касками на головах. Антон, отрегулировав ремень автомата, перекинув оружие через плечо, принялся за каску. Там дело обстояло сложнее — старые кожанные ремешки затвердели, пришлось попотеть. Но вот их класс попросили вернуться в общий строй, и Антон доделывал каску уже на ходу. На голове каска держалась относительно хорошо за счет того, что на подбородок давил жесткий ремешок. Плечи оттягивал назад автомат, было прохладно без бушлата, но радовало, что нога не подавала признаков травмы. А куча автоматов и касок постепенно иссякала… — Все получили каски и оружие, товарищи кадеты? Воспитателям прошу подойти и расписаться в ведомости! — Царёв замер в ожидании. А среди подростков уже назревало желание сорваться с места, начать эту борьбу! Когда все формальности с документами были выполнены, Павел Алексеевич и старлей вернулись к классу. Пошло очередное «смирно-вольно», после чего и объявили: — Командам прошу проследовать к местам начала эстафет! Классы разделили, и половина направилась к стадиону, а другую часть повели в совершенно противоположную сторону, к полосе препятствий. Распределили просто — все соревновались со своей параллелью, поэтому первыми на участие развели младших. С одной стороны это было хорошо — Антон даже немного успокоился. Но с другой — снова ждать, снова напряг и страх перед полукилометровой пробежкой на скорость! Вскоре раздался свисток, и маленькие восьмиклассники стартанули. А старшим удалось оценить сложность их трассы… Первым этапом было преодоление десятиметровой дорожки из покрышек, потом передача эстафеты для змейки, далее хлопок ползущим десяток метров по-пластунски сквозь грязь и проволоку, после преодоление «сломанного моста» на двухметровой высоте, стометровка и передача эстафеты самым важным участникам, тем, кто доджен был во весь опор бежать к стадиону с целью начать встречную эстафету. Задача не из легких… — Антон, очнись, ты пока ещё здесь, а не там! — Арсений Сергеевич похлопал мальчишку по плечу. — Ты чего смурной такой? — Нормальный я! Че вы опять? — Эти слова сорвались с языка совершенно случайно. Антон сразу же стыдливо опустил глаза в землю. Офицер, переменившись в лице, холодно произнёс: — После эстафеты поотжимаешься у меня за нарушение суббординации, Шастун. Антон совсем поник, сам не узнавая себя после этого короткого разговора. Видимо, на нервной почве его мозг отказался предохранять парня от ошибок. Прошло ещё полчаса, и подошла очередь десятых классов проходить эстафету. Антон, крайний раз вместе со всеми крепко и по-товарищески обнявшись, отправился вместе с Щербаковым из параллели к месту начала забега. Они стояли в достаточном отдалении, и свисток для них прозвучал намного тише. Шастун, ещё раз судорожно проверив автомат за спиной, каску на голове, встал у линии старта, вытянув руку назад в ожидании хлопка. Судя по крикам его одноклассников, они лидировали. Пока ещё. Оставались считанные секунды… Секунды до проверки на выносливость и силу духа. И Шастун начинал сомневаться, что вывезет это испытание. Краем глаза Антон заметил, как к нему на скорости несётся Лазарев, и что бегущий стометровку от «Д» класса Чебатков уже готов нагнать соперника. Ситуация накалилась до предела, и Антон получил ладошку на секунду раньше Щербакова. В спину мальчишке донеслось: «Беги! Вперёд!» Рванув вперёд, Антон не слышал и не видел ничего кроме асфальтовой дорожки, ведущей к стадиону. Бок о бок с ним бежал Щербаков, ничуть не отставая. Сейчас была самая серьёзная часть, и Антон просто не мог подвести своих! Он, уже задыхаясь, прибавил скорость, вывозя дистанцию только за счет длинных ног и тощей кондиции. Через минуту мышцы стали забиваться, дышать становилось всё сложнее, но скорость сбавлять было нельзя, нельзя! Антон чувствовал, как голеностоп начинает пронизывать тонкими уколами боли. Автомат стучал по спине, уже набив приличный синяк на лопатке, а каска болталась, больше походя на грибную шляпку, постоянно сползая на глаза. Скорость обоих бегунов уже заметно снизилась, Антон пытался делать шаги больше и не замедляться, но это плохо получалось. Но вот показался заветный поворот и прямая до стадиона, оставалось начать и кончить! Парень, чувствуя небольшое головокружение от недостатка воздуха, с криком рванул вперёд из последних сил. Глаза застилали слёзы, предвестники эмоциональной бури, ноги отказывали вместе с отбитой спиной. И вот позади себя Антон услышал сдавленный выкрик и скрежет автомата по асфальту. Лёшка Щербаков, видимо споткнувшись, рухнул на землю. Антон, резко затормозив, чуть ли не лишаясь чувств, повернул назад и усталой рысцой приблизился к лежащему на асфальте сопернику. Тяжело дыша, он наклонился над задыхающимся, скулящим на земле однокашнику — Ты… Чего?.. — Шастун мог говорить только на выдохе, сердце бешено стучалось в груди, намереваясь сломать ребра и ускакать к стадиону передавать эстафету самостоятельно. — Ммм… Нога… — Лёха, захлебываясь, судорожно хватая ртом воздух, не мог и двух букв связать вместе. Антон, понимая, что при остановке нагрузка на организм колоссальная, трясущимися руками покрепче ухватился за плечо бывшего соперника и рывком помог ему подняться. Затем, подстраховав сбоку, потянул за собой: — Надо, Щербаков, надо!.. — Язык с трудом ворочался, голос звучал хрипло и тускло, слёзы и слюни текли из-за перегрузки, но Антон, таща себя и буквально работая грузовиком для Щербакова, вышел на завершающие сто метров. Дыхание никак не могло восстановиться, скорость была едва ли сравнима со скоростью улитки. Сбоку еле-еле пыхтел Щербаков, кое-как переставляя ноги. Антон никогда не чувствовал себя настолько паршиво — всё тело ныло, требовало немедленно остановиться, бросить это всё вместе с незапланированным грузом. Когда показались застывшие в ожидании товарищи, в Антоне немного прибавилось сил. Он на выдохе сказал Щербакову: — Дальше… Сам… — Антон придержал соперника, убедился в том, что тот может стоять и идти самостоятельно, а потом из самых резервных, последних сил рванул на свинцовых ногах к своей команде и слабой, похожей на тряпку ладонью передал заветный хлопок уже готовой Кузнецовой. Новые голодные игры начались, а Антон, уже прихрамывая, боясь упасть без чувств, под звон в ушах и расплывающиеся перед глазами разноцветные пятна побрел к трибунам. Зайдя за самую крайнюю трибуну и отойдя чуть подальше, он прислонился к столбу фонаря. Сняв с себя автомат и бросив его на землю, он кое-как смог расстегнуть ремешок каски и скинуть тяжелую железку с головы. В один момент ему стало ужасно плохо, тело сотрясла дрожь, голова закружилась, а к горлу подкатил противный ком. Сразу появилась тошнота, и от неприятного привкуса во рту Антон закашлялся, согнувшись пополам. Сильно кололо правый бок, а сердце ещё не восстановило свой нормальный ритм, как мальчишка не пытался. Так, согнувшись, оперевшись трясущимися руками о не менее трясущиеся ноги, прислонившись к фонарному столбу, Антон простоял около двух минут, дожидаясь, пока приступ тошноты отступит. Когда стало немного легче, он медленно сполз вниз и прижался спиной к холодному бетону. Сейчас Антон мечтал только о том, как бы не умереть. Вдобавок к бунту внутренних органов снова начала болеть забинтованная нога. Тело не слушалось, требовало отдыха. Шум, который исходил с трибун, бил по ушам. Антон сидел спиной к спуску на стадион и не мог видеть тех, кто мог к нему приблизиться. Но вот осторожное касание заставило кадета испуганно вздрогнуть. Человек опустился перед Антоном на корточки, и сквозь пелену застилающей глаза влаги парень узнал Выграновского. Видимо, всех привели на стадион для поддержки команд. — Тох, ты как? — Голос товарища звучал встревоженно, участливо. — Нормально… — По тебе не скажешь. Ты чего тут? — Хреново стало, отошел немного, чтобы отдышаться. — Арсгеич просил тебе воды принести, будешь? — Одноклассник протягивал флягу с водой. — Кто просил?.. Какой Геич? — Ооо, ну тебе точно не повредит водички глотнуть. Старлей наш просил, Арсений Сергеевич! — Эдик поднялся на ноги и протянул Антону руку. — Пойдём на трибуну сядем, на земле грязно и холодно. Антон ухватился за тонкое запястье товарища, с явным усилием собрал свои длиннющие ноги в кучу и поднялся, шатнувшись. Его снова замутило, но уже меньше, чем в первый раз. Они прошли сзади и нашли свободные места на первом ряде трибунных скамеек. Антон, без слов взяв из рук Выграновского флягу, открутил крышку и сделал глоток. На вкус вода из фляги была ужасна, Антона передернуло, и лицо его исказилось: — Фу… Это что за дерьмо?.. — Вода… Лейтенант дал, сказал, что тебе это нужно… — Это невозможно пить! Она на вкус, как сладко-солёная вода из-под крана… — Не хочешь не пей, я-то что. — Эдик уже протянул руку, чтобы забрать флягу, но Антон, мотнул головой. — Не надо. Я не хочу помереть, но пить хочу сильнее, спасибо, что принёс. — Пробурчал он и сделал ещё несколько глотков. Жидкость была слегка тёплой, ужасной на вкус, но жажду утоляла хорошо, и уже через несколько минут тошнота и головокружение прошли. Что было намешано в этой фляге, Антон знать не хотел. Ему больше всего сейчас хотелось найти Щербакова. Как-никак тот неслабо так шлёпнулся об асфальт. — Эд, ты тут посиди, а я сейчас, на пару минут отлучусь, хорошо? — Ладно… Антон, немного припадая на больную ногу, пошёл вдоль трибун, высматривая на них Щербакова. Дойдя до самой крайней, уже издалека заметив воспитателя параллели, Антон наконец заметил знакомое лицо. Щербаков сидел на скамье, понуро опустив голову, исподлобья глядя на одноклассников, проходящих встречную эстафету. Антон, осторожно присев рядом, сказал: — Неплохо бегаешь, я думал, что победа будет за тобой. — Что? А! Спасибо. Но ты рванул, как будто за тобой свора собак гналась. — Ты чего упал-то, я так и не понял? Споткнулся? — Ну почти. Сердце закололо и нога подвернулась сразу. Думал, сдохну на этой ебаной эстафете. Но спасибо, что помог, с твоей стороны довольно смелый шаг — отказаться от чистой победы. — Да ну эту херь в жопу, я думал, копыта отброшу, пока добегу. А так появился повод отдохнуть! Оба парня негромко рассмеялись, чтобы не вызывать особых подозрений. Встречная эстафета как раз завершалась, и Антон вспомнил, что последними бежали те, кто облачались в ОЗК. И действительно — Шастун успел заметить, как Матвиенко получает ладошку от Оксаны и начинает на приличной скорости натягивать противогаз. Самым сложным было застегивать противные клёпки на чулках и плаще, но Серёжа старался ускориться, и вскоре уже защелкнул последнюю клёпку, натянул на голову плащ капюшона, подхватил автомат, лежащий около него, и помчался обратно, к другому концу футбольного поля, где вопили и поддерживали одноклассники! Антон с радостью заметил, что его товарищи возьмут в этой борьбе первое место! Матвиенко, пробегая злополучные сто метров, выглядел комично в зелёном резиновом плаще в пол, болтающимися на руках большими перчатками и закрывающим глаза капюшоном. Его уже нагонял рослый Абрамов, но Серёжа, в последние метры забыв про неудобства, рванул к своим и сбил с ног почти всех, не успев затормозить. Тут же команда десятого «Г» бравадно закричала победное «ура!», и голос физрука раздался из громкоговорителя: — И первым пришёл Матвиенко! Десятый Гэ одержал честную победу! Трибуны, заполненные младшими классами, взорвались в криках, улюлюканье и овациях. Команды встречной эстафеты двинулись с поля к трибунам, разгоряченные борьбой и переживаниями. Антон, подскочив, зашагал к своим. И там же оказались те, кто бежал полосу препятствий, во главе с воспитателями. — Арсений Сергеевич, Павел Алексеевич, мы выиграли! — Верещал громче всех Матвиенко, перекрикивая даже визжащих от восторга девчонок. — Молодцы, бандерлоги! Так держать! — Воля, широко разведя руки, сгреб своих воспитанников в кучу, вызвав новую волну шума. Победу праздновали так, будто она решала их судьбу, словно они сейчас олимпийское золото взяли! Но приятна она была, казалось, так же, как и победа спортсменов на какой-нибудь спартакиаде. После завершения эстафеты классы растянулись вереницей на дорожке по направлению к столовой — полдник, как-никак! Война войной, а обед по расписанию, как говорится!***
Антону кусок в горло не лез. Уже прошел полдник, свою порцию с которого — булочку и чашку кефира — он отдал на расстерзание товарищам. Через пару часов лучше не стало, и на ужине мальчишка ограничился чашкой теплого подслащенного чая. Запахи еды, которые при обычном самочувствии были пленительны и желаемы, сейчас раздражали какие-то рецепторы, отвечающие за тошноту. Почему было такое паршивое состояние, Антон до конца понять не мог. Во всем теле чувствовалась слабость, хотелось свернуться на кровати в комок и заснуть, забыться. В то время как остальные праздновали возможную победу в межклассовом зачёте, Антон предпочел воздержаться. В голове неприятно шумело, и на фильме он бы не высидел. В голову пришла единственная идея. Подойдя к старлею, Антон немного охрипшим голосом спросил: — Арсений Сергеевич, можно мне в спальный корпус уйти? — Аргументируй. — Чувствую себя плохо. — Что такое? Конкретнее. — На лице воспитателя появилась тревога. — Голова болит, тошнит и слабость. Спать хочется. — Антон был немногословен. Не хотелось. — Та-та-та… — Покачал головой мужчина. — Что, прям совсем плохо, Антон? Арсений Сергеевич поднес тыльную сторону ладони ко лбу парня и осторожно приложил. — Может, и есть что… Ладно, отправляйся в спальный корпус, аккуратнее будь, пожалуйста, Антонио. После поверки, если не станет лучше, сходим к медсестре. — Офицер озабоченно вздохнул и проводил взглядом удаляющегося в сторону выхода из административного здания. Антон медленно шел по асфальтовой темной дорожке. Фонари в лагере освещали не очень хорошо, высок был шанс споткнуться и улететь на свидание с лужей или бордюром. Откуда взялось это ужасное самочувствие, Антон не понимал. Оно нашло подобно грому среди ясного неба! Но главное, что отпустили поспать. «На поверку не попрусь», — решил Антон, плетясь к спальным корпусам. Когда он дошел до нужного здания, любопытство восторжествовало над подростком. Ему всегда хотелось глянуть, что там, в овраге за спальными корпусами. Им никогда не разрешали подходить близко, и с восьмого класса у Шастуна свербило в одном месте при мысли о том, что его задница ещё не побывала около этого места. А вот сейчас… Сейчас была замечательная возможность. Парень подошел к красно-белой, бликующей в свете фонаря ленте, ограждающей овраг. «Лучшая» защита детей от падения. А если кто-то вот так подойдёт!.. Антон, оказавшись на самом краю, хотел наклониться, чтобы посмотреть в овраг, как вдруг голова закружилась, он потерял свое и без того плачевное равновесие и, хрипя от неожиданности и страха, полетел в пахнущую песком, глиной и влагой темноту… Мальчишка съезжал по сыпучей отвесной природной стене оврага вниз, матерясь и боясь напороться на какую-нибудь железку. Однако кое-что покрепче настигло его раньше — влетев головой в ствол торчащего дерева, ободрав щеку и бровь, Антон взвизгнул. От удара в глазах потемнело, и уставшему за день организму этого с лихвой хватило. Доезжая последние метры, Антон, как в замедленной съемке плохого фильма, отрубился под оглушительный звон и свист в ушах. Последней мыслью, что промелькнула в его голове, была мысль об Арсении Сергеевиче… Когда они хватятся пропажи — оставалось только гадать.