***
Поздние вечера осенью темные, холодные. И, в то время как почти все кадеты, присутствующие на полевом выезде, спали в своих кроватях, весь десятый «Г» был ещё на ногах. Глаз не сомкнул никто — ждали вестей о пропавшем товарище. Десятиклассники, товарищи Антона, собрались в холле. Атмосфера была напряженной, молчание уже начинало раздражать, но никто не осмеливался его нарушить. И вот от окна раздался голос Выграновского: — Неужели наш Антоха под землю провалился? — Да уж. Дела совсем плохи, если его с поверыча найти не могут. — Голос подал обычно молчаливый Седиков. — Если бы нам дали возможность участвовать в поисках, мы бы прочесали те места, куда бы потянуло нас, и было бы проще. Держу пари, наш Тоха не мог просто провалиться под землю. — Митя Журавлёв, стоящий на месте дневального, подбоченился к обувным полкам. В холле появились ребята с параллели — Макаров, Чебатков и Щербаков, неразлучные товарищи. — Что у вас случилось? Что-то очень серьёзное, или вы просто решили устроить бунт против режима? — Голос Чебаткова звучал немного осуждающе. — У нас Шаст на территории патрика заплутал и исчез. Вам-то что? — Напористый Дорохов вызывающе посмотрел на троих пришедших. — Да нам ничего, только Антоха ваш четкий пацанчик, меня чуть ли не на руках до финиша сегодня тащил. А как пропал-то? — Щербаков, без обиняков усевшись на пол по-турецки, в любопытстве уставился на удивленно застывших парней. — Ну? Чего молчим-то? Нам тоже интересно! Пора закопать все наши обиды, последний раз в патрике, предпоследний год в корпусе. — Идея нормальная… Мы и сами в душе не ебем, куда наш столб свалил… В холле воцарилась дружелюбная атмосфера, напряжение понемногу спадало, а разговоры переключились на разные темы… Параллель медленно закапывала меч войны.***
Антона искали с поверки, но найти не могли. Хватились, правда, очень поздно с того момента, как кадет ушёл из административного корпуса в спальный. А уж когда стало очевидно, что Антон так и не приходил в жилой корпус, развернулись поиски. Другие классы не затрагивали, обошлись только силами воспитателей и старших офицеров, а также опросили всех близких друзей Шастуна. Но ни Дима, ни Серёжа, ни кто-либо другой и знать не знали, куда мог запропаститься Антон. И от этого на сердце у Воли и Попова становилось всё тревожнее… Поначалу старший лейтенант списал то, что Антон не отвечал на звонки и не явился на поверку, на плохое самочувствие парня. Он и не был особо против, перед старшими офицерами отгородив мальчишку тем, что отправил его рисовать боевой листок. Вопросы у начальства отпали, но в два раза большее их количество появилось у ничего не знавшего Павла. И как только они отошли от Царёва на приличное расстояние, майор возмутился: — Арс, ты бы хоть меня предупредил, что отпустил его! Что это за самовольничество? — Он действительно выглядел плоховато, думаю, сейчас спит уже. Надо бы его в медпункт сводить. — После поверки тогда, перед отбоем его туда проводишь, я с классом останусь. — Лады, Паш. И только когда класс поднялся на этаж, и Арсений попросил Диму или Сергея позвать своего друга, вскрылась тревожная правда. Не было в комнате Антона, даже намека на его там появление не было! И тогда-то заволновались абсолютно все. Походили по корпусам, поспрашивали, но никто Шастуна не видел. И перед отбоем ещё раз всё проверили — не нашли. О происшествии тут же узнали все старшие офицеры, все воспитатели и администрация лагеря. Было принято решение о поисках. Участникам поисков выдали фонари, некоторым даже достались рации для связи. На поиски мальчишки были собраны все пенсионные военные силы корпуса. Рвавшихся на помощь кадет пришлось чуть ли не силой укладывать спать и следить, чтобы не повыпрыгивали из окон. Лагерь условно поделили на сектора и назначили группы по два человека, чтобы ускорить поиск. Фонари мелькали в разных углах лагеря, между деревьев и кустов. Охрана проверяла видеокамеры, начальство ожидало результатов поиска. А Попов пытался не сойти с ума от волнения и тревоги — его виной было то, что он сам не проводил подопечного…***
Антон очнулся от холода и ноющей боли в левой руке. Оказалось, что он совсем промок, скатившись прямиком в какую-то жижу. Телефон чудом уцелел — оказался в нагрудном кармане кителя, тем самым не попав в воду. Голова гудела, ноги были ватные и совсем не слушались, в кромешной темноте было страшновато и одиноко. Мышцы не слушались, мальчишка боялся упасть в попытке подняться на ноги, поэтому решил не дергаться. Он, с трудом вытащив из кармана телефон озябшими пальцами, включил его. Зарядки было меньше двадцати процентов, но хватило бы на пару звонков. Мальчик, пытаясь сфокусировать глаза на телефонной книге, с трудом нашел номер Павла Алексеевича. Сети не было, абонент абонентом не являлся. В мыслях промелькнули постоянные жалобы майора на плохую связь оператора… «Чёрт! Что же так плохо-то, а?» — Антон от безысходности едва не сорвался на крик. Существовала одна эмоция — страх. Он сковывал руки похлеще холода. Почему-то вспомнились детские страхи темноты и одиночества, когда тень от одежды на стуле наводила неподдельный ужас. — Нельзя так тупить, Антон, пробуди в себе мозги… Мальчик снова поднес к лицу телефон. На экране замелькали немного расплывчатые строки, найти нужный номер было сложнее, чем обычно — его он не записывал. Но вот знакомые «тридцать шесть-восемьдесят восемь» промелькнули на экране. Номер Арсения Сергеевича. Времени до полного отключения телефона осталось мало, поэтому Антон, не долго думая, с надеждой набрал номер.***
— Чёрт бы его сожрал, этого засранца! Да и тот подавится! — Арсений нервно мерил шагами плац. С момента выявления пропажи Шастуна прошло уже больше двух часов, давно прозвучал отбой, но десятый «Г» и не думал ложиться. Да что там класс — весь корпус был на ушах! Старшие офицеры обошли все спальные корпуса, кусты и футбольное поле. Лучи фонариков было видно со всех углов, а попеременно раздающееся «Антон!» и «Шастун!» разрезали темный осенний вечер. Вот к Арсению подошел майор девятого класса, Сергей Иванович Редунов, и произнёс: — Вообще никаких следов. Ну не мог же ваш мальчишка просто сбежать! Тут забор везде! — А хрен его знает!.. — Ладно, лейтенант, не суетись, ищем мы твоего дурачка. Это же тот самый поющий? — Он. Тот самый. — Арсений хотел ещё что-то добавить, но тут телефон в руке завибрировал. Узнав последние две цифры, Попов резко нажал на кнопку принятия вызова. — Шастун! Тебя весь лагерь ищет, ты где есть?! Куда тебя унесло, придурок?! — Арсений Сергеевич… Я за нашим спальным корпусом… В овраге!.. — Слышно его было плохо, но старшему лейтенанту больше не нужно было информации. Не объяснив толком ничего Редунову, Арсений, стуча берцами, помчался к их корпусу. Овраг находился в десяти шагах от здания, его край всегда был огорожен хлипкой красно-белой лентой. Арсений, не заметив привычной трепещущейся на ветру полоски, ускорил бег, едва не свалившись в этот же овраг. Затормозив ровно у края, он, весь дрожа от волнения и напряжения опустился на колени и срывающимся голосом крикнул в темноту: — Антон! Ты где? Ответ последовал не сразу. Офицер чувствовал, как стучит о ребра сердце, слышал кровь в ушах, немного темнело в глазах от волнения. Он ждал. Ждал ответа, шороха, пусть даже крика! И вот откуда-то снизу раздался приглушенный, хриплый и севший голос: — Арсений Сергеевич, это вы?.. — Придурок ты мой! Травмы есть? — Не знаю… Голова кружится и спина немного болит. — Его было не так хорошо слышно, растительность поглощала звук. — Значит, живой! Потерпи, Антошка, потерпи! Сейчас вытащим тебя!.. — Офицер вытащил из кармана телефон и трясущимися от волнения руками набрал номер Павла Алексеевича: — Паша, здесь он! За нашим спальным корпусом, в овраг упал! Тащи веревку, попроси у администрации! — Он завершил вызов и глубоко вздохнул, пытаясь выровнять сердцебиение. Улегшись на мокрую, холодную, пожухлую траву, Арсений обратился к Антону: — Как ты вообще там оказался, а, горе луковое? — Я не знаю. Всегда хотел посмотреть в этот овраг, а тут такая возможность. А потом мне немного плохо стало, на траве подскользнулся и всё, дальше я головой ударился… — Так и знал, что надо было тебя до корпуса довести… Сейчас как себя чувствуешь? — Так же, только ещё хуже. Спать хочется… Антон завис в не очень удобном положении, спина затекла, ноги и руки были ватными, а перед глазами до сих пор всё кружилось. Он не помнил половины того, что с ним было после того, как он вышел из административного корпуса и пошёл отсыпаться. А сейчас он лежал на дне десятиметрового глиняного оврага, с гудящим телом, слезящимися, судя по всему от температуры, глазами и с саднящим лбом. Трогать голову он не осмелился — он весь промок, извалялся в грязи, пока катился по склону, вдруг ещё заразу какую подцепить можно… Об этом он думал! А о том, что можно так накосячить, не особо голова варила! Ему было противно от самого себя, от своей беспечности, противно от своего любопытства. Противно и стыдно, будто он совершил уйму мелких преступлений и теперь пришла пора признаваться. Сверху послышались голоса, и единственный, сходу узнаваемый голос Арсения: — Шастун, ты чего притих? Спать нельзя! — Я не сплю. Просто устал. — Его голос звучал надломленно, слабо. — Сейчас будем тебя вытаскивать, твоя миссия не дёргаться. Помни, что я тебя пока ещё не вижу, поэтому давай знать, где ты! — Хорошо! На Антона посыпались комья земли, а потом лучи нескольких фонариков стали шарить по оврагу. Антон, сделав усилие, поднял руку, чтобы уж наверняка, и вскоре он услышал возглас: — Есть! Сергеич, тебе правее немного надо, парнишка там! Ориентир — куст! Антон не считал время, но очень скоро рядом с ним послышался шорох, и луч фонаря разрезал темноту. Мальчик поднял голову и увидел взволнованно-обрадованное лицо Арсения Сергеевича. Воспитатель был перемазан в грязи, с троссом, обвязанным вокруг талии и бёдер подобно альпинисткому снаряжению. Он опустился рядом с Антоном на колени и, видимо, будучи на эмоциях, прильнул к мальчишке, заключая его в мягком объятии. Потом, резко опомнившись, он отпрянул в сторону. — Замерз, Антош? Сейчас будет тепло. Встать можешь? — Попробую. — Антон успешно собрал конечности и, шатаясь, с легкой дрожью в руках и ногах и шумом в голове, чуть не расшибся об землю вновь. Не упасть окончательно ему помог Арсений Сергеевич, вовремя сумевший крепкой рукой ухватить его за китель. — Осторожнее, не спеши. Сейчас мы с тобой пойдём к пологому склону, через лесок, который выходит на футбольное поле, ладно? — Мужчина развязал веревку и оставил её на земле, выпрямив все загибы. — А это далеко? — Не очень, думаю, минут за пятнадцать мы с тобой дойдём. Арсений Сергеевич, подставив плечо, дождался, пока Антона перестанет сильно шатать, и, посветив на верхний край оврага фонарём, прокричал: — Мы в обход! Выйдем на футбольное поле, веревку можете вытащить! Сверху раздались разные голоса и шум, но Антон даже не пытался их расслышать. Он, от усталости забыв о своих принципах, принял наконец помощь Арсения Сергеевича и позволил вести себя, как слепого котёнка. Они шли по бугристой местности, через всячески разбросанные ветки деревьев. Путь их освещался лишь лучом фонаря, и Антон вздрагивал от каждого шороха, от любого обострения его воображения. Старший лейтенант принял на себя роль вешалки, и почти тащил на себе мальчишку. Шастун показался офицеру каким-то невесомым, совсем легким в сравнении с его ростом. Он еле-еле перебирал ногами, прихрамывал и начинал дрожать от холода. Когда из-за стволов показались прожекторы поля, старлей с облегчением выдохнул и произнёс: — Вот мы и пришли, осталось совсем немного Антон, уже мало что соображая, тяжело ступая по земле, смотрел на прожекторы, просвечивающие через деревья. И вот, спустя, наверное, сотню шагов они наконец-то оказались прямо на краю резинового покрытия беговой дорожки стадиона… Их уже ждали несколько воспитателей, в том числе и старший вожатый Царёв. Антона окружили офицеры, они что-то спрашивали, светили фонариками… А у мальчишки и без них хватало гула в голове. От усталости он медленно опустился на землю, прислонившись к ногам Арсения Сергеевича. Он чувствовал себя той тряпкой для доски, которую постоянно кидают в воду, мочат и выжимают… Воспитатель, повинуясь какому-то инстинкту, положил свою ладонь парнишке на плечо и поддерживающе сжал его. К ним приблизился Царёв. Старший офицер, взглянув на воспитателя и его подопечного, облегченно произнёс: — Нашли… — И тут же посерьёзнев, сказал, — Товарищ Попов, попрошу вас завтра зайти ко мне с объяснительной. И, пожалуй, вместе с майором Волей… — Царёв, опять смягчившись, вдруг обратился к Антону: — Как ты, орёл? — Всё хорошо… Спать хочется. — Ну, раз спать хочется, значит, точно всё в порядке. Уж двенадцать часов стукнуло, ещё бы! — Старший офицер кивнул остальным, и дальше Антон уже не вслушивался. Арсений Сергеевич, протянув Антону ладонь, помог ему встать и, осторожно придерживая за плечи, повел по уже знакомой дорожке к жилым корпусам. — Антош, ну и навел ты суету. А если бы с тобой случилось что-нибудь похуже, а? — Старший лейтенант, не отпуская Антона, шел бок о бок с ним. — Ну и ничего страшного… Было бы проще… — Антон шел медленно, как бы нехотя переставляя ноги. Щеку и лоб саднило, ноги болели уже из-за прошедшей эстафеты. Настроение тоже испортилось по щелчку пальцев. На лестнице в корпусе Антон несколько раз споткнулся, чуть не сбив воспитателя с ног. У него сильно замерзли руки и пальцы ног, а вспотевшая на подъёме спина после улицы уже покрывалась мурашками, остывая. Форма была мокрой и холодной, вдобавок ещё и грязной. Добравшись до этажа, Антон рухнул на стоящий в углу стул и попытался стянуть берцы с промерзших ног. В этот момент из комнаты вышел Воля. Майор, хмурясь, подошел к мальчишке. Его взгляд был темнее самого чёрного грозового неба, что не сулило ничего хорошего. Воспитатель, коротко выдохнув, произнёс: — Нашёлся, дезертир. А ты подумал о том, что кому-то придется за тебя отвечать? Тебе уже шестнадцать, Антон, пора уже обрести свои мозги! — Говорил он тихо, но Антон улавливал стальные отзвуки досады и строгости. — Ты натворил дел, Антон. Но, я так понимаю, это было просто… Хм-м… Обстоятельство? — Да. Виноват, исправлюсь… — Антон выдавил из себя уставное «спасение» от всех нарушений. И майор, смягчившись, вздохнул и произнёс: — Я рад, что все обошлось. Не делай так больше, пожалуйста, Шастунец. — Мужчина потрепал его по макушке, грустно и напряжённо приулыбнулся и снова исчез в своей комнате, оставив Антона одного. Где-то в крыле его класса мелькнула тень, и вскоре по коридору пробежал шепоток. Видимо, товарищи ждали потерянного. В холле горел дежурный свет, а на этаже вскоре воцарилась сопящая тишина. Арсений Сергеевич, исчезнув в своей комнате на несколько минут, появился в холле с пластиковым ящиком, выполняющим роль аптечки. Мужчина поставил её на диванчик, а сам подошёл к засыпающему на стуле Антону и осторожно коснулся его плеча: — Шастун, ты переодеться и отмыться не хочешь? Вон, грязный весь… — М? — Антон, пытаясь вырваться из когтей навалившейся слабости, предпринял попытку встать и уйти. Шатаясь, он всё-таки смог снять берцы. Поставив обувь на полку, он босиком потопал в душ. Старший лейтенант, прошествовав следом, оказался в душевой в тот момент, когда Антон, включив воду, по температуре выше обычного, просто осел на кафельный пол. В форме, как и был, ничего не снимая. Ошалевший от происходящего Арсений Сергеевич замер у двери, зафиксировав свой взгляд на мутных струях воды, стекающих с Антона. В принципе парень избрал путь наименьшего сопротивления — и тепло, и не нужно тратить время на стирку. Как говорится «и сам отмоюсь, и одежка отстирается». Воспитатель видел, что мальчишка спит на ходу, и нужно было что-то предпринять… Стараясь не разбудить спящих Диму Позова и Серёжу Матвиенко, старший лейтенант прокрался к кровати Антона. Взяв висящее на изголовье кровати полотенце, а потом, прикинув по виду, где его, Шастуна, полка в общем шкафу, Арсений Сергеевич, строгий офицер, грозный воспитатель и общепризнанный щеголь, чудесным образом откопал несколько вещей для Антона и вернулся в душевую комнату, ещё вороватее осматриваясь вокруг. Антон окончательно заснул под горячими струями воды, сидя в насквозь промокшей форме на полу. Арсений Сергеевич, сняв свои носки, задрал штаны до колена, скинув наружу китель, подошел к смесителю и выключил воду. Потом, расшевелив кадета, он произнес: — Антон, ты бы форму снял хотя бы… Я тебе одежду принёс, побыстрее принимай водные процедуры и, как закончишь, приходи ко мне в комнату, хорошо? Надо твои ссадины обработать. — А? Эээ… Угум… — Тяжеленная усталость вешалась на веки Антона, заставляя глаза смыкаться. Совершив последнее усилие, он уцепился за край перегородки душевых, и поднялся на ноги. Под звон в ушах и темнеющую картинку, мальчик стал расстегивать пуговицы на кителе. Они выскальзывали из мокрых пальцев, плохо поддавались уставшим рукам, поэтому на то, чтобы избавиться от намокшего, тяжелого зеленого кителя, понадобилось больше времени, чем обычно требовалось. Под горячей водой было невероятно приятно стоять, смывая с себя всю грязь. Антон, зажмурившись, подставлял лицо под воду, морщась от боли в царапинах. По телу проходила приятная дрожь, горячая вода слегка жгла кожу. С помощью душа удалось выяснить, что пока Антон летел в овраг, он разодрал себе левую руку какой-то острой веткой — царапина была длинная и глубокая, будто резали ножом. Колени были синие от удара об дерево, но это было не так плохо. Шастун, выудив полотенце из кучи вещей, принесенных воспитателем, быстро обернулся в него, убирая воду, потом надел футболку и штаны и принялся за ленивую стирку формы. Особо не тратя силы, он подвернул штаны до колена и начал топтаться по кителю и брюкам, пятками натирая особо грязные места. Конечно, это было максимально неэффективно, но если бы Антон наклонился за одеждой, он бы непременно улегся бы спать на полу. Арсений, уже устав ждать, осторожно постучал в дверь душевой, после чего, не услышав ничего, кроме шума воды, осмелился заглянуть внутрь. Застав своего подопечного за весьма странным занятием, он осторожно спросил: — Шастун, ты что делаешь тут? — Стираю… — Ой бля… — Воспитатель, уже ругнувшись, вдруг понял, что получилось. Тут же стукнув себя ладонью по губам, он взглянул на кадета. Но Антон, то ли будучи слишком уставшим, то ли сделав вид, что не услышал, продолжил водить ногой по форме. — Брось это, пошли уже! Обработаю тебя и спать пойдёшь, завтра постираешь. — Он замер в дверях, ожидая, пока Антон выключит краны, натянет свою шлёпки на ноги и выйдет в коридор. Антон брякнулся на стул у окна в холле, от чего деревянные ножки скрипнули по плиточному полу. Арсений Сергеевич жуткими глазами посмотрел на мальчишку, но всё же почти сразу смягчился. Поставив аптечку на подоконник, офицер достал оттуда приличный кусок ваты и пузырёк с физраствором. Отделив от ваты небольшой кусочек, мужчина щедро смочил его физраствором и, подойдя к Антону вплотную, левой рукой взял его за подбородок, а правой осторожно приложил вату к глубокой царапине на лбу. Антон, тихо зашипев от неприятного ощущения, зажмурился. Старший лейтенант, не отвлекаясь, успокаивающе произнёс: — Немного щипет, но надо потерпеть. Как же ты так умудрился-то… — Он осторожно обрабатывал ранку, пытаясь не сильно касаться её. Антон чувствовал, как пальцы воспитателя, холодные и крепкие, держатся за его подбородок, не собираясь отпускать. Царапину на лбу пощипывало из-за обеззараживающего раствора. Не желая встречаться глазами с воспитателем, Антон предпочел зажмуриться. Тем более, что дежурная лампа раздражала слезящиеся глаза. Арсений боялся причинить мальчишке боль. Он и так позволил себе непозволительно много по отношению к Антону — стоял слишком близко, касался рукой его лица, ещё и царапины обрабатывал… — Готово, сейчас только последние штрихи… — Воспитатель, открыв длинный пластырь, аккуратно прижал его ко лбу Антона, закрыв крупную царапину. — Синяк, конечно, будет знатный, но зато думать будешь в следующий раз. Мужчина, выдавив на свой указательный палец немного ранозаживляющей мази, нанес её на щеку Антона и прочие мелкие царапины. — У меня ещё на руке есть, там тоже можно… — Антон широко зевнул, сонно моргая. Арсений Сергеевич, посмотрев на расцарапанную руку мальчишки, протянул шепотом «м-да», устало потер переносицу и, снова вооружившись ватой и физраствором, начал обрабатывать длинную, глубокую алую полосу, тянущуюся через всё плечо. — Тебя на приключения так и тянет… Антону нравились прикосновения прохладного кусочка ваты. Чувствовалось покалывание, но на этот раз оно было уже приятнее, успокаивало и расслабляло. Мальчик хотел спать, от пережитых всего лишь за один день приключений мозг был перегружен, выдавая самые непонятные мысли. — Арсений Сергеевич, а вы почему в корпус пришли работать в наш?.. — Вопрос звучал очень глупо. — Потому что подумал, что неплохо бы вас, придурков этаких, чему-нибудь научить, чтобы вы людьми стали. — Офицер не отвлекался от обработки царапины Антона. — Вы все равно какой-то странный. Слишком странный, ха-ха! — Шастун, казалось, слетел с катушек, засмеявшись на ровном месте. Арсений Сергеевич, с тревогой взглянув на кадета, приложил к его лбу тыльную сторону ладони. — Температура поднялась кажется. Давай-ка, пока я буду тебя обихаживать, ты градусник подержишь. — Воспитатель достал из аптечки градусник в пластиковом футляре и протянул его Антону. Мальчик, всунув градусник и прижав руку, с закрытыми глазами уселся на стуле поудобнее. Старший лейтенант, используя мазь, стал наносить её на царапину, равномерно втирая в поврежденную кожу. Потом, откопав в аптечке средство от ушибов, спросил: — Где-нибудь ещё болит? Тут есть штука от синяков и ушибов. — Не-а. Вроде всё нормально… Можно вынимать? — Вытаскивай, ладно. Если там что-то есть, оно точно проявится. — Воспитатель взял из рук зашевелившегося Антона градусник и присмотрелся, встав поближе к лампе. — Тридцать семь и шесть. Вот почему тебя так колбасит — у тебя мозги плавится начинают! — Старший лейтенант, устало усмехнувшись, убрал все медикаменты в контейнер, достал оттуда же блистер с таблетками. — Это от головы, сейчас одну таблетку выпиваешь и чешешь спать, второй час ночи уже! — Ладно. Спокойной ночи. — Антон, поднявшись на ноги и слегка пошатываясь, подошел кулеру, в ладони держа кругляшок таблетки. Набрав себе в пластиковый стаканчик воды, Антон залпом осушил его, проглотив горькую таблетку, слегка поморщился и медленно направился к своей комнате. Старший лейтенант проводил подопечного взглядом, захлопнул контейнер с лекарствами и, бормоча себе под нос всяческие ругательства в сторону подростковых причудов, отнёс аптечку в свою комнату. Потом, снова возникнув в коридоре, Арсений зашел в душевую, поднял с пола полевую форму Антона и, повертев и рассмотрев получше, вздохнул, свернул в мокрый ком и отнес куль в умывальник. Там, свалив всё в поддон ногомойки, взял мыло и ловко начал быстро замыливать и смывать самые грязные места. Через пятнадцать минут воспитатель уже выжимал воду с полевой формы Антона, потом взял всё и развесил в сушильном шкафу. Тело изнывало от усталости, и Попов побрел в свою воспитательскую комнату, переоделся и упал на кровать, моментально заснув. Всё происшествие выкачало из него силы, как вампир, оставив одну только усталость.***
На утро всё было гораздо лучше. Антон, проснувшись по общей команде, чувствовал себя намного живее. Тело побаливало в местах крупных ушибов после встречи с оврагом, но это не портило общее настроение. Дима с Серёжей, судя по их виду, уже давно проснувшиеся, навалились на друга, пытаясь вдавить его в кровать: — Ну и напугал ты всех, Тоха! Мы тут чуть не поседели! — Матвиенко, не церемонясь, просто пригвоздил ноги Антона к кровати. Шастун, неслабо прифигев с подобной выходки, даже не сопротивлялся. Уже спустя несколько мгновений он, наконец проснувшись окончательно, начал неуклюже барахтаться под одеялом, пытаясь пнуть хоть кого-нибудь. Дошло до того, что ему удалось скинуть на пол неповоротливого Диму, но Серёжа продолжал всеми конечностями держаться за кровать, и Антон понял, что смысла пытаться перебороть друга силой нет. И, прикинувшись сдавшимся, он расслабился и взвыл: — Всё, пусти! Все ребра помял, жирдяй! Матвиенко, уже поверив в свою победу, ослабил хватку и довольно засмеялся, и в тот момент Антон дернул ногами, ударив ими друга прямо в бок, а потом помог себе руками скинуть Серёжу с кровати на пол. Тот, вереща, уже хотел мстить: — Всю печень помял! Физическое насилие! Полундра, это бунт! — Он, размахивая руками, поднялся на ноги. Дима хохотал над воплями Серёжи, над искренним недопониманием Антона… А когда в комнату проснулась голова Павла Алексеевича, уже готового отчитать безобразников, Матвиенко тоже залился смехом, поворачивая голову от Антона на ничего не понимающего майора, с майора на ржущему подобно коню Диму… — Во разошелся-то… Вернемся в корпус, не забудь сходить к психиатру, Матвиенко! И Друзей своих прихвати, на групповой приём запишитесь. — Воля, фыркнув, закрыл дверь, но почти сразу распахнул её вновь. — Вообще-то через пять минут у вас построение на зарядку. Шастун одевается в повседневку и сидит в расположении с Арсением Сергеевичем. Дима и Серёжа стали быстро одеваться, в то время как Антон пытался найти на полке свою форму. Но вот, выбегающий из комнаты Серёжа выпалил: — Ты вчера пришёл в комнату без неё, ищи в другом месте, любитель прыгать в ямы. Вскоре этаж опустел, голоса переместились на улицу, после чего исчезли вовсе. Антон, неспешно заправив кровать, достал из своей тумбочки щетку и пасту и вышел из комнаты в умывальник. При ходьбе слегка отдавало болью в травмированной ранее ступне, слегка побаливала спина и немного шумело в голове, особенно после короткой постельной потассовки. Сосредоточившись на обычной рутинной деятельности, Антон под шум воды начал умываться. Но вот, взглянув на своё отражение в забрызганном зеркале, он чуть не отшатнулся. Видимо, из-за штор в комнате, Серёжа и Дима не рассмотрели огромного синяка на лбу друга, однако сейчас, в светлом умывальнике, это клеймо ночного приключения зловеще расползлось, минуя пластырь. Антон завис во времени, рассматривая свой совсем не здоровый внешний вид в зеркале, и когда бархатистый голос Арсения Сергеевича разрезал тишину, кадет от неожиданности подпрыгнул на месте. — Антон, твоя форма в сушильном шкафу. — Блин! Нельзя так пугать! — Антон, выронив из рук щётку, с бешено колотящимся сердцем смотрел на воспитателя. — Ускорься, попрыгунчик! — Старший лейтенант, усмехнувшись, исчез с поля зрения. Антон, вернувшись к водным процедурам, только спустя некоторое время смог осознать сказанное воспитателем: «Твоя форма в сушильном шкафу». — И какого хрена моя форма там оказалось?.. Что вообще вчера было?.. — Антон произнёс это вслух, надеясь, что это поможет его не всегда желающим работать мозгам включиться. Спустя с десяток минут Антон, одевшись, проверил окончательный порядок своего места в комнате и вышел в холл. Там его уже ждал, вооружившись аптечкой, Арсений Сергеевич. — Сначала градусник вставь. — Куда? — Антон поздно понял, какую оплошность совершил, спросив это. — Ну не в жопу же, умник! — Арсений Сергеевич был подозрительно дружелюбен и весел. Для Антона это стало большим открытием. Температура оказалась почти в норме, страшнее выглядели полученные царапины и синяк на лбу, некрасивым плевком испортивший вид привычной шастуновской физиономии. Произошедшее вчера вызывало у Антона смешанные чувства — и смешно, и грустно. Смешно от своей тупости, а грустно из-за того, что вокруг него завертелись балаган и суета. Но приключение было запоминающимся, это уж точно. — О чем задумался, Антош? — Старший лейтенант внимательно посмотрел прямо в глаза Антону, отчего у мальчишки по спине галопом проскакал табун мурашек, а мысли слегка затуманились. — Да так, ни о чем… — Он врал. Думал Антон о многом. О последних днях в лагере, о том, как раньше они были маленькими детьми, о том, что не было когда-то проблем в семье… О том, что было раньше, и чего уже никогда не будет. Детство огромными шагами убегало, оставляя лишь воспоминания. Да так… Ни о чем… Далее был обычный день. На Антона многие офицеры смотрели с интересом, недоверием, или даже отвращением — из-за него они были лишены покоя после отбоя. Однако это никак не волновало кадета. Но на протяжении всех занятий и мероприятий Антон нередко ловил на себе внимательные взгляды Арсения Сергеевича. Воспитатель будто бы был рентгеном, просвечивал мальчишку насквозь. Но больше этих загадочных гляделок Антона занимало рассказывать о своем тупейшем поступке и о чудесном вызволении и прогулке сквозь буераки и ямы к стадиону через лес… А одноклассники смеялись и прилепили Антону прозвище «Леший». Но это не было обидным — Шастун на целый день стал ходячим мультфильмом, который многие хотели «посмотреть». А впереди были последние четыре дня в лагере, последние дни сборов. Последние теплые осенние дни…