***
Оставшиеся дни пролетели незаметно — участники полевых сборов сдавали зачёты по военной и спортивной подготовке, уставая настолько, что на просмотре фильма дружно засыпали друг на друге. Конечно, за это им попадало от старших офицеров и от своих же воспитателей, но ничего с собой поделать никто не мог. Чаще, чем спать, абсолютно всем хотелось, конечно же, есть. Голод стал сопровождающим каждого кадета, и за какую-либо еду подростки были готовы даже бить друг другу рожи. Эту проблему пытались решить сердобольные офицеры воспитатели — кто-то тайком от начальства успевал закупиться в продуктовом ларьке недалеко от лагеря, кто-то организовывал чаепития в расположении, а кто-то, как майор Воля, просто собирал столовское печенье, фрукты и хлеб, а потом раздавал своим бандердогам. Десятиклассники за кусок черного хлеба после обеда могли кого угодно сожрать, а поэтому старались вести себя прилично. Воля просек их фишку, поэтому по вечерам стал кипятить чайник по пять-шесть раз, чтобы напоить своё голодное Поволжье. В четверг на поверке решили провести промежуточное подведение итогов и награждение за творческий конкурс и спортивную эстафету. На улице уже было холодно, и весь личный состав заставили облачиться в пышные камуфляжные бушлаты. Десятый «Г» исключением не был. — Блин, этот дурацкий бушлат меня уже бесит! — Шеминов в этот день возмущался больше остальных. Дело было в том, что он был невысокого роста, а бушлаты выдавали стандартного великанского размера, поэтому девочкам было нелегко с рукавами до колен. С этой проблемой столкнулись не только девчонки, но и мальчишки, чей рост был ниже среднего. Стас Шеминов рос плохо, и бушлат у него был больше похож на костюм пингвина. — Полностью согласна. У меня эти рукава скоро оторвутся! — Возмутилась Оксана, похлопав руками по бокам, иммитируя птичий полёт. Ей вторил Димка Журавлев, который тоже начал жаловаться на форму. Выграновский, в чьем отделении как раз и началось бурное обсуждение неудобств, вызванных формой, шикнул на ребят: — Шеминов, Журавлев, Суркова! А ну-ка цыц! Разговоры затихли, превратившись в бесшумный шёпот, и это вполне устраивало командира отделения. А тем временем пошла общая команда «смирно», которую подал Делев. Его лающий голос прогремел над плацем, заставив всех немного сжаться. И место вещающего у микрофона, по случаю мероприятия выставленного около трибуны, занял Царёв: — Товарищи кадеты, воспитатели, к концу подходит наш полевой выезд. И хотелось бы подвести итоги двух наших самых крупных мероприятий — спортивного праздника и смотра-конкурса творческих номеров. Антон видел, как на выставленную на улицу парту поставили несколько кубков, разложили грамоты и медали. Ничего не поменялось с прошлого года. Мальчишка переступил с ноги на ногу, чтобы стоять было удобнее — сначала всегда награждали младших, старших затрагивали в конце, как десерт. Ну или как ненужных — тоже вариант. Вот Царёв сделал знак Делеву, открыл красную папку и, встав у микрофона и гордо выпрямившись, начал зачитывать фамилии отличившихся за творчество. Вышли и те ребята, которые пели песню вместе с Антоном — их коллектив занял почетное второе место. Шастун конечно же апплодировал громче всех, ему были приятно, что он смог помочь восьмиклассникам. А потом, когда объявили и наградили всех девятиклассников, первой на весь плац, как показалось Антону, прозвучала его фамилия: — Кадет Антон Шастун награждается грамотой за первое место в номинации «инструментально-вокальное исполнение» за песню «Научите меня понимать красоту»! У Антона сразу запылало огнем лицо, а сердце бешено забилось под ребрами. Он, как требует строевой устав, положил левую руку на плечо Эдику. Командир отделения сделал шаг вперед и шаг влево, освобождая Антону дорогу для выхода из строя. Мальчик, выдохнув, чеканя шаг направился прямиком к Царёву. Из-за шума в ушах у Антона было ощущение, что никого на плацу нет, что он один сейчас идет просто так строевым шагом. Подойдя к старшему офицеру на расстояние в один шаг, Антон немного неуклюже остановился, пошатнувшись, и приложил правую руку к виску: — Товарищ подполковник, кадет Шастун по вашему приказу прибыл! — Выпалил Антон на одном дыхании. Офицер, одобрительно кивнув, вручил в руки Антону грамоту и протянул свою широкую ладонь для рукопожатия. Мальчик, в ответ выставив свою руку, тут же почувствовал, как его пальцы буквально сдавили, будто он руку запихнул под гидравлический пресс. Но вот крупное рукопожатие Царёва завершилось, офицер приставил руку к виску и произнёс: — Поздравляю! — Служу России! — Антон тоже поднял руку к виску и вытянулся в струнку. Потом, развернувшись кругом, держа грамоту в левой руке, Шастун быстрым шагом направился к своему классу и встал в строй. Волнение никуда не делось, а осталось и даже удвоилось. И вот мальчик почувствовал, что кто-то пытается из его пальцев вытащить полученную грамоту. От неожиданности сильнее сжав пальцы, он развернул голову в ту сторону, откуда тянули. На полшага сзади стоял Арсений Сергеевич. Офицер тихо прошептал: — Дай хоть глянуть-то, не жадничай! — Антон мог поклясться, что воспитатель над ним смеялся. Но пальцы разжал и даже сам незаметно протянул руку назад. Листок исчез, а старший лейтенант отошёл к концу строя. Шастун, вздохнув, обратился в слух. Закончили с творчеством, и пришло время награждать за эстафету. Царёв, снова чуть ли не проглотив микрофон, произнёс: — А теперь перейдём к спорту. Эстафета прошла в напряженной борьбе, в которой, впрочем, нашлось место победителям! Нам пришлось смотреть не только на общий результат, но и учитывать время прохождения определенных этапов. Поэтому сейчас награды будут получены лучшими из лучших! — Офицер, кашлянув, продолжил. — За самое быстрое прохождение полосы препятствий награждается девятый Дэ класс! А вот за самое быстрое прохождение встречной эстафеты, как ни странно, награждается восьмой Гэ, шустрые ребятки! Самое короткое время на разборке-сборке автомата принадлежит кадету Кузнецовой с десятого Гэ! Оттуда же и кадет Матвиенко, который установил рекорд корпуса по надеванию ОЗэКа, заметьте, он сумел выполнить все действия за минуту и пятьдесят одну секунду, похвальный результат!.. — Дальше были объявлены ещё несколько номинаций «призов», и в самом конце Царёв, сделав паузу, сказал: — Во время прохождения эстафеты было замечено проявление настоящей самоотверженности. На последнем этапе случился небольшой форс-мажор с одним из участников, но его соперник, пожертвовав временем своей команды и себя самого, помог товарищу. Этот поступок достоин упоминания, стоит равняться на таких кадет! Поэтому, по согласованию с администрацией лагеря и советом старших офицеров, проявившему себя с наилучшей стороны, кадету Антону Шастуну объявляется благодарность! События развивались слишком быстро. Антон, не особо прислушиваясь к речам, очнулся только тогда, когда над плацем прогремела его фамилия. На благодарность не нужно было выходить из строя, и это радовало: если бы Антон в тот момент сделал бы попытку выйти из строя, то точно бы пошел с правой ноги и делая отмашку правой рукой, будучи похожим на буратино. Он мельком обернулся на Арсения Сергеевича и Павла Алексеевича, и заметил на их лицах легкую гордость, искреннюю и добрую. А старший лейтенант — нет, Антону не показалось — подмигнул ему. Дальше объявили ещё нескольких человек, и наконец подобрались к самому главному — оглашению результатов эстафеты и объявление победителей. Царёв, вцепившись в микрофон, ещё громче, чем было до этого, сказал: — Подведя итоги, мы пришли к таким результатам! Первое место среди восьмых классов — восьмой гэ класс! — Включили на колонках фанфары, класс в полном составе вышел вперед и перестроился в одну шеренгу. Каждому вручили по медальке на триколорной ленточке, а командир получил кубок. Потом также назвали и девятых, и у десятых победу одержал класс Воли. Ребята были более сдержаны, чем младшие кадеты, и когда Царёв прошёл и вручил каждому медаль, около Антона он немного задержался и произнёс: — Так держать, молодой человек. С твоей душой только людям помогать, молодец. Только под ноги стоит смотреть внимательнее. Смысл этих слов Антон понял сразу — подполковник намекал на случай взаимопомощи на эстафете. И не забыл упомянуть про поздний инцидент… Митинг был закончен, и началась рутинная поверка. Лазарев, как обычно, вышел перед строем и, открыв список класса, начал читать: — Выграновский, Добрачева, Дорохов, Комиссаренко, Журавлев, Кузнецова, Матвиенко, Позов, Седиков, Суркова, Топольницкая, Шеминов, Шастун! Смирно. Равнение на середину! — И их командир, чеканя шаг, прижав к бедру руку с книгой вечерней поверки класса, занял свое место среди командиров по центру плаца. Все шепотки стихли, когда пошёл доклад. Эта тишина закончилась спустя пять минут, когда командиры заняли свои места, и Царёв громко объявил: — Равняйсь! Смирно! В походную колонну, — Лазарев, стуча берцами, занял место перед классом по центру, — по классам, десятый Гэ направляющий, остальные напра-во! Шагом. Марш! Песню запе-вай! — Команды шли безостановочным потоком, десятиклассники едва успели выполнить всё как следует. Сразу пространство наполнилось шуршанием бушлатов, стуком обуви по старому асфальту, и счётом старшего вожатого. Громкие «раз, раз, раз, два, три!» разносились по сторонам, ориентируя кадет на правильный ритм. Вышагивая по плацу вдоль трибун десятиклассники затянули их строевую песню. Их громкие голоса разносились вокруг, заглушая остальных. И ощущения какой-то грусти, нежелания покидать это место плотно засело в головах многих.***
Последнее утро ознаменовалось дождём. Он барабанил по стеклу окон, так как ветер дул в эту сторону. Настроение тоже было дождливым, под стать погоде. Зарядку отменили, и вместо этого начали собирать постельное бельё, укладывать сумки и готовить жилой корпус к сдаче в первоначальном виде. Это навевало ещё большую тоску на старших участников сборов. А возвращаться в корпус, снова приступать к учебе не хотелось никому. — Как думаете, сильно видно, что я тут немного сломал?.. — В комнату Димы, Антона и Серёжи заглянул Журавлёв, держа в руках ручку от тумбочки. — Журавль, ты когда успел? — Позов, сидя на уже расправленной кровати, пребывая в почти что шоке переводил взгляд с одноклассника на железную ручку от тумбочки в его руке. — Да я случайно! Ну так что, не сильно же будет видно? — Ха, ну это с какой стороны смотреть! Если с задней, то вообще не видно… — Антон, нервно усмехнувшись, оценивающе прищурился, глядя на Журавлёва. Этот кадр был тем ещё тихоней, но иногда мог вытворить такое, на что даже у Дорохова с его ебанцой не хватило бы смекалки. — Да ладно тебе, не сцы, Митяй, — Матвиенко подошел и забрал у Журавлёва ручку от тумбочки. — Ща найдём, куда это заныкать, и вопросов не будет. — Они вдвоем вышли в коридор, оставив Позова и Шастуна в комнате. Антон пытался наглядеться на стены, на потолок, на этот покоцаный, темно-коричневый шкаф, на облезшую белую батарею под окном, на выцветшие шторы… Мальчик хотел запомнить здесь всё, от вида из окна до потертых узоров на полу, покрытом ленолеумом. Около его уже разобранной кровати стояла увесистая, набитая вещами сумка. Антон уже несколько раз перепроверил все углы, все полки, залез под кровати в поисках своих вещей, чтобы точно ничего не забыть — мать строго относилась к рассеянности сына, и Антон не хотел выслушивать длинные нотации, а потом ещё и огребать пиздюлей от отца… Домой Антон не хотел. Снова постоянный напряг и куча дел по дому, которые при ошибочном выполнении могут привести в лучшем случае к хорошей оплеухе. За размышлениями Антон снова не заметил, как его пытались дозваться товарищи. В комнату заглянули Эдик и Денис. Дорохов, осмотрев уже почти идеальный порядок, пихнул друга в бок: — Слыш, а чё у нас не так? — Да потому что, блять, у нас в комнате есть ты и твой чемодан херни, есть Славик, который кровать не умеет заправлять, и есть Седиков, у которого всегда одна проблема — медлительность! — Судя по голосу Выграновского, до проверки оставалось очень мало времени. — А чё я-то сразу? — Денис, бесцеремонно плюхнувшись на стул у свободной кровати, взглянул на начинающего закипать Эдика. А тот, в свою очередь, не удостоив Дорохова своим вниманием, переключился на товарищей. — Тох, я что пришёл-то… У тебя случаем пакета не найдется какого-нибудь? У меня кроссы в сумку не влазят никак, места вообще нет. — Кажется, был запасной на такой же случай… Сойдёт? — Антон, покопавшись в боковом кармане сумки, извлёк оттуда пакет-майку. Эдик, взяв пакет, благодарно кивнул Антону и сказал развалившемуся на стуле Дорохову: — Дорох, пойдём, расселся он! Давай! — Младший командир, ловко ухватив друга за ворот кителя, потянул его за собой на выход. Денис, чуть не упав на пол, взвизгнул: — А какого это хера ты меня куда-то потащил? Может, я тут хочу остаться? — Ты ещё в порядок своё место не привёл! Давай, пойдём! — Выграновский уже собирался вытащить Дениса в коридор, но тот, отшатнувшись, грубо пихнул его в шкаф. Раздался грохот, и Эдик рухнул на пол, приложившись головой об одну из полок. Тут же подоспели Антон и Дима — они встали между одноклассниками подобно барьеру, предотвращая драку. Антон протянул руку и помог Выграновскому подняться с пола. — Ты как, нормально всё? — Участливо спросил Антон, глядя на то, как Эдик растирает ушибленный затылок. — Нормально, спасибо… — Мальчик прошёл мимо Дорохова на выход и скрылся в коридоре. Антон резко повернулся к Денису и ледяным тоном спросил: — Ты чего тут устраиваешь? Совсем охуел? — Кадет видел, как одноклассник пытается найти хоть где-нибудь поддержку, но Позов, сложив руки на груди, тоже строго смотрел на Дорохова. В итоге Денис сдался: — Ничего я не устраиваю. Просто заебался из-за этого режима, из-за того, что все командуют. И вообще, вы мне не родоки, чтобы отчитывать! Идите все на хуй! — Денис, оттолкнув обступивших его Диму и Антона, выскочил из комнаты. Антон, переглянувшись с другом, тихо спросил: — И что со всеми происходит?.. Дима, поправив очки, съехавшие после толчка Дорохова, и произнёс: — Походу он действительно устал. Перегруз нервной системы вызвал приступ агрессии, а Эд поспособствовал этому. Да и Дорох сам по себе всклочный. Размышления Димы прервал громкий голос майора: — Выходим из комнат, строимся каждый у своей и сдаём порядок! На этаже послышалась суета, все вмиг зашуршали вещами и бушлатами, быстро начали вытаскивать сумки в холл. Спустя несколько минут все, даже пришедшие со своего корпуса девушки, стояли в холле. Правда, у них не было их вещей — оставили, скорее всего, чтобы не напрягаться, в своем расположении. Воля, осмотрев строй ребят, вздохнул и проворчал: — Я вам, бандерлоги, сказал, что строимся у своих комнат! Девушки могут остаться в холле, а вы — представители пота и вони — быстро напротив дверей построились! Мальчишки, недовольно ворча, поплелись к своим комнатам. За окнами продолжал шуметь дождь, поэтому всеобщая медлительность была обычным явлением. Майор это чувствовал, поэтому не очень распылялся, в глубине души тоже желая остаться здесь, в лагере, не возвращаться в Москву, в этот вечный шум… Комнаты были проверены, а нарушители наказаны. Воля отличался своей внимательностью, и спрятанная за батарею сломанная Журавлёвым ручка от тумбочки послужила причиной нового наряда. Оставалось совсем недолго до выхода на завтрак, а провинившийся кадет был вынужден перемывать в комнате пол вручную, при помощи «новейшего» оборудования. Построения на утренний осмотр не было, классы ручейками стекались к столовой. Без лишних построений, они просто организованной толпой штурмовали двери, чтобы не мокнуть под дождём. Это создало почти что давку, и старшим классам пришлось немного подождать. Но вот восьмые и девятые ушли на второй этаж, и пространство расчистилось, позволив десятиклассникам спокойно повесить свои бушлаты, помыть руки и подняться наверх. Ели молча, никаких косяков и инцидентов не было. После завтрака объявили об общем построении, несмотря на дождь и противнейшую погоду… И настроение испортилось окончательно. Дружно гудя и ворча, позавтракавшие школьники зелёной рекой стекали вниз, надевали бушлаты, застегивали ремни, звеня пряжками, и такой же рекой вытекали на улицу, под холодный, осенний дождь.***
Микрофоны не выставляли, две большие колонки накрыли клеёнчатыми лоскутами, чтобы сберечь от влаги. На неизменной, потрепанной парте, тоже накрытые целлофаном, стояли три кубка. Дождь разреженной стеной падал со свинцового неба, с каждой минутой всё мокрее делая всех людей, построившихся на плацу. Но вот пошла долгожданная общая команда: громкоговоритель отлично работал, слышно было замечательно. Сначала традиционно вызвали лучших кадет, которых сразу выставили к флагштокам. Потом была короткая речь Царёва, далее свое слово сказал начальник лагеря… И, наконец, подошло время подвести окончательные итоги сборов. Многие кадеты уже начали замерзать — усилился ветер, и теперь шёл косой дождь, не щадя никого и заливая всем лица. — Мы подвели окончательные итоги, высчитали средние баллы каждого класса… И по итогам военных сборов кубок первого места забирает… Десятый гэ класс! Наши старшие товарищи! Ряды кадет одобрительно загудели, послышались апплодисменты и выкрики. Лазарев, гордо подняв голову, прошагал строевым к Царёву, получил кубок и бегом вернулся к классу. Оглушительные крики разрезали тишину, и как только командир подошел к строю, кубок перекочевал из его рук в смешавшуюся, ликующую зеленую толпу его одноклассников. Конечно, такое поведение было неприемлемо, но даже Воля не стал делать своим замечание, остановив и старшего лейтенанта: «Дай юнцам полноценно попрошаться с лагерем.» И пусть дисциплина была нарушена — старшие офицеры смотрели на радостных десятиклассников, улыбаясь, и наверное, вспоминая свою молодость. — А-а-а! Мы лучшие-е-е! Да! — Вопил общим хором класс Антона. Они обнимались, срывали друг с друга кепки, превратили свой строй в кашу, копошащуюся и шуршащую. Но вот прошло около минуты, и послышался голос Царёва: — Товарищи, всего нужно в меру! Успокоились! Равняйсь! Смирно! Вольно… Победители успокоились, не желая больше давать поводов для замечаний. Раскрасневшиеся, они довольно замерли в строю. Второе место досталось восьмому «Г», а третье взял класс недавних соперников класса майора Воли, десятый «Д». Кубки иссякли, парту быстро оттащили за трибуну. Царёв, поднеся ко рту «матюгальник», почти что прокричал в него: — Товарищи кадеты! Поздравляю вас с завершением военных сборов! «Ура! Ура! Ура-а-а» — тут же разнеслось над лагерем. Промокшие, озябшие, кадеты ждали конца митинга, и он подошёл. Царёв скомандовал: — Объявляю сборы в кадетском оздоровительном образовательном центре Патриот закрытыми! Под государственный гимн Российской Федерации смирно! Равнение на середину! И над плацем раздался оркестр, из колонок заиграл гимн. Петь обязывали всех, а потому разноголосый хор затянул слова, знакомые с начальной школы. Антон старательно вытягивал ноты, пытаясь попадать в них. В мыслях всплывали недавние события, лучшие моменты этих сборов. Ему хотелось остановить время и остаться в этом моменте, ничего не менять, забыться от забот… Гимн закончился, как и всегда, сразу после первого припева, после «Славься, страна, мы гордимся тобой!». И Царёв, отправив кадет, стоящих у флагштоков, к их классам, скомандовал: — Для прохождения торжественным маршем, становись! Дистанция в одного линейного, десятый гэ направляющий, остальные напра-во! Шагом марш! Включили «Прощание славянки». Антон хотел, как обычно, улизнуть в конец строя, но не успел этого сделать. Тут же он начал сбивать ногу, несколько раз наступил впереди идущему Эдику на пятки… Кое-как выровнявшись под марш, Антон попытался собрать свои ноги в кучу, чтобы не подвести класс. — Счё-ёт! — Коротко выкрикнул Серёга. — И-и раз! — вторили ему товарищи. Головы кадет из шеренг первого и второго отделений тут же повернулись направо. Третья колонна, ближняя к трибуне и старшим офицерам, продолжила идти, смотря перед собой. Для Антона это было равносильно спасению. Он именно поэтому не хотел переходить в другие отделения. Чуть не сбив ногу, он сосредоточился на минимальном попадании в ритм. И пусть криво, пусть немного смешно и даже глупо, но Шастун смог дойти до конца плаца. Кое-как, но задача была выполнена… Но недовольный, вновь похолодевший взгляд Арсения Сергеевича, прожегший в теле Антона дыру, не сулил ничего хорошего.***
Автобусы приехали в одиннадцать часов. Всё время до времени погрузки кадеты провели на этажах жилых корпусов. Кто-то наводил порядок, кто-то проверял сумки или искал потерянные вещи. Дождь барабанил по стеклу — ветер был сильным, порывистым. Он раскачивал деревья, гонял мелкий мусор по дорожкам. Этот ветер был очень похож на строгого офицера воспитателя, который узнал о косяках какого-нибудь своего подопечного и теперь пытается отвесить тому подзатыльник. Антон, вытащив свою сумку с вещами, сидел на одном из кресел и наблюдал за тем, как вокруг царит полный карвардак. Туда-сюда проносятся товарищи, в комнате педагогов о чем-то жарко и громко спорят Воля и Попов, в соседнем крыле психуют Макаров и Гараев, чьи крики разносятся на приличные расстояния… А ещё работал телевизор, где по СТС шёл очередной мультфильм. И вот прошелестела по корпусу весть о том, что автобусы приехали и уже встали на плацу. Офицеры стали понемногу выводить свои классы на улицу. Баулы у всех были огромные, набитые до отказа — вещи-то складывать надо уметь. Воля вышел из своей комнаты, вывез свою сумку на колесах и скомандовал: — Берем вещи и выходим, строимся на улице и выдвигаемся на плац. Там строимся. Арс Сергеевич, ты где есть? — Последний вопрос прозвучал в коридор, где минутой ранее растворился второй офицер. Кадеты, с шумом и грохотом выходя на лестницу, спускались вниз. Серёжа, волоча свою огромную сумищу, остановился наверху, поставил её на краю первой ступени, и окликнул Антона. — Шаст, смари, ща будет поезд! — И мальчишка пихнул ногой баул. Сумка с шорохом медленно поехала вниз. Матвиенко рассмеялся, медленно спускаясь и ускоряя сумку пинками. Антон хохотнул, с трудом таща свою сумку. Ему тоже захотелось сбросить этот зеленый балласт, поэтому, не церемонясь, Антон тоже пихнул сумку вниз по лестнице. Смеясь, они почти самые последние спустились на первый этаж и вышли на улицу. Дождь снова стал мочить успевшие подсохнуть бушлаты. Девчонки уже стояли в строю, бесцеремонно скинув сумки на мокрый асфальт. Лазарев пересчитывал свой класс, рядом толпился и десятый «д», где Абрамов сверялся со списком класса. Вот из дверей корпуса вышел Арсений Сергеевич, а вместе с ним и воспитатель второго десятого класса, подполковник Игорь Юрьевич. — Серёжа, все на месте? — Спросил старший лейтенант у командира. — Все. — Ну, тогда второй вопрос. Все по нужде сходили? Ехать долго, сейчас пробки везде. — Это че, типа кто не пописал, тот лох? — Сказал с насмешкой Шеминов, и дружный гогот разнесся по улице. Старлей, нахмурившись, внимательно посмотрел на кадет, и смешки быстро закончились. — Ответа на вопрос я не услышал. — Антон, посмотрев на воспитателя, подметил про себя, что погода плохо влияет на Арсгеича. Уж слишком он раздражительный в последнее время… — Никому не надо, мы готовы. — За всех, как и положено, ответил Лазарев. Офицер кивнул и скомандовал: — С места, с песней, шагом марш! Кадеты попытались возразить, что у них сумки, но быстро успокоились. Не хотелось ещё сильнее раздражать строгого воспитателя. Антон, шагая вслед за командиром отделения, вяло тянул слова строевой песни. Их нестройный, тихий «хор голодных» шел по дорожке к плацу. Десятиклассники, оглядываясь назад, вертя головами по сторонам, пытались запомнить это место, где было весело, не было уроков, но зато проверялась на прочность настоящая дружба. Сумки быстро закинули в багажный отсек в «брюхе» автобуса. Расписавшись за технику безопасности, оба десятых класса расселись по местам. Ещё томительные десять минут ожидания воспитателей, и вот весь личный состав готов покидать «Патриот». — Ну что, ребята, вот и всё. — Воля, встав в проходе, навел камеру телефона на своих подопечных. Девочки тут же скорчили рожицы, мальчишки тоже не остались в стороне… Последняя страница сборов закончилась. Автобус тронулся, и, проехав по главной дороге мимо медпункта, административного здания, мимо деревьев и кустов, выехал с территории лагеря. Антон, вздохнув, достал наушники и включил музыку, уже предвкушая двухчасовой сон в пути до столицы…***
Двигались медленно. На въезде в Москву образовалась большая пробка, и автобус дергался по несколько метров в минуту. Это раздражало всех, а ещё очень уж плохо влияло на Антона. Ему вспомнилась дорога в лагерь две недели назад, только сейчас всё было даже хуже. «Да сука… Почему опять эта херня?..» — Думал Антон, пытаясь хоть немного отвлечься от головной боли, сдавливающей виски и пульсирующей в затылок. Он сейчас хотел бы, чтобы его казнили гильотиной, чтобы отсекли голову, только чтобы не чувствовать себя так паршиво. Шастун вспомнил, что хотел набрать в бутылку немного воды в дорогу, но так и не сделал этого, о чем очень пожалел. А самочувствие всё ухудшалось и ухудшалось. Ноги начали затекать и ныть от согнутого положения, спина тоже начала побаливать, и как бы Антон не пытался поменять позу, ничего не менялось. В совокупности с тем, что его опять начало укачивать, предательство тела усугубило состояние. Антон специально сел в третьем ряду, остальные устроились в конце автобуса. Ему на задних сидениях было бы ещё хуже, там обычно сильнее трясет. Антон ждал, что станет получше, но в автобусе не работал кондиционер, было душно и жарко. Он почувствовал, что не может крепко сжать кулаки, и что его тело превратилось в подобие ватной подушки. Руки едва заметно тряслись, появилась тошнота и начал ощутимо болеть живот. В голове царил полный кавардак, мысли путались, будто вместо мозга у Антона был тягучий сироп. После очередной резкой остановки мальчик понял, что надо что-то предпринять. Присмотревшись, он увидел перед собой голову Арсения Сергеевича. Воспитатель, казалось, дремал. Антону не хотелось его напрягать, но и позориться на весь автобус он не хотел. Мальчик вытянул руку и дотронулся до плеча мужчины. — Арсений Сергеевич… Товарищ старший лейтенант! — Пробормотал он громким шепотом, пытаясь дозваться воспитателя. Старлей, пошевелившись, встрепенулся и, приподнявшись, сумел повернуться к Антону. Только взглянув на мальчика, он ахнул: — Антон! Что молчал так долго? На тебе лица нет! — Голос его в волнении дрогнул. — Снова? — Арсений Сергеевич, поднявшись со своего места, пересел на кресло рядом с Антоном. — Тошнит опять? — Угу… Что-то совсем плохо… — Антон чувствовал себя прескверно. — Голова болит? Кружится? Слабость есть? — Вопросы были чёткими. Антон тихо ответил: — Да, да… Живот ещё болит. У вас есть вода? — Есть, сейчас. — Воспитатель, наклонившись в проход, вытащил бутылку с водой и протянул её Антону. Мальчик, отвинтив крышку, сделал несколько глотков и попытался сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы утихомирить разбушевавшиеся внутренности. Старший лейтенант спросил, прикладывая тыльную сторону ладони к влажному лбу Антона: — Может, у тебя температура, Антош? Вроде и нет… Получше хоть чуть-чуть? — Не знаю. Скорее всего нет температуры. Просто укачало… — Ну да, он едет рывками, не самое приятное. У меня где-то ношпа была, может поможет? — Офицер, вытянув себе на колени небольшую кожаную сумку, покопался в ней и достал блистер с желтыми таблетками. Антон взял на ладонь один маленький кругляш, тут же закинул его в рот и запил водой из бутылки Арсения Сергеевича. Автобус продолжал ехать, шатаясь вперед резкими толчками. Антон, стараясь дышать глубже, наклонился немного вперёд, чтобы не видеть мельтешения за окном. Старший лейтенант, с сочувствием глядя на мальчика, сидел рядом. Спустя несколько минут Антону немного полегчало: голова перестала так сильно болеть и кружиться, отступила тошнота. Мальчик, выдохнув, откинулся на спинку сидения, и повернув голову на Арсения Сергеевича, произнес: — Спасибо вам. — Тебе лучше? — Воспитатель с толикой недоверия смотрел прямо в глаза кадета. Антон кивнул, на что старший лейтнент облегченно вздохнул. Мужчина собирался уже пересесть обратно, но его остановил голос Шастуна: — Может останетесь ненадолго здесь, на этом месте? Просто мне проще, когда я отвлекаюсь от дороги. — Мальчик не врал. Действительно, стоило ему начать с кем-то разговаривать, то морская болезнь отходила на второй план. Арсений Сергеевич, приулыбнувшись, сказал: — Ну, раз ты не против… — Расскажите что-нибудь. У вас машина есть? — Стиральная? Есть, куда без неё. — Воспитатель с явной насмешкой смотрел на Антона. — Да блин! Ну автомобиль, ладно! — Антон фыркнул. — Есть. Серая шкода. — Рапид? — Нет, октавия. Хотел брать рапид, но прикинул размеры багажника и передумал… — Арсений заметил, что Антон сонно моргает. — А раньше у меня форд был. — Воспитатель говорил тихо, почти убаюкивающе. Антон, в итоге устав сражаться со сном, задремал. Офицер, посидев ещё немного рядом с мальчиком, вскоре пересел вперед, на свое первоначальное место, и периодически проверял спящего кадета. Спустя почти час автобус поехал более ходко. Вскоре въехали в Москву, пронеслись по улицам столицы, и наконец-то достигли района, в котором находился корпус. Воля, поднявшись, встал в проходе, и придерживаясь за кресла, громко сказал: — Готовимся, мусор свой убираем! Замечу фантик или жевачку — будете вылизывать весь салон! Тут же автобус наполнился всевозможными звуками. Все шуршали бушлатами, переговаривались, пробуждались от сна. Защелкали ремни безопасности, и тут уже поднялся второй воспитатель десятого «д», капитан Батрутдинов. Его голос разнесся по салону: — От ремней культи убрали! Пока не остановимся у ворот корпуса, чтобы я щелчков не слышал! Антон, проснувшись как раз после этого грозного замечания, несколько секунд вспоминал, кто он, что он, и зачем он вообще стал кадетом. Потом, обхватив локти, он поднял руки вверх и потянулся, разминая затекшую спину. Раздался характерный хруст, и сидящий впереди Арсений Сергеевич, наклонившись в проход, со смехом сказал: — Ну ты конечно и сухарь, Шастун! — Угу… — Мальчик ещё раз потянулся и зевнул, сгоняя сонливость. Большую часть пути он проспал, и это было даже хорошо. Спустя десять минут автобус подъехал к воротам кадетского корпуса. Заехав на территорию, трансфер остановился. Водитель распахнул все двери в автобусе, и школьники повскакивали со своих мест. Мимо терпеливо ждущего конца потока Антона прошли девчонки, Чебатков с параллели, за ним Сабуров, Соболев и Щербаков. Антон, поднявшись, сгреб бушлат в охапку и тоже направился на выход, но к центральной двери. Перед ним спускались Выграновский и Дорохов, и Антон заметил, как Денис специально подставил подножку впереди идущему товарищу. Эдик, запнувшись, едва устоял на ногах, вылетев из автобуса. Шастун, возмутившись, поспешил нагнать Дорохова. «Случайно» пихнув его, Антон прошипел Денису на ухо: — Ещё раз так сделаешь — пиздов получишь!.. Одноклассник, зыркнув на Антона снизу вверх, насупился и что-то пробормотал себе под нос. Вся его прыть куда-то ушла, и Антон не стал продолжать полемику, надеясь, что донес до совсем уж офигевшего Дениса всю информацию. Все кадеты, вытащив сумки из багажника автобуса, потянулись в корпус. Здание тут же наполнилось голосами прибывших, ожило, задрожало, отвыкшее от такого количества учеников. Восьмиклассники уже направились на обед, так как и прибыли они почти на полчаса раньше. Старших решили разогнать по классам — уроки как раз закончились. Павел Алексеевич, появившись, как ни странно, из женской воспитательской, бодро скомандовал: — Сумки можете оставить под лавками, и чтобы через пять минут ваши туши были построены здесь, напротив входа. Не вижу смысла подниматься, если скоро обед. Кадеты, утрамбовав сумки под скамейки, расселись кто где. Антон успел занять место около колонны. Тут же рядом материализовался Матвиенко, которому места не досталось, и он, ничего не сказав, с разбегу плюхнулся на Антона. Шастун возмущенно взвыл: — Серый блять! Сука! — Его крик разнессся по коридорам, и скорее всего даже дошел до второго этажа. Но весь корпус сейчас был заполнен учениками, поэтому никто из старших офицеров не вышел для того, чтобы возмутиться и отчитать нарушителя. — Ну ты конечно мудила! Совесть твоя куда делась? — И Шастун отвесил другу звонкую оплеуху, стукнув по коротко стриженой голове, судя по поведению, пустой. Позов тоже оказался рядом с друзьями, только оказался умнее остальных и подтащил скамейку с поста, сразу завоевав одобрение тех, кому места не досталось. Понеслись негромкие разговоры о планах на выходные. — Я скорее всего на дачу поеду, предки точно выпихнут. — С мученическим вздохом произнёс Журавлев. — А я наверное к отцу на базу, помогу немного там. — Сказал Славик Комиссаренко, поправив ремень. — Ой, а мы с Катей и Окси наверное ночёву устроим. У меня как раз квартира будет свободна, родители в отпуск уехали на юг. — Сказала Кузнецова, мечтательно вздохнув. — Шаст, не хочешь тоже развеяться? Больно смотреть на тебя, слишком серьезный! — Сказал Эдик, пихнув друга в плечо. — Кто хочет, тоже присоединяйтесь! У меня дом тоже будет пустой, отец в командировке, а мама на выходные к подруге в область рванула. — О, а это тема, пацаны! Соберемся, устроим пирушку, а? — Встрепенулся Седиков, улыбаясь от уха до уха. — Идея реально рабочая. С этим ещё порешаем! — Матвиенко одобрительно присвистнул, всё ещё занимая место на коленях Антона. — Блять, Шаст, у тебя не колени, а колья! Длинные и острые, средневековые палачи позавидовали бы. Антон, подняв бровь, возмущенно взглянул на друга и резко развел ноги. Серёжа, барахтаясь, быстро соприкоснулся с бетонным полом под дружный хохот остальных. Но, ничуть не обидевшись на такую проделку Антона, он встал, отряхнулся и плюхнулся на Дениса, посчитав его лучшим претендентом. Дорохов, в последние часы удивляющий своим поведением, ругнулся и с силой толкнул одноклассника в стену. Серёжа впечатался щекой в прикрепленную к стене деревянную панель. Смех затих, кадеты ждали развязки. Матвиенко, оглушенно глядя на обидчика, не двигался с места. Антон в напряжении прикусил нижнюю губу, боясь вмешиваться. — Ты чё, Дорох? Ваще охуел? Чё с тобой происходит-то? — Серёжа так и стоял у стены, куда его толкнули. Денис, вскочив на ноги, в два шага достиг дверей на лестницу, рывком распахнул одну часть и влетел вверх по лестнице, скрывшись за поворотом. Класс притих, пытаясь переварить происходящее. — Хуй его знает… Что-то не то с Деником. — Произнёс Лазарев, сложив руки на груди. — А что там на счет мальчишника? Тема быстро была переведена, через несколько минут инцидент замялся. Начали планировать вечеринку, стали договариваться на счет того, кто что привезёт. Их разговоры прервал их старший лейтенант, с конца коридора громко окликнувший кадет: — Группа в зеленых купальниках! Быстро построились и марш в столовую! Да побыстрее, это ваше же время увольнения, не оттягивайте его! «Черт… Увал…» — Антон почему-то совсем позабыл, что сегодня пятница и нужно ехать домой. Надо было позвонить матери — с сумкой на метро он ехать не собирался. Слишком тяжелая ноша. А на такси денег нет. С плохим предчувствием он зашел в столовую, где, почти ничего не съев, он достал телефон и набрал нужный номер. После долгих гудков наконец-то раздался мамин голос: — Да, сын. — Мам, он меня сможет с корпуса забрать? У меня сумка тяжелая после лагеря. В динамике ухо резала воцарившаяся тишина. — Мам? Ты тут? — Тош, мы забыли совсем, что ты возвращаешься, мы на даче сейчас… — Голос звучал виновато. Новость огорошила мальчика, чуть не лишив умения здраво мыслить. — Ладно… А ключи хоть оставили?.. — Антош… Может ты у бабушки эту ночь? А завтра к нам? — Понял. Ладно. Решу что-нибудь. Он завершил вызов. На Антона смотрели несколько пар глаз — Поз с Серёжей, Выграновский, Шеминов и Кузнецова с Оксаной. Антон засунул мобильник во внутренний карман кителя, пожал плечами и поддельно безразлично сказал: — На дачу уехали, ключи забыли оставить, ха-ха! — И, посмотрев на Эдика, вдруг задал вопрос, — Что там с пирушкой? Могу пригнать чисто за компанию. Все неуверенно молчали, одаривая Антона сочувственныии взглядами. Но вот Эдик, криво улыбнувшись, сказал: — Завтра с утра можете приезжать, будем решать по ходу. Антон, всё ещё прокручивая в голове короткий, но гадким осадком прилипший к душе разговор с матерью, тупо кивнул, желая забыть всё это, как ненужный мусор.***
Антон понял, что его проездной закончился, когда вспомнил дату последнего платежа. Уже прошло пять дней, как срок истек. Двадцати рублей в кармане хватит только на то, чтобы доказать окружающим, что он бомж. Мальчишке оставалось только прощаться с уезжавшими товарищами. В конце концов, к пяти вечера он остался в гордом одиночестве. Павел Алексеевич, торопясь домой, напоследок сказал: — Ты это, поторопи отца-то! В восемь корпус закроют на выходные! — И выбежал наружу. Антон понял, что его положение критическое. Остаться в корпусе он не мог, до бабушки надо было ещё доехать, а жила она на юго-западе Москвы, от корпуса в противоположном направлении. С мыслями о том, что этот день точно запомнится надолго, Антон, прислонившись к колонне, задремал. Осторожный толчок в плечо разбудил кадета. Сбросив с глаз пелену, он, морщась, узнал в стоящем напротив него человеке старшего лейтенанта. Хоть и непривычно было видеть его в гражданской одежде, уникальные черты сохранились. Его голубые глаза смотрели с нескрываемой тревогой и жалостью. Арсений Сергеевич присел рядом и спросил: — Скажи честно, тебя некому забрать? — Да. — Антон, ссутулившись, сделался поменьше в росте. — И денег на проезд у тебя нет? — Нету. И ключей тоже нет. — Второй факт своего положения Антон говорить не хотел, но с языка эти слова сорвались сами по себе. Воспитатель, застыв с каменным выражением лица, пару раз моргнул, мотнул головой и хотел уже снова спросить, как так получилось, но Антон его опередил: — Родители на дачу уехали, забыли ключи оставить соседям. — Смею спросить, куда ты на ночь глядя пойдешь? — К бабушке. — И где бабушка живёт? — На Юго-Западной… — Шастун, вздохнув, снова привалился плечом к колонне. Арсений Сергеевич, цокнув языком, протянул ошалелое «мда-а-а». А потом воспитатель встал, и положив руку на плечо Антону, сказал: — Вставай, поехали. Закину тебя к бабушке, бездомного. — Всмысле?.. — Антон подумал, что ему показалось, и с недоверием посмотрел на офицера. — В коромысле. Пошли быстрее, я домой хочу. — И, уже оказавшись около турникета, расписался в журнале. — Николаич, я ушел, этот со мной! До понедельника! Шастун, накинув на плечи бушлат, кое-как вышел из корпуса, волоча сумку. Дойдя до ворот, он благодарно кивнул Арсению Сергеевичу, придержавшему ему калитку. Перебежав двухполоску, Антон догнал воспитателя и проследовал с ним в тупик, где оставляли свои авто сотрудники корпуса. Серая шкода, как запомнил Антон, приветливо моргнула поворотниками после разблокировки. Старший лейтенант, закинув на заднее сидение свою сумку и сумку Антона, занял место за рулём. Шастун сел на соседнее место впереди и пристегнулся. Воспитатель, мастерски выехав с тупика, выехал на дорогу и быстро набрал скорость. Они отдалялись от кадетского корпуса, фонари замелькали в окнах. Антон, слишком уставший, молчал, глядя в окно. Адрес он назвал ещё в самом начале, и навигатор вел воспитателя к дому бабушки Антона. Мальчик предупредил её, что переночует у нее, и она радостно сказала, что ждет его. «Ну хоть кто-то ждёт.» — Думал Антон. Бабушка тоже была против того, что её дочь полностью отдала в руки мужа управление семьёй. Она знала, что всё далеко не в порядке, потому что внук частенько оставался у неё, чуть ли не через слёзы просил этого. Да только старую женщину не воспринимали всерьёз, считая, что её вмешательство непозволительно. Антон любил бабушку, наверное так, как не любил даже мать. Она была для мальчика причиной не бросать корпус, путеводной звездой, ради которой он готов был на всё. — Антон, посиди пять минут, я быстро забегу за продуктами, ладно? — Антон вздрогнул, вернувшись в реальнось.они остановились около очередной пятёрочки. Воспитатель, заглушив авто, вышел на улицу и скрылся за дверью супермаркета. Антон, не в силах больше держать все накопившиеся чувства в себе, шмыгнул носом. Глаза защипало, и несколько крупных капель стекли по щекам к подбородку. Нос тут же забился, и Антон приоткрыл рот, шумно вдохнув. Он не мог позволить себе больше, на подсознательном уровне не мог. Ладонями растерев слёзы, подросток попытался успокоиться. Его никто не должен видеть в таком состоянии. Никто. Но со следующим глубоким выдохом сквозь ком из горла вырвался хрип, больше похожий на скулёж. Сжав челюсть, Антон шумно сглотнул. Он поймал себя на том, что скреб колени пальцами, пытаясь успокоиться. Ещё несколько глубоких вдохов и выдохов, ещё одно движение рукой, убравшее с лица горячие слёзы, и стало немного свободнее. Только ком в горле остался, став ещё острее. Будто кактус… И заложенный нос. Это всё, что осталось от невышедшей бури. Арсений Сергеевич почти бегом вышел из магазина, в руках держа увесистый пакет с продуктами. Приблизившись к машине, он открыл заднюю дверь, закинул пакет к сумкам, что-то оттуда достав. Захлопнув дверь, офицер сел за руль и протянул Антону что-то непонятное, треугольной формы. — Возьми, я видел, что ты за обедом ничего не съел, ужина не было, а завтрак давно был. Мальчик взял в руки предмет и понял, что это коробка с бутербродами, что продаются во многих супермаркетах. Пробормотав очень тихое и немного сиплое «спасибо», Антон открыл упаковку и вытащил один бутерброд. Он действительно был очень голоден, и за несколько минут управился с едой, оставив в руке только пластиковую коробочку. Спустя около четверти часа они заехали во двор многоэтажки. Арсений Сергеевич, выйдя из машины, открыл заднюю дверь и вытащил сумку Антона, и, пошуршав в пакете, передал кадету пачку с карамелью. Антон в свете фонаря разглядел название — «лимончик». Жёлтые, кисленькие, круглые конфетки… — Это зачем? Не нужно! Я и так вам за бутерброды должен… — Он хотел уже отдать конфеты, но Арсений Сергеевич отрицательно мотнул головой и с напускной строгостью сказал: — Не смей. Отдашь бабушке, чай попьете. Пойдём, провожу тебя. — Мужчина легко закинул сумку на плечо, а у Антона невольно онемела рука только от мысли, что вся эта тяжесть сейчас давит на его воспитателя. Поднявшись по ступеням, Антон набрал код и открыл дверь, придержав её для офицера. На лифте они поднялись на одиннадцатый этаж, и Антон, подойдя к родной двери бабушкиной квартиры, вдавил кнопку звонка в стену. Раздалась яркая трель, и минуту спустя дверь распахнулась и на пороге, тепло и радостно улыбаясь, показалась бабушка в своем неизменном цветастом халате. — Тошенька, тоненький мой! Как я тебе рада! — Старушка, выйдя за порог, обняла наклонившегося к ней внука, крепко поцеловав его в щеку. И только после этого она заметила улыбающегося мужчину и спросила у Антона: — Радость моя, а кто же это? — Бабуль, это Арсений Сергеевич, наш офицер воспитатель. Он меня подвез к тебе… — Антон слегка покраснел, смутившись. — А это моя бабушка, Мария Михайловна. — Проходите, товарищ офицер! У меня чай есть летний, Антошенька сам чабрец собирал! Арсений, вежливо улыбаясь, был вынужден отказаться: — Уже поздно, вы уж извините, Мария Михайловна, но мне ещё до дома надо бы доехать. Передаю вам кадета Шастуна со всеми вещами и поспешу уйти. — Ну, значит, в другой раз зайдёте. Спасибо, дайте хоть я вас обниму, Арсений Сергеевич! — Бабушка Антона, крепко обняв на прощание воспитателя, махнула ладошкой и проводила до лифта. Антон, хихикнув, благодарно улыбнулся, тоже пройдя к лифту. — До понедельника, товарищ старший лейтенант!.. Когда двери лифта закрылись, бабушка неожиданно в шутку схватила внука за худой бок и охнула: — Совсем шкелет! Марш в дом, переодеваться и ужинать! Я борщик тебе сварить успела!..***
Дверь в квартиру была открыта. Арсений тут же почувствовал, как сердце уходит в пол. Осторожно зайдя за порог, он захлопнул дверь и поставил сумку на пол, судорожно вслушиваясь в звуки комнат. Нащупав выключатель, он с силой ударил в него. Зажегся свет, и прямо в коридоре мужчина увидел посетителя. Высокий, устрашающего вида мужчина в черной толстовке и потертых джинсах стоял, подбоченившись, у стены, и с ухмылкой смотрел прямо на Арсения. Жуткий шрам проходил через его посеревшую от щетины щеку. — Что-то ты долго, думал, придется сегодня обойтись без кайфа. — Бугай щелкнул пальцами, заставив хозяина квартиры вздрогуть. — Что тебе нужно, Сиплый?.. — Сухо проговорил Арсений, стоя у двери. — Ты прекрасно знаешь, Арсюшка. А ведь ты знаешь, что я не люблю ждать. А ещё больше ждать не любит шеф. Сечешь? — Да. — Горло пересохло, голос звучал совсем затравленно. Первой мыслью было выбежать из квартиры, куда угодно выбежать. Хоть и в окно… Но он знал этого бритоголового костолома. Не понаслышке знал. И страх сковывал сердце каждый раз. Громила медленно подошел к Арсению. Мужчина почувствовал запах дешевого одеколона и сигаретного дыма. Сиплый подошел вплотную, и резко подавшись вперёд, он вдавил Арсения в дверь, огромной ручищей прижав плечи своей жертвы. Арсений сдавленно захрипел, больше от страха и отчаяния. Костоправ, что-то достав из кармана джинс, стал медленно говорить: — Понимаешь, падаль. Ты уже на особом счету. Ещё месяц, и можешь попрощаться с жизнью. Шеф очень ждет того момента, когда ты приползешь к нему на коленях. Смекаешь? Долг твой с каждый разом всё больше. Проценты. — Он криво усмехнулся, при этом шрам его заходил ходуном. Он ещё сильнее прижал Попова к двери, измываясь над беспомощностью. — Ещё два месяца. И если не отдашь то, что должен, Арсеньтий, то от тебя не то что мокрого места — частицы не останется! — В его правой руке щелкнуло и блеснуло ярким отсветом. Нож… — Я верну! Не надо! — Арсений попытался вырваться из цепких тисков, но ничего не получилось. Сиплый, садистически улыбаясь, подставил к горлу дергающегося мужчины нож, и надавив, провел лезвие вниз наискосок. Арсений, зашипев от неприятной, но несильной боли, почувствовал, как грудь сдавило ещё сильнее. Сиплый, навалившись на него, пытался выдавить Арсения вместе с дверью… Кровь из ровного пореза влажной струйкой стекла за воротник рубашки. Когда, пойманный в этот страшный капкан, Арсений захрипел, задыхаясь, Сиплый резко убрал руку. Мужчина медленно съехал вниз по двери, и осел на пол. Посетитель, бесцеремонно обтерев нож о куртку Арсения, открыл дверь, перешагнул через жертву, и быстро натянув капюшон толстовки, скрылся на лестничной клетке. — Я отдам!.. — Прошептал Арсений. Сил после этого визита не оставалось ни на что. Закрыв дверь, он прислонился спиной к её поверхности и обхватил руками голову, взъерошив волосы. Кровь тоненькой струйкой продолжала затекать под рубашку, впитываясь в ткань. А ноги отказывались двигаться. — Блять… Мне нужно отдать долг…