***
Утром, проснувшись в половине десятого, Антон в блаженстве вытянулся во весь рост, до появления колких разрядов прогнувшись в спине и до трясучки выпрямив ещё слабые после сна руки. Широко зевнув и щурясь от яркого света, бьющего из-за раскрытых настежь штор на окне, Антон решил всё-таки встать на ноги. Но, не рассчитав спросонья шаг, мальчик врезался большим пальцем прямо в угол комода, стоящего у двери. От неожиданности и неприятной боли, Антон свистящим шепотом произнёс «сука!», и, немного прихрамывая, устремился в ванную комнату. Там, включив холодную воду и повернув кран в ванну, мальчик приподнял штанину и подставил пострадавший в результате бандитского нападения палец под поток прохлады. Утро начиналось не очень хорошо, но и не сильно плохо. Когда боль отступила, а нога была готова отняться от холода, Антон оставил попытки охлаждения и, насухо вытерев ступню, быстро умылся и вернулся в комнату. Немного поразглядывав ушибленный, слегка покрасневший палец, Антон взял в руки телефон и зашел в соцсети. Быстро прошерстив ненужные публикации, мальчик добрался до сообщений. Синим кружочком выделялось сообщение от Даши, присланное полчаса назад: «Ну что, на сегодня всё в силе?» 10:03«привет, да, всё в силе» 10:33
Ответ не заставил себя долго ждать, будто все полчаса подруга только и ждала уведомления. «Отлично, тогда давай встретимся на Ботаническом Саду в центре, и пойдем к ВДНХ, билет в том к/т!»«Принято! Во сколько?»
«Думаю, в 14 будет самое то»«Хорошо, до встречи :3»
Антон отложил телефон и, чувствуя в груди легкое клокотание, улегся на кровать и пробормотал в потолок: — К-а-айф!.. Через пару часов Шастун уже выбежал из квартиры, и на вопрос матери, куда он так поскакал, мальчишка выпалил, уже захлопывая дверь: — Я гулять, вечером буду!***
День выдался чудесным. Встретившись в метро, Даша и Антон пешком пошли к ВДНХ. Дорога была неблизкая, но они никуда не торопились — время в запасе было — и просто прогулочным шагом, за разговорами, шутками шли к кинотеатру. Даша смеялась с Шастуновских выкрутасов, с его комичных рожиц и смешных в его исполнении анекдотов, а мальчишка просто был практически опьянен Востряковой, её манерой держаться, её глазами и собранными на висках волосами!.. Он тонул в её смешливых, таинственных глазах, хотел быть рядом как можно дольше. Кино было прикольное, оба смотрели, не отвлекаясь, хрумкая из одного большого ведра карамельный попкорн, стоимость которого взялся закрыть Антон. Из вежливости, конечно, и из-за желания показать себя с лучшей стороны. Когда подростки вышли из кинотеатра, на Москву уже опустились густые сумерки, и холодный ветер дул в спины прохожих, гонял редкие грязно-оранжевые листья по тротуарам, навевал осеннюю тоску по теплым летним дням. Они расстались в метро, там же, где и встретились несколько часов назад. На прощание Даша, приподнявшись на носках, обняла Антона и «клюнула» его мягкими губами в щеку. Мальчик, не поняв, что произошло, в небольшом трансе глядел на Дашу. В этот момент с шумом подъехал её состав, и девочка, улыбнувшись, махнула рукой и забежала в вагон. Антон, дождавшись, пока поезд тронется, робко махнул Даше рукой, зная, что она точно увидела — на призрачный миг их взгляды встретились. Домой Антон ехал в приподнятом настроении, и оставшееся выходное время пролетело незаметно, освещаемое приятным воспоминанием. Но вечером воскресенья Антон рассорился с родителями снова почти с пустяка: На кухне за столом сидел отец. Его холодный, строгий взгляд, казалось, мог прожечь насквозь любую многослойную свинцовую гермодверь. Антон был для него «красной тряпкой», раздражителем. Мальчишка торопился, запихивал в себя ужин как можно быстрее, чтобы только не задерживаться на кухне, чтобы не стать очередной причиной перепалки… Но ему это не удалось. Из-за спешки Антон подавился, зашедшись в сухом, разрывающем горло кашле. На полминуты мальчишка разучился дышать, уже почти запаниковал, когда наконец-то сумел избавиться от ненавистной крошки в глотке. Отец даже не двинулся, не предпринял попытки помочь, хотя бы стукнуть между лопаток — этого бы хватило! Но ничего. — Ты даже есть не можешь нормально. Тебя что, гонят что-ли, что ты так в себя пихаешь всё? — Не знаю… — Ты вообще ничего не знаешь никогда. И в кого ты такой ненормальный? Мать вроде умная, я не дурак, а сын — тунеядец. Вместо того, чтобы по гулянкам шляться, лучше бы на работу устроился на полставки, уже бы давно с нашей с матерью шеи слез! — Мужчина всё больше разгорался какой-то неоправданной ненавистью к сыну. Антон боялся поднять на него глаза, понимая, что влип. Мать, казалось, и не слышала «воспитательной» беседы, хотя акустика в квартире была отличная. Антон медленно встал, поставил в раковину тарелку и уже хотел со всех ног бежать подальше, как почувствовал, что воротник свитера сдавил шею. Всегда холодный пальцы отца коснулись шеи мальчика сзади, из-за чего неприятный холодок пробежал по всей спине и ногам, и исчез где-то в пятках. Страх опустился где-то в животе, от этой тяжести стало неуютно. — Прислуги у нас нет, поэтому взял губку и очистил раковину от приборов, тарелок и прочей ерунды! — Голос был стальной, ледяной и устрашающий. Антон, дернувшись, чуть пихнул отца локтем в плечо. Мужчина, шумно выдохнув, с тугим мычанием размахнулся и отвесил Антону затрещину по затылку, после чего тот сдавленно вскрикнул. Мир покачнулся. Мальчик на минуту потерялся в пространстве. Головокружение пришло почти сразу же, по затылку с неприятной пульсацией расползалась боль, в ушах тоненько запищало, заглушая все остальные звуки. Чтобы не упасть, он отшатнулся к стене, успев ухватиться рукой за угол. Отец, хмыкнув, с отвращением произнёс, ставя свою чашку в раковину: — Ну и мерзость… Кто из тебя вырастет, и для чего мы отдали тебя в этот корпус кадетский!.. Тряпка. Хлюпик. Позорище. — И пробормотав это сквозь стиснутые зубы, мужчина ушел в комнату. Антон, дождавшись, пока стихнут приглушенные шаги, держась за затылок рукой, медленно сполз на пол. Когда квартира заполнилась звуком телевизора, Антон тихо встал, быстро помыл посуду и прошуршал в свою комнату. Вещи на неделю, форму и прочие пожитки для корпуса Антон быстро закинул в сумку, оделся потеплее, прихватил свой ноутбук и рюкзак с учебниками и, не сказав ни слова, вышел из квартиры, беззвучно закрыв за собой дверь. Оставалось только предупредить бабушку о своем визите…***
Дождливо начинался очередной день в корпусе. Противнейший звонок, ежедневно поднимающий детей на зарядку, бил по ушам. На улице в без десяти семь было уже темнее, чем неделю назад. Световой день неумолимо сокращался, и каждое утро было хуже, чем предыдущее — холодно, темно, ещё и спать хочется. Антон на протяжении уже трех лет каждый подъем проклинал всех и вся, и ему зачастую вторили голоса таких же недовольных товарищей. Они медленно одевались, также медленно выходили из комнаты, зевая и еле-еле переставляя ноги, и ежась от прохлады, выходили на улицу. Вторник бесил неимоверно — организм совсем не хотел шевелиться, мозг не желал думать, а никто из взрослых этого не понимал, и офицеры зазря рвали связки, пытаясь вдолбить в «головушки, уставу не соответствующие, шевелюрой заросшие» простую истину: быстрее надо одеваться! Антон, засунув руки в карман толстовки, на голову натянув капюшон и вообще походя больше на вигвам, чем на человека, угрюмо смотрел на мокрый асфальт под ногами. Это значило, что «резинка» сегодня будет не обычным покрытием, а настоящим катком. Через трещину в асфальте с трудом выбирался наружу дождевой червь, в недалекой луже плавали березовые мусоринки-семена. Осень вступила в свои права окончательно. За разглядыванием стараний червяка Шастун не заметил, как к их жидкому строю подошел Арсений Сергеевич. Но зато кадет заметил, как резко стало светло, когда с его головы неожиданно сдернули капюшон! Тут же оторвав глаза от земли, мальчишка заметил улыбающегося воспитателя и услышал сдавленные смешки своих однокашников. — Что, Шастун? Геракл в штаны накакал? Ты по сторонам почаще смотри, а то вдруг тебя кто-нибудь украсть захочет, а? — Арсений Сергеевич открыто смеялся над кадетом. Антон, ещё сильнее насупившись, недовольно фыркнул и повернул голову в сторону, не желая даже смотреть на воспитателя и всем видом показывая, что не имеет ни малейшего желания слушать что-либо, им сказанное. Пробежка была, как и всегда, недолгой и щадящей. После четырех кругов безостановочного бега Антон чувствовал, как живот неприятно сводит. Остановившись у сосны около дорожки, он огромными глотками захватывал воздух, оперевшись руками о колени… Последний раз он ел маленький бутерброд с маслом на завтраке в понедельник, прошли сутки с того момента, как он вообще ел. Такая практика, как голодовка, Антоном применялась частенько — в столовой иногда пахло совсем не едой, от этого запаха сразу же хотелось сбежать, закрыть нос пробкой и больше никогда не чувствовать этого… Но обычно последствия приходили на зарядке. Антон, тяжело дыша, хотел уже бежать дальше, но тут рядом нарисовался Арсений Сергеевич со своей неизменной улыбкой. — Шастун, почему не бежим? — Офицер заглянул в глаза мальчишке, и его ухмылка сползла с губ, брови выстроились в одну линию, а черты лица стали более заостренными. — Что такое? — Ничего, все хорошо, Арсений Сергеевич… — Антон, выпрямившись, попытался сделать вид, что у него действительно все отлично. — Просто дыхание сбил, все хорошо. — Парень, вяло улыбнувшись, развернулся и мелкими шагами засеменил по дорожке, вопреки своим желаниям. Еле-еле добежав этот несчастный двухсотметровый круг, Антон занял свое место в общем строю. И для чего нужна была зарядка, если это была разрядка и без того невыспавшегося организма? Это не было никому понятно ещё с самого поступления, но каждое утро вставать, одеваться и медленно вытекать из комнат для всех тех кадет, кто проучились больше года, уже стало рутиной… Антон, добравшись до комнаты почти самым последним, поежился от появившихся мурашек и начал молча переодеваться и приводить в порядок себя и своё жилое место — подгонять углы покрывала так, чтобы оно было натянуто, раскладывать вещи на полке в шкафу, чтобы не было нареканий, и, конечно же, поправлять свою сдвинутую кем-то с законного места тумбочку. За всей этой суетой прошли отведенные двадцать минут. Общее утреннее построение на осмотр, очередное опоздание девчонок в строй, проверка карманов и подстрижки… На уроке алгебры, третьем по счету, пришло математичке в голову провести самостоятельную работу по логарифмическим уравнениям. Антон, как ни пытался, на четверку рассчитывать не стал, сделал всё, что смог. Рядом с ним корпел над своей тетрадью Матвиенко, но Антон сам видел, что там почти все пусто — ни одного до конца решенного примера. — Серый, ты в третьем можешь решить с помощью тождества!.. — Я в душе не ебу, что это за тождество! — Сережа нервно теребил ручку, пытаясь хоть как-то дойти до мало-мальски нормального решения. Но как только Шастун попытался взять у друга ручку и написать правильное решение, математичка строго рявкнула: — Положил ручку, Шастун! Марш за первую парту, там и сиди! Пять минут до конца урока, и столько же до конца самостоятельной, закругляемся! — По классу пробежал недовольно-разочарованный гул. — А ну-ка тихо все! Рты позакрывали и доделываем! Работа пустяковая, параллель ваша за пять минут справилась! Зашуршали листы, нервно защелкали ручки, да и вся обстановка в классе накалилась до предела. Все знали, что суровая, педантичная математичка никого не оставит в покое, докопается до истины, разденет до трусов, но добьется своего. Для нее не было преград. Как специально — ударил по ушам звонок. Учитель стала собирать тетради, и расстроенные кадеты, подхватив рюкзаки, стайкой вытекли из кабинета в коридор. Серёжа вышел в числе последних, засунув руки в карманы брюк. Насупленно прикусив губу, он мыском ботинка пнул скамейку, стоящую у стены, и побрел вслед за остальными строиться на второй завтрак. Антон сочувственно взглянул на друга, но трогать не стал — знал по себе, что в такие моменты лучше не приставать. После уроков, ровно перед обедом, когда Арсений Сергеевич собрал класс в холле третьего этажа, к строю подлетела математичка, и грозно размахивая стопкой тетрадей, громко возмутилась: — Полюбуйтесь, товарищ офицер, на ваших орлов! Три двойки за простейшую самостоятельную, остальные тройки, всего одна четверка с большим натягом у Позова! Позор! Я дойду до родителей! — Она, закончив свою гневную речь, выдохнула, и уже менее громко произнесла: — Сегодня в четыре часа жду Седикова, Матвиенко и Дорохова на дополнительном занятии, остальных чтобы духу не было! — И, не выпуская из рук тетради, она удалилась обратно в свое логово. Арсений Сергеевич, ещё не до конца пришедший в себя после жуткого пришествия, пробормотал, потирая переносицу: — Ужас. Если бы я был в вашем возрасте, я бы боялся находится с ней в одном здании… Сергей, веди класс вниз, Антон ко мне. Шастун, удивленный таким приказом, так и остался стоять на месте, и когда строй одноклассников скрылся за дверью лестницы, ведущей на первый этаж, офицер поманил Антона рукой к себе и присел на скамейку, стоящую у стены. Мальчишка, осторожно присев рядом, произнес: — Арсений Сергеевич, я тоже есть хочу, как и все. И я после алгебры, у меня стресс! — Да расслабься, я не тиран. У меня к тебе вопрос. Какой скоро праздник? — Ну… — Кадет стал перебирать в голове все праздники октября. — День чего-то там? — Стыдно, Антош, — вздохнул воспитатель. — День учителя скоро, а ты ещё ни сном, ни духом. Сказали от класса номер самодеятельности, сможешь сообразить что-нибудь? На гитаре, красивое, чтобы учителям приятно было. — Ну, допустим могу, а что? — Антон внутри уже выругался всеми известными словами. Он терпеть не мог сцену и выступления на ней, особенно перед учителями! — Отлично! У нас как раз в корпусе появилась концертмейстер, заглянешь завтра в пятнадцатый кабинет. — Арсений Сергеевич встал со скамейки. — Идём на обед, а то вдруг в голодный обморок шлепнешься, а мне потом отвечать. Антон, обречённо вздохнув, послушно поплелся вслед за воспитателем к лестнице. Добравшись до столовой, он без лишних нервов прошел мимо дежурного офицера-администратора, взял поднос и прошел к раздаче. Суп, картошка с подливой и компот — скудный обед казенного кадета, раз в две недели повторяющийся на постоянной основе. Присев за стол напротив Сережи и Димы, Антон тоскливо взглянул в сторону сидящей среди девочек Даши. После их прогулки куда-то пропало общение и совместное времяпровождение. Антон от этого ощущал себя немного не в своей тарелке. Пока он думал о своем, до слуха доносились попытки Димы объяснить непутевому Матвиенко правила решений логарифмических выражений. Сбоку тем же занимался Лазарев, пытаясь втолковать Седикову значение слова «логарифм». Дорохов, отчужденно сидя почти на самом краю, почему-то с презрением, или злостью, как показалось Антону, следил за одноклассниками. Но как только их взгляды пересеклись, Денис вздрогнул и опустил глаза к подносу. Антон, ещё на пару секунд задержав на нелюдимом однокласснике взгляд, тоже переключился на обед. Но те смешанные, явно отрицательные эмоции, промелькнувшие в глазах Дениса, вызывали недоверие у Шастуна… Точно не лучшие побуждения читались в этом взгляде… — Антоха, ты чего завис? До конца приема пищи семь минут! — Дима пихнул длинную ногу Антона под столом. Тот, выскочив из своего непонятного транса, вернулся в реальность. — Я это… Функции вспоминаю, да. Завтра спрошу у нее поподробнее. — Видно, вид у него был действительно сосредоточенный, поэтому друзья не стали упрашивать раскрыться. Да и зачем им это знать… — Десятый класс, заканчиваем прием пищи! Встать, выходим строиться! — Лазарев, мотнув своей коротко стриженной головой, первым встал и понес поднос на сдачу. Остальным ничего не оставалось, как на ходу закинуть в свои бездонные желудки остатки еды и тоже выйти из столовой.***
После семи уроков не было массовых допов — только ушли на математику те, кому этот предмет сделал подлянку буквально урок назад. Занятие в последний момент перенесли с кабинета математики на третьем этаже в кабинет информатики на первом — что-то случилось с проектором, пришлось мигрировать по корпусу. Антон видел издалека, как математичка, этим фактом разочарованная, возмущенно прошествовала к лестнице и исчезла из виду. Антон, ободряюще хлопнув медленно шагающего Сережу по плечу, произнес ему в спину: — Ты справишься, отвечаю! — Ответом было лишь негромкое «угу». Антон хотел и Денису пожелать удачи, но тот, сразу же заметив порыв, достаточно грубо огрызнулся: — На хер иди! Антон, замерев, так и остался стоять, с изумлениеи глядя вслед Денису, ссутулившемуся, будто под тяжестью появившейся на его плечах пятидесятикиллограмовой штанги. «Не очень и надо…» — подумал Антон, пожав плечами. Поведение Дорохова начинало его напрягать. И желание узнать, что же была за заноза, которая вонзилась в задницу этого придурка, подогревало общий интерес Антона находиться в корпусе. Решив все разузнать чуть позже, Шастун вернулся в класс, плюхнулся за свою парту и принялся за домашние задания.***
Антон уже сорок минут корпел над домашней работой. Сделав алгебру и геометрию, он открыл физику, после чего желание заниматься саморазвитием и повторением материала отпало само. Формулы очень плохо укладывались у него в голове, проще, наверное, было обучить обезьяну играть на скрипке, чем ему — выучить нудные, но нужные формулы. Рядом, посапывая носом из-за снова появившегося насморка, сидел Дима, старательно выводя буквы в тетради по русскому языку. Шастун, наблюдая за тем, как на бумаге появляются витиеватые буквы и знаки, на полминуты выпал из реальности. За столом, лицом к классу, сидел воспитатель, что-то заполняя в очередном журнале по черт-знает-а-остальные-нет каким-то нужным установкам или инструктажам. Антон, прислушиваясь к классу, заметил удивительную вещь: необычайная тишина стояла в кабинете. Если бы сейчас они перенеслись на пару лет назад, наверняка бы невозможно было находиться здесь — царил был такой кавардак, что с подвала прибежали бы кошки. Почему-то с возрастом и временем проходила надобность кричать, доказывать что-то — можно было говорить спокойно, общаться полу-шёпотом, да и умение просто молча сидеть было уже на вес золота: чем меньше замечаний, тем реже напрягались мышцы и мозг. В этом кадетском умиротворении самоподготовки была особая атмосфера, особая ценность, хотелось бы продлить её навечно… Но таким мечтам не суждено было сбыться. Тишину класса самоподготовки нарушил залетевший в класс Седиков. Кадет, пытаясь отдышаться, выпалил, глядя на старшего лейтенанта: — Арсений Сергеевич! Там! На первом этаже… Они… Это… — Он пыхтел, как загнанная лошадь, будто пробежал не вверх по лестнице, а три километра по прямой. — Да рожай уже! Что случилось? — Мужчина напрягся, уже поднимаясь со стула. Вмиг стихли все шуршания, прокатился по рядам легкий шепоток. — Дорохов с Матвиенко сцепились! — Бл… — Арсений, чуть не ругнувшись при классе, подорвался, уронив свой стул, и побежал к дверям. Десятиклассники, загремев стульями и снося на своем пути парты, тоже кинулись на первый этаж. Шум от столовой был слышен ещё в коридоре. Арсений бежал на приличной скорости, и думал о том, как бы не нарваться на кого-нибудь из старших офицеров, иначе влетит и ему, и его кадетам… Сзади он услышал топот ног, но времени гнать детей обратно не было. Серёжа с Денисом катались по полу, остервенело колотя друг друга коленями, оглашая корпус матершинными криками. В этот миг Арсений подумал, что нужно будет поблагодарить высшие силы за то, что все главные офицеры корпуса сейчас находились на улице с младшими кадетами… Старший лейтенант, подбегая к месту происшествия, резко затормозил, набрал в легкие воздух и во весь голос крикнул: — Прекратить! Дорохов, оказавшись наверху и прижав противника к полу, схватил его за голову и буквально впечатал затылком в бетон. Раздался глухой стон. Серёжа стал обмякать, руки его, до этого сжимавшие воротник кителя соперника, безвольными плетями упали на пол, а лицо сморщилось. Сразу же после этого сильные руки разгневанного воспитателя вышвырнули Дорохова наверх, и мальчишка с грохотом откатился к кулеру с водой, опрокинув на себя бутыль. Вода, хлынувшая на него, привела Дениса в чувство. И пришло осознание, что он натворил… Арсений кивнул подбежавшим парням на Дениса и коротко приказал: — Идите умойте этого придурка. Шастун, Позов, останьтесь здесь, остальные марш отсюда. Быстрее!!! — Офицер переживал за ребят, он не хотел их подставить. Кадеты поняли его, и подхватив Дорохова, грубо потащили его к лестницам. Склонившись над тихо мычащим Серёжей, Арсений прощупал на шее пульс, а потом, не отрываясь, попросил: — Дима, налей воды в стакан, быстрее. Антош, помоги мне, пожалуйста. — Офицер осторожно завел руку под голову мальчику, почувствовав влагу на пальцах… Позов подал стакан с водой, и Арсений обратился к Антону: — Антон, побрызгай ему на лицо водой. Шастун, переживая за друга, выполнил просьбу. Серёжа вздрогнул и со стоном открыл глаза. — Блять… Шаст, это ты в меня харкнул?.. О, Арсгеич, и вы тут. Извините, но за мат я отжиматься не хочу… У Арсения немного отлегло от сердца. — Пронесло… — Выдохнул мужчина. — Шастун, подсоби-ка! При помощи ребят он поднял Матвиенко на ноги, Дима помог другу дойти до скамейки. Серёжа, тяжело опустившись на неё, коснувшись ладонью затылка, не смог сдержать эмоций: — Ха-ха, пиздец… Башка звенит… — Пойдём в медпункт. Антон, Дима, вы помогите другу, а я к начальству. Сергей… — Да расслабьтесь… Я не помню все равно, что было… — Серёжа оперся на плечо Позова, Антон подстаховал сбоку, и они медленно пошли к медпункту. Антон, не выдержав, спросил: — А из-за чего вы сцепились-то? Кто начал? — Ты о чем? Бля… Пацаны, давайте постоим, голова закружилась, если дальше пойдем — я тут все зафонтанирую… Они остановились недалеко от двери медпункта, Серёжа, вцепившись в плечо Димы, зажмурился и пошатнулся. Антон, успев подхватить друга, тревожно переглянулся с Димой, а потом украдкой посмотрел на коротко стриженый затылок Серёжи. Сильного кровотечения не было, но крупный рубец «улыбался» Антону. — Серый, пойдем мы тебя до кушетки дотащим, тебе же проще будет! Блевать здесь не надо, надо блевать там. — Антон жестом указал на дверь медпункта. Матвиенко, тяжело вздохнув, вымученно скривился, но позволил себя почти тащить к медпункту. Антон спиной распахнул дверь, ударил рукой по выключателю, и вместе с Димой помог Серёже дойти до кушетки. Матвиенко, тяжело сев, прислонился спиной к стене и прикрыл глаза. Прошло, наверное, около пяти минут, и вдруг Серёжа, закашлявшись, прохрипел: — Бля, пацаны, че-то мне херово… — И тут же его сложило пополам и вырвало прямо на пол. — Серый, сука! Ты мог сказать, что тебя тошнит?! Бляха… — Шастун, не успев отскочить вовремя, выругался, скривишись и разглядывая теперь далеко не чистые форменные брюки и туфли. Нет, он не злился на друга, но был возмущен тем, что Матвиенко не предупредил о том, что ему резко стало хуже. Плечи Серёжи сотрясались мелкой дрожью, выглядел он очень бледным, измученным. Когда мальчик разогнулся, на глазах его была влага, которую он тут же поспешил убрать ладонью. Тяжело дыша, он зафиксировал взгляд в одной точке. Дима с сочувствием спросил: — Совсем худо, да? — Угу… Тох, прости, я не хотел… — Да ладно, ты не виноват, не извиняйся. Но стирать придётся… И мыть… — Шастун, снова поморщившись, вздохнул, и сам чуть не распрощался с содержимым своего желудка. Антон видел, что и Димка тоже не горит желанием оставаться в этом помещении, и предложил: — Слышьте, давайте наружу лучше, мне и так жаль нашу уборщицу… Серый, пойдем. — Мальчик протянул другу руку, и вместе они вышли в коридор, стараясь пройти как можно аккуратнее, чтобы не растаскивать грязь. Как только Матвиенко усадили на скамью напротив медпункта, Антон развернулся и направился к туалету около изолятора. Он не был одержим желанием ходить в грязных брюках, его самого уже мутило от произошедшего, от одного лишь противного запаха… Зайдя в уборную, кадет быстро стянул с себя брюки, и с миной отвращения начал понемногу отмывать вещь, пытаясь не думать о том противном комке, который стоял поперек горла от одного только вида чужой рвоты… Оставалось замыть совсем небольшой участок, однако Антон не выдержал: он успел развернуться и согнуться над стоявшим у стены унитазом. Его вывернуло наизнанку моментально, Антон ничего не мог с собой поделать. Не успев откинуть брюки, он так и замер над фаянсовым «другом», сжимая пальцами черную полушерстяную ткань влажной штанины. От своей же слабости ему стало противно, и когда позыв закончился, он на нетвердых ногах, пытаясь отдышаться, поднялся и вернулся к раковине. Набрав в рот противной с металлическим привкусом воды, он прополоскал язык и зубы, пытаясь смыть гадкий привкус. Замерев напротив заляпанного многими поколениями кадет зеркала, опираясь руками о край раковины, он всмотрелся в свой профиль, в небольшие мешки под глазами, во взъерошенные, значительно отросшие волосы… — Шастун, ты чего тут? — Голос Арсения Сергеевича, удивлённый и недоуменный, вывел Антона из прострации, в которую мальчишка угодил. Стоя без штанов, в боксерах посреди пустого санузла, Антон вызывал кучу вопросов. Вздрогнув от неожиданности, он замер с брюками в руках. Воспитатель, не сводя с Антона взгляда своих голубых глаз, повторил вопрос, но уже более мягко: — Антош, что ты тут делаешь? — Штаны отмываю… — Антон попятился, когда офицер сделал шаг вперёд. Заметив это, мужчина не стал больше приближаться, так и замерев у двери. — Серёжа, да?.. — Старший лейтенант, вздохнув, облокотился о дверной косяк, проведя ладонью по лбу, сведя пальцы на переносице и потерев её. — Боюсь, у него сотрясение, причем достаточно серьёзное. Администрация уже вызвала неотложку. И уже растет напряжение… — Воспитатель, устремив взгляд куда-то в сторону, словно через стену, тяжело вздохнул. — Мы разузнаем у Дениса, что произошло. — Антон произнес эти слова твердым голосом, хоть и немного хриплым после недавнего инцидента. Офицер, невесело протянув «угхум», вспомнил, что Антон стоит почти босыми ногами на грязном кафеле, и произнес: — Пойду к твоим друзьям, занимайся пока. А самосуд вершить не советую, излишняя инициатива наказуема. Как узнаем поподробнее про состояние Сережки, можно будет что-либо делать. А пока ждем врачей. — Воспитатель тяжело вздохнул, тихо протянул «э-э-эх», махнул рукой в сторону и ушёл, оставив кадета один на один с раковиной, холодным полом, низким унитазом и мокрыми, грязными брюками.***
— Ах ты ж сука! Тебе конец, Дорохов! — В раздевалке около спортзала, на втором этаже, происходил настоящий самосуд. И без того зашуганного Дениса обступили со всех сторон, не давая возможности хоть как-то улизнуть. Он сидел на лавке, вжав голову в плечи, затравленно глядя на одноклассников. Лица мальчишек не выражали ничего, что можно было бы назвать жалостью. В полумраке, в помещении, освещаемом только одиноким фонарем, свисающим с крыши, лица приобретали совершенно другие черты, жесткие и заостренные, с оттененными впадинами глаз… — Что с тобой происходит, Дорох? Расскажи по чесноку, пока можешь говорить. Ты сейчас один, и никто за тебя не встанет. — Эту фразу произнёс Стас, а Лазарев согласно кивнул вместе с остальными. Денис, затравленно переводя короткие взгляды с одного одноклассника на другого, насупился ещё больше. Вот к нему приблизился Шастун, почти вдвое выше ростом. Его тень накрыла слабый свет из окна, а рука легла на шею виноватого. — Денис, скажи честно, что произошло между тобой и Серёгой, что он такое тебе мог сказать, или наоборот, что вы сцепились. За правду тебе ничего серьезного не будет. — Голос кадета звучал довольно убедительно. Дорохов, шмыгнув носом, прохрипел: — Я не знаю, как сказать… Меня п-попросили! Остальные непонимающе переглянулись друг с другом, Антон остался стоять, внимательно вглядываясь в глаза Денису, пытаясь разобрать, врет он, или нет. — У меня мать с семьи ушла, я с отцом остался жить, денег нет почти, а тут на карту пришло почти десять косарей анонимных, и подпись: «Поможешь, получишь больше». Я же не тупой от бабла отказываться! — В отчаянии он воззрился на слушателей. Слова его звучали довольно убедительно. Денис продолжил. — Ну написал этому щедрому, мол, что делать надо, он сказал, чтобы я подставил Попова, типа драку устроить предложил! Я не захотел, я показать даже могу, что не хотел! А он пригрозил, что до сестры доберется до моей! Маньяк какой-то блять! — Дорохов перешел на крик, надрывный и хриплый. На его ресницах заблестела влага, видимая в тусклом свете снова открывшегося окна. — Я струсил, я мелкую в обиду не дам, тем более кто знает, что этот ненормальный с ней мог сделать? Я не знал, как поступить. Потом думал, как поаккуратнее поколотить кого-то из вас… Думал Антоху… — Блять, ну ты и тупой, Дорох… — Протянул Позов, слушая исповедь. — Не тупой я! Я боялся за семью, за сестру, за всех! И деньги нужны были… Страшно было. Я специально споткнулся, потом завернул все так, что это Матвиенко мне подножку подставил, и на этой почве начал драку… Я не думал, что так будет! Не хотел его головой приложить, просто мир вокруг существовать перестал, я как озверел, боялся, что тот, кто заставил меня это сделать, узнает о том, что меня побили и ничего я не выполнил! Вы верите мне? Я не вру! — Он кричал, в голос кричал, судорожно переводя взгляд с одного на другого, дрожа всем телом, всхлипывая и хрипя. Это была настоящая истерика, это был страх… Животный ужас овладел Денисом. Остальные ошарашенно молчали, переваривая услышанное. Дорохов трясущимися руками достал из кармана телефон и, с пятого раза открыв переписку с анонимным номером, выставил экран перед собой, как защиту. Антон, находясь ближе всех, сумел прочесть все, что хотел показать Денис. Там и вправду было все так, как описал он. Ни доли лжи в его словах не было. — Парни, он не пиздит, все ровно… — И тут Антон сел рядом с Денисом, положил руку ему на плечо и произнёс, обращаясь не только к нему, но и к остальным: — Извини, Дэн, что даже не удосужились спросить, что у тебя происходит, гнали на тебя постоянно. Не молчи в следующий раз, не чужие ведь друг другу люди, а? — Правильно Тоха говорит, мы тут друг за друга кому угодно рожу набьём! — Воскликнул Седиков, воинственно демонстрируя, как он будет бить рожи. Остальные поддержали согласным гулом. Рассевшись на скамейках, ребята замолчали. Каждый хотел добавить что-то своё, но ждал, что кто-нибудь другой начнет говорить. В итоге после неловкой, звенящей тишины, повисшей в раздевалке, голос подал Дима Позов: — Но, как ни крути, Серый уже в больничке. И хер знает, чем обернётся ему ваша драка, Дорох. Да и за Арсгеича обидно… Попереть же могут из корпуса, а он вроде нормальный мужик, как воспитатель и как человек вообще чёткий. — Мы заметили… Он в первую очередь за наши задницы переживал, нас от столовой погнал подальше, подставлять не хотел. — Произнёс Выграновский, щелкнув пальцами по деревянной планке с крючками на стене. — Если вопрос ребром встанет, соберем подписи. Нас много, может и сработает. Мы — толпа, за нами власть. — Журавлев иногда высказывал достаточно умные мысли. Его идея была единогласно поддержана и остальными. Кадеты с радостью остались бы ещё посидеть в раздевалке, но голос воспитателя, их воспитателя Арсгеича, призвал мальчишек к порядку: — Птичий рынок, выходим на ужин строиться! Кто не выйдет сейчас, ужинать будет в завтрак! Антон вышел вместе со всеми, и проходя мимо воспитателя, мимолетно взглянул на офицера. Тот был ненормально бледный, вымученный и даже немного осунувшийся, будто постаревший. Шастун, от беспокойства о состоянии воспитателя начавший покусывать губы, ещё около двадцати минут думал лишь о том, как же сейчас туго их Арсгеичу со всей этой суетой справиться… Эх, если бы он мог читать мысли, несомненно бы заглянул в эту голову, коротко и по уставу подстриженную. Он бы узнал, что тревожит этого замечательного человека.***
Арсений успел отправить Матвиенко на машине «скорой» в детскую больницу, с мальчишкой поехал один из старших офицеров. Сам же он, после долгого доклада начальству, где из него вынули душу, измученный, поднялся в класс, где не было, конечно же, ни одного мальчишки. Девочки, спокойно делающие домашнюю работу, не знали, или не хотели сдавать, где их товарищи. Старший лейтенант, в голове прокрутив все возможные темные углы школы-интерната, построил возможную цепь мест для выяснения отношений, и направился по разработанному в голове маршруту. На лестнице у него зазвонил телефон. Снова он. Тот самый голос… — Ну что, ты всё ещё думаешь, что жизнь наладилась, Арсений Сергеевич? — голос издевался. Он уже знал. — Да что вам нужно?! Я успею собрать нужную сумму! Успею! — Уверен, что до того момента твоё окружение сохранится? — Арсений мог поклясться, что в этот момент владелец этого скрипучего, хриплого голоса беззвучно смеётся, скалит свои кривые зубы… — Не трожь детей! Ещё хоть раз… — Ещё немного, и ты точно загонишь себя в капкан, Арсеньтий!.. Офицер вдавил палец в экран, завершая звонок. Сердце бешено колотилось в груди, ноги снова подкашивались, в ушах звенело, а руки снова затряслись мелкой дрожью. Он дошел до первого этажа и, подойдя к стене, прислонился к прлхладной поверхности спиной, пытаясь прийти в чувство. Опять. На сколько хватит у него сил уберечь своих кадет и друзей от надвигающейся угрозы? И хватит ли смелости?..