О чем шумит ковыль

Несколько дней прошло с тех пор, как подопечный Такшаки впервые пришел в себя. С каждым днем ему становилось все лучше и он все больше проводил времени в сознании. Каждую минуту своего бодрствования он благодарил Такшаки за помощь и заботу и пытался вспомнить кто он и откуда, но тщетно. Из-за этого он злился и расстраивался. Видимо сильный удар по голове привел к потере памяти. А Такшаки ничем не мог ему помочь. Все что он мог рассказать – только то, в каком состоянии нашел его. А также то, что согласно его познаниям в анатомии и видовой классификации нагов он скорее всего относился к одному из восьми родов питонов, если только не был помесью, что не редко встречалось из-за того, что создавая брачные союзы, наги не стремились к внутриродовому единению, о чем было оговорено в классификаторе родов, имеющимся у Такшаки. Видя, что память к нагу не возвращается и испытывая потребность как-то обращаться к нему, Такшаки предложил имя Рикас, в честь одного из древнейших богов, который согласно преданию сотворил огонь, а из огня создал солнце и звезды. Очередное утро началось с радостного события - не без помощи Такшаки, но Рикасу наконец-то удалось подняться и проползти расстояние от порога и обратно. Эта маленькая победа была первым радостным событием в их обоюдной борьбе за его здоровье и ознаменовала собой новый этап в их жизни. Изо дня в день увеличивая нагрузку и преодолеваемое расстояние, спустя шесть седмиц с тех пор как Такшаки обнаружил изломанного нага в овраге, Рикас полностью восстановился и вернул свою форму. А форма его была прекрасной. Такшаки видел как бугрятся мышцы на его руках натягивая ткань туники, когда он нес ведра с водой или косил траву для того чтобы сделать второе спальное место. А Рикас беспрестанно подшучивал над худобой Такшаки, сравнивая его с травинкой. Несмотря на то что происхождение Рикаса так и оставалось загадкой, многое в его поведении, привычках и знаниях говорило о том, что он из благородного рода. Как оказалось, он владел санскритом и свободно читал, благодаря чему вечера проходили в живых обсуждениях и спорах по поводу той или иной прочитанной книги. Кроме того, у Рикаса были обширные познания во всех областях науки и он с удовольствием рассказывал Такшаки об интересующих его вещах. Еще Рикас оказался довольно прожорливым, хотя учитывая его крупные габариты, превышающие размеры Такшаки, и потребность в восстановлении, это было объяснимым. Прикончив все запасы сушеных и вяленых ящериц, он, не терпя возражений со стороны травника, взял на себя обязанность по обеспечению их провиантом. Для этого он изготовил себе лук, и ежедневно, пока Такшаки занимался сбором трав, отправлялся на промысел. Не было ни одного дня, чтобы он не вернулся с добычей. Наблюдая, как Рикас упражняется в стрельбе, Такшаки с восхищением отмечал его ловкость и сноровку, ловя себя на мысли, что лук и Рикас составляют собой единое неделимое целое, настолько ловко он им владел. В очередной раз вернувшись с охоты, Рикас с порога закричал: - Такш-шаки! Послушай, а ты знал, что этот ручей возле дома через несколько верст впадает в небольшой водоем? Там так красиво! Разнотравье поражает взгляд! Бросай готовить свои настойки, поползли покажу. Заодно и отдохнем. Там лужайка вся освещена солнцем, хоть чешую прогреем. Рикас как ураган ворвался в жизнь Такшаки и своей неуемной энергией делал каждый день ярким и незабываемым, что нравилось ему гораздо больше, чем скучный размеренный образ жизни, который он вел раньше. И поэтому Такшаки с удовольствием откликался на все идеи Рикаса, будь-то желание научить его стрелять из лука, бороться на хвостах или вот как сейчас бросить все и отправиться на пикник. Удивительно, но именно с появлением этого нага в его жизни он понял, что уединение не столь прекрасно каким он его видел. Ползти оказалось недолго, Такшаки диву давался как раньше не набрел на это чудное место. Пока он любовался цветами и отмечал какие из лечебных трав здесь произрастают, Рикас развел огонь и приготовил подстреленного сегодня суслика. Перекусив, наги, неспешно общаясь, нежились на траве, пока Такшаки не погрузился в полудрему. Рикас жадно рассматривал вытянувшегося рядом стройного нага, отмечая как солнце играет в его золотистых прядях, разметавшихся вокруг узкого лица, как мерно вздымается грудь под туникой, как коричневый окрас переходит на брюшных щитках в желтый с редким темным крапом. Он был очень красивым и он ему нравился. Понимая, что кровь в сосудах сейчас закипит и вовсе не от пригревающего солнца, он сбросил с себя тунику и плавно вполз в прохладную воду озерца. Такшаки встрепенулся от прикосновения чего-то холодного к лицу. Оказалось Рикас, забравшись в воду, хвостом брызгал на него водой. - Такшаки, хватить спать, давай в воду – она уже прогрелась и сейчас как парное молоко. - Нет, спасибо, я не хочу, - Такшаки, качая головой, отполз туда где брызги воды до него не доставали. - Да прекращай извиваться, - Рикас смеялся наблюдая за его поползновениями, - если ты смущаешься при мне раздеться я отвернусь, или же затащу тебя прямо в одежде. Видя, что тот не поддается на уговоры, Рикас выполз на берег и играючи схватив Такшаки за хвост, потащил его в воду. - Не в этом дело! – взвился Такшаки, высвобождаясь из захвата, - Оставь меня в покое! Ошарашенный Рикас смотрел в след уползающему в лес Такшаки и решительно не понимал что такого он сделал или сказал чтобы так обидеть нага. Не потрудившись одеться, он в два счета догнал Такшаки, прося того остановиться и простить его. Но Такшаки был настолько расстроен, что только и просил оставить его в покое, уползая дальше в лес. Рикас, не желая оставлять Такшаки в таком состоянии, ухватил его за плечи и обвился вокруг него, удерживая на месте. - О боги! Рикас, прошу тебя, оставь меня, - не оборачиваясь и пряча лицо за волосами, Такшаки взмолился. - Послушай, Такшаки, - успокаивающе поглаживая травника по вздымающейся от учащенного дыхания спине, Рикас стремился исправить ситуацию и спасти такой чудесный день, - может я никогда не вспомню кто я и откуда, но то, что будет всегда жить во мне – это ты, не позволивший мне умереть. Я осознаю, что никогда не смогу воздать тебе за это сполна. Но знай, безымянный наг без рода и племени Рикас за тебя отдаст свою жизнь. Мне нечем с тобой поделиться, ведь я ничего не помню о себе. Но ты на все мои вопросы о том как дошел до такой уединенной жизни всегда уходил от ответа. И я не могу даже предположить почему, например, моя невинная шалость с водой вызвала такой ураган эмоций в тебе и чем я тебя обидел. Прошу тебя, расскажи, доверься. Ну нельзя же все в себе носить! Почувствовав как биение сердец Такшаки замедлилось и выровнялось, Рикас разомкнул свои объятия и пополз к месту пикника, давая тому время подумать над его словами. Он лежал на животе, подперев голову руками и опустив хвост в воду, гадая вернется ли Такшаки или он все-таки до него не достучался. - Прости, я не должен был так реагировать, ты же ни в чем не виноват, - Такшаки, свернувши хвост кольцами, устроился рядом, все еще избегая смотреть в глаза Рикасу. - Такшаки, ты просто как та слепозмейка, которая не знает куда ей двигаться и потому выбрала единственно удобный способ существования – незаметно лежать в отдалении от проторенных дорог. - Возможно ты прав, но мне пришлось покинуть дом и набираться опыта самостоятельно. Я был просто испуганным змеенышем, который и подумать не мог, что справит своё сто двадцати семилетие в одиночестве в лесу, где на много верст ни одного живого нага, что не будет обряда посвящения и инициации как у всех змеенышей достигнувших совершеннолетия, когда родители передают часть своей силы и знаний ребенку, предопределяя его судьбу дальше. О том, что и как происходит я узнал просто из книг. Впрочем и о том, что именно в сто двадцать семь лет наступает совершеннолетие у нагов, и почему до этого момента змеенышам не говорят об этом, в силу старого поверья опасаясь преждевременной смерти потомства. Рикас слушал, не перебивая, боясь спугнуть открывшегося ему Такшаки. - Я происхожу из благородной семьи, ведущей свои корни от самых первых представителей ужеобразных нагов, а именно полозов. Потомство в семье воспитывают так, как принято с давних времен согласно тысячелетним традициям. И да, возможно это варварство и сейчас редко где встретишь такое, но мне довелось родиться именно в той семье, где свято чтится ужасная традиция чистки потомства от слабых змеенышей для сохранения чистокровности рода. И хотя, как рассказывала наша няня, последние несколько поколений такого не было, я понял, что отец меня никогда не полюбит и не примет, и меня ждет участь быть «зачищенным». Возможно я действительно слаб, раз не смирился с этим, а сбежал, спасая свой хвост. Вполне возможно будь я постарше я бы с честью принял смерть от рук своего отца, чтя семейный устав. Но я был всего лишь змеенышем, неопытным, слепо любящим своих родителей, и безумно испугавшимся той участи, что была мне уготована. Тут уж Рикас не выдержал, взвившись от негодования, развернул Такшаки лицом к себе и, смотря в янтарные глаза, спросил: - Не понимаю! Посмотри на себя! Ты же самостоятельно живешь в уединении ото всех, ни в ком не нуждаясь, не плача и не стеная, о какой слабости может идти речь? Ты конечно худой, но это всего лишь в силу видовой тонкокостности скелета, а не каких-то врожденных физических дефектов. И ты не слабый – ты сам построил дом! Да в конце концов ты выжил вдали от цивилизации и выходил умирающего нага! Это свидетельствует о величайшей силе духа в тебе! - Да уж, видел бы меня отец сейчас, возможно он бы изменил свое мнение. Только я об этом никогда не узнаю. Не лукавя признаюсь, проблемы со мной были постоянно, причем с самого рождения. Сначала я решил родиться не так как все, а хвостом вперед. Как потом рассказывала няня, маму тогда еле спасли, и она зареклась больше давать потомство отцу. В детстве играя с братьями в обычные подвижные игры вроде догонялок и лазанья по деревьям, я все время получал травмы, и потом долго восстанавливался, существуя как былинка в своих покоях, наблюдая лишь из окна как резвятся другие змееныши и как с ними проводит время отец. Меня же навещала только мама и няня. Мама несмотря на то, что из-за меня ее здоровье сильно пошатнулось, любила меня больше других, чем давала еще один повод отцу, считавшему что я ошибка природы, злиться на меня. С грустью вздохнув, переводя дыхание, и облизнув пересохшие губы, Такшаки продолжал: - Нам только исполнилось по сто пять лет, когда произошел случай, окончательно склонивший маятник отцовского сомнения в пользу моего умерщвления. В таком возрасте в нашем роду молодых нагов соединяют со стихией воды, впервые с рождения позволив войти в водоем. Возле нашего поместья была бурная широкая река, из-за частых проливных дождей и подводных течений ее воды не знали спокойствия. Нам сказали зайти в нее и плыть, ощутить на себе силу водной стихии. И в тот момент когда мы с братьями заползли в воду, я сразу же пошел ко дну, меня увлекло течением и понесло на середину реки. Пытаясь вынырнуть, я звал на помощь, но лишь захлебывался еще больше. И никто, пойми, никто не собирался меня спасать! Уже попрощавшись с жизнью, я ощутил как меня вытаскивают из воды. Оказалось нянечка, не выдержав, зацепила меня багром за хвост и вытянула на берег. Никто не обмолвился со мной даже словом, понимая какой я позор для своей семьи и чем это для меня кончится, лишь отец сказал, что лучше бы я утонул. - И ты ушел после этого? – получив утвердительный кивок златовласой головы вместо ответа, Рикас задумчиво почесал подбородок, - не мудрено, я бы тоже сбежал. И сколько ты прожил здесь в одиночестве? - Двадцать три зимы, я только в прошлом году стал совершеннолетним нагом, - зардевшись как мак, Такшаки потупил взор. - О! Да ты так юн! То, что ты молод видно конечно, но чтобы настолько я не ожидал. Видимо жизнь отшельника сделала тебя не по годам взрослым и мудрым. Эх, жаль я не знаю сколько мне лет. Хотя мои брюшные и подхвостовые щитки свидетельствуют о том, что три сотни как минимум я уже отползал по этой земле. Можно еще вопрос? А вот тебе не хотелось вернуться к семье, чтобы просто показать как ошибался отец? - Конечно хотелось. Я каждую зиму бодрствуя во время периода спячки, думал об этом. Я хотел вернуться домой будучи совершеннолетним. Но только не к кому мне возвращаться. Прошлым летом я попросил Муграша узнать живы ли еще мои родители, а он выяснил, что весь мой род был вырезан неизвестными убийцами спустя одиннадцать зим после моего бегства. Так что я единственный представитель благородных желтобрюхих полозов из Игуларисса. Поместье разрушено. Со страниц истории одним взмахом кинжала стерта история целого рода. Так что возвращаться мне некуда. - Печальная история, Такшаки. И зная ее я еще больше горжусь знакомством с тобой, - и Рикас согнулся в поклоне, подтверждая свои слова. - Ты теперь понимаешь, почему я боюсь воды? Я просто не умею плавать, сам убедился на печальном опыте, - Такшаки задумчиво выводил хвостом витиеватые линии на узкой кромке песка у воды, стараясь не касаться ее. - Нет, не понимаю. Еще не родился тот наг, которого Великий Змей-Отец лишил бы благословения воды. Просто к тебе нужен другой подход и вода более спокойная. Например, как это озерцо, в котором колебания воды ощущаются только в том месте, где в него впадает ручей. Доверься мне. Сегодня к заходу солнца ты будешь любить воду как неотъемлемую часть себя. Я сейчас не спеша войду в воду и проплыву немного, а ты посмотри какие мышцы работают и как нужно двигать хвостом. Раньше, борясь за жизнь Рикаса, Такшаки и не думал о том, чтобы рассмотреть его пристально. А сейчас он боялся пошевелиться и оторвать взор от представшей перед ним картины. Обнаженный наг выглядел впечатляюще, словно скульптурное изваяние, подобное тем, что вместо колонн поддерживали своды залов родового поместья. Широкие плечи, сильные руки, крупные ладони, торс с рельефом мышц на животе. Струящиеся черные волосы скрывали спину и бедра когда он заползал в водоем. Хвост с силой бил по воде, служа пружиной для отталкивания, когда Рикас выпрыгивал из нее, чтобы снова погрузиться. Затем он сменил столь агрессивный стиль плаванья на спокойное скольжение в толще воды, и Такшаки с удивлением отметил, что волнообразные движения хвоста при этом идентичны движениям при обычном перемещении по земле. Не давая Такшаки опомниться, Рикас подплыл и, ухватив за руку, медленно пополз в воду, увлекая его за собой. - Не бойся, здесь сразу не глубоко, сейчас я вытянусь, а ты ляжешь на меня сверху и будешь повторять те же движения что и я. Поплавав какое-то время в такой связке, Такшаки уже свободнее почувствовал себя в воде. И когда Рикас, предложил наконец-то попробовать самому, он смог побороть панику и поплыть без его помощи и поддержки. Вскоре, поднимая ил со дна и цепляясь хвостом, он уже совсем бесстрашно покинул мелководье и устремился к центру озера, фыркая и шипя от переполнявшей его радости. Он все-таки плавает! Вволю нарезвившись, сплетаясь, брыкаясь и брызгаясь, уставшие, но довольные, наги выбрались на берег, оделись и не спеша поползли домой. - И все-таки это была чудесная идея – вытащить тебя на озеро! Осталось только научить тебя нырять, – хлопая Такшаки по плечу, смеясь подытожил Рикас. - Идея-то чудесная, только вот скажи на милость, чем ты меня исцарапал? - спросил Такшаки, приподняв подол туники и показывая розовые царапины на боку. - Хм, дай подумать, - Рикасу было неприятно узнать, что он поранил Такшаки, - слушай, точно, у меня на хвосте, чуть ниже паха, есть два маленьких шипика. Сам не знаю, что они значат и для чего. Ты уж прости, я не сознательно. Мне они не доставляют никаких неудобств, я о них и не помнил. Такшаки резко остановился и замер в оцепенении, его словно бревном по голове огрели, настолько ошарашило его осознание того, что это все значит.