О чем шумит ковыль

Осторожно выпустив из объятий обмякшее тело, Рикас отыскал в траве тунику и одел на него. Наги в молчании, неспешно двигаясь рядом друг с другом, отправились домой. Всю дорогу Такшаки пытался совладать с собственными ощущениями и чувствами. Ему было бесконечно стыдно за произошедшее сегодня в поле, но при этом сейчас его одолевали совсем другие мысли. Чтобы описать то, что он испытал, у него просто не хватало слов. Это было восхитительно, неистово, опустошающе и волшебно. Именно волшебно! Потому что он и не подозревал, что так бывает, и спасибо Рикасу, открывшему для него этот неизведанный мир. Что же будет дальше с ним, с их общением, он сейчас не мог даже предположить, ибо в голове все еще царил полный хаос, среди которого яркими вспышками выделялись отголоски полученного наслаждения, заставляя его сердца биться учащенно, а кончик хвоста радостно повиливать. Добравшись до жилища, Рикас усадил обессиленного нага на постель, а сам расположился рядом. Тот же, словно безвольная кукла позволяя делать с собой что угодно, стыдливо потупил взор и боялся взглянуть ему в глаза. - Такшаки, пока мы ползли домой, ты не проронил ни слова. Посмотри на меня, прошу, - подняв его лицо за подбородок, Рикас пристально смотрел в потемневшие янтарные глаза, - тебе нечего стыдиться. Это все естественно. Это неотъемлемая часть жизни. Я не шутил, когда говорил, что не только с нагайнами, а и между нагами может быть близость. И эта близость прекрасна если она по любви и любовь взаимна. - Значит, раз ты меня не любишь, поэтому и не был близок со мной сегодня? Хотя я видимо до конца все же не понимаю, в чем состоит эта так называемая близость, – краска смущения снова прилила к щекам и ушам Такшаки. - Ох, змееныш ты несмышленый, как же тебе объяснить? - задумчиво почесав подбородок, Рикас постарался не смутить его еще больше, - в принципе, никто и ничто не мешает совокупляться и без любви, просто удовлетворяя потребности организма. И это допустимо и, мало того, весьма распространено между нагами, не заключившими еще брачный союз. Но когда ты даришь наслаждение своему любимому нагу, то и собственное увеличивается во стократ. - Получается, я с тобой сегодня просто удовлетворял потребности своего организма? Извини, что я тебя использовал, - вновь потупившись, еле слышно прошептал Такшаки, ему отчего-то было неловко громко говорить о таких сокровенных вещах. Эти глаза, наивные вопросы, удовлетворенный, расслабленный, но при этом еще и смущенный неопытный наг с новой силой, сам того не понимая, распалял уже начавшее спадать возбуждение Рикаса. - Не извиняйся, я тоже получил удовольствие, только иного рода, - он не стал уточнять, что вид стонущего и кончающего в его руках Такшаки заставил его сердца вытанцовывать в сумасшедшем ритме, а чресла гореть в огне. И сейчас, стоило только вспомнить об этом, как Рикас почувствовал острую необходимость уединиться и разрядиться, иначе понимал, что не сможет спокойно вести себя и мало ли что может сделать с ним в таком состоянии. - Я ненадолго, - резко поднявшись, бросил он через плечо и стремительно пополз к ближайшим деревьям. Опершись спиной о массивный ствол многолетнего граба, расстегнув пояс и скинув мешающую рубаху, Рикас с тихим стоном надавил себе на пах, извлекая напряженную плоть. Хвост его при этом нервно постукивал по земле, выдавая нетерпение и крайнее возбуждение. Недоумевая, что вдруг произошло, и почему Рикас вскочил как ужаленный и уполз из дома, Такшаки решил на всякий случай проследовать за ним. Каково же было его удивление, когда тот, стоя недалеко от дома, обнажился и принялся ласкать себя так, как совсем недавно ласкал его, помогая справиться с гоном. Осторожно, чтобы не помешать, он подполз совсем близко. Напряженный лоб, закрытые глаза, закушенные губы, из которых рвется стон, обнаженное тело в капельках пота... Такшаки любовался таким новым для него Рикасом, рассматривая пристально его черты, запоминая это откровение, представшее перед ним. Сейчас он понимал, что заставляло его и раньше цепляться за Рикаса взглядом. Зная теперь о том, что между нагами одного пола возможна близость, Такшаки по-новому взглянул на свои ощущения по отношению к нему. Он его уважал и ценил. Он доверял ему как самому себе. Он восхищался его красотой и мудростью. Он чувствовал трепет и волнение, находясь рядом с ним. Рикас ему очень нравился, и не просто как друг. В эту минуту он осознал, что, сам того не понимая, любит этого зеленохвостого нага, и влюбился в него задолго до сегодняшнего дня и первого гона. Возможно, именно любовь и позволила ему открыться Рикасу тогда у озера, рассказав о себе самое сокровенное. Осознание собственных чувств накрыло его, отдаваясь эхом по всему телу в подтверждение верности догадки, отчего он непроизвольно застонал вслух. - О боги! Такшаки! Что ты здесь делаешь? – рвано выдыхая, взмолился Рикас, - я же сказал, что ненадолго. - Прос-с-сти, я не хотел мешать, - не отрывая взгляд от члена Рикаса, пробормотал Такшаки, уже зная, чего же он хочет сейчас, - я хочу сделать тебе так же приятно как ты мне. Прошу, позволь. Рикас, не имея сил прекратить поступательные движения рукой в паху, все еще сохраняя остатки разума незатуманенными, попытался воздвигнуть последнюю преграду между ними: - Такшаки, ты достоин лучшего, и я хочу, чтобы у тебя всё было по любви, а не так. - Так и будет, - подползая вплотную, ответил тот, убирая его руку и обхватывая возбужденную плоть своей, - подскажи мне, если я что-то буду делать не так. Сжав пальцы, Такшаки начал двигать рукой, повторяя поступательные движения, которые, как он видел, совершал Рикас. - Ш-ш-ш, змееныш, ослабь захват, это же тебе не рукоять кинжала, - зашипев сквозь зубы, Рикас старался быть терпеливым к неопытным ласкам. - Прости, теперь так? – ослабив пальцы и несколько раз проведя по члену вверх-вниз, поинтересовался Такшаки. Молча кивнув, наг откинулся на ствол дерева, тяжело дыша и тихо постанывая, полностью отдаваясь во власть юного исследователя. Пока тот, опустившись, устроился внизу, приноравливаясь и с интересом взирая на дело рук своих, Рикас из-под опущенных ресниц наблюдал за ним, сходя с ума, кусая губы и с силой впиваясь пальцами в ствол дерева, чтобы только не схватить Такшаки за голову и не погрузить свой член ему в рот. Этот змееныш вызывал в нем неконтролируемую жажду совокупиться яростно, откинув разум и поддавшись инстинктам. Такшаки, словно прочитав, о чем думает Рикас, но на самом деле из снедающего его любопытства, наклонился и вдумчиво, медленно слизнул выступившую капельку смазки с головки, пробуя на вкус и прислушиваясь к своим ощущениям. - Ты соленый! – изумленно воскликнул он, не останавливая движения руки, сам не ведая того, что эта его вольность в одну секунду заставила все чешуйки на хвосте Рикаса мелко задрожать, стирая последние грани и накрывая волной экстаза. - Отойди, - рявкнул Рикас, и, отбросив руку Такшаки, совершая быстрые рваные движения оглушительно кончил, сползая по стволу и царапая корой кожу на спине. Подняв глаза и увидев испуганного Такшаки, он провел по его волосам успокаивая, и поспешил извиниться: - Прости, но я уже не мог сдерживаться и просто не хотел тебя испачкать. Ты ползи домой, я сейчас приду в себя и вернусь. - Ш-ш-ш, потерпи, Рикас, ты исцарапал всю спину, - смеясь, Такшаки перед сном обработал раны спиртовой настойкой подорожника и легонько дул на них, чтобы снять жжение. В этот день они больше не разговаривали. Каждый думал о своем. Рикас о том, что такой чудесный наг, как Такшаки, встретит однажды свою любовь и познает все прелести плотских утех вместе с любимым. Его радовало, что тот в это верил, а он от всей души желал счастья змеенышу. Сам же Рикас считал себя, безымянного нага, не вправе претендовать на отношения с Такшаки, невзирая на то, насколько сильно он ему нравился, и поэтому решил просто вести себя с ним так как и раньше, до этого сумасшедшего дня, искренне надеясь не влюбиться в завладевшего всеми его помыслами травника. Такшаки же, вслушиваясь в мерное дыхание рядом, на расстоянии вытянутой руки, думал о том, что теперь он понял смысл сказанных Рикасом слов об удовольствии с любимым. Оказалось просто даря наслаждение другому, близкому сердцам нагу, можно испытывать такие же сильные восхитительные эмоции, как если бы это происходило с ним самим. Последние две седмицы уходящей осени отшельники посвятили подготовке к зимовке. Такшаки вставил в оконные проемы приобретенную у Муграша еще с постройки дома слюду, проложив щели мхом и полосками ткани, чтобы ветер не задувал. Слюда хоть и не была полностью прозрачной, свет пропускала. Рикас основательно проверил и кое-где подлатал крышу, обновил сено в матрасах, провел капитальную уборку дома, на всякий случай заготовил дрова. Радовало, что зима здесь, как рассказал Такшаки, была бесснежной со сменой дождливых дней ясными. Единственное что подтверждало то, что это все-таки зима, были дующие с востока ветра, несущие холодный воздух с горной гряды, расположенной на восточной границе Арайшасса с землями мангустов. Оба нага целыми днями пропадали в лесу, заканчивая последний в этом сезоне сбор кореньев, плодов и суховеев, а также запасая провиант. Возле дома ими был возведен навес, под которым на воздухе сушились ящерицы, вымоченные в солевом растворе, и вялились обмотанные листьями дикого винограда, тушки сусликов и полевок. Такшаки, взирая на все их приготовления, радовался и счастливо улыбался. Ему доставляло удовольствие вместе заниматься обустройством быта, а еще, при одной только мысли о предстоящей совместной зимовке, кончики пальцев приятно покалывало в предвкушении теплых и уже не таких одиноких зимних вечеров. Он при любом подходящем случае старался невесомо коснуться Рикаса: провести по волосам, вытаскивая мнимую соринку, споткнувшись, якобы случайно налететь на него, или просто дурачась, валяться по земле, кусаясь и брыкаясь. Он по крупинкам собирал и накапливал в себе эти ощущения и мгновения, чтобы лежа ночью в постели мечтать о том, что когда-нибудь тот его полюбит. Рикас не поднимал больше тему близости, а сам Такшаки не осмеливался вновь заговорить о том дне, воспоминания о котором не истерлись и не потеряли яркости. Он и подумать не мог, что эти же самые воспоминания снедают изнутри и объект его воздыханий, не давая тому ни минуты покоя. Рикас просто не находил себе места все эти дни, вопреки своему настрою сохранять дружеские отношения со змеенышем, он упорно представлял его в своих руках обнаженным и кричащим от страсти. А этот стервец так еще и стыд весь свой растерял, теперь не смущаясь переодеваться перед ним. Оно-то понятно, чего уж после всего стесняться, но спокойно смотреть на манящие его темные ареолы сосков, впалый живот, паховые желтенькие щитки он просто не мог. А стоило Такшаки повернуться к нему спиной, расчесывая волосы, так от вида забавно торчащих лопаток, тонкой талии, переходящей в аппетитные узкие бедра, хотелось впиться в них пальцами и с силой дернуть на себя, развернуть, прижаться пахом к паху и сплестись хвостами в чувственном танце. Он знал, что значит его окончательно изменившееся отношение к Такшаки, но даже самому себе запретил это озвучивать, считая себя не вправе претендовать на место рядом с таким чудесным и искренним сокровищем, пока к нему не вернется память и он не разберется с тем, кто он есть на самом деле. Обнаружив несколько деревьев с поспевшим боярышником, Рикас возжелал приготовить из него вино. Такшаки, который боярышник иначе чем лекарство не воспринимал, с воодушевлением поддержал эту затею, тем более очень заманчивой казалась идея его попробовать, учитывая, что ничего крепче настойки от горла он во рту не держал. Промыв собранные ягоды, они передавили их в ведре в однообразную массу, которую разложив в несколько бутылей из-под спиртовых настоек и залив водой с сахаром, оставили на солнце бродить, предварительно закупорив горлышки кляпами из ткани. Наступление первого дня зимы Рикас предложил отметить доигравшим наконец-то вином. Разлив в кружки ароматную, цвета граната жидкость, разлегшись на постелях и вытянув хвосты, наги наслаждались теплом затопленной печи и царившим вокруг уютом. Периодически потягивая терпкое пряное вино, они завели неспешный разговор. Такшаки, не зная о коварстве напитка, с удовольствием поглощал его словно то был лекарственный настой или отвар. Рикаса слегка вело, но это было сродни приятной истоме, разливающейся по сосудам и дарящей легкость суставам. Ясность разума он сохранял, лишь из-под опущенных ресниц наблюдая за змеенышем, щеки и остроконечные ушки которого пылали, а губы призывно блестели, собрав капельки вина в своих уголках. - Такшаки? - Мммм? – облизнувшись тот поднял свои янтарные глаза, в которых плясали блики от пламени свечей, горевших за спиной Рикаса в стенных подсвечниках. - Чем мы будем заниматься всю зиму? Ты впадал в спячку, когда жил один, или нет? – Рикаса живо интересовало все, что связано с этим чудом напротив. - Нет, кто бы меня охранял? Да и вообще, а то ты не знаешь, что в спячку впадает только потомство, не достигшее совершеннолетия, а я уже совершеннолетний наг, - вскинув горделиво голову и откинув косу назад, ответил Такшаки, веселя своим поведением Рикаса - я, с тех пор как ушел из дома, ни разу не впадал в спячку. Просто читал книги и гулял по лесу в ясные дни. Вот и мы будем книги читать и наслаждаться лесом. - Да мы наслаждаемся им каждый день! Ты забыл, - приподняв брови и выдержав паузу, Рикас с удовольствием провоцировал захмелевшего змееныша, - еще мы будем есть, пить вино и разговаривать. Учитывая что летом за всеми этими сборами некогда было, предлагаю, например, еще посостязаться в простейшей магии. - Магии? – глаза у Такшаки стали словно два солнца, круглых и блестящих от заинтересованности, - я не знаю ни одного заклинания, кроме "Ихсида", позволяющего нагревать воду. Пришел черед удивляться Рикасу. - Но с помощью "Ихсида" можно нагревать любые предметы, а не только воду. Да ты же из рода желтобрюхих полозов, а они всегда слыли лучшими магами во всем Арайшассе. Неужели ты об этом не знаешь? - Не знаю, посвящение и причащение проводят уже после испытания водой, которое я, увы, не прошел, как ты помнишь. Иик! Прости, иик! - Ты опьянел, Такшаки, - смеясь, подытожил Рикас, - посмотри на себя – икаешь! - Я ик-икаю от того что мне холодно, ты же разлегся у печи, а до меня тепло не доходит, - игриво надув губы, слегка покачиваясь, нетвердо стоя на хвосте, Такшаки переполз на постель к Рикасу, устроившись у него под боком с самым невозмутимым видом, чем заставил того остолбенеть и потерять на какое-то мгновение дар речи. - Тебе так удобно? – не придумав лучше что сказать, Рикас, внутренне трепеща от такой близости, тешился ощущением дорогого сердцам тела рядом и слегка втягивая носом воздух наслаждался мускусным ароматом, исходившим от Такшаки. - Мммммм, - что видимо означало полное согласие, вылетело из уст ерзающего в попытке лучше улечься нага, - ты меня научишь магии? - Той, что сам помню - с удовольствием. Только чур не превращать меня в жабу! Ой! – получив щипок за бок, Рикас наигранно возмутился – зараза желтобрюхая! Самым наглым образом переполз сюда еще и щиплешься? - Не буду, если расскажешь как в двуногого претвориться. - Маленькая хитрая зараза и есть! Расскажу, так как никакого секрета в этом нет. Наг получает способность претворяться в двуногого, достигнув полового созревания, а именно - после первого совокупления. - А ты со мной совокупишься? Мысленно взмолившись Великому Змею-Отцу послать ему выдержки и не дать ослабеть самоконтролю, Рикас был уже не рад своей идее с вином. Теперь от этого змееныша, возбуждающего его своими ерзаниями, обнаженной спиной, касающейся его груди, бедрами, в которые уже недвусмысленно упиралось его возбуждение, и вопросами в лоб, он никуда не мог деться. Не поворачивая головы, тихонько хихикая куда-то в подушку над своим же вопросом, Такшаки, совсем захмелев, уже не владел собой, путая, что говорит вслух, а что думает про себя. - Слушай, а я же тебе не говорил, что мне было очень приятно тебя ласкать тогда у дерева, - подняв руку вверх и рассматривая, как свет свечи струиться между пальцами, Такшаки так говорил об интимных вещах, словно зачитывал трактат о лечебных свойствах какого-нибудь горицвета или девясила, - а еще ты вкусный, хоть и соленый. Поперхнувшись Рикас, не нашелся что сказать, а тот продолжал выдавать все что было на уме. - И твои шипики, эти самые, королевские, - говоря о них, Такшаки развернулся к Рикасу лицом, улегся ему на плечо, и, переплетя свой хвост с его, пальцем стал выводить восьмерки на том самом боку, который не так давно ущипнул, - если б ты знал, как приятно ты ими делал, когда двигался, помогая мне справиться с гоном. Это признание на удивление смутило-таки разошедшегося змееныша, и он на какое-то время замолчал. Решив, что с него хватит на сегодня откровений, Рикас свободной рукой расплел косу Такшаки и легкими касаниями принялся массировать шею, успокаивая и расслабляя его. Услышав ровное сопение, он понял, что невинная ласка возымела свое действие и герой дня наконец-то уснул. - Я люблю тебя, Рикас, - сквозь сон пробормотало чешуйчатое чудо под боком. Пытаясь лечь поудобнее, чтобы рука не занемела от веса тела лежащего рядом Такшаки, Рикас услышал то, что забрало его сон и заставило сердца гулко забиться от переполняющего счастья.