Зимняя мечта

      1774 г.       По протоптанной конями и повстанцами земле медленно, вальяжно шла высокая фигура в тёмном камзоле, расшитом волнистыми и полосатыми узорами, с красными рукавами и бархатным поясом, который был туго закреплён на талии мужчины. Он шёл уверенно к крепости, около которой его поджидал ещё один мужчина только уже в имперском мундире тёмно-зелёного цвета.       Виновник всего торжества, а именно масштабного восстания, которое уже некоторые называют Крестьянской войной, заинтересованно блеснул своими глубокими карими глазами в сторону своего брата, который лишь сжал ладони в кулаки и напряжённо смотрел на приближавшегося.       — Ты отлично держишься, — с лёгкой улыбкой сказал восставший, чуть наклонив свою голову в сторону. — Я поражён насколько хорошо укреплена твоя крепость, ты большой молодец, братец, — слова мужчины звучали как истинная похвала и радость, но прищуренный взор выдавал раздражение от факта того, что ему и его армии не удаётся успешно завершить осаду и взять город под свой контроль.       — Уфа, прекрати эти бесчинства, — сурово сказал Оренбург. — Твои действия ни к чему не приведут, а только усугубят твоё положение и вызовут только больший контроль со стороны Императора! — он, поддавшись эмоциям, взмахнул рукой в сторону своей крепости. — Мне больно осознавать сам факт того, что я иду против тебя!       — Так не иди против меня! — развёл руки в стороны Уфа, поправив свою чёрную чёлку назад. — Я выступаю за правое дело, я даю своим людям и крестьянам надежду на светлое будущее, которого их лишает Российская Империя своим закрепощением и урезанием прав. Разве это плохо, что я стараюсь сделать их счастливей? — с улыбкой, приподняв брови, спросил мужчина.       — Не мне судить о справедливости и уж точно не мне попрекать моего Императора в каких-либо действиях, — тяжело вздохнув, сказал Оренбург, чем вызвал спад улыбки своего брата и холодный, напрягающий взгляд. — Я всегда буду сражаться на его стороне, не смотря на условия, не смотря на то, кем будет являться мой враг.       — Враг? — горько усмехнулся башкир, оценивающе глянув в сторону своего войска, которые потихоньку разводили костры рядом с крепостью, так как уже начинало вечереть.       Сейчас города находились наедине, давали друг другу шанс выговориться, а Уфе лишний раз убедить брата перейти на свою сторону и сдать город ему. Но, увы, видимо восставшему придётся окончательно забыть эту идею, ведь его брат, словно преданный пёс служит только Российской Империи, не допуская мысли о переходе на сторону неприятеля.       — Враг, — уверенно подтвердил оренбуржец, сочувствующе оглядев Уфу взглядом своих ореховых глаз. — Ты веришь в одно, я верю в другое, которое совершенно отличается от наших принципов.       — Очень печально, что ты так заблуждаешься, — уже без улыбки, повернувшись к Оренбургу, сказал Уфа, равнодушно посмотрев на него. — Тогда я продолжу осаду с новой силой. Думаю, до тебя уже дошли слухи, да и ты сам испытал, что моя армия находится в самом расцвете сил. Поэтому здесь уже тебя жалеть не собираюсь, братец.       — К сожалению, это взаимно, — спокойно кивнул Оренбург. — Но несмотря на всю мощь твоих людей, я всё также, оставаясь в меньшинстве, успешно защищаюсь. И даже если мне не удаться обратить тебя в бегство… Рано или поздно армия Российской Империи сама нанесёт тебе визит и серьёзный удар, Уфа.       — Да что ты понимаешь! — рыкнул башкир, сжав ладони в кулаки. — Я терплю издевательства Российской Империи ещё с начала его правления, хотя я никогда не отличался каким-то буйством, тебе прекрасно это известно! — восклицал восставший. — Я люблю свою страну по-своему, с того самого момента, как добровольно вступил в состав Русского Царства. Никакой я не предатель и не враг для российского народа. Пока меня не трогали, я выполнял все свои обязанности перед государством. Вспомни хотя бы тот самый идиотский налог на карие глаза! — вспомнив те времена, разозлился Уфа.       — И чего ты хочешь добиться поднятым восстанием? — наконец спросил мужчина, внимательно слушая все восклицания брата.       — Я хочу добиться равенства всех народов и прекращения произвола по отношению к крестьянам, в частности к крепостным, — гораздо спокойнее ответил город. — И я сделаю всё возможное, чтобы Российская Империя пошёл на эти уступки. Я натравлю на него все свои силы, добьюсь нужного любыми средствами!       Поднялся сильный и холодный ветер, от чего оба брата сощурились. Оренбург попытался быстро уложить свои непослушные тёмно-русые волосы, которые растормошил ветер, а затем ответил с заметной грустью в голосе:       — А я любыми средствами встану на его защиту, чтобы остановить угрозу в твоём лице.       И Уфе, и Оренбургу было больно от осознания того, что сейчас они стоят по разные стороны судьбы. Один выступает, как ему кажется, за правое дело, за стремление изменить строй Российской Империи любыми методами в лучшую сторону. Второй защищает то, что он считает необходимым, как раз этот сформировавшийся строй своей страны. Ему было жаль крепостных крестьян, которые мучаются под гнётом далеко не добродушных дворян, его терзала мысль о несправедливости по отношению к инородному населению своей Империи. Но он не просто солдат. Он город, который отдал присягу своему Императору и нарушать её или давать повторно при живом правителе Оренбург не собирался.       Уфа оставил свою злость и раздражение от того, что убедить перейти брата на его сторону, так и не получилось. Башкир не испытывал ненависти к нему, ни в коем случае. Это его осмысленное решение, за которое он несёт ответственность. А потому восставший лишь уважительно протянул свою руку Оренбургу, показывая своё восхищение характером младшего. Тот в свою очередь удивлённо поднял взгляд на Уфу, но руку крепко пожал, не смея её игнорировать.       — При таких обстоятельствах я пожелал бы удачи тебе, — усмехнулся восставший, хитро глядя своими почти чёрными глазами на оренбуржца. — Но в данном случае это будет лишним, потому что я сам хочу одержать победу.       — Кто бы сомневался, — хмыкнул без улыбки младший, хотя в глазах промелькнула ехидная искра, которая не скрылась от Уфы. — Но я рад, что ты оставляешь свою человечность хотя бы со мной.       — Восстание жестоко, — не отрицал башкир, опустив руку после того, как брат её пожал. — Но необходимо. Только в таком случае Российская Империя попытается предпринять хоть какие-то методы для улучшения ситуации и укрепления стабильности…

***

      — Собственно, теперь ты понял, что ещё стало ключевым фактором для моего быстрого согласия на вашу идею о разделе, — сказал Российская Империя, вальяжно попивая чай из своей фарфоровой чашки, положив одну ногу на другую. — Мне удалось быстро разбить восставших и сделать необходимые меры к их спокойствию.       — Например? — с лёгким интересом слушая своего возлюбленного, спросил Пруссия, сложив руки на груди, пока его волосы развивал лёгкий ветерок. Всё же у самого немца в беседке, находившейся в саду, было великолепно просто сесть и о чём-нибудь болтать: хоть о политике, хоть о светской жизни.       — Я пошёл им на некоторые уступки, — уклончиво и нехотя признался Император. — Да и это восстание заставило посмотреть на свою национальную политику под другим углом. Не хочу об этом, давай о другом, — сразу же сказал русский, отставляя свою чашку в сторону, чуть хмурясь.       Королевство с пониманием кивнул и спросил уже о другой его интересующей теме:       — Как обустроил польские земли после присоединения?       — Я смотрю тебе лишь бы о политике говорить, да? — усмехнулся Империя, вопросительно глянув на хозяина дворца, на что тот лишь хитро прищурился и развёл руки в стороны, чуть улыбнувшись. — Нормально, с этим у меня никаких проблем не возникло. Присоединённые территории позволили создать более масштабный пласт для защиты южных границ, что позволило отодвинуть в тыл Запорожскую Сечь, которая раньше была одиночным защитником моих земель от турок и крымчан.       — Запорожскую Сечь? — вопросительно приподнял бровь Пруссия, а затем с пониманием охнул. — А… Я понял, о чём ты. Это твоё казачество на юге, которое присоединил к вашим территориям твой отец?       — Да, — коротко подтвердил русский, давая немцу понять, что большего он от него не добьётся.       Всё же внутренняя политика она на то и внутренняя, чтобы не распространялась на всеобщее обозрение. Тем более сейчас не хотелось говорить о ликвидации Запорожской Сечи и о том, как самодержец сгладил возмущения проживающих там казаков.       Пруссия прекрасно понял его настрой, а потому тяжело вздохнул и снова кивнул своим мыслям. Чтобы предотвратить неловкую паузу русский спросил у возлюбленного тот же вопрос:       — А у тебя как? Конфликтов не возникало?       — Нет, — покачал головой мужчина, взяв в руки чашку со своим чаем. — Я предоставил им широкие права, не притесняю по религиозному признаку, создаю нормальные условия, а не создаю ощущения, будто бы я эксплуататор.       — Это хорошо, главное, что они не бунтуют, — кивнул Империя, после чего вспомнил кое-что из услышанного и спросил у возлюбленного. — Ты что-нибудь слышал о Великобритании? Говорят, у него там проблемы на другом материке, в колониях.       — О, до тебя тоже они дошли, я хотел тебе лично обо всём рассказать, там всё очень интересно, — ухмыльнулся уголком губ Пруссия. — Ты знаешь вообще, что там творится?       — Мой посол во Франции отправил мне письмо о том, что сейчас в их дворце готовят материальную помощь на другой континент, чтобы поддержать какое-то восстание на территориях Великобритании, — рассказал русский всё, что ему было известно.       — Милый мой, — улыбнулся Королевство, прикрыв глаза. — Это не просто восстание, кое ты подавил у себя на территории. Ему гораздо труднее будет унимать своих подданных на другом материке, за океаном. В особенности, когда этим восстанием руководит его собственный сын, Американская Колония. А ещё хуже становится тогда, когда его сыночку помогают другие Европейские державы, с целью ослабить сильную колониальную страну.       Российская Империя заинтересованно приподнял одну бровь, а затем хмыкнул, это звучало уж очень заманчиво.       — Интересно, — коротко и задумчиво сказал самодержец с лёгкой ухмылкой. — В случае, если получится сыну отбиться от отцовского контроля, то это очень ослабит его положение не только внешнеполитическое, но и внутри страны. Ведь, чтобы сдержать восстание, нужны… — Император слабо потёр большой палец об указательный и средний. — Финансы.       — Этим руководствуются все, кому выгодно сделать уязвимым Великобританию, — отпив немного чая, сделал вывод Пруссия, улыбаясь. Эта ситуация и ему безумно нравилась. Конфликтов он с англичанами не имел, да и не хотелось, но ослабить его было бы неплохо. — И ключевую роль здесь играют Франция и Испанская Империя, как ты уже понял.       — Я не буду бездумно спускать всю помощь колониям англичан, мало ли, может ему всё-таки чудом удастся усмирить своего сына? — задумчиво высказывал свои мысли Российская Империя. — Но кое-чем всё же стоит помочь, ты не думаешь? — усмехнулся русский, после чего состроил невинное лицо, прикрыв глаза и мило улыбнувшись возлюбленному, на что тот ухмыльнулся уголком губ и погладил ладонью щёку русского.       — Думаю, стоит, — кивнул Король, а Империя в это время приоткрыл один глаз и пододвинулся ближе к немцу, положив свою голову ему на плечо, после чего снова закрыл глаза. — Я ещё хотел поговорить с тобой по поводу Речи Посполитой, — всё же начал снова эту тему Пруссия, запустив свои пальцы в прекрасные локоны тёмных волос самодержца.       Российская Империя тяжело вздохнул и недовольно приоткрыл глаза, глянув в сторону немца, спрашивая:       — Вроде с ним уже и так всё понятно. Что ещё его обсуждать? — не понимал Император.       — Я хочу ещё больше ослабить его, — холодно ответил Пруссия, даже не ожидав сам от себя такого тона, из-за чего русский напрягся, но немец тут же снова продолжил ласково перебирать пряди волос любимого и гораздо мягче продолжил. — Он слаб, этим нужно воспользоваться. И даже не говори про вашу с ним «дружбу». Поляк явно не простит тебе соучастие в нашем разделе, — хмыкнул Король.       — А не проще тогда держать Речь Посполитую таким же слабым государством? В случае чего он не сможет дать нам отпор, мы сможем диктовать ему наши условия. Пруссия, сейчас нет нужды его ещё больше ослаблять. Это прекрасно выполняют твои таможенные пошлины, — спокойно ответил самодержец, вновь приоткрыв глаза и чуть запрокинув голову выше, посмотрел в глаза возлюбленного. — Зачем тебе ещё территорий? Освойся с теми, что ты уже присоединил.       Пруссия недовольно прищурился и чуть сжал волосы русского у себя в руке. Но всё же он был прав. Ещё рано, нужно будет найти удобный повод.       — Тем более для раздела придётся снова писать Австрии и договариваться с ним о встрече для обсуждения раздела территорий… — начал гость, как его резко прервал Королевство, расширив глаза, даже не понятно для чего: для угрозы или для простой просьбы.       — Я не хочу, чтобы он участвовал в нашем разделе. Да, это сблизит нас всех, но нет. Я всё ещё веду с ним борьбу, хоть сейчас более-менее всё утихло. Но присоединение новых территорий скажется не только на моём росте мощи, но и на его, — устало выдохнул мужчина, а затем его глаза зажглись огнём, и тот начал высказывать Императору все свои мысли и размышления по поводу австрийца. — Ты даже не представляешь, чего мне стоит спокойно вести себя в его присутствии и подавлять в себе всю ненависть и желание выбиться вперёд. После Силезских войн он стал более… осторожным по отношению ко мне. Видимо, понял, что со мной шутки плохи, — самодовольно улыбнулся он, после чего снова продолжил. — Я его хочу больше унизить перед всей Европой, как тогда! Настолько, чтобы Священная Римская Империя лично пожалел о выборе наследника своих трудов! Мне уже давно не нужно его признание и смена наследника с Австрии на меня. Мне просто это уже неинтересно, я решил идти своим путём. И здесь нет речи о каких-то доказательствах того, что я лучше их всех! Здесь речь идёт о собственном удовлетворении, понимаешь? Я хочу стать тем самым великим объединителем всех немецких княжеств под своей властью.       — Я тебя услышал, — сказал Российская Империя с лёгкой ухмылкой, подмечая все мысли немца, чтобы потом побольше его расспрашивать по этому поводу.       Вырвавшись из хватки Пруссии и сев рядом с ним, теперь уже гость притягивал возлюбленного в свои объятия.       — А теперь поговорим о нас, — улыбаясь, как хитрый кот, сказал самодержец, глядя прямо в серые глаза любимого.       — О нас? — не сразу понял немец, всё ещё отходя от своих высказываний и непонимающим взором смотрел на русского.       Когда же до него дошло, Король возмущённо нахмурился и сразу зашипел на него, активно жестикулируя в объятиях мужчины:       — Из всего моего монолога тебя заинтересовала только своя собственная мысль по поводу нас?! Да с тобой точно что-то не так! — воскликнул Пруссия, пытаясь выбраться из объятий Российской Империи, словно с целью ударить его за такую наглость.       Русский лишь засмеялся и крепче обнял Королевство, располагая его на своей груди, после чего, не долго думая, потянулся за поцелуем к нему, на что Король тут же прикоснулся своим указательным пальцем о губы самодержца.       — Не-а, — ухмыльнулся немец, чувствуя своё превосходство в данной ситуации. — Ты был слишком невнимателен к моей речи, мой мальчик, а потому не заслужил такое поощрение, — хитро, с той же улыбкой, сказал он.       — Я тебе что… — недовольно зашипел сквозь зубы Император. — Какая-то собака, которая нуждается в поощрении?! — теперь уже именно русский был в негодовании от такого поведения, на что хозяин дворца сам громко посмеялся, зажмурив глаза.       — Если и так, то самая милая из всех, — хмыкнул Пруссия, но перед тем, как Российская Империя снова бы начал на него рычать, мужчина сам прикоснулся своими губами о его, опираясь ладонями о сильную грудь и широкие плечи самодержца.       Сначала русский даже не отвечал, состроив вид того, что он обиделся. Но долго он так не мог терпеть, потому что в поцелуе был уж очень настойчив Королевство, будто он был нужен ему как воздух. Поэтому, тяжело вздохнув, Империя закрыл глаза и приоткрыл рот для столь желанного поцелуя, что для немца, что для него самого.       Они оба начали падать в этот омут нежности и мягкости, теряя в нём свой разум и оставляя на задний план другие чувства кроме любви и желания быть рядом каждую секунду своей жизни. Их сердца бешено забились под давлением ярких чувств и эмоций, которые они оба разделяли в этот момент.       Внезапно Пруссия переместил одну из своих рук на верхнюю пуговицу Императора и крепко зацепился за неё, вот-вот намереваясь расстегнуть её, что он и сделал через пару секунд, прижавшись к телу возлюбленного ещё ближе.       На это спустя пару мгновений отреагировал гость, почувствовав, как его мундир ослаб, и нехотя разорвал поцелуй с любимым, удивлённо посмотрев сначала на свою расстёгнутую пуговицу, а затем на немца, который был вполне удовлетворён, о чём свидетельствовал лихорадочный и блестящий взгляд серых глаз, который разглядывал чуть покрасневшее лицо русского монарха с довольной ухмылкой. Оба сбито дышали и безумно хотели продолжения, в том числе и Российская Империя, по его лицу и громко стучащему сердцу это было понятно. Но почему он так резко прекратил поцелуй? Именно этим вопросом задавался Король.       — Прямо здесь? А если увидят слуги? — спросил, чуть нахмурившись, самодержец, всё также прижимая к себе за спину Пруссию.       — Россия, — почти мелодично, так ласково и нежно произнёс его имя Королевство, что русский в миг покрылся приятными мурашками, прошедшими по всему телу. — Ты только сейчас задался этим вопросом? Напомню, идея с поцелуем была именно твоя, я её лишь поддержал через некоторое время.       — Д-Да, я только сейчас задался этим вопросом! — подтвердил он, отведя взгляд от возлюбленного, повернув голову в сторону. — Но и ты заигрался, — с этими словами Император застегнул верхнюю пуговицу, всё также не смотря на немца.       Пруссия на это мило улыбнулся и повернул одной рукой голову Российской Империи снова к себе так, чтобы тот смотрел именно на него.       — Россия, — снова повторил тем же тоном мужчина, привлекая к себе ещё больше внимания со стороны возлюбленного.       Сейчас Император чувствовал себя будто тем самым мальчиком из прошлого, который впервые увидел статного, сурового и высокого для него тогда немца, явившийся к его отцу. Он оказывал влияние на маленького русского только одним взглядом, и Империи казалось, что больше такого не повториться с ним, что он перерос это. Но сейчас это происходило снова, спустя столько лет. Снова этот взгляд, только теперь другие эмоции и иной блеск по отношению к Российской Империи.       — Мне просто нравится выводить тебя на эмоции за счёт таких «игр», — также хитро улыбаясь, говорил Пруссия. — Мне просто интересно, что будет, когда мы перейдём эту невидимую черту здравого смысла.