Странные сказки

Каждый раз, когда Миша лажал, он чувствовал, как ремень обхватывает его горло. Даже тогда, когда ремень уже ушёл в прошлое, и затянулись оставленные им раны, Миша чувствовал, как горло сжимает полоска кожи со стальными заклёпками, причиняя боль и даря странное наслаждение. Первый раз ремень затянулся на горле, когда никак не получался «Атилла», и Мишин патрон всё никак не мог объяснить ему, что от него требуется. Все уже ушли из студии по домам, а Миша с Виталием все так же мучительно повторяли куплеты, пытаясь найти взаимопонимание. И в какой-то момент Виталий дал волю своему характеру — огненному, неукротимому — и ударил пытавшегося спорить с ним Мишу по щеке. Миша отшатнулся, с трудом удержавшись на ногах, а Виталий уже снимал ремень, бормоча что-то про то, что нельзя с ним спорить и он опытнее. Миша попытался защититься, но ремень уже обрушился на него, как на провинившегося ребёнка. Под ударами, закрывая лицо и всхлипывая от боли, Миша, дезориентированный от неожиданности, вспоминал слухи о деспотизме своих новых коллег и странные истории о Дубинине. Вскоре Миша, не понимая своей внезапной слабости, упал на колени, опустил руки и просто сдался. И тут ремень впервые обвился вокруг его шеи. Затянув ремень на мишиной шее, Виталий молча поволок его в стакан как на поводке, а Миша только слабо цеплялся за стягивающую горло удавку и полз следом. Рывком поставив вокалиста на колени перед микрофоном, Виталий прошипел: — А теперь ты будешь всё делать так, как я скажу! — и дёрнул ремень. Миша, задыхаясь, застонал, и перед его глазами поплыл туман. Виталий расслабил ремень, но не снял его совсем, и вышел к пульту. Знаками приказал из-за стекла петь — и Миша, продышавшись, начал петь, не осознавая ни себя, ни причин, по которым он позволяет так с собой обращаться. Через пару дублей Виталий, казалось, был полностью доволен результатом, и вернулся к Мише в стакан, чтоб снять ремень. Миша молча позволил освободить себя, молча собрался, молча ушёл. Молчал он и дома, радуясь, что жена уехала. Молча, без единой мысли в голове, как сомнамбула, поехал Миша на следующее утро на работу, а после — на студию. Предусмотрительно надел одежду с длинными рукавами и маскирующим отметины на шее воротником. И первая мысль, которая пришла в его голову за эти странные сутки, была о ремне, который он увидел на его положенном месте — на джинсах Дубинина. И как-то снова получилось, что в студии они остались вдвоем, и Миша, с трудом имитировавший себя нормального весь вечер, как только за последним коллегой закрылась дверь, снова умолк и подошёл на дрожащих ногах к Виталию. А тот почему-то сразу всё понял и снова снял, медленно, мучительно медленно снял ремень. И в этот раз Миша сам встал на колени, отодвинул ворот и умоляюще взглянул Дубинину в глаза снизу вверх, а тот накинул ремень на Мишину шею и медленно, медленно затянул. Миша не помнил подробностей, но помнил, что так сладко-мучительно, так томяще и так больно ему не было ещё никогда — и никогда не было такого бурного, горячего оргазма, от которого темнело в глазах и после которого невозможно было быстро успокоиться. А Виталий, казалось, все понимал и всё знал заранее — и ему это тоже нравилось. Каждый раз, когда Миша лажал, он чувствовал, как ремень обхватывает его горло.