Вскоре после того, как наши путешественники покинули остров Раманду, они поняли, что плывут за пределами этого мира. Все стало другим. Во-первых, они заметили, что для сна нужно теперь гораздо меньше времени. Им не хотелось спать, не хотелось есть, да и разговаривали они очень мало и негромко. Во-вторых, что-то случилось со светом. Его стало слишком много. Восходящее солнце казалось в два, а то и в три раза больше, чем обычно. И каждое утро (это больше всего удивляло Люси) огромные белые птицы, поющие песни человеческим голосом на незнакомом языке, пролетали над ними и исчезали за кормой, направляясь к столу Аслана. Через некоторое время они возвращались и исчезали на востоке.
— Какая здесь прозрачная вода! — удивилась Люси на второй день пути, склоняясь над бортом.
Так оно и было. Потом Люси заметила темный предмет, с башмак размером, и решила, что он плавает по воде. Но тут кто-то выбросил из камбуза кусок черствого хлеба, и он проплыл над загадочным предметом; тогда Люси поняла, что тот — под водой. Внезапно он увеличился и сразу уменьшился снова.
Люси вспомнила, что нечто подобное она уже встречала — но где? Она приложила руку ко лбу и высунула язык, изо всех сил стараясь вспомнить — и наконец вспомнила. Если в ясный солнечный день смотришь из окна купе, можно увидеть, как тень поезда несется по полям с той же скоростью. Вот поезд попадает в ложбинку — и тень мгновенно подпрыгивает вверх, приближается, увеличивается и, не отставая, летит по косогору. Вы миновали ложбину — тень обретает прежние размеры и, как прежде, несется по полям.
— Это наша тень! — воскликнула Люси. — Тень лодки бежит по дну моря! Она стала больше, когда попала на склон подводной горы. Значит, вода здесь еще прозрачнее, чем я думала! Господи, я вижу самое дно, да еще на такой глубине!
Едва она так сказала, как тут же поняла, что серебристое поле, которое она давно видела, не обращая на него внимания, — не что иное как песок, а темные и светлые пятна — не блики на воде, а предметы на дне. Сейчас, например, корабль плыл над какой-то мягкой лиловатой зеленью, по которой извивалась светлая полоска. Зная, что это — морское дно, Люси вгляделась получше и различила темные пятна, медленно раскачивающиеся взад-вперед. «Словно деревья на ветру! — подумала она. — Наверное, так и есть, это подводная роща!»
К светлой полосе присоединилась еще одна. «Похоже на лесную дорогу, — подумала Люси. — А вот и другая, как бы перекресток. Жаль, что я не могу спуститься туда и проверить. Ага! Лес кончился. А дорога все тянется, теперь уже по песку. Только цвет изменился, и по краям какие-то пупырышки. Наверное, камни. А вот она стала шире».
На самом деле дорога шире не стала, а попросту приближалась к поверхности. Люси поняла это, когда увидела, что увеличилась тень; а дорога — теперь она была уверена, что это именно дорога — начала петлять, поднимаясь по склону еще одной горы. Сильно перегнувшись через борт и посмотрев назад, Люси увидела примерно то же, что можно увидеть, если смотришь с горы на извивающуюся внизу дорогу. Ей были видны даже лучи солнца, освещающие сквозь толстый слой воды поросшую лесом долину, похожую на туманно-зеленое пятно.
Однако Люси не стала терять времени, гладя назад — ее гораздо больше удивило то, что предстало впереди. По-видимому, дорога достигла вершины и потянулась вперед. По ней сновали крошечные пятнышки, и наконец, появилось нечто уж совсем немыслимое — в ярком солнечном свете переливалось на все лады что-то зубчатое, высокое, сверкающее. Люси не понимала, что же это такое, пока не взглянула на тень. Солнце стояло как раз за ее спиной, удивительная тень лежала на песке прямо перед ней, и Люси различила очертания башен, шпилей и куполов.
— Вот это да! — воскликнула Люси. — Город или замок! Почему его построили на вершине высокой горы?
Много времени спустя, уже дома, она говорила об этом с Эдмундом, и они решили так: в море чем глубже, тем холоднее и темнее, а в темноте и холоде обитают морские чудища, скажем — спрут, морской змей или морской дракон. Поэтому в морских долинах опасно селиться, они для жителей моря — как горы для нас, а горы, наоборот, — как для нас долины, там теплее и безопаснее. (Как вы понимаете, горы эти, с нашей точки зрения, — отмели). Храбрые морские охотники и смелые рыцари спускаются в глубину, а домой возвращаются отдохнуть, поработать и развлечься.
Корабль оставил за кормой подводный город, но морское дно по-прежнему поднималось. Теперь оно было футах в ста от киля. Дорога исчезла. Корабль плыл над каким-то садом, усеянным яркими цветами. И тут — Люси чуть не завизжала от радости — внизу показались люди!
Их было человек пятнадцать-двадцать, все верхом на морских коньках — не на тех, крошечных, которых мы видим в музее, а на больших, как пони. Люси решила, что это вельможи и рыцари, ибо на головах их поблескивало золото, а за ними, в воде, стлались изумрудные и янтарные полосы.
«Ах ты, рыбки мешают!» — огорчилась она, когда стая толстых рыбешек проплыла между ней и морскими жителями. И тут случилось самое интересное: из глубины вынырнула хищного вида рыба (Люси никогда такой не видела), бросилась в середину стаи, схватила добычу и быстро уплыла назад, крепко держа ее в зубах. А жители моря сидели на своих коньках, внимательно на нее глядя и даже — показалось Люси — чему-то смеясь и беседуя. Не успела охотничья рыбка возвратиться к ним, как от них отплыла другая, точно такая же. Люси была уверена, что ее послал самый высокий житель моря, сидевший на морском коньке во главе кавалькады, и что перед этим он держал ее в руке или на запястье.
«Прямо соколиная охота! — сказала Люси. — Они выплывают с этими рыбками точно так же, как мы когда-то в Кэр-Паравеле охотились с соколами. И рыбка летит… то есть плывет к добыче…»
Тут Люси замолчала, потому что зрелище изменилось — жители моря заметили корабль. Рыбы бросились врассыпную, а люди поплыли наверх, посмотреть, что за темная глыба плывет между ними и солнцем. Они поднялись так близко к поверхности, что будь это не вода, а воздух, Люси могла бы с ними заговорить. Там были и мужчины, и женщины, все в коронах, а многие, кроме того, в жемчужных ожерельях, но совсем голые. Тела их были цвета пожелтевшей слоновой кости, волосы отливали темно-лиловым. Король (самый высокий, конечно, был король) горделиво и свирепо глянул Люси в лицо и потряс шпагой. Дамы, судя по их лицам, дивились и пугались. Люси поняла, что они никогда не видели ни корабля, ни человека, да и как их увидишь в морях, куда не заплывал никто?
— Что там такое? — раздался голос радом с ней.
Люси вздрогнула от неожиданности, и, обернувшись, заметила, как затекла у нее рука — она долго простояла неподвижно, склонившись над бортом. Сейчас к ней приближались Эдмунд и Венера.
— Смотрите, — ответила она.
Оба склонились над водой и Венера тихо сказала:
— Отвернись поскорее, Люси! Да, вот так, к морю спиной. И не подавайте вида, что вы говорите о чем-нибудь важном.
— Почему? — спросила Люси, отвернувшись,
— Нашим матросам их видеть нельзя, — сказала Венера. — Они влюбятся в морских женщин, захотят попасть в подводную страну — и попрыгают за борт. Я слышала, что в дальних морях бывали такие случаи. На этих людей смотреть нельзя.
— Но мы их уже видели, — сказала Люси. — Когда Питер был Верховным Королем. Они выплыли из моря в день нашей коронации и пели нам песни.
— Наверное, те были другие, — сказал Эдмунд. — Те могли дышать воздухом, а эти — не могут. Иначе они давно бы всплыли и напали на нас. Смотри, какие у них злобные лица…
— Как бы там ни было… — начала Венера, но тут до них донесся громкий всплеск воды и крик. Теперь уже все знали, что за бортом не человек, а Рипичити.
— Пропади он пропадом, этот Мыш! — в сердцах вскричал Эдмунд. — С ним одним больше хлопот, чем со всей командой. Только случится что-нибудь особенное, так и жди, что он тут как тут. Да будь моя воля, я бы его посадил на цепь — нет, высадил где-нибудь — нет, остриг бы ему усы! Где он, мерзавец?!
Не подумайте только, что Эдмунд и впрямь ненавидел мышиного рыцаря. Напротив, он очень его любил — и потому за него испугался, а от испуга разозлился, как сердятся как ребенка, когда он перебегает дорогу перед самой машиной. Другие не очень испугались — Рипичити прекрасно плавал; но Люси и Венера, видевшие, что творится под водой, помнили, какие длинные копья у жителей моря.
Через несколько минут корабль описал круг и все увидели на воде темный комок — Рипичити. Он возбужденно кричал, но никто его не понимал, так как он наглотался воды.
— Он все выболтает, если не заткнуть ему рот, — сказал Эдмунд, поспешил к борту и бросил Рипичити веревку.
Когда Рипичити карабкался наверх — не слишком проворно, ибо порядком намок и отяжелел, — Эдмунд наклонился над бортом и прошептал:
— Молчи! Ничего не рассказывай!
Когда же промокший Мыш оказался на палубе, выяснилось, что жители моря ничуть его не волнуют.
— Она не соленая… — пищал он. — Пресная…
— Ты о чем? — сердито спросил Каспиан. — Да не отряхивайся ты на меня!
— Вода здесь пресная, — отвечал Мыш. — Морская, но не соленая.
Никто не понимал, как это важно, пока Рипичити не пропел знакомые всем слова своей колыбельной:
…Где морская вода не солона,
Вот там, мой дружок,
Найдешь ты Восток,
Самый восточный Восток.
— Эд, подай ведро! — попросил Каспиан.
Тот подал ведро, Каспиан опустил его на веревках за борт и поднял на палубу. Вода в ведре блестела, словно стекло.
Он взял ведро обеими руками, поднес его к губам, отхлебнул немного, потом отпил больше — и поднял голову. Глаза его сияли, лицо просветлело.
— Да, — сказал он, — вода не соленая. Просто вода. Не знаю, умру ли я от нее, но если бы можно было выбирать себе смерть, я бы выбрал такую.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Эдмунд.
— Она похожа на свет, — сказал Каспиан.
— Именно, — согласился Рипичити. — На жидкий свет. Свет, который можно пить. Наверное, наша цель совсем близко.
Минуту стояло молчание. Потом Люси опустилась на колени и отхлебнула из ведра.
— Как вкусно, — сказала она, переведя дух. — И какая она… крепкая. Теперь нам и есть не надо.
Все испробовали воды и долго молчали, слишком было хорошо. А через некоторое время они заметили еще одну вещь: теперь свет стал еще ярче, но, как ни странно, он меньше резал глаза. Более того, они могли, не мигая, смотреть прямо на солнце! Их собственные лица и тела стали совсем светлыми, и даже канаты сияли. А на следующее утро, когда взошло солнце (на этот раз оно было раз в пять или шесть больше обычного), они долго смотрели на него и даже видели, как с солнца слетают белоснежные птицы.
За весь день на борту никто не произнес ни слова, и только к вечеру (обедать не стали, просто напились воды) Эдмунд сказал:
— Ничего не понимаю! Ветра нет и в помине, парус висит, море гладкое, словно пруд — а мы плывем так быстро, словно нас гонит штормовой ветер. Что бы это значило?
— Я тоже об этом думаю, — сказал Каспиан. — Наверное, мы попали в какое-то сильное течение.
— М-да… — пробормотал Эдмунд. — Если у мира действительно есть край и мы к нему приближаемся, хорошего в этом мало.
— Ты считаешь, — спросил Каспиан, — что мы можем… ну, перелиться через этот край?
— Вот именно! — вскричал Рипичити, хлопая от радости в ладоши. — Так я всегда и думал: мир — словно большой круглый стол, и воды всех океанов непрестанно переливаются через его край. Корабль подплывет к краю — мы заглянем вниз — и стремительно понесемся туда…
— Что же, по-твоему, нас ожидает внизу? — спросил Дриниан.
— Страна Аслана, — сказал Венера, поблескивая глазками.
— Послушай, — не вытерпел Юстас. — Какая чепуха! Мир действительно круглый, но не как стол, а как шар.
— Наш мир, — поправил Эдмунд. — А этот?
— И этот тоже, просто устроен по другому, — ответила Венера. — Вам не понять, даже не пытайтесь. Просто плывите вперед, сами все поймете.
И она отвернулась, не желая больше говорить. Все время, что они плыли от старца Венера была хмурая, невеселая и очень задумчива. Никто не рискнул с ней заговорить, даже её муж.
