***
Спать не может не только время. Джемин тревожится уже не первую ночь. Его сон ушел от него, возможно был сожран или умер просто так в кругу громадных зловещих деревьев. Лишь при их виде покой растворяется в душном помещении, с пылью забиваясь в углы. На оборачивается на шорохи, прячет без причины потеющие руки и старается скрыть плохое самочувствие от вошедшего. Джено не верит. Вендиго обладает обостренными чувствами и их редко удается затупить, против природы не попрешь, и этот факт Джемина на нервной почве бесит гораздо сильнее. Ли заходит в омертвленную темную комнату, и сердце его еще быстрее бьется, когда здесь он слышит знакомое дыхание и скрипящий звук клинков, скользящих друг по другу. Пахнет странно, пахнет страхом, жуткими раздумьями и хвоей. — Что с тобой происходит? — аккуратно шагает к холодной кровати Джено. — Со мной ты можешь не притворяться. — Я не знаю. Постоянно думаю, что что-то должно произойти. — Переживаешь из-за ссор? — Нет, это… другое. Ты общался в эти дни с Хэсу? — Джено не рад такому вопросу. Видимо тревога Джемина масштабнее, чем тот мог представить. — Если ты про всякую нечисть поблизости, то все чисто. Она наоборот мало беспокоится сейчас. — Что же это тогда… — Может тебе просто нужен отдых. Ты мало спал. — Дело не в том, что происходит из-за отсутствия сна, а в том, что из-за этого я не могу засыпать. Когда мне удается уснуть, я просыпаюсь и каждый раз не помню почему, но вместо усталости, только больше начинаю бояться, сам не зная чего! — шипит На. Потом, перестав прыскать ядом, затихает. — Не бери в голову, пройдет. Пришло время и мне с ума в этом блядском месте сходить, — он переворачивается на другой бок, лицом к стене, привычно сворачиваясь клубочком и, к сожалению, бодрствует. Джено впервые не знает, что ему ответить, поэтому ложится рядом и нежно обнимает со спины. Успокаивает вновь разбушевавшуюся бурю по имени На Джемин. Вздрагивает вместе с ним от проходящего за дверью человека, зарывается в белоснежные волосы на затылке и ждет утра.***
Юта идет по коридору, не отрывая глаза от нарисованных. Нервно теребит бумажку, вертит в разные стороны, но ничего кроме того, что уже видел не находит. Бакэнэко, торопясь, спотыкается. Шум разносится по этажу, он шикает и шагает дальше. Юта направляется к комнате Марка. Накамото уверен, что тот увидит здесь гораздо больше. В руках не получается угомонить дрожь. Стук по дереву. Еще пару. Тишина. Дверь открывают без ответа. Стены и кровать остыли. Хозяин давно сюда не заходил. — Да где ж тебя носит… — вырывается у парня. Листок оставляют на рабочем столе среди множества бинтов, потрепанных книжек, пары пустых магазинов. Красноволосый выходит на лестничную площадку, взгляд затуманивает: слишком напряженная обстановка сегодня, неспокойно на душе, тревога зацепилась за сердца и колит. Кажется, что весь дом окутал беспорядок чувств и эмоций. В этот вечер многим приходится противостоять переживаниям, собственным «тараканам», обдумывать беспокоящие вещи. Трезвость приходит с девочкой. Она рукоплещет руками, плачет, дует розовые щеки. Юта оборачивается, настороженно осматривая крохотного ребенка, пальцы которого жестикулируют, изводимые желанием что-то сказать, а в глазах застыла обычная обида. Так как Накамото не противится кошачьему любопытству, то и общение Хэсу с Эйт он не удосужился упустить. Зато догадаться теперь гораздо легче. «Доен. Доен! Хочу!» — показывает маленькая. — Он за тобой не приглядывает, да? Я не знаю где Доен, Эйт, — а девочка давай еще сильнее реветь. — Пойдем-ка спать. Детям тем более пора перестать шастать по дому в позднее время, — капризную девчушку поднимаю на руки и несут укладывать спать. Заносят в комнату, где давно крепкий сон одолел непоседливую Хэсу, разбросавшую рыжие завитки по подушке. На вторую кровать спускается Эйт, все еще хлюпает носом и дует губу, глотая собственный плач, пока Юта взбивает подушку и гладит ее по шелковым, малость взлохмаченным волосам, накрывает одеялом и заглядывает с нечитаемым вопросом в два блюдца, но они вскоре скрываются под тяжелыми веками. Лес за окном ликует, грохочет. Накамото не уходит пока Эйт окончательно не засыпает под шумом начавшейся грозы. Покидая девочек, он даже не подумает, что не смог уследить за одной из них. Спальня пустеет и Хэсу вскакивает на босые ноги, подбегая к пошарпанному подоконнику, опирается на него ручками и разглядывает стекающие капли. За стеклом сверкает гроза, взвывает ветер, утягивая за собой детскую сонливость, уступает место любопытству. И ребенку очень хочется говорить. Обсудить с Донхеком каждый уличный брызг и пережитый сон, поэтому Хэсу скрепит кроватью усаживаясь на ней поудобней, закрывает глаза и идет на поводу у озорства.***
Темно, свежо и спокойно… Безопасность. Слово — миф. Никто не способен ощутить его по-настоящему, потому что угроза — явление слишком близкое миру. Угрозу представляет все: сооружения, стихии, люди, что угодно. Так Донхек обманул сам себя. «Безопасности не существует. Ее просто нет» — забыл он себе заявить и стал уязвимым. Ли бы сказал, что опасность ассоциируется со звуком сигнализации и выстрелов. Здесь же опасность звучит по-любому. Каждый звук, что издал не ты может стать для тебя смертным зовом. Особенно хруст деревьев. Ох уж эти ветки, ломающиеся под весом существ. Когда-то спасают, когда-то убивают. Хэчану так хорошо, он почти засыпает, но одна мелочь ломает весь мираж уюта. Тот самый хруст, сердце сжимается. — Они рядом, — юноша чувствует как мышцы под его руками напрягаются. Хек поднимает вымотанный взгляд за плечом Марка и глядит на два блестящих в тени зрачка. Они такие людские по сравнению с тем, что удавалось лицезреть раньше, но характерный стрекот выдает зверя со всеми потрохами. — Марк, за тобой, — шепчет. — Слышу. Существо инстинктивно кидается вперед, но промахивается: Марк толкается в сторону, утаскивая за собой Ли. Острая боль проходится по хэчановой руке, белый лоскуток впитывает кровь. А зверь такой знакомый и правда, такой человечный. Лицо жуткое, искаженное порезами, тело меньше и пропорциональнее человеческому, лишь конечности до неузнаваемости деформированы. Память неприятной щекоткой проходит по шейным позвонкам. — Оно… Оно напало на Джено, — монстр громче кричит на голос. — Эти особи сильнее, чем те, — в ладонях послушно щелкает одинокое оружие. — Так что сейчас никто из нас ни черта не герой. Работаем вместе, — к Донхеку еще ни разу столько доверия не было, сколько в этом тоне слышится. Это ощущение смешивается с адреналином, сливаясь по венам в самые пятки, где уже давно тухнет главный орган организма. — Главное условие… жить, — молчание и неуверенный кивок ставят жирную точку на конце предложения. Звуки размываются в дождевых каплях. Вот она, смеясь, умирает «безопасность». Литые пули всаживаются в натянутую кожу, дробят косточки, вводя тварь в бешенство. Марк взял все внимание на себя. Донхека тошнит от нервов, голову с животом крутит, а в висках пульсирует «Сосредоточься». Природа больше не защищает. Трусиха скрылась от шелеста сухой травы и трупного запаха. Стоит привыкнуть, что все в этом месте сплошная ложь. Кровь кипит, радужки горят. Человеку трудно победить монстра, поэтому силы нужно сравнять, а угрызения совести запихнуть куда подальше: в плохом мире светлой душе чистой не выйти. Нутро в любом случае будет заляпано кровопролитием. Мысли мрачнеют мгновенно. Стоит поторопиться. Пули не бесконечны, жизнь тоже. Перед парнем расплывается образ существа, но сознание прорезает резкий звон. В глазах двоится, боль овладевает телом, клонит к земле. И он кричит в унисон со зверем. Тот заливается, будто смеясь над муками парня, а в хэчановых ушах надрывается противный хрипящий голос: «Зачем такие жертвы, Хэчан? Для чего? Половина из них итак уже мертвы, остальные могут сдохнуть каждую секунду? Зачем? Зачем, Хэчан? Глупо спасать мертвецов. Глупо. Глупо». У юноши, кажется, мозг вскипает. А слова все режут, раздирают в слепую, как обычную падаль. Но Донхек с трудом открывает глаза, приковывая их к существу, а сам рукой тянется к блеснувшему под лунным светом ножу – выпал у Марка, когда тот доставал пистолет. Поднимаясь на дрожащих ногах, скользящих по мокрой земле, дотягиваясь и подбирая вещицу в руку, он сам раздирает глотку — пытается добиться осознания, что идея до жути глупая и равна самоубийству. Но он себя давно не слышит. Он только видит. Видит настоящее. Видит Марка с пустым оружием, видит тварь возвышающуюся над ними, видит ускользающую надежду на то, что они оба сдержат обещание. Юноша срывается на бег с лезвием в ладони, искусно наточенным, но таким крохотным. — Донхек! — и в третий. Он слышит со стороны теряющийся в собственной голове зов. Удар. Существо лезвием проходится по лицу. Донхека откидывает на пару метров. Его провозит по земле, волосы пачкаются в стекающей с щеки бордовой массе и лесной грязи. Он не может открыть глаз, коричневая радужка потухла навсегда под зеленым блеском. А он лежит, как брошенная на съедение туша, слабо хватает ртом воздух и до одури злиться, что даже не успел задеть. Даже как Хэчан перед более сильной особью он просто мешок с костями? Он считает про себя до пяти. Но не успевает младший дойти до четверки, его перебивает истошный вопль дохнущего зверя. Парень не способен повернуться, но он чувствует с замирающим дыханием, как за ним стоит кто-то величественный, чьи зрачки затянуты вековой тьмой, на теле блестит угольного цвета чешуя, перед кем голод и разруха встают на колени, чья история со смертью крепко переплетается. И он склоняется перед Донхеком. — Марк… — с дрожью в голосе, — Я слышал… он говорил, я слышал, что он говорил. — Говорил? Донхек? — парень уже потерял сознание.***
— Эй, где ты! — разъяренно выкрикивает Донхек, почувствовав под ногами опору. — Я знаю, что ты слышишь меня. Ты всегда слышишь, да? — Почему тогда кричишь? Ты прав, я слышу, — спокойно звучит женский голос. — Что значили те слова? — Какие? — Не играй в дуру. Те, что я слышал, те, что отчетливо были прямо здесь, — бьет пальцем по виску, который недавно был весь в крови. — Хэчан-Хэчан… — приговаривает она устало. — Как бы тебе объяснить… — Уж постарайся. А лучше скажи мне, что это был какой-то побочный эффект и все, что я слышал сплошная чушь. Но ты же этого не сделаешь, да? Или опять будешь делать вид, что ты разговаривать разучилась! — Не смей орать на меня! — разносится отовсюду. — Ты думаешь, если меня нет возможности увидеть, то я не смогу ничего сделать? Не испытывай мое терпение! Хочу тебе напомнить, все, что у тебя есть принадлежит мне, — незнакомка тяжело вздыхает, успокаивая разбушевавшиеся эмоции, и ее тон снова отливает твердым равнодушием. — После твоего рождения, начали происходить… сбои, так скажем. Есть вещи, которые начали работать против всяких законов. Многие нарушения для человечества были незначительными, но есть и исключения… Так вышло, что некоторые люди по ошибке после своей смерти оказались в этом мире. — То есть ты имеешь в виду… — у Ли резко пересохло в горле. Истерика застряла внутри. — Джемин умер в твоем сне не просто так, — ее голос снова смягчился и затих. — Я показала тебе его реальную смерть. Такую же реальную, как отрывки жизни Джухен и Джено. — Но он же… — Им просто не дано помнить свое прошлое, свою жизнь, потому что это ни к чему человеку то, чего у него уже нет. Как бы мягко девушка не сказала эти слова, они все равно будут холодными и кошмарными. Они застрянут в голове, и Донхеку придется тащить за собой это бремя. Терять уже, казалось бы, нечего, но ему до сих пор удается это делать. Не место, жизнь Хэчана пропитана скорбью и болью. Как же от этого дурно. Как же дурно потерявшейся Хэсу от услышанного, незнания о ком говорит неизвестный женский голос. Что значит «сбои»? Что значит «Джемин умер»? И с кем она вела диалог?