***
— Что ты читаешь? — Юки вылезла из-под половицы в комнате старшего брата, как маленькое привидение. Шелковое белое кимоно, струящиеся длинные черные волосы до поясницы, собранные в аккуратный высокий хвост, яркие-синие глаза и счастливая весенняя улыбка. — Да так… Отец сказал, интересная книжка, — Аку тепло улыбнулся, сверкнув на сестру такими же синими глазами, и отставил книгу в сторону. Он сидел на полу в позе лотоса и был одет в черную плотную рубашку на молнии с коротким рукавом до локтя и в такие же черные штаны длиной чуть выше щиколотки. Из-под короткой одежды виднелись цветные узорчатые татуировки, покрывавшие все тело, как комбинезон. Под рубашкой не было видно, но на всю спину Аку набито изображение Кинтаро — героя древних японских легенд, сражающегося со злом в образе демона-дракона. В мире якудза такая татуировка говорит о недюжинной физической силе своего обладателя — это отличительный знак настоящего мастера рукопашного боя. — В саду расцвела са-акура… — промурлыкала Юки, нежно обвивая плечи брата со спины, и уткнулась носом в макушку его черноволосой головы. — Значит, надо скорее идти в сад! — Аку улыбнулся и погладил подушечками пальцев по ее предплечью. Когда расцветает сакура — на ее ветвях нет ни единого зеленого листа, все сплошь покрыто нежными розовыми цветами. Только после того, как лепестки опадают, на их месте вырастают зеленые листья и потихоньку спеют ягоды японской вишни. Они перелезли через окно, чтобы сократить путь, и босиком побежали наперегонки по апрельской траве к любимому дереву в саду фамильного дома. — Я опять победил! — Аку улыбнулся и оперся правой рукой на ствол сакуры, подхватывая левой рукой в объятье запыхавшуюся младшую сестру. — Так не честно! Я в кимоно! — Юки уткнулась брату в грудь, переводя дыхание, и осторожно взяла тонкими пальцами болтавшийся на серебряной цепочке на шее брата кулон с аметистом, разглядывая, как он сверкает на солнце. — Если бы дядя Сатору не просил наряжаться к его приезду, я бы тебя обогнала, — она задрала голову и гордо посмотрела на его саркастичную улыбку, выражавшую «Ну да, ну да, конечно». Дети главы клана Кудо-кай уселись под деревом и зачарованно наблюдали, как ленивый апрельский ветер колышет склоняющиеся к ним нежно-розовые ветви сакуры, сплошь усеянные цветами. — Как ты думаешь, какая у меня будет татуировка? — Юки провела кончиками пальцев по цветному узору на предплечье брата. — Это точно должен быть Теу Дзюн, — Аку перевел гордый взгляд на сестру, — Потому что никто в клане так не владеет ножами, как ты, — он улыбнулся и перехватил ее руку, покрывая своими ладонями, словно в молитве. В мире якудза изображение ловца жемчуга Теу Дзюна, держащего в зубах клинок, является символом истинного мастера ножевого боя, и Аку очень гордился навыками своей пятнадцатилетней Юки. — А когда тебе придется защитить кого-то любимого ценой жизни предателя из собственного клана, ты получишь от отца такой же кулон, — Аку расстегнул цепочку и покрутил в пальцах аметист.***
— Мне нужно домой, — Юки тихо вплыла на кухню и осторожно прикоснулась к волосам сидящего к ней спиной Рана, лениво пускавшего колечки вишневого дыма в сторону вытяжки. — Ты и так дома, — выдавил Ран сквозь дым в горле. — Мне нужно в тот дом, — Юки пролепетала полушепотом. — В час ночи? — сиреневая бровь сонно поплыла вверх вслед за колечком из дыма, но Ран даже не обернулся в сторону девушки. — Днем там может быть опасно, — прощебетала Юки, осторожно проводя тонкой рукой по сиренево-черным прядям. — А ночью та-ак безопасно-о, прям пиздец, — протянул Хайтани. — Мне нужно в тот дом, — «копировать-вставить». Он обернулся, нахмурившись в ее фарфоровое лицо, демонстративно впечатал окурок в пепельницу и недовольно потопал в комнату искать черную рубашку.***
Обугленные руины некогда большого даже впечатлявшего своим внешним убранством дома клана Кудо-кай в ночи наводили на хмурого Рана легкую едва уловимую тревогу. Казалось, будто останки дома доживали какую-то свою жизнь, из последних сил цепляясь за нее и поскрипывая на недовольном июньском ветру, словно хрипя Рану Хайтани какие-то свои проклятья, на что он морщился, как инквизитор, желая залить все бензином и снова поджечь — чтоб наверняка. Хайтани выпустил ленивый вишневый дымок и прищурился на обугленные деревяшки. На месте когда-то давно бывшего счастливого фамильного дома создавалось впечатление, будто навеки застыл душераздирающий вопль, прерывавшийся истеричными всхлипами, принадлежавший буквально недавно Юки. Юки и сама была уверена в какой-то момент, что, пустив здесь корни своего страдания еще в том юном возрасте, когда жизнь в душе только-только расцветает, она уже никогда не выберется за пределы ворот без Сатору Номуры. Последняя чистота и последняя робость — вот что олицетворяла Юки в стенах этого дома после смерти своего отца, начиная с того момента, когда раскаленная спица впервые коснулась тонкой кожи ее спины. Сколько раз она порывалась оборвать свою жизнь в этом месте — все обугленные балки помнят каждую ее попытку, помнят и каждый хрип Номуры над душой Юки, проникавший в ее сжатое до квантов юное сердце: «Подохнешь ты — подохнет и твой драгоценный братец». Она знала, что ее саму здесь не убьют. Потому что труп убить невозможно. Каждое утро у нее был такой отрешенный взгляд и такое мертвенное лицо, что те, кто ее встречал в этих коридорах, смотрели будто бы сквозь нее, словно она привидение. Юки беззвучно плакала под половицами, свернувшись в клубок на сухой земле под домом. Плакала от вакуумной пустоты внутри себя, которую они не могли понять, и все прощала им — как Жанна д’Арк — ради жизни любимого брата. Ран присел на корточки и щурился в густой темноте сквозь вишневый дым, прислушиваясь к шорохам, доносящимся из-под обугленных половиц. Наконец в правом крыле, где некогда находилась в доме комната Юки, показалась тонкая рука, выкинув наружу железную коробочку. Хайтани закусил сигарету в зубах и вытащил Юки из-под пола, схватив ее за предплечья. — Ну че за хуйня… — Ран нахмурился, облизнул большой палец и небрежно потер им сажу на лбу Юки, от чего она поморщилась и отмахнулась, и, схватившись за свою коробочку, принялась ее вскрывать. Внутри лежал именной пистолет Хидео Мизоситы с резными узорами на рукояти, записка и синий кулон с аметистом на серебряной цепочке. Юки присела на корточки, бережно поставив на землю свое найденное сокровище, и достала кулон. — Нужен платок, — пролепетала Юки, не сводя зачарованных синих глаз с кулона. Хайтани недовольно сморщился от того, что ему скорее хотелось обратно домой, и протянул ей, достав из кармана, небольшую квадратную черную ткань. Она осторожно протерла платком аметист на кулоне и надела цепочку. Ран сложил руки на груди и недовольно барабанил пальцами по плечу, смотря сонными глазами куда-то в темноту глубины сада за сгоревшим домом, напряженно ожидая, когда Юки наконец двинется в сторону машины, на которой они приехали. В саду что-то прошуршало между деревьями. Он немного прищурился, но так и не понял, что это. Зато поняла Юки. Прожив столько лет взаперти этого дома, она каждую пешку Номуры может отличить по звуку шагов. Каждый из ее мучителей шаркал по полу в какой-то своей тональности. Даже если бы они были в звуконепроницаемом вакууме, Юки бы все равно смогла отличить походку каждого отдельного приспешника Сатору. Она покрепче сжала платок и, не сводя глаз с какой-то точки в темноте, откуда донесся шорох, подошла к Рану, обвив его сбоку тонкими руками за талию. Хайтани поморщился от сентиментальности и прошипел: «Что? Теперь еще и темноты боишься?» Снова послышался шорох, и Юки моментально достала из кармана темных брюк Рана пистолет и прицельно выстрелила в ночь. Послышался глухой грохот тела, упавшего на землю в траву. — Ты издеваешься??? — процедил Ран. — Мы могли просто съебаться отсюда молча! А если это гражданский?! — Нет, — отрезала Юки и двинулась в сторону тела, пока Ран чертыхался и хватался за волосы. Она внимательно осмотрела рану на лбу, чтобы убедиться, что ее мучитель наконец-то получил ее долгожданную месть, и что-то аккуратно сняла платком с его ремня. — Не звони Сано! — она, как зверек на охоте, подпрыгнула к Рану, что-то набиравшему на экране разбитого телефона. — Нам надо как минимум избавиться от тела, — Ран выдавил сквозь зубы. — Тогда не говори ему, что это была я! — синие глаза лихорадочно заметались по руке с телефонной трубкой. — Чего-о??? — проскулил Ран, переводя на нее нахмуренный взгляд. — А кто, блять?! Я, что ли? — Юки неуверенно кивнула в ответ. — Заебись! Ты жмура оформила — а я подставляться должен! — он недовольно покачал головой, закатив глаза, и хотел было уже поднести телефон к уху, но раздался выстрел. Между его лицом и телефоном, буквально под самым кончиком носа, просвистела пуля, которую выпустила Юки, крепко держа пистолет Рана в правой руке. — Это че опять за фокусы? — Хайтани схватил девушку за «заряженную» руку и рывком придвинул ближе к себе. — БЛЯТЬ!!! — Ран зажмурился от резкой боли в правом боку. — Падай на левый бок, — тихо и мелодично приказала Юки, отпуская рукоять ножа, завернутую в платок. Хайтани от бессилия и абсурда ситуации просто рассмеялся. Сколько еще неожиданностей подкинет ему эта девушка? И сколько еще скелетов в ее огромном шкафу? Может, и не стоило вовсе сжигать ее дом… Может, и спасать ее, действительно, не надо было… — Падай на левый бок, — «копировать-вставить», — чтобы снизить кровопотерю. Он, нервно посмеиваясь от всего происходящего и прищуриваясь от боли, опустился на землю в то положение, в какое велела Юки. Она села на щиколотки рядом с ним, оглядела нож, с проступившим вокруг него липким пятном, издающим металлический запах, и на синие глаза навернулись горячие слезы… Юки осторожно гладила Рана одной рукой по волосам, а второй искала в его телефоне номер главы «Брахмы». — Мы скажем Сано, что ты защищал нас… — сквозь слезы Юки глядела в телефон. — Скажем, что на нас напали с ножом, и поэтому ты выстрелил… — Я в ахуе, Юки… — Хайтани зажмурился, превозмогая боль в правом боку. — Сано… — она одной рукой осторожно приложила к уху телефон, другой нервно водила кончиками пальцев по своей нижней губе и подбородку. — Здесь убитый мужчина… И Ран… Он… Он ранен ножом… Мне страшно… Мы у дома клана… Сано сказал, что через три минуты его люди будут на месте. Юки отложила телефон в сторону и уткнулась лбом в правое плечо Рана, лихорадочно шепча: «Прости меня! Прости! Прости! Прости, пожалуйста!» — Ран лишь ухмыльнулся и закатил глаза на это, пытаясь контролировать тяжелое дыхание.***
Санзу подкурил сигарету, отдающую чем-то виноградным, и осмотрел в белых тряпичных перчатках труп с какой-то только ему одному ведомой упоительной ухмылкой. Он удовлетворенно покачал головой и двинулся в сторону Юки и Рана. — Твоих рук дело? — Санзу присел на корточки рядом с Юки и нагло выпустил ей прямо в лицо горький виноградный дым. — Что?.. — она поморщилась из-за дыма. Санзу внимательно рассмотрел ее лицо, задумчиво покручивая зажатую между большим и указательным пальцем сигарету. — Я спрашиваю: твоя работа? — он дернул головой в сторону застреленного и, прищуриваясь на Юки, сделал глубокую затяжку. — Нет… Это не я… — она снова поморщилась от выпущенного ей в лицо дыма. Санзу с самой их первой встречи внушал ей какой-то первобытный ужас. Он был для нее как олицетворение первородного греха и всех грехопадений и пороков всего человечества. Харучие приблизился, растягивая уголки губ со шрамами в чеширской улыбке, и зашипел: — А тебе известно, что братья Хайтани никогда не стреляют в голову? — пушистые розовые ресницы распахнулись, округляя светло-голубые глаза. Санзу медленно провел острым кончиком языка по ряду верхних передних зубов. — Братья Хайтани стреляют в зубы, — он еще ближе придвинулся к Юки, затягиваясь сигаретой с довольной ухмылкой. — Или в живот… Они никогда не позволят никому умереть быстро… — он снова выпустил дым в лицо Юки и улыбнулся с каким-то безумием. — Братья Хайтани всегда заботятся о том, чтобы смерть была до-олгой… И мучи-ительной… — казалось, будто он сейчас облизнет лицо Юки, проведя горячим слюнявым языком по всей щеке. — Са-анзу… — прохрипел рядом Ран. — Ты заебешь даже на том свете… А я как раз туда и собираюсь, если ты забыл об этом… Захотелось разнообразия — вот и выстрелил в голову, отъебись… Харучие перевел на него недовольный взгляд и поднялся, оглядывая Мадараме и Мочидзуки, пакующих тело в черный полиэтиленовый пакет. — Коко-о, — пропел Санзу в рацию. — Ранчика надо отвезти подлатать.