Цвети же, сакура, на могиле якудза

      Ран глянул на черное свинцовое небо, прикрывая глаза ладонью и щурясь от проливного дождя и пробирающего до дрожи холода. Он втянул сквозь зубы знойный воздух, недовольно помотав головой от мурашек. Запахнул плащ в надежде, что промокшая насквозь ткань может еще как-то согреть его, и побрел дальше по кладбищу в поисках квартала якудза.       Легкие зудели, прося свой любимый вишневый табачный дым, но под таким проливным дождем пачка в кармане наверняка промокла насквозь. Он щурился, скалился, дрожал и брел в лабиринте серых бетонных плит, ведомый легким едва уловимым запахом сакуры.       Чем ближе Хайтани подходил к захоронению Хидео Мизоситы, тем сильнее становился запах.       Он нашел наконец-то тот самый памятник с черным мраморным самураем, аметистовые глаза которого горели, словно фонари. Сырые сиреневые брови недовольно сомкнулись: «С какого хуя сакура цветет в конце июля?» — бормотал Ран, подрагивая от холода. Он окинул глазами два розовых цветущих дерева, стоящих по бокам самурая, и прислушался к тонкому мелодичному голосу, раздававшемуся откуда-то из глубины розовых ветвей:       «Горная вишня…       Лунным сияньем       Залита вишня в горах.       Вижу, под ветром       Дрожь по деревьям прошла, —       Значит, цветы опадут?!»       Юки спрыгнула с ветки дерева спиной к Рану, полностью обнаженная, как лесная нимфа, и уставилась куда-то в даль, на проясняющийся кусочек красного неба.       — Юки!!! — крикнул Ран, лихорадочно стягивая с себя промокший плащ, чтобы хоть чем-то укрыть ее. Он рванул к ней и резко остановился у ее спины, рассматривая новый рисунок.       Вместо шрамированных узоров, изображавших Хагоромо-Тэнне, во спину была цветная розово-зеленая, словно светящаяся в темноте, татуировка с ветвями японской вишни. «Юки…» — одними губами прошептал Хайтани, опуская перед собой руки, держащие плащ. Он знает, что в мире якудза такая татуировка означает стремление и готовность умереть в бою молодым.       «Дрожь по деревьям прошла, — значит, цветы опадут…» — мелодично пролепетала Юки, поворачиваясь к остолбеневшему Хайтани, обнимая себя одной рукой за плечо, невинно прикрыв обнаженную грудь, а второй прижимая на животе рану, из которой сочилась густая серебристая жидкость, сверкая в лунном свете проясняющегося неба.       Она тепло улыбнулась и протянула руку, ту, что была на животе, к растерянному лицу Рана, прикасаясь холодными, окрашенными серебристой жидкостью, подушечками пальцев к его щеке. «Цветы опадают, и на их месте появляются зеленые листья…»       Хайтани жадно втянул воздух губами и потянулся к ее лицу. Он едва-едва прикоснулся к холодным губам Юки своими, и она тут же растворилась в ночи тысячами серебряных светлячков, исчезая прямо на его губах и даря ему последнюю теплую улыбку. Ран провел рукой по щеке, на которой только что были кончики пальцев Юки и, посмотрев на ладонь, увидел ту же серебристую жидкость, от которой едва уловимо пахло сакурой.                                   — СУКА!!! — Хайтани-старший проснулся около четырех утра от звука собственного голоса.       Уже пятую ночь он продолжал спать на футоне в кабинете, будто Юки все еще там — в своей (его) комнате. Он продолжал прятать ножи и выкручивать ручки на окнах, будто это Риндо теперь порывался незаметно от всех помереть.       Он откинул одеяло и сел на твердом матрасе, потирая глаза. Зачесав растрепанные волосы, лениво поднялся с пола и двинулся на кухню за стаканом воды. По пути он заглянул в приоткрытую комнату, будто надеясь, что Юки чудом появится на кровати, хоть и понимал, что ее там нет и не может быть. Ран недовольно дернул уголком губ и побрел дальше по коридору.       — Ты уже встал или еще не ложился? — Ран бросил через плечо, наливая воду в стакан.       — Еще не ложился, — буркнул Риндо, не отводя глаз от монитора ноутбука, сидя за кухонным столом в приглушенном свете бра.       Риндо, наверное, лет четырнадцать не видел старшего брата в таком состоянии. Как бы Ран ни старался скрывать свое беспокойство, он все равно был больше обычного раздраженным последние четыре дня. Слишком громко хлопал дверями, слишком сильно открывал воду в кране, слишком крепко затягивался сигаретой — до такой степени, что она начинала поскрипывать у него на зубах.       Ран срывал все рабочие задачи: когда Акаши Такеоми четко планировал построения при налете на точки клана Кудо-кай, Хайтани-старший, плевав на все инструкции, врывался в здание первым и хладнокровно расстреливал всех, кто был в его зоне видимости. Коко уже даже пустил шутку, мол в «Брахме» появился второй Санзу: «Раньше один чудик все портил, не хватало еще второго…»       Младший Хайтани понимал, что лучшее, что он может для него сейчас сделать, — просто не лезть и дать старшему брату время спокойно перебеситься, поэтому допоздна сидел за ноутбуком, разбирая всю документацию и нудную бумажную работу за двоих.       — Ты помнишь, что к вечеру нужно будет съездить с Санзу проверить товар? — Риндо звучно отхлебнул кофе из кружки и проводил глазами уплывающую с кухни сонную фигуру старшего брата.       — Мгм.                                          

***

      Трое из «Брахмы», одетые в дорогие костюмы пастельных цветов, приехали в нужное место и спустились в подвал огороженного дома.                            — Кто будет пробовать товар? — мужчина в белом костюме окинул вежливым взглядом братьев Хайтани и Санзу и раскрыл на столе тяжелый железный чемодан с упакованными в нем пакетами плотно утрамбованного белого порошка.       Санзу облизнул тонкие губы, растягивая шрамы в уголках в довольной улыбке, и, поправив галстук, вышел вперед.       Мужчина напротив уважительно кивнул, немного отошел от стола, снял с левой руки перчатку и, осторожно, закатывая глаза, поправил чистой рукой съехавшую к нижнему веку линзу. Зрачки Хайтани-старшего моментально сузились до размера еле видимых точек — он пристально уставился на запястье торговца порошками.       Харучие достал маленький ножик-бабочку и, проткнув один из пакетов, подцепил на кончик ножа щепотку порошка, пристально разглядывая маленькие белые кристаллики с довольной улыбкой.       Хайтани-старший обошел стол и, подойдя со спины к импортеру, схватил его за руку, которой тот поправлял линзу, и заломал ее за спину, приставив к затылку холодный металл пистолета.       — Мы о таком не договаривались! — прошипел от боли мужчина. Ран пристально изучил глазами круглую татуировку с гербом клана Кудо-кай на его запястье. Риндо лишь беспристрастно наблюдал за действиями старшего брата.       — Не было у вашего клана никаких неприятностей в последнее время? — Ран с холодным лицом наклонил голову набок, врезаясь взглядом в затылок заложника.       — Был какой-то переполох на северном складе, но мы не знаем, кто нападал, — давил мужчина.       — Где дочь Мизоситы? — голос Рана звучал настолько холодно, что даже Санзу замер, как ледяная статуя, с поднесенным к губам лезвием ножа.       — Откуда вам известно о дочери Мизоситы? — прошипел заложник.       — Где дочь Мизоситы? — «копировать-вставить»-щелкнуть предохранителем пистолета.       — Никто не знает! — трясся мужчина. — Глава сам ее ищет!       — Поэтому он так активно нападает по всем точкам якудза в Токио?       — Возможно! Я не знаю!       — Спасибо за информацию, — выдавил Ран, и раздался выстрел.                     Риндо недовольно закатил глаза и сложил руки на груди. Он еще перед выходом из дома просил его держать себя под контролем и не выкинуть никаких импульсивных глупостей. Санзу довольно ухмыльнулся и слизнул с кончика ножа порошок.       — Хайтани, как всегда, бесподобен, — Харучие убрал нож и лениво похлопал в ладоши, приближаясь к Рану. — И товар возьмем, и сэкономим кучу бабла, — он небрежно перевернул ногой труп, подцепив его за плечо мысом ботинка, и присел рядом на корточки, с упоением рассматривая багровое отверстие на лбу. — Все-таки ты умеешь стрелять в голову, — Санзу так широко и удовлетворенно улыбнулся, будто по шрамам в уголках губ сейчас побежит слюна от наслаждения.                                   

***

      Сано, шаркая шлепками, вышел через ворота северного склада клана Кудо-кай, где уже собрались остальные верхушки его синдиката, встречая приехавших братьев Хайтани и Санзу.       — Нашли что-то интересное, босс? — Харучие с довольной ухмылкой подкурил сигарету.       — Пять человек из Кудо-кай, — отрезал Сано, поднимая на него холодный уставший взгляд.       — В каком состоянии? — Санзу поставил правый локоть на левое запястье руки, прижатой к груди, и покрутил зажатую между пальцами сигарету.       — В очень интересном… — задумчиво произнес Манджиро, разворачиваясь к воротам склада и жестом приглашая оставшуюся «Брахму» пройти за ним.                            Санзу с какой-то только ему одному ведомой больной любовью осмотрел в белых перчатках пять трупов, сидящих на коленях со связанными за спиной руками. На животах каждого были большие горизонтальные порезы, откуда уже виднелись выпавшие внутренности.       — Какое-то неправильное харакири, судя по линии разреза… — Харучие прищурил глаза, обрамленные пушистыми ресницами. — Животы вспарывал кто-то другой…       Санзу двинулся в сторону трупа, сидящего посередине, и небрежно толкнул его в плечо ботинком, чтобы тот завалился на спину. На лбу был аккуратно вырезан круглый знак — герб клана Кудо-кай — символично отрисованный дом, обведенный в круг.       — Ритуа-альное харакири, — Санзу облизнул острым кончиком языка верхнюю губу, растянутую в широкой улыбке и повернулся в сторону Хайтани-старшего, который уже догадывался, кто конкретно убил этих людей.                            В глубине темноты склада зашаркала чья-то обувь. Верхушки «Брахмы» напряглись и на всякий случай схватились за пистолеты. Манджиро лениво прищурился и приказал всем опустить оружие, склонившись в поклоне в сторону шаркающего звука.       В темноте сверкнул блик, пробежавший по золотой оправе очков, и маленький огонек зажигалки подсветил одноглазое лицо, покрытое шрамами благородных многолетних сражений. Когда до всех собравшихся дошло наконец, кто перед ними, они тут же склонись, как Манджиро.                     — Хидео мне как-то говорил… — Киеси Такаяма лениво выпустил сигаретный дым, оглядывая левым глазом пятерку безжизненных из Кудо-кай, — «однажды перед моей дочерью встанут на колени даже мертвецы», — так он сказал…       Такаяма перевел взгляд на Хайтани-старшего, в сиреневых глазах которого, как японские карпы в пруду, заплескалась какая-то надежда.       — Полагаю, это про тебя Юки столько рассказывала…