Как перестать спасать мир и спасти себя: пособие

В питейном доме, затерянном в лабиринте широких улиц Шанъи, царила полутьма. Фонари отбрасывали желтые пятна света на деревянные стены и расписные полотна, что рассказывали посетителям о каком-то невыносимо героическом событии. Было тепло, даже душно, из-за чего Шэнь Юань небрежным движением оттянул ворот нижних одежд. Захмелевший, а оттого бесстыдный, он, по крайне мере, не кидался к невысокому помосту в центре зала, выкрикивая странные пошлые словечки на песенный манер. Шэнь Цзю, к сожалению, помнил, каким впьяне может быть его Непревзойденный Учитель. И серьезно опасался повторения. Тени плясали на ширмах подобно мистическим существам — искаженные, немного уродливые. На помосте кружили артисты: они разыгрывали какую-то известную историю любви, где юную деву похищает демон, а ее возлюбленный — герой, ступая сквозь тысячу преград, спасает ее, отважно повергнув злодея. Шэнь Юань, медленно сцеживая сливовое вино, хмурился все представление. То ли от нелепости событий — потому что Шэнь Цзю именно таковыми их и считал, — то ли от банальности сюжета. Или, может, все дело в этом его демоническом приятеле? Шэнь Цзю не знал, а спрашивать… — Сяо Цзю, — вдруг произнес Шэнь Юань, опустив чарку с вином на низкий столик, за которым они сидели, — ты не должен делать так. — Как — так? — Шэнь Цзю, впрочем, знал ответ. Не то чтобы это было впервые. Шэнь Юань отчего-то очень переживал, стоило их разговорам вдруг свернуть в эту, казалось, весьма однозначную для заклинателей сторону. Людей учили: демоны — зло. Заклинателей учили демонов убивать. Шэнь Цзю по большей части было плевать: его не волновало, умрет от его клинка ублюдок человеческой или демонической крови. Но Шэнь Юань был неутомим в своих попытках навязать ему эту свою дурацко-наивную точку зрения. Будто бы эта докучливая мысль не давала ему спать. — Ты не должен судить по происхождению, — говорил Шэнь Юань, хватая Шэнь Цзю за руку. — Всех нас определяют только наши поступки. Тогда, должно быть, Шэнь Цзю был не самым хорошим человеком. Не то чтобы он к этому стремился, да и разум его не трогала совесть, покуда мысли стекали в совсем иное направление. Рука Шэнь Юаня была горячей и сухой, пальцы — длинные, узловатые. На тыльной стороне ладони бледнел некрасивый шрам, и Шэнь Цзю помнил, какие события тому когда-то предшествовали. Он медленно поднял взгляд, сталкиваясь с чем-то тяжелым и настойчивым в глубине чужих глаз. — Обещай мне. — Разве я уже не обещал? — Шэнь Цзю выдохнул, будто старец, уставший от пререканий с ребенком. — Шэнь Юань, прекрати так себя вести. — Пообещай еще раз, — тот, позабыв, кажется, что они не одни во всем мире, и что такую близость Шэнь Цзю желал бы расценить совершенно превратно, наклонился ближе, ловя упрямый взгляд своего звереныша. Шэнь Цзю дернул бровью и, прикрыв глаза, уступчиво согласился. Не в первый раз. И, видят боги, не в последний. — Хорошо, — Шэнь Юань кивнул будто бы сам себе и отсел. Убрал руку — к неудовольствию Шэнь Цзю. — Хорошо, — повторил. И замолчал, потому что на сцену вышла новая артистка. Тонкая дева в едва-едва не вульгарном наряде опустила совершенно не подходящий ей цинь на установленный у края помоста столик. Присела, взмахнула ресницами, обводя посетителей взглядом, и тронула струны под восторженные вздохи толпы. Шэнь Юань, подобно прочим, едва не растекся от простенькой мелодии, которую наигрывала эта женщина. Шэнь Цзю оставалось только кривиться — и злиться. Он ведь гораздо лучше! Любой ученик пика Цинцзин был обязан владеть музыкальным искусством. Первый ученик — в совершенстве. И, конечно, его игра не могла быть хуже этого непристойного дерганья несчастных струн. Шэнь Цзю был гораздо, гораздо лучше, но Шэнь Юань на него не смотрел. Хотя мог бы. Мог ведь? Нужно признать, в искусстве объяснений своих чувств они оба были неудачниками. Шэнь Цзю раздраженно опрокинул в себя целую чарку вина. Сладость, оставшаяся на языке, была приятна. Сладость, оставшаяся на языке, и в сравнение не шла с тем, какими на вкус были губы Шэнь Юаня. Шэнь Цзю вновь посмотрел на витающего в облаках учителя, вновь обжегся неудовольствием, ощущая себя капризным ребенком, которого обделили вниманием. Что такого было в этой девице, чтобы смотреть на нее так? Что такого было у нее, чего не было у Шэнь Цзю? Быть может, его ревность, будто пламя, вспыхнула от испитого алкоголя. Быть может, таковы были его чувства, не скованные внутренним ограничением, нежеланием демонстрировать слабость, особенно перед тем, в чьих глазах ты устал быть ребенком. Шэнь Цзю не желал об этом думать. Не желал он думать и о том, что никогда бы не позволил себе такого поведения: слишком глупо, стыдно, слишком очевидно. Так он решит для себя завтра, а сейчас… — Сяо Цзю? — Шэнь Юань удивленно взглянул на поднявшегося из-за стола ученика. Тот, глянув на него темно и — боги! — так обжигающе, что по спине Шэнь Юаня побежали мурашки, направился к сцене, стоило только девице дернуть последнюю струну. Под вопросительные шепотки и заинтересованные взгляды Шэнь Цзю наклонился к артистке, и девичка, раскрасневшись, почти сразу закивала, будто болванчик. Она неловко выскочила из-за стола и ступила с помоста, прижимая ладони к губам. Что же такого наплел ей звереныш? Шэнь Юань нахмурился, перевел взгляд обратно на Шэнь Цзю — и замер, подавившись возмущением. Тот смотрел на него, опускаясь за стол на колени, так внимательно, с совершенно непонятным Шэнь Юаню вызовом, будто вышел что-то доказывать. Пьяный мозг Шэнь Юаня начал медленно шевелиться. Что вообще могло сподвигнуть его маленького Цзю опуститься до того, чтобы развлекать публику? А ведь публика затрепетала. Благородный заклинатель, чья расцветающая красота принадлежала небожителю, создавал совершенно новое впечатление. Движения Шэнь Цзю были уверенными, спина — ровная, и, когда его пальцы коснулись шелковой струны, грустная песнь циня вторила вздоху толпы. Мелодия Шэнь Цзю была сложной. Она была возвышенной и печальной, гордой — прекрасной. Шэнь Цзю был точно таким же, и его чувства, которые он мог высказать только действием, заполнили душный зал питейного дома подобно прохладному дождю в летний вечер. Шэнь Юань теперь и сам не мог отвести взгляда. Что-то в животе стягивалось в тугой ком, а сердце — глупое, бесконечно глупое сердце, — зашлось в неровном ритме. Его грудь сдавило, и это отзывалось в нем чем-то теплым и одновременно болезненным. Лицо Шэнь Цзю было спокойным, как и полагается отстраненному от людской суеты ученому мужу. Он казался таким серьезным, таким… далеким. Шэнь Юань вдруг понял, что, похоже, именно так и выглядел Шэнь Цинцю. Разве не глупость? Он ведь и есть Шэнь Цинцю. Его злобный, ядовитый, вредный сяо Цзю так вырос. Примириться с этим вдруг оказалось не так сложно. Шэнь Цзю не оставил ему выбора: сейчас он не выглядел как ребенок. Он им более и не был — разве Шэнь Юань сам же в том не убедился? Разве мог он как прежде думать о Шэнь Цзю как об ученике, о милом младшем брате, о звереныше, которого нужно защищать? О, это было бы слишком. Особенно после того случая в пещерах с Собирателем тепла. Его до сих пор бросало в жар, стоило только вспомнить те чувства, ему не принадлежащие, но поселившиеся в груди маленьким солнцем. Это тепло до сих пор отзывалось внутри, и более Шэнь Юань не мог быть уверен, что они принадлежали не ему. Может, ему было просто сложно глядеть в глаза очевидным вещам. В глаза Шэнь Цзю смотреть было еще сложнее. В последний раз коснувшись пальцами шелковой струны циня, Шэнь Цзю поднялся. Он не обращал внимание на отбивающую ладони толпу и, подойдя к столу, за которым все еще сидел Шэнь Юань, произнес: — Пойдем отсюда. Шэнь Юань не стал отпираться. На Шанъи опустилась ночь. Небо было темным, холодный ветер блуждал по улицам, трепал волосы, забирался в широкие рукава ханьфу. Шэнь Юань поежился, хоть и не ощущал холода в полной мере. Они шли в молчании какое-то время, прежде чем Шэнь Юань вдруг не замер на месте. — Сяо Цзю. Шэнь Цзю бросил на него взгляд, останавливаясь. Вокруг было тихо: они единственные сейчас стояли посреди мощеной камнем улицы, глядя друг на друга. — Ты... ты ведь знаешь, что очень дорог мне, ведь так? Шэнь Цзю поджал губы. О, он знал. Не мог не знать. И разве мог не злиться? Шэнь Юань с его дурацкой добротой влез под кожу, вторгся в душу, обосновался там на долгие-долгие годы, и Шэнь Цзю ничего не мог с этим сделать. Не мог, не хотел и не собирался. Медленно начал накрапывать дождь. — К чему ты, Шэнь Юань? — Ты дорог мне, — упрямо повторил Шэнь Юань, не глядя на Шэнь Цзю. Он все еще был пьян, иначе как объяснить его внезапные откровения? — И я люблю тебя. Сердце Шэнь Цзю взметнулось в груди загнанной птицей, нервно забилось. Он понимал — понимал, черт возьми, — что Шэнь Юань говорит о другом, но было так сложно не питаться фантазией. Так сложно не дать себе надежду, ведь он действительно… Придурок. — Но еще я думаю, — продолжил Шэнь Юань все также не поднимая глаз, будто бы объяснялся не перед Шэнь Цзю, но перед самим собой, — я думаю… И замолчал. Шэнь Цзю хмыкнул с досадой, вытаскивая из-за пояса веер. Думать — не самая сильная сторона его дурацкого Учителя. — Думаю… — бормотал Шэнь Юань, когда вдруг беспорядочные холодные капли перестали биться о его макушку. Шэнь Юань поднял взгляд — над его головой раскрылась бамбуковая роща…совершенно неизящная, корявая, даже уродливая. Шэнь Цзю держал свой веер над его головой, укрывая от дождя. Этот веер когда-то давно Шэнь Юань расписал собственной рукой — и, конечно, это выглядело не лучшим образом. Но он хотел сделать подарок, и, в общем-то, он удался. Шэнь Цзю не мог позволить себе пользоваться такими вещами: они оба понимали, что его ядовитая гордость того не перенесет, и все-таки Шэнь Юань в их редкие встречи видел этот дурацкий веер, прикрепленный к поясу его звереныша. Это необъяснимым образом наполнило его сердце чем-то теплым и липким, тягучим, как карамель. И таким же сладким. — Моя рука болит. Шэнь Юань моргнул, переводя взгляд на Шэнь Цзю. С чего бы его руке болеть от такой смехотворной нагрузки? Маленький ворчливый зверь не может жить без недовольства, правда? Шэнь Юань улыбнулся своим мыслям. Он вновь чувствовал в груди что-то теплое и причиняющее боль, как чуть раньше, когда Шэнь Цзю играл на цине. И глядел. Еще раньше — когда они оба, в той пещере... — Я думаю, что несправедлив к тебе, — продолжил, наконец, Шэнь Юань. Глядя в глаза. Шэнь Цзю в ответ смотрел прямо. Он больше не отворачивался, не прятал взгляда, и Шэнь Юань находил это испытанием. Для себя. Сперва обвиняя неловкость. Сейчас… Сейчас он мог винить только себя самого. И то неуверенное чувство, ростком пробившееся в его груди. — Ты прав, — Шэнь Цзю криво улыбнулся, нервно облизал губы. Шэнь Юань зацепился за это короткое движение, и… совершенно позабыл все слова, которые скопились в горле. Сглотнул. И опять замолчал. Боги. Это невыносимо! — Или это сделаешь ты, — разозлившись, прошипел Шэнь Цзю, делая шаг навстречу, чтобы утонуть в бездне, развернувшейся в глазах напротив, — или я сам. Прямо сейчас. У меня мало терпения, учитель. — Учитель, — проворчал Шэнь Юань, вдруг вполне послушно укладывая ладони на плечи Шэнь Цзю, от чего тот против воли замер, будто в самом деле не ожидал. — Зовешь меня учителем, но где твое ученическое почтение? — Каким образом я должен его выразить? — голос у Шэнь Цзю вдруг сделался тихим, но слова все равно обдали жаром лицо Шэнь Юаня. И его собственное. — И давно ты стал таким болтливым?.. Шэнь Юань поцеловал. Сам, в этот раз совершенно не церемонясь. Может, чуть неуклюже — его немного вело. Да и Шэнь Цзю теперь тоже. Он все так же держал веер над головой своего глупого учителя, а глупый учитель сминал губы Шэнь Цзю своими. И на вкус он был таким же, как запомнил Шэнь Цзю — сладким и опьяняющим. И дело вовсе не в том сливовом вине, что текло у них обоих по венам. — Открой рот, — едва отрываясь от чужих губ, произнес Шэнь Юань. Шэнь Цзю не был уверен, что его колени в этот момент не задрожали, как у сопливой девчонки. Отвратительно. Потрясающе. Он послушно повиновался, и даже в такой момент Шэнь Юань умудрялся вести себя, как докучливый наставник. Что ж, оставалось надеяться, что такие уроки он будет давать чуть чаще. Шэнь Цзю, похоже, слишком много думал. Вместе с тем в голове у него образовалась каша, и он вцепился в складки на рукавах Шэнь Юаня, когда тот обхватил его нижнюю губу своими, мягко, ласково. А потом укусил. Шэнь Цзю дернулся, но лишь от неожиданности. Жаром обдало все тело. Шэнь Юань открыл глаза, взволнованно отстранился, чтобы удостовериться — все в порядке. Подвинулся обратно, виновато и звонко поцеловал опять, будто извиняясь. Такие извинения Шэнь Цзю счел удовлетворительными. — Так что ты думал, Шэнь Юань?.. — холодный дождь уже скользил по лицу, заливал глаза, и с каждым мгновением лишь усиливался. Как бы Шэнь Цзю не хотелось, им пора уходить. Но он так устал оканчивать эти встречи неловким молчанием. В этот раз у Шэнь Юаня не было оправдания. Уж точно он не был пьян в той мере, чтобы не понять, что он делает или с кем. — Сяо Цзю так вырос, — ответил Шэнь Юань, убирая прилипшую к щеке прядь волос с лица Шэнь Цзю. — Это… и некоторые другие вещи… возможно, чувства… я должен о них подумать. — Уверен? — насмешливо спросил Шэнь Цзю, чувствуя, как бессовестно распускается в его груди надежда. Его тело до сих пор сковывало пламя, и он в самом деле поражался, что вообще способен на такие эмоции. — Я не хочу обмануть твои ожидания. — Разве ты уже не сделал это? Несколько раз. Шэнь Юань, — Шэнь Цзю вдруг обрел смелость, — ты действительно мог бы сделать это с кем-то еще? Ничего не испытывая? Шэнь Юань глупо на него посмотрел. И вспыхнул возмущенно: — Такого ты обо мне мнения?! — Я лишь делаю выводы. Они оба замолчали. Шэнь Цзю нахмурился, отходя. Веер с хлопком закрылся, брызги слились с дождём. — Пора возвращаться. — Нет, — Шэнь Юань, хмурясь, схватил его за руку, — нет, подожди. Я ни с кем, кроме тебя... — он запнулся, будто шокированный собственным откровением. Но продолжил сбивчиво бормотать, и не будь Шэнь Цзю заклинателем, он бы ни за что не услышал в шуме дождя его следующие слова: — И сейчас. И еще там, в пещере, я делал это не из жалости. Я… не могу дать тебе ответ сейчас, но, сяо Цзю… Дашь мне немного времени? Шэнь Цзю полагал, что такую просьбу он в силах исполнить. Пусть и было так сложно теперь терпеть. Шэнь Цзю полагал, что времени у них достаточно. Он ждал семь лет, ни на что не рассчитывая, и если есть шанс, что его слепые скитания в этой бездне чувств, наконец, обретут выход, разве он не должен вцепиться в такую возможность зубами? Нет, не так. Эта возможность обязана ему принадлежать. Ничем хорошим для него это не закончится. Но Шэнь Цзю был жаден, и его жадность желала только одного человека. Он не сдержался, вновь шагнул ближе, по-прежнему неумело вжался в чужие губы. Шэнь Юань шумно вздохнул, но не замер, как когда-то в шестнадцать. Он ответил, и Шэнь Цзю подумал, что ради этого может ждать столько, сколько придется.