Камелот. Ночь.
В Камелоте наступила ночь, скрывая за тёмной мглой сияющее, но уже никого не греющее солнце. Все жители от мала до велика были в печали, и даже громкий плач младенцев свидетельствовал о боли камелотцев в связи с ранением наследного принца Артура Пендрагона. К сожалению, надежды на то, что он встретит новый рассвет, не осталось ни у кого, так как яд рыкающего зверя предвещал неминуемую и невероятно мучительную гибель, полную страданий и страшных ночных кошмаров, преследующих избранного вплоть до последнего его вздоха. В древних легендах об истории Камелота упоминалось, что встреча с рыкающим зверем — это проклятье за грехи близкого родственника, а ещё зверя называли вестником смерти. В данном случае виновник — Утер Пендрагон, отец несчастного принца, являющегося невинной жертвой тирании своего собственного отца, жестокого диктатора, зверя, которого ещё мир не видел. Утер был беспощадным ко всем, в ком жила даже искра магии, и неважно, кто это был: старик, старуха или младенец; и даже родного ребенка, будь он магом, безумец, поставивший целью своей жизни уничтожить всю магию мира, не пожалел бы. Безумная, совершенно точно неосуществимая мечта овладела его сознанием ещё двадцать лет тому назад, и ничто, даже страдания собственного сына, было не в силах вернуть короля на путь истинный. Он, словно одержимый, за долгие годы своей жизни так и не сумел осознать простую, но столь важную истину, гласящую, что уничтожить магию в мире невозможно, так как она является незаменимым элементом в мироздании и жизни каждого из живущих в королевстве и за его пределами. Единственный и любимый сын, находящийся на смертном одре, был королю наказанием за все его былые и нынешние грехи и подтверждением, что искоренить магию не под силу никому, даже Утеру, возомнившему себя справедливым карателем и судьей для названых им преступников. Многие камелотцы сейчас находились на площади у окна покоев наследного принца со свечами, будто прощаясь с Артуром, являющимся для всего Камелота надеждой на счастливое будущее и окончание многолетней войны с магией, как доброй, так и злой. Остальные уже уснули, потушив свечи и погружаясь в свои сны, дабы хотя бы немного забыться и отвлечься от происходящего. Лишь один юноша не мог найти себе места, единственный, кто не утратил надежду на спасение жизни наследного принца, из всех он знал его лучше, чем кто-либо, и имя этому бесстрашному волшебнику — Мерлин. Миновав стражников уверенной походкой, юный чародей вошёл в тёмное подземелье, где держали великого дракона, точно так же тосковавшего по Артуру, как и все, а затем без лишних и неуместных сейчас приветствий, задал один единственный вопрос, который в данную минуту имел для него значение: — Киллгара, скажи мне, как спасти Артура? Я готов на всё, даже на самый безумный исход и способ, — Мерлин выглядел сейчас решительнее, чем когда-либо прежде. — Мерлин, спасение Артура куда дальше, чем ты можешь себе представить. Та, кто может спасти его жизнь, обитает на острове Благословенных, в месте, где заканчивается обыкновенная земная жизнь и начинается другая, полная магии, загадок и смерти. Но не спеши туда отправляться, юный чародей, там тебя ожидает твоя погибель, — скорбно сообщил великий дракон, предвидя наперёд, что там произойдёт с Мерлином. — Другого пути нет, Киллгара? — с ноткой надежды в голосе спросил маг, чувствуя сердцем, что это наверняка единственный выход. — Увы, нет. Поверь, я бы отдал всё, чтобы сказать, что есть другой способ, но спасти жизнь Артура Пендрагона, к сожалению, может лишь невинная душа. Жизнь за жизнь — таков закон древней религии, дабы дать её одному, нужно отнять у другого. Таковы законы мироздания, и, увы, изменить их не под силу никому, даже мне, — чётко произнося каждое слово, рассказал горькую правду великий дракон, по глазам волшебника видя, что отговаривать его от уже принятого решения не имеет совершенно никакого смысла. — Тогда так тому и быть, Киллгара. Ты сказал, что Артур моя судьба, значит мой долг перед ним и всем миром — погибнуть во имя его жизни и светлого будущего Альбиона. Раз это моя судьба, я приму её покорно, без сожаления и обид, — не колеблясь даже на мгновение, утратив надежду на другой исход, но обретя надежду на чудесное спасение жизни лучшего друга, промолвил Мерлин. А затем, напоследок, уже уходя и в последний раз обратив взгляд в сторону великого дракона, по мудрости и остроумию которого несомненно будет скучать, заключил: — Прощай, великий дракон, и позаботься о нём. — Прощай, юный чародей, я сделаю все, чтобы твоя жертва не была напрасной и Альбион жил, — громко и уверенно пообещал Киллгара, уже решив, каковы будут его дальнейшие действия. В глубине души мудрый дракон понимал, что будет скучать по этому лопоухому мальчишке, судьба которого была стать величайшим магом всех времён и народов, но, к сожалению, жизнь распорядилась по-другому, внеся свои нежеланные и совершенно неожиданные коррективы.***
Собрав всё необходимое в дорогу и попрощавшись с Гаюсом, мужчиной, заменившим ему отца, юный чародей немедленно выехал за пределы Камелота, взяв в конюшне самого лучшего и быстрого скакуна цвета воронова крыла, способного доставить его до острова Благословенных не позднее рассвета. Времени оставалось мало, поэтому юный волшебник спешил, то и дело пришпоривая коня. Ехал маг без остановок. Проезжая невероятно красивые, ставшие уже такими родными пейзажи Камелота, юноша понимал, что будет тосковать по каждому листку и цветку, но другого выхода у него не было. Когда на кону стоит судьба целого мира, разве жизнь слуги чего-то стоит? «Однозначно нет!» — чётко решил для себя Мерлин, отсеяв всяческие колебания и сомнения, на мгновение овладевшие его сознанием, мысленно прощаясь с природными красотами королевства. От каждого холма, горы либо склона у юноши перехватывало дыхание, а ощущение, что всё это в последний раз, лишь усиливало данные мысли, будто подливая масла в горящий огонь. Проехав полпути, Мерлин невольно остановился возле одной, будто величественно возвышающейся над целым миром горы с белоснежной вершиной, чарующей взор каждого и будто манящей к себе. Пока Мерлин смотрел на неё, перед его глазами вдруг чётко предстал облик Морганы, чудесной девушки невероятной красоты, обладающей аристократическим изяществом, но в то же время крепостью и силой духа. Юный чародей боялся признаться в этом даже самому себе, но ясно понимал, что испытывает к леди Моргане куда больше обыкновенных дружеских чувств. Но думать об этом в такой день совершенно точно бессмысленно. «Моргана теперь уж точно никогда не узнает о моих чувствах, и наверняка это хорошо, ведь она достойна куда лучшего мужчины, чем я», — промелькнуло у него в мыслях. Продолжив путь после небольшой передышки, Мерлин осознал, что ему жаль, что он не сможет увидеть Великий Альбион, который Артур, несомненно, построит. А ещё у юного чародея было тяжело на сердце от осознания того, что попрощаться с ним и сказать всю правду у него так и не выйдет. «Но, быть может, это и к лучшему, пусть я останусь в глазах Артура неуклюжим слугой, нежели магом, проклятым законом Камелота», — рассуждал про себя великий чародей, уже заметив вдали величественные, но зловещие башни дворца, расположенного на острове Благословенных. Волшебник знал, что там его ждёт, и как бы это ни было тяжело, но был готов к гибели, во благо и во имя Альбиона.Остров Благословенных.
Спешившись, юный чародей ступил на каменную плиту. Здесь от всего веяло холодом и опасностью, а погода будто чувствовала надвигающийся кошмар и взбунтовалась против неизбежного. Небо затянулось черными тучами, спрятав от глаз чародея солнце, а порывы ветра были такой силы, что едва не сбили худощавого юношу с ног, и лишь его магия и непоколебимая уверенность в своих действиях помогли ему выйти на площадь у жертвенного алтаря, на котором невооружённым взглядом можно было заметить золотой сияющий предмет, мощнейший артефакт старой религии — чашу жизни. «Только где же его владелица?» — вдруг мелькнула мысль в голове у юноши, и, не успев произнести её вслух, он вдруг очень чётко ощутил чужое дыхание за спиной, а затем услышал столь знакомый уверенный голос с долей сарказма: — Ну, здравствуй, Эмрис, давно не виделись. Чего пожаловал ко мне в столь поздний час? Не услышав ответа от волшебника, Нимуэй обошла его, встав рядом. Весь её облик демонстрировал триумф и превосходство, которые ощутила Верховная жрица Старой религии при встрече с волшебником, успевшим не единожды помешать её планам по уничтожению и захвату Камелота. Колдунья предстала перед Мерлином в своем любимом алом платье, под цвет губ, изогнувшихся в подобии злорадной усмешки, не предвещавшей ничего хорошего юному чародею. — Не играй со мной в игры, Нимуэй. Уверен, тебе прекрасно известна цель моего визита. Дай мне то, за чем я пришёл. — Я не могу дать жизнь и не взять ничего взамен. Одна жизнь и одна смерть, мировой баланс нужно соблюдать, — начала Нимуэй, хорошо зная, что Мерлин явился к ней, чтобы спасти жизнь Артура. — Я готов отдать свою жизнь за Артура, его жизнь дороже и ценнее моей в тысячу раз, — без колебаний ответил Мерлин, желая поскорее перейти к делу, пока не стало слишком поздно. — Как храбро, Эмрис. Но ты уверен, что готов заплатить столь страшную плату? Вместе мы могли бы править миром, в наших силах свернуть горы. Неужели жизнь наследного принца, относившегося к тебе с презрением столько времени, того стоит? Чем же Артур заслужил такую жертвенную преданность? — Тебе этого не понять. Артур — единственный, кто в будущем сможет дать свободу магам, без него погибнет не только Альбион, но и весь мир. Так что отвечу с уверенностью: если бы я только мог, то отдал бы за него жизнь тысячу раз. Так что? Что я должен сделать, чтобы он жил? — Если бы всё было так просто. Заключённый однажды договор нерушим, — попыталась отговорить волшебника Верховная жрица, но затем, встретившись с его холодным взглядом, поняла, что это невозможно. И ответив ему тем же, добавила: — Если твоё решение окончательное, дай мне руку и следуй к чаше. На эти слова Мерлин лишь утвердительно кивнул, вложив свою руку в ладонь чародейки, а затем последовал за ней, навстречу своей гибели. Оказавшись на месте и взяв в руку чашу, Нимуэй, внимательно глядя в голубые глаза юноши, начала свою речь: — Чаша жизни, благословенная веками сильной магией, содержащей сам секрет жизни. Она была создана тогда, когда и мир, если Артур выпьет из этого сосуда, он будет жить. Дабы произошёл обмен, ты должен испить из неё половину, другую требуется передать Артуру, — спокойно поведала всё тонкости ритуала Нимуэй, ловя на себе внимательный взгляд юного чародея. — Но как я передам ему воду, если буду мертв? — недоуменно спросил Мерлин, опасаясь обмана. Он прекрасно помнил, какой подлой может быть Нимуэй, поэтому желал узнать всё детали перед проведением обряда. — Не беспокойся, Мерлин, решить этот вопрос я могу в считанные мгновения, — громко произнесла колдунья, а затем её глаза вдруг засветились ярким золотым светом, и в это же мгновение перед двумя волшебниками с устрашающим криком предстал большой чёрный, как ночь, ворон. — Если ты не передумал, я прикреплю флакон с водой к его лапе, и он принесёт его к Гаюсу, — объяснила Нимуэй и услышала утвердительный ответ: — Я не передумал. Моё решение точно такое же твёрдое, как и ранее. — Тогда возьми чашу, Мерлин. Юноша взял в руки мощнейший артефакт старой религии, ощутив при этом мороз по коже от силы чаши и опасной магии, заключённой в ней. Нимуэй вскинула руки к небу и, устремив туда свой взгляд, громко и уверенно прокричала слова особого заклинания, доступного лишь ей, хранительнице чаши. В то же мгновение по площади пронёсся особо мощный поток ветра, а затем хлынул магический дождь, содержащий в себе силу жизни и смерти, постепенно заполняющий чащу. Как только она наполнилась до краев, всё стихло, будто никогда и не было. Мерлин промок насквозь, а Нимуэй словно всё время находилась в свете солнца, её одежда и волосы были совершенно сухими. — Договор заключен. Надеюсь, ты рад умереть за Артура. На эти слова Мерлин ничего не ответил, и, взглянув на синее небо, того же цвета, что и его глаза, испил половину воды из чаши. И проглотив её, медленно, глоток за глотком, Мерлин ощутил, как жизненные силы и былая энергия покидают его. В глазах начало темнеть, и вот некогда Великий волшебник лежал на холодном каменном полу, чувствуя близость смерти и её холодное дыхание на своей, успевшей стать бледной, коже. Уже совсем теряя силу, юноша отчётливо услышал громкий крик ворона, а затем его взору предстала картина того, как птица взлетает ввысь, в направлении Камелота. — Моя жертва была не напрасна, — едва слышно прошептал юный чародей перед тем, как уснуть навеки. Из его глаз упала последняя, кристально чистая слеза, знаменующая конец великой эпохи Мерлина и начало новой эпохи. Эпохи мира и добра, которая будет славиться в веках под прекрасным названием Альбион.