КОНЕЦ ИГРЫ

Я просыпаюсь уже в поезде, судя по освещению за окном вечером. Смеркается. У моей кровати на кресле спит Прим. Я аккуратно поднимаюсь с постели и кладу ее на свое место, пусть отдохнет по-человечески. Открываю купе и бесшумно пробираюсь в вагон-гостиную, ступая босыми ногами по прохладному полу. В гостиной, пялясь в телеэкран, сидит Хеймитч. Перед ним на столике стакан виски со льдом. Он замечает меня:         - Ну что, проснулась? Смотрю, ты отошла…       - Да, мне лучше. Что со мной было? – я падаю на диван напротив своего ментора.       - Ты не беременна, не переживай, - он пытается пошутить, но я хмыкаю.       - Я знаю. Может все же расскажешь?       - Скажу, только для начала внимательно и предельно честно ответь на мои вопросы. Я киваю.         - Когда Пит начал принимать таблетки? - ментор не планирует ходить вдоль да около.       - Не знаю, - я пытаюсь припомнить, - но первый раз я их увидела, когда он последний раз вернулся из Капитолия.       - А почему ты решила, что это успокоительное?         Вопрос отличный - не бровь, а в глаз.       - Не уверена… но после возвращения он стал… более спокойным, - я не хочу выкладывать ментору обо все перипетии наших отношений.         Но в проницательности Хеймитчу не откажешь:       - Китнисс! Точнее! Это очень-очень важно!         Я вздыхаю:       - Он перестал испытывать какие-либо чувства и эмоции по отношению ко мне. Я стала ему безразлична, - мне больше не хочется продолжать этот разговор, - а почему бы тебе у него самого не спросить?         Хеймитч задумчиво постукивает пальцами по подлокотнику, вероятно, решая, как преподнести информацию:       - Китнисс, эти таблетки… Я точно не уверен, но если это то, о чем я думаю, они влияют на эмоции и чувства человека гораздо сильнее обычного успокоительного. Мне известно немного, думаю, что Финик расскажет нам гораздо больше. Скоро он к нам присоединится.       - А Питу что-нибудь известно о том, что за таблетки он пьет?       - Не знаю. Пока мы решили ничего ему не говорить. Ни о том, что мы знаем, что он употребляет их, ни о том, что ты чуть не отправилась на тот свет из-за этих медикаментов. Он со своей ассистенткой сел в поезд раньше тебя.       - Но я чуть не умерла! Вдруг и с ним случится нечто подобное?        - Не случится. По твоим позеленевшим глазам я предположил, что это за препарат и связался с Эффи. Она подтвердила, что у некоторых людей встречается аллергическая реакция на подобные вещества. Такая реакция снималась обычными антиаллергенами, мы тебе его и вкололи. У Пита очевидно аллергии на эти таблетки нет.         В гостиную входят моя обеспокоенная мама и сонная Прим, которую та подняла, не обнаружив меня в купе. Но я не поддаюсь на их уговоры вернуться в постель, и мы все вместе остаемся ждать остановки в Четвертом. Пит и Серена, вероятно, уже спят.         Вскоре становится понятно, почему мы ждали Финника. мы быстро переходим к обсуждению насущного.          - Эти таблетки называются Пандорум, - он смотрит на серый квадратик, который держит двумя пальцами, - они раньше использовались в академиях добровольцев. Не повсеместно и не везде. Они заглушаю эмоции, мораль, страх, любовь… Любые эмоции. Еще они дарят ощущение умиротворения, безопасности и много чего еще. Предполагалось, что трибут не испытывающий страха или жалости, легче убъет. Только вот от этих таблеток отказались лет тридцать назад.         - Почему? – мне интересно.       - По многим причинам. Когда подросток идет в академию добровольцев, он понимает, что будет убивать. И он идет туда, чтобы одержать победу в Голодных играх. Он мечтает об этом с детства. Вопрос о морали для него не стоит. Он оправдывает убийства традициями, честью представлять свой дистрикт, всем чем угодно. К концу обучения – он безжалостная машина для убийства. Таблетками кормили всего несколько поколений добровольцев, и поняли, что злее, сильнее, безжалостнее, они не станут. Более того, безразличие к собственной смерти порой делает такого трибута слишком самоуверенным, и он теряет самое главное, что необходимо для победы, – острое желание выжить. Над препаратом работали, пытаясь пролонгировать эффект. Но насколько я знаю, лаборатории не смогли добиться того, чтобы он действовал больше суток.  А раз эффект временный, а есть их на арене постоянно никто не даст…         - Насколько временный? – перебиваю я Финника.         - От этих таблеток Пит изменил свое отношение к Китнисс, а она тут же захотела за него замуж, - язвительно комментирует Хеймитч. Я хмыкаю.         Финик слегка улыбается:       - Ну, лучший способ покорить женщину – не обращать на нее внимания, - говорит он со знанием дела, - А длительность эффекта зависит от того, в каких количествах есть эту дрянь… После того, как они были запрещены в академиях, таблетки перекочевали на черный рынок. В больших дозах они вызывают состояние эйфории, а со временем могут повлечь неотвратимые изменения. Это наркотик. Поэтому Пита нужно срочно снимать с них.         - А где их можно достать? – спрашиваю я.       - Как и любые другие наркотики - в закрытых клубах Капитолия. Там творится много нелегального. Только вот как милашка Мелларк попал в подобное злачное заведение? – рассуждает Оддейр.         - Серена, - шепчу я.       Через минуту я уже волоку еë по коридору в гостиную. Она вырывается, орет и зовет Пита, предусмотрительного закрытого Хеймитчем в своем купе.         Я кидаю Серену на диван. Она истерично, но пафосно возмущается:       -Вы не имеете права, я буду жаловаться. Вам языки отрежут, - она пытается встать, но я кидаю ее обратно.       - Вперед. Только тогда мы заявим властям, что ты продавала запрещенные медикаменты жителям Дистрикта 12, - предупреждает Финик, - поэтому ты расскажешь все, что знаешь о Пандоруме и о том, почему Пит Мелларк их начал принимать.         Она надменно поднимает подбородок:       - Я не знаю. И вы ничего не докажете.         Я хватаю со стола для завтраков нож и командую:       - Мама, выведи Прим из комнаты, - та торопливо выходит вместе с моей сестрой, а я подставляю нож к лицу Серены, - ты слышала, что победители Голодных игр имеют весьма неустойчивую психику. А я дважды победитель. Я могу случайно порезать твою напудренную мордашку так, что пластика тебе уже не поможет…         На ее лице появляется страх, видимо вид у меня и правда безумный:       - Ладно, я все скажу, - уже совсем не пафосно, скорее даже немного жалко произносит она, - мы встретились с Питом на подготовке к телешоу. Многие девушки мечтали работать с Питом. Он вежливый, внимательный, не кричит как Цезарь и не дает дурацких поручений, не пристает с неприличными предложениями… И, конечно, он красив и успешен. Все девушки Капитолия задаются вопросом, что он в тебе нашел… Ты ведь не очень-то красива, не мила, не сексуальна. Казалось, ты не так уж сильно его любишь… та еще стерва, - Серена понимает, что сказала глупость, и тут же возвращается к сути, - я предложила ему стать его ассистентом, и мне повезло. Он согласился. Другие звезды кастинги устраивают на должности помощников. А он очень радушно ко мне отнесся. Я заметила, что его что-то гложет, что ему грустно. Мы разговорились, и он задумчиво сказал, что многие люди стали бы счастливее, если бы было лекарство от любви.       - И ты помогла ему стать счастливее… - заключил Хеймитч, - хорошая девочка.        - Мы пошли в клуб, где купили таблетки, - она слегка улыбается, - а потом веселились до утра.       - Сколько таблеток в день он принимал? – спрашивает Финник.       - 6-8, иногда 10, вчера наверно больше, когда эта…, - она осекается, - Китнисс притащила того красавца. Я намереваюсь двинуть ей хорошенько, но Финник меня останавливает:       - Если мы ее покалечим, людям будет трудно поверить в наш рассказ о том, что во время аварийной остановки поезда она самовольно и без предупреждения вышла из поезда, а мы хватились ее только после свадьбы, - Одейр дергает за стоп-кран и поезд начинает тормозить.               - Не делайте этого, - умоляет Серена.         Мы решаем запереть ее до прибытия в хвосте поезда, чтобы не мешалась под ногами. Затем Хеймитч и Финник идут в купе Пита забирать таблетки, а я в купе Серены - искать запасы. К Питу я идти не хочу по понятным причинам. У Серены я нахожу три пластмассовые банки с таблетками и отношу их в купе Хеймитча. Потом я долго жду в гостиной новостей от ментора и Финника. Наконец, ко мне присоединяется последний. У него распухшая скула, и он ищет, что бы к ней приложить. Я насыпаю лед из ведерка на салфетку, заворачиваю и протягиваю Финику:       - Это Пит тебя так?         Он кивает:       - Не переживай, я не давал сдачи твоему жениху. На свадебных фото он будет красавчиком, - он улыбается.       - Как он? – обеспокоенно говорю я.       - Сейчас нормально. Только вот что будет утром, когда он не получит очередную таблетку. Я не знаю.       - А когда этот эффект пройдет? Хотя бы примерно…       - Ломка должна пройти быстро – день, может два. Или ты про чувства?.. А про чувства - у всех по-разному. У кого-то они возвращаются годами… Но Пит недолго сидел на таблетках. Две недели – не большой срок. Не опускай нос.         - Я переживаю за него. Мы ведь …       - Не можешь сформулировать? Хеймитч рассказал мне, почему Пит начал принимать таблетки. Несчастная любовь и все такое прочее. Только вот я видел, как ты смотрела на Пита на арене, на награждении, сейчас. Ты себе самой боишься признаться, что любишь этого парня. Только этим ты ранишь не только его, но и себя.         Мне кажется, что Финник винит меня в том, что случилось с Питом и не хочу продолжать эту тему:       - А откуда ты сам так много знаешь об этих таблетках? Ты их употреблял? - Не употреблял. Но видел, что они делают с людьми. Когда Энни готовилась к Играм, ее тренер довольно долгое время давал ей Пандорум, - он вздыхает, - и я думаю, что именно эти таблетки повлияли на ее душевное состояние. Когда она попала на арену, то вынужденно перестала пить таблетки. Каким-то чудом ей удалось пережить ломку и выжить. После Игр она долго пыталась избавиться от зависимости, но ее тренер, желая помочь справиться с ужасами арены Из благих намерений… Он думал, что это поможет ей забыть все ужасы соревнований снова начал давать эту отраву.. Только вот таблетки только усугубили ее состояние. Они притупляли не только отрицательные эмоции, но еще сильнее - любые положительные. Ничего не доставляло ей радости, кроме химии. Воздействие таблеток было слишком длительным. И после прекращения их приема жизнь стала для нее невыносимой, ее организм оказался неспособным генерировать гормоны радости. И в качестве защитной реакции она начала отдаляться от реальности и уходить в свой мир.         Я вижу, как больно Финику думать о всех страданиях, которые пережила его возлюбленная, я глажу его спине в знак поддержки.         - Как ты ей помог?       - Проводил с ней все время, какое только мог. Гулял, развлекал. Старался подарить ей новые яркие впечатление, только радостные. Со временем она отошла. У Пита другая ситуация. Он принимал Пандорум всего две недели. Правда в огромных дозах… Но я думаю, он выкарабкается. Эму просто нужно немного времени, чтобы прийти в себя.         Только времени мало. Не знаю почему, но я мечтаю, чтобы на нашей свадьбе Пит был прежним: добрым, улыбчивым, моим…         На рассвете я бегу к его купе.  Пита лихорадит и он явно в бреду, с ним Финник.       - Синдром отмены, - говорит Финник, - он в таких количествах употреблял Пандорум, что наверное снимать его нужно бы было постепенно. Но он сильный, справится.       - Я был за последний способ! Мне как никому знать, что такое отходить от похмелья… - говорит подошедший в купе Хеймитч, - но меня никто, - он указывает на Одейра, - не послушал.         - Потому что ты так ни разу в жизни и не протрезвел, - отвечает он, и меня это заставляет улыбнуться.       - Я не против посмотреть, как парнишка корчится от ломки пару дней. Только вот как он будет выходить из вагона? На вокзале камеры и Эффи говорит… я бы даже сказал, очень громко говорит, что она не сможет их убрать. Поэтому, до вечера его нужно привести в чувство.       - Но как? – спрашиваю я.       - Придется дать таблетку, - вздыхает Финник.          Я больше всех не желаю этого, но понимаю, что режим реалити-шоу требует адекватного жениха. Хеймитч отправляет меня вон из купе: - Тебе не стоит видеть, как из этого стонущего тела мы сделаем подобие твоего суженого.         Мне ничего не остается, да и я не хотела бы, чтобы по возвращению в себя Пит увидел меня – причину своей боли. Я ухожу готовиться к появлению перед камерами в вагон к своей группе подготовки, которых никто давно не беспокоили. Я понимаю, что они лучшего мне желают, берегут нервы, но будь моя воля, я бы осталась с Питом.         И вот я стою в гостиной перед зеркалом. До Капитолия – считанные минуты. На мне синее платье с V-образным вырезом, рукавами – ¾, длиной до колен, весьма простого кроя. А еще – туфли в тон. Волосы распущены и ниспадают волнами на плечи и спину. Я смотрю на себя в зеркало и думаю, что я выгляжу благородно и слегка невинно, насколько это возможно после моей внебрачной беременности.         В гостиную выходит Пит. На нем элегантный темно-серый костюм и белая футболка. И солнечные очки, закрывающие глаза. Мы молча подходим к выходу из купе и беремся за руку. И у меня по коже пробегают мурашки. Я поворачиваюсь к нему в надежде увидеть теплую улыбку моего мальчика с хлебом, но на его лице абсолютно ничего. Он не смотрит в мою сторону. Я вспоминаю, как год назад он не отводил от меня взгляда, ловил каждое мое слово, старался защитить меня от любой опасности, улыбался мне перед каждым выходом из вагона на станцию очередного Дистрикта.         Теперь этого нет. Есть только серьезный сосредоточенный не знакомый мне Пит Мелларк, только что выпивший очередную таблетку, убивающую его чувства ко мне.