Дела семейные

За аркой скрывался коридор, выложенный белым камнем: в нише притаились пыльные рыцарские доспехи. Казалось, они вот-вот оживут, замахнутся огромным двуручным мечом, но рыцарь оставался неподвижен. Его разбитый собрат привалился к стене: под поднятым забралом было пусто. Звенящая тревога пронизывала все внутренние помещения форта. Она нарастала, не находя выхода. Джест видел в глазах спутников ту же негласную мольбу: пусть появится из-за угла культист в драной робе или даже протиснется сквозь снесённую с петель дверь глабрезу. С врагом можно сражаться, выпуская пар — но как прикажешь сражаться с абсолютным ничем? На лестничном пролёте, куда привёл их извилистый туннель без единого окна, Джест заметил картину. Простенький пейзаж в треснувшей раме, изображавший колосящееся поле под неестественно-голубым небом. — Демоны обычно камня на камня не оставляют. А тут… — Зосиэль дотронулся до холста. Картина не истлела в мгновение ока, не исчезла. Так и висела, слегка покосившись, неуместная, как одуванчик посреди выжженного пепелища. Комнаты сменялись, рябили в глазах. Иногда они повторялись: за тяжёлой ли дверью, за появившейся ли из ниоткуда аркой, в тёмном ли углу змеились очертания то старой кладовой, то рыцарских доспехов, то главного зала. Едва уловимо менялись детали: то доспехи исцарапаны и покрыты пылью, то блестят, как новые, в очаге то огонь, то прогоревшие угли… На очередном повороте шедший чуть впереди Вольжиф резко затормозил. Ему в спину тут же врезалась замешкавшаяся Киримэ. — Что такое? Что там? Что? — тут же зачастила она и вцепилась в посох обеими руками. Как не колдовать собралась, а с размаху вдарить по чьей-нибудь голове. — Да почудилось, — не очень уверенно отмахнулся Вольжиф. — Точно за столом сидит кто… И много ж народу, главное, толпа целая, а моргнул — все пропали! Никто не подтвердил, но и не опроверг его опасения. Легко верилось, что там, где в считанные мгновения стынут угли и исчезает в никуда горящий огонь, они столкнутся с призраками. Держа оружие наготове, они вошли в уже знакомый зал, где когда-то была столовая. Всё осталось пугающе неизменным, и только следы в пыли, которые они неизбежно оставляли за собой, говорили о том, что время не замерло, и уж тем более — не идёт назад. Ни за, ни на, ни под столами не нашлось, разумеется, ни одной души. Живые или мёртвые, озлобленные или молящие о спасении, обитатели Дальнего Предела не спешили поприветствовать гостей. Иногда Джест всё же замечал движение на периферии зрения. То тёмные, то белёсые фигуры не присматривались к нему: они плавно двигались над полом, замечая разве что друг друга. Если напрячь слух, на грани слышимости звучали и голоса: призраки обсуждали что-то, но слов было не разобрать. На четвёртом заходе Дейран, изображая смертельную усталость, привалился к стене под подраным знаменем: — Кажется, тактика «ходим, пока куда-то не выйдем» больше не работает, — заметил он. — И что ты предлагаешь? — Осмотреться как следует. Ну, знаешь, на случай, если мы что-то упустили. Звучало разумно, вот только Джест не особо представлял, что именно им искать. Они рассредочились по столовой, осматривая то камин, то стены. Джест как раз простукивал колонну в смутной надежде, что за той спрятана потайная лестница, когда Вольжиф торжествующе воскликнул: — Ага! Возле одной из дверей на камне была выцарапана крестообразная насечка, не похожая на случайную царапину. Приободрило и то, что в оружейной, открывшейся следом, они нашли ещё одну. Некто, шедший сквозь внутренние помещения форта, отмечал путь. Был ли то такой же пленник или кто-то сведущий, Джест не знал, но много ли у них оставалось вариантов? Теперь, когда они знали, что искать, дело пошло быстрее. Коридоры и залы больше не повторяли друг друга, не возвращали к началу. За окнами темнело: призрачный огонь всё чаще сопровождал их, угасая, когда они приближались, и за спинами вспыхивая снова. Цвет его менялся от блекло-зеленоватого до насыщенного оранжевого. Только тени, пляшущие на стенах, сопровождали их странный маршрут: то вверх, то вниз по винтовой лестнице, трижды налево, дважды направо, затем протиснуться через щель в стене, чтобы пройти к старой баррикаде. Ни одна из дверей на пути не была заперта. Форт не препятствовал им. Яркий дневной свет за открытой дверью ударил в лицо. Джест издал было радостный клич, но тут же разочарованно вздохнул. Они вышли на крепостную стену. Чёрно-лиловый туман по внешней стороне красноречивее некуда показывал, что прыгнуть вниз — не лучшая идея. Свободен от тумана был только внутренний двор, но и он мерцал, подрагивал, точно заколдованные зыбучие пески. Шагнёшь — не высвободишься. Тем не менее, тени стояли на нём, они, из-за расстояния слившиеся в единую массу, столпились подле виселиц. Низкий голос, принесённый ветром, пророкотал: «Предатели», — и тотчас видение испарилось. Джест дважды моргнул и потёр глаза, пытаясь понять, было ли оно на самом деле или создано неуёмным воображением. Вольжиф, которому, похоже, почудилось то же самое, трижды суеверно плюнул через плечо. — Э, девочка… — прервал тревожную тишину натянуто-вежливый голос Киримэ. — Убери от меня, пожалуйста, свою ворону. Сажа в самом деле проявляла к её рыжему хвосту повышенный интерес. Чёрные глаза любопытно поблескивали. — Не бойся, — Уголёк ободряюще улыбнулась и по-птичьи склонила голову набок. — Она не клюнет. Сажа очень умная и воспитанная, и совсем не злая. Подтверждая комплименты, ворона распушила крылья и закивала, подпрыгивая на одном месте. Зрелище было скорее умилительное, однако Киримэ в панике подобрала хвост, словно перед ней не иначе как готовился к атаке грозный демон. — Я боюсь птиц, — с усилием выдавила она. — Любого вида, размера, цвета… Пожалуйста, скажи, чтобы она не подходила так близко! — Разве Сажа страшная? — Уголёк удивилась, но всё же подставила руку. Ворона с готовностью запрыгнула на её предплечье. — Извини, пожалуйста, если она тебя напугала. Я не подумала… Лепетала она так сбивчиво и виновато, что Киримэ неуютно поёжилась и выдавила: — Всё в порядке, просто… Не подпускай её ко мне, договорились? — на всякий случай она попятилась так, чтобы между ней и вороной по крайней мере стояла Сиила. Джест тяжело вздохнул. Интересно, какие ещё открытия относительно родной матери ждут в ближайшем будущем? Ничего не происходило, как они ни всматривались в опустевший двор, и было принято решение идти дальше. Единственный возможный путь, также отмеченный насечкой, вёл в башню. Но зал, открывшийся перед ними, не был похож на внутреннее помещение форта — по крайней мере, не на такое, каким оно было до воздействия исказившей пространство магии. Двери, то расположенные как следует, то уложенные набок, усеивали стены: высокие потолки терялись во мраке — до вершины не доходил свет факелов. Сейчас походящая на диковиный улей или муравейник, когда-то это была казарма: об этом говорили ровные ряды кроватей и сундуков у изножья. Загоревшиеся было глаза Вольжифа почти сразу разочарованно потухли: сундуки в большинстве своём пустовали. Какие-то были сломаны, и все без исключения покрыты клочьями паутины без единого паука. Часть кроватей свалили в баррикаду у дальней стены. «Защищались от демонов», — сперва подумал Джест, но затем заметил, что за баррикадой установлена палатка. — Может, кто-то из ваших спасся? — предположил он, разглядывая тёмно-зелёный полог: не дрогнет ли, не выйдет ли другой пленник Дальнего Предела навстречу. — Я хотела бы верить, но вряд ли. Присмотрись: она здесь давно. В самом деле, хоть палатка и была новее, чем всё окружение, поставили её явно не пару дней назад. Кто бы в ней ни обитал, устроился он капитально: оборудовал перед своим пристанищем даже небольшой очаг, в котором до сих пор дымилась отломанная ножка кровати. Джест не удивился, когда с их приближением дым исчез без следа, а угли превратились в рассыпчатый пепел. К такому быстро привыкаешь, особенно после Бездны. Внутри палатки скрывалась засаленная лежанка, на которой владелец успел провести немало тревожных ночей, кое-как сколоченный из трёх досок низенький стол, и — что больше всего привлекало внимание — несколько потрёпанных тетрадей, сшитых в одну. На всякий случай Джест присмотрелся внимательнее, но не обнаружил никакой посторонней магии, кроме той, давящей, что окружала их с первой минуты. — Предлагаю тут остановиться ненадолго, — предложил он, скидывая заплечный мешок на лежанку. — Стоит взглянуть на записи. — Тем более хозяин вряд ли помешает, — на удивлённый взгляд Дейран пожал плечами и указал в дальний угол. — Что-то подсказывает, что вон он болтается. Не сразу Джест заметил фигуру, посеревшую, почти слившуюся с поросшей плесенью стеной. Мужчина был мёртв, и мёртв не первый день. Верёвка, перекинутая через факельную скобу, впилась в шею, голова неестественно склонилась на грудь. Надежда, что они встретят среди пленников форта кого-то живого, снова не оправдалась. Повернувшись к мертвецу спиной в надежде, что тот исчезнет, как исчезали проходы и двери, Джест открыл тетрадь. Время сделало страницы хрупкими и ломкими: никакая магия не защищала их от старения, но, по счастью, до них не добралась ни плесень, ни влага. Прочтённые вслух строки тут же подхватывало эхо, унося под неестественно высокие своды. «Не единожды я слышал о форте, о последней битве и поражении, которое потерпели тогда крестоносцы — одном из многих в позорной череде. И вот я здесь, на месте гибели отца, которого никогда не знал…» Чтение перебил нервный хохот. Дейран смеялся так, что даже слёзы выступили. Смахнув их, он отдышался и обворожительно улыбнулся: — Это какая-то местная традиция? Не хотелось бы её ненароком продолжить! Джест кивнул, соглашаясь. Из дальнейшего текста следовало, что владелец, юноша по имени Вильмет Вард, собрал компанию особо отчаянных мародёров, дабы те сопроводили его вылазку к Дальнему Пределу. Цель самого Вильмета была иной: он планировал расследовать обстоятельства гибели своего отца, крестоносца, некогда служившего в форте. «Трусы бежали, бросили меня на подходе, даже не взяв с собой припасов. Твердили, что никаких богатств в форте не найдётся, а вот проблем не счесть. Стоило, верно, прислушаться к их предчувствиям. Я ведь и сам не знал, что хочу найти, но оказался заперт, едва переступил порог. Заперт диковинным тёмным колдовством, над которым не имел власти. Не стоит волноваться: у меня есть еда и вода, а значит, я могу без страха заняться тем, ради чего явился». Вильмет вёл записи кропотливо, хоть и неровно, то сухо перечисляя обнаруженное, то вдаваясь в пространные размышления. День ото дня он рассказывал о вещах, которые встречал в форте. Затем следовала целая хроника — как раз за разом он обследовал ходы, проверял, куда они ведут. — «Предположение, что я стал лишь игрушкой, подвластной чьей-то злой воле, оказалось в корне неверным. Нет, у форта нет воли, но есть извращённый порядок, согласно которому выстраиваются комнаты. Неизвестно, на чём он основан, однако путь возможно проложить, если выяснить правильную последовательность. Если мои представления хоть немного верны, форт в нынешней форме представляет из себя воронку, по спирали спускающуюся к эпицентру. Нечто скрыто в центре спирали — возможно, источник проклятия, удерживающего внутри каждого вошедшего. Пресвятая Иомедай, как это возможно? Что здесь могло произойти?» Звук на миг исказился, а затем последнее предложение зазвучало снова и снова, точно под потолок взвился с десяток говорливых птиц, повторявших его на разные лады. Они повторяли не за Джестом — за мёртвым хозяином тетради. Невольно командор обернулся, но труп всё так же покачивался в петле. Чем дальше, тем тревожнее и отчаяннее становился тон. Больше, чем о новых открытиях, Вильмет писал о том, что без конца злится на себя, что должен был повернуть назад и оставить мертвецов в их холодных могилах, что по глупости своей скоро присоединится к сонму призраков. В ходе новой вылазки одна из теней, маячивших на грани видимости, атаковала его, и удар призрачного меча ранил не хуже настоящего. «Три ключа… Они спрятаны, сокрыты, их не найти, если не знать дороги. Я пытаюсь понять, но мысли путаются; они вообще мои? Сколько я здесь? День и ночь сменяются хаотично, иногда за считанные минуты: факелы гаснут и зажигаются, но рядом никогда никого нет. В некоторых комнатах тени видно ярче, яснее. Они не могут уйти, прикованные, запечатанные; засыпая, я слышу, как они умирают, чтобы воскреснуть утром и снова кричать. Они повторяют приказы Эктона Дорсетта. Ключи — это не что-то материальное, нет, что-то другое. Если бы я мог идти, но проклятая нога всё никак не заживает. Жив ли я вообще?» Дни сменялись под шелест страниц. Форт проживал ушедшую жизнь снова. «Не чувствую ногу, едва могу идти. Зелья закончились ещё вчера. Что хуже — заканчивается еда. У меня нет времени ждать исцеления. Нужно спуститься на слой ниже, искать там — скрытое не отыщешь на поверхности. Переходы опасны. Тени нападают, когда видят, потому что не узнают. Кажется, сегодня я видел отца». Хоть финал уже был известен, Джест тяжело сглотнул, с трудом перелистывая последнюю страницу. Перед ним, как наяву, вставало зрелище: незнакомый юноша мечется загнанным зверем среди бесконечных дверей и лестниц, оставляет засечки, помечая путь, но всякий раз его отбрасывает к началу. Отчаяние — вот что убило Вильмета скорее призраков, голода и жажды. На последней странице он написал: «Я видел, как долго можно умирать. Нога гниёт. Не хочу». Закрыв дневник, Джест завернул его в подобранную тряпицу и положил в свой мешок. Спираль, «слои», три ключа… Всё это пока не укладывалось полностью в голове, но им ничего не оставалось, кроме как продвигаться вперёд. Вот через пару минут, как отпустят печальные мысли. Изобразив, что его что-то заинтересовало в стороне, Джест отошёл к окну, за которым зрел розоватый рассвет. Насколько болезненно-обыденной для Мировой Язвы звучала история Вильмета! Ладно бы он один был такой, безвестно сгинувший в изуродованных Бездной землях. Но, увы, Джест вспоминал и других крестоносцев: все они, стоило задуматься, укоризненно смотрели в спину. Ясное дело, нельзя спасти всех до единого, нельзя переписать их истории, но оттого и гадко с ними соприкасаться как беспомощный наблюдатель. До плеча слегка дотронулись, утешая. Зосиэль смотрел понимающе. Слишком понимающе. — Ты старался, как мог, и делал всё возможное, — заверил он так пылко, что Джест невольно сам поверил. Тёплая ладонь чуть задержалась на плече, когда в спины прозвучало: — Послушай-ка, у тебя же должно быть с собой священное писание Шелин? Одолжи, пожалуйста! Сам понимаешь, в моей библиотеке таких книг не водится, — тут Дейран чуть примолк и задумчиво продолжил. — Я не уверен даже, что у меня вообще осталась библиотека. Стоило бы в тот особняк наведываться почаще… Зосиэль подозрительно наблюдал за разглагольствованиями молодого графа, да и Джест пока не понимал, к чему тот ведёт. Вряд ли всерьёз решил вознести хвалу Неувядающей Розе. — Зачем тебе? — наконец, спросил Зосиэль. Дейран поцокал языком и состроил преувеличенно-расстроенную гримаску: — Ай-яй, как непрофессионально с твоей стороны! Ты разве не должен просвещать заблудшие души, проповедовать красоту и что-то там ещё, я уже забыл? — Глупо вести проповедь перед абрикандилу, — голос жреца даже подрагивал от плохо скрываемой неприязни. — Спасибо за комплимент, — Дейран усмехнулся. — Зачем, спрашиваешь… Да так. Хотел узнать, в какой части писания Шелин одобряет эти щенячьи вздохи по чужому возлюбленному. Тебе разве не положено где-нибудь в тёмном углу писать трагичные поэмы? Вот оно что. — Что я слышу? Ревность? — Джест встал между ними и рассмеялся, от души понадеявшись, что смех не вышел слишком натянутым. — От кого-от кого, а от тебя не ожидал! Возлюбленный по-кошачьи сощурился: — С чего ты взял? Может, мне просто надоело наблюдать за столь жалкими и неумелыми попытками! Губы и руки Зосиэля, сжавшиеся сами собой в кулаки, едва заметно подрагивали. Он плотно стиснул зубы, отвернулся и поспешил отойти. Совесть смутно зашевелилась: разве виноват молодой жрец, что принял когда-то добродушные подшучивания за влюблённость? — Дей, ты перегибаешь. Сейчас не время устраивать свары, так что… Оставь его в покое. Если так хочешь, поговорим об этом в Дрезене. — Ну и святошей же ты стал, — в устах Дейрана звучало как высшая степень отвращения. Они и раньше ругались, стоило Джесту проявить хоть каплю больше участия в чужой судьбе, чем глумливое равнодушие. Но прежде почти всегда за язвительностью пряталось беспокойство. Посмеиваясь над сентиментальностью, Дейран на деле говорил: «Прекрати, я не хочу, чтобы ты помер, пытаясь всем подряд сделать лучше», — и успокаивался, стоило показать, что никуда не денешься, а помощь незнакомцу для тебя так, приятный пустячок. Вот и сейчас Джест, проверяя догадку, догнал его и крепко прижал к себе, зарывшись носом в золотистые кудри. Возлюбленный с негромким смешком высвободился из объятий и повернулся лицом. — Для свар, значит, не время, а для такого… — Для того, чтобы любить тебя, — Джест ласково заправил ему прядь волос за ухо, — у меня всегда найдётся время. — Ох, опять эта твоя сахарная болтовня! — Дейран скривился, но зелёные глаза сверкали весельем. — Ты бы поосторожней, а то решу, что ты на досуге начитался романтической поэзии. Для почитателя Калистрии ты чрезмерно сентиментален. За ними наблюдали два пристальных золотистых глаза. Взглянув над его плечом, Джест передёрнулся. Киримэ. Конечно же. — Сынок, зачем ты лжёшь? Зачем пытаешься меня утешить? — она душераздирающе всхлипнула. — Если твоя жизнь была столь хороша, как же вышло, что ты поклоняешься Калистрии? Кто пробудил в тебе жажду мести?.. Нервный смех вырвался сам собой. — Ну, вообще-то я был молод, хорош собой, и меня больше привлекала часть, связанная с похотью. Поверх неловкого молчания протяжный всхлип прозвучал особенно громким. Уголёк сидела, прижавшись щекой к стене. Она легонько поглаживала заплесневелый камень, словно утешая плачущего. В беспросветно-чёрных глазах стояли слёзы. — Что случилось? — спросил Джест, присев на корточки рядом. Он был почти благодарен за то, что не придётся продолжать нелепый разговор. — Она плачет. — Кто? — если бы он был сейчас в лисьем облике, каждая шерстинка встала бы дыбом. На миг почудилось, что он тоже слышит плач — истерический, надрывный, полный больше злобы, чем боли. Но звучал он так далеко, что сливался с шорохами и воем ветра, и не дольше мгновения. — Крепость. Хочет уйти, как и мы, но не может, поэтому грустит, — Уголёк уткнулась в стену лбом. — Она устала быть камнем. Встряхнувшись, как мокрая собака, Джест натянул улыбку и поманил Уголька за собой. Им ещё было, что обследовать. А задуматься можно будет попозже.