Охота на цветы

***

Цзян Чэн обвел взглядом девушек: каждая улыбалась еще более обворожительно, чем предыдущая, не стесняясь демонстрировать себя. Пальцы мягко, по-кошачьи касались барьера, проверяя его на прочность и будто отстукивая какой-то ритм. — Неужели мы не хороши? Неужели не нравимся? Поймав взгляд Цзян Чэна, грудастая красотка абсолютно пошло подмигнула ему, прикусив полную нижнюю губу. Ваньинь поспешил отвести взгляд, убеждая себя, что ему почудились черты брата в лице оборотня. Удушливый аромат творил странные вещи. — Шиди, не обращай на них внимания, — поспешил вмешаться Вэй Ин. Сам он внимание как раз обращал, без тени смущения разглядывая девиц. Бесстыдник! Развратник! Мужа бы постыдился, раз бывший брат ему не указ! Вот Лань Ванцзи внимания на оборотней не обращал. Казалось даже, что аромат никак на него не повлиял, разве что мочки ушей чуть покраснели да взгляд нервно метался от Вэй Ина до Цзян Чэна и обратно. Второй Нефрит волновался о муже… И о его сохранности. Как будто Ваньинь позволил бы себе прикоснуться к Вэй Усяню! — Глава Цзян… — взгляд Лань Ванцзи, наконец, сосредоточился на Цзян Чэне, и тому захотелось одновременно оскалиться от злости и замурлыкать от удовольствия. Взгляд золотых глаз плавил внутренности, превращая сердце в талую лужицу. Ваньинь вскинул подбородок, твердо встречая взгляд Ханьгуан-цзюня. Ему нечего стыдиться, он чист и невиновен. Даже в мыслях! Он все еще контролировал себя, держал в узде навязанное желание, не позволял омерзительным развратным фантазиям затмить разум. — Что с вами? Цзян Чэн удивленно моргнул, когда Ванцзи аккуратно опустился перед ним на колени. Но прежде, чем он хоть что-то успел ответить, тот уже аккуратно, но решительно и непреклонно стянул сапог с опухшей лодыжки. Сдержать болезненного вскрика не удалось: голенище зацепило край распоровшей кожу сломанной кости. — Прошу прощения, — от мягкого обволакивающего голоса Ванцзи у Цзян Чэна пробежали мурашки вдоль позвоночника. Чуткие пальцы пробежали по его голени, подбираясь к месту перелома, и, вопреки ожиданиям, это было скорее приятно, чем больно. От пальцев Второго Нефрита исходило тепло, а чуть позже Ваньинь осознал, что боль действительно стихает под действием чужой ци, которой Ванцзи так щедро делился. — Нужно остановить кровь и наложить шину, — голос Лань Ванцзи звучал слишком уж спокойно и отстраненно. Похоже, яд цветочных оборотней уже начинал действовать, заставляя прикладывать усилия, чтобы контролировать себя. — Я возьму?.. Ответить Цзян Чэн не успел: его ответа и не собирались дожидаться. Ханьгуан-цзюнь отстегнул от его пояса ножны Саньду, а затем развязал и сам пояс. Ваньинь было протестующе зашипел, пытаясь отодвинуться, но осознание пришло через несколько мгновений: в этой проклятой пещере не было деревьев, веток, досок — всего того, из чего можно было сделать шину. А пояс стал жгутом: Лань Ванцзи перетянул им бедро немного выше колена, а свободным концом привязал ножны к ноге. Но этого было недостаточно: Цзян Чэн знал, что необходимо вправить кость и зафиксировать лодыжку. Он уже потянулся к гуаню, собираясь снять ленту, когда перед глазами возникла рука Усяня: — Ленту? — и было в голосе Вэй Ина что-то такое, что превращало обычное, в общем-то, слово во что-то очень неприличное, как будто он предлагал далеко не ленту. — Я буду рад видеть свою ленту на А-Чэне. — Не смей меня так называть, ты!.. — рыкнул Ваньинь сквозь зубы, стараясь не взвыть от боли, пока муженек этого наглеца совмещал обломки кости и колдовал над шиной. На языке крутилось много злых слов, очень много, и они отчаянно рвались наружу. Столько всего Цзян Чэн хотел высказать Усяню! Хотел. Но держал в себе. Подавлял желание высказаться. Может ли аромат проклятых цветов навязать не только плотское желание, но и желание вывернуть душу наизнанку, выплеснуть все, что накопилось? Ваньинь мысленно взвыл: нет уж, он не пойдет на поводу у цветочных оборотней, не скажет Усяню ни словечка! — Второй господин Лань, — Цзян Чэн почти выплюнул это подчеркнуто официальное обращение, — благодарю за помощь, но вы немедленно должны покинуть это место. Вместе с ним, — Вэй Ин даже взгляда не удостоился — так, едва заметного кивка в его сторону. — Еще можно прорваться. Полог из стеблей оборотней еще не полностью сомкнулся над барьером. Если собрать остатки духовной энергии, то Саньду и Бичэнь расчистят проход, дав возможность спастись из ловушки тем, кто способен устоять на мече. — Да он издевается! — благостное настроение мигом слетело с Вэй Ина: в голосе проскользнули гнев и негодование, а уже через несколько мгновений сменились капризными нотками: — Лань Чжань! — Нет, — подобного ответа стоило ожидать, что не помешало Цзян Чэну прожечь Лань Ванцзи негодующим взглядом. Ну, конечно же, как будто этот борец за справедливость хоть в чем-то отказывал своему мужу, хотя мог бы сейчас думать головой, а не членом! — Глава Цзян, мы не оставим вас на растерзание яо. Пальцы Ванцзи твердо зафиксировали лодыжку Цзян Чэна. На мгновение, наклонившись, Второй Нефрит прикоснулся сухими губами к коже чуть ниже колена. Впрочем, жест был такой естественный, такой мимолетный, что Цзян Чэн не был уверен, был ли он или этого его измученный разум выдает странные галлюцинации. Придерживая ножны большим пальцем, Лань Ванцзи принялся с натягом приматывать их лентой. Это злило. Цзян Чэн закусил губу, наблюдая, как алый шелк ложился на кожу. Смысл? Смысл во всем этом? Аромат цветов разрушительно воздействует на способность управлять духовной энергией, так что очень скоро они все не смогут сражаться. Барьер уже дрожал и прогибался под давлением оборотней: не удивительно, ведь его ставил Вэй Ин, у которого и без того духовных сил было не так уж много. — Больно? — мягкий голос Лань Ванцзи окутывал, баюкал, освежал. Что-то внутри рвалось от этой мягкости, ломалось. Хотелось довериться, хотелось позволить себе довериться, шагнуть вперед с повязкой на глазах, зная, что все будет хорошо, так как тебе пообещали. Но хорошо не будет. — Какая разница? — ядовито прошипел Ваньинь, больше не в силах сдерживаться. — Какая вам, двум идиотам, разница? Вам не было до меня дела столько времени — не надо притворяться, что появилось сейчас! Не время играть в благородство! — он все-таки обжег Вэй Ина быстрым взглядом. Это его бывший шисюн вечно порывался быть героем легенд: великодушным, безгрешным спасителем, в Лань Ванцзи-то откуда такие стремления? Цзян Чэн никогда ему не нравился! Во время обучения Ванцзи считал себя выше их всех, и только знакомство с Усянем сбило с него эту спесь! Во время войны он был раздражающе прав, смел сомневаться в решениях Цзян Чэна, не одобрять его потакания Вэй Ину. Как будто сам сейчас не делал то же самое! Лицемер! В траурные годы Ванцзи даже не всегда считал нужным скрывать свою ненависть, в любом конфликте изначально принимая противоположную сторону. Этот взгляд, полный обвинения и презрения, терзал по ночам душу в темноте комнаты. Цзян Чэн видел тот же взгляд в зеркале. И вот теперь Лань Ванзци решил искупить годы своего пренебрежения его спасением? Или хочет угодить Усяню? Чтобы тот погладил муженька по голове и сказал, какой он хороший? Вэй Ин и так это сделает, даже просить не стоит! — Я не собираюсь опять быть вам должен! — он и так должен Вэй Ину. Все еще должен. Живот буквально горит, скручивает, как будто его вскрывают заживо, как будто Вэнь Чжулю вновь вытягивает из него ядро. Цзян Чэн даже не понял, когда на его глаза навернулись слезы. — Хватит лицемерить! Хватит играть в героя за мой счет! Найдите кого-то другого, кто нуждается в вашей помощи! Или ни с кем так хорошо не получится? Чтобы упиваться своим великодушием и альтруистичностью, требуется спасти кого-то ничтожного, недостойного, неблагодарного? Так вот: идите к яо! Цзян Чэн хрипло рассмеялся, и ему вторил серебристый смех цветов за барьером: — Как точно сказано! Идите к нам, мальчики. Мы вас обласкаем. Поможем расслабиться. Полюбим. Ну же, не стесняйтесь! Мы готовы вас обслужить. И выполнить любые ваши фантазии, — одна из девиц обвела пухлые губы юрким язычком, мимоходом демонстрируя острые зубы. — Не бойтесь мечтать, наши младшие сестры еще не поднялись и могут исполнить любое пожелание. Может быть, вы не по девочкам? Смех застрял в горле Ваньиня. Очень уж умные глаза были у яо. Опасно умные. И Цзян Чэн почувствовал уже знакомую волну ужаса: того самого, что охватил его, когда он смотрел на спину матери, покидающей причал, уходящей прямо в огонь, охвативший Пристань Лотоса. Когда Вэй Ин заявил, что больше не имеет отношения к клану Цзян. Когда А-Ли появилась на поле боя в Безночном Городе. Ужас, шепчущий, что он все потеряет. — Я не позволю вам погибнуть. Я не могу потерять и вас, — голос сел. Цзян Чэн судорожно втянул в себя воздух. — Вы и Цзинь Лин — все, что у меня есть… Вы — потому что Лань Ванцзи значил для него больше, чем хотелось бы. Ваньинь со времен обучения в Гусу смотрел на Второго Нефрита как на образец для подражания, как на недостижимый идеал и моральный ориентир в одном флаконе. Не Вэй Усянь был бы идеальным сыном для Цзян Фэнмяня, ох, не Вэй Усянь… Ванцзи, прилежный, спокойный, как холодные воды омутов Юньмэна, беспрекословно подчиняющийся правилам ордена, решительный, смелый, с обостренным чувством справедливости. Вот уж кто не стремился достичь невозможного, а раз за разом достигал! И был тем, кем Цзян Чэн не мог позволить себе стать. Ванцзи не пытался скрывать свою скорбь, Ванцзи ради Вэй Ина пошел против всех, даже против собственного клана, Ванцзи признался в своих чувствах… Не удивительно, что он получил все. Все то, что Ваньинь не мог себе позволить, и теперь захлебывался горечью одиночества, ревности, обиды и боли. — Я тоже не могу потерять тебя. Мы не можем, — чужие руки обвили плечи Цзян Чэна. Вэй Ин прижался к нему со спины, буквально втискиваясь между ним и скалой. — Цзян Чэн… А-Чэн… Шиди… Мой… — пальцы скользнули по груди, оглаживая, лаская. Усянь прижался губами к уху Цзян Чэна, целуя, прикусывая. — Ты не справедлив. К себе, ко мне, к Лань Чжаню, в конце концов. Посмотри на него. Посмотри! Лань Ванцзи мелко трясло. Губы были плотно сжаты и почти побелели, а пальцы до боли впились в многострадальную ногу Ваньиня. И взгляд… Столь холодные и равнодушные обычно глаза сейчас горели такой страстью, таким неприкрытым желанием напополам с ревностью и гневом, что под этим взглядом Цзян Чэн почувствовал себя голым. Это все… Цветы? То самое наваждение, что заставляло гореть его собственное тело? Или Вэй Ин имел в виду что-то другое? Сердце замерло, и Ваньиню пришлось отвесить себе мысленную пощечину. — Не смей… — Цзыдянь заискрился на пальце, испуская кусачие разряды молний, окутавшие все тело. Усянь вздрогнул, в первый момент крепче сжав свои объятия, прижимаясь ближе, буквально вжимаясь. Но затем, всхлипнув, все же отстранился, почти отшатнулся. И Цзян Чэн затылком почувствовал обиженный взгляд Усяня. Тот давил на жалость, как будто они все еще «Герои Юньмэна», как будто они все еще готовы на все друг для друга. Это нечестно! — Не смей прикасаться ко мне! Столько лет все, чего я хотел — чтобы ты был рядом, но тебя всегда больше волновали другие! Кто угодно, только не я… — Цзян Чэн скрипнул зубами, но голову так и не повернул, взгляда от Лань Ванцзи так и не отвел, сам не зная, кому предназначался его выпад. Обоим, наверное. — Сейчас я хочу одного: чтобы ты ушел, слышишь?! Вы ушли! Я возвращаю долг, — хоть голос дрожал от эмоций, внутри Ваньинь ощущал странное спокойствие. Он все решил. И знал, что должен сделать: отпустить. Выплатить долг за спасенную жизнь: и Усяню за спасение из плена, за золотое ядро, за возможность отомстить; и Лань Ванзци, за то, что нашел потерянного Цзян Чэна в горах Илина и тайными тропами провел в Гусу. Ему не забыть, сколько эти двое сделали для возрождения клана Цзян, какую сыграли в этом роль. С тех пор Цзян Ваньинь жил взаймы — подаренной ему жизнью. Пора с этим покончить. У Цзян Чэна просто не было времени бодаться с этими упрямцами. Он мог бы. Мог. Хотя у него никогда не получалось. Усянь с детства вил из него веревки, а Лань Ванцзи… Даже Усянь не мог переспорить благородного Ханьгуань-цзюня. И то, что Ванцзи сейчас потакал своему мужу, ничего не значило. Это было его собственное решение. Пусть переспорить их Ваньинь был не в силах, устранить причину спора он мог. Глубокий вдох, выдох. Саньду привычно откликнулся на зов, даря спокойствие и уверенность. Долгие, очень долгие годы меч оставался единственным, с кем Цзян Чэн разделял свою боль, надежды, стремления. При всей его любви и фаворитизме к Цзыдяню, именно холод Саньду под рукой заставлял помнить о реальности происходящего. Успокаивал, помогал сосредоточиться. Ваньинь погладил клинок через их духовную связь, прежде чем отдать короткую и такую привычную команду «ко мне!». Саньду сдернуло с места, поток ци подхватил его, завертел, притянул. Глаза Лань Ванцзи распахнулись сильнее, когда мимо его лица, почти оцарапав щеку, просвистел клинок. Цзян Чэн знал, как наносить раны: смертельные, безболезненные. И, если бы не был таким трусом, сделал это уже давно. Он должен был остаться вместе с родителями на Пристани Лотоса. Без него Вэй Ин смог бы защитить Яньли, возродить клан: никакого темного пути, никаких трагических случайностей.