Рыцари ошибок

Ему не пришлось ничего объяснять, потому что по нему и так все было видно. Ему было всего двадцать один или двадцать два, ненамного моложе меня. Он был великолепным, просто невероятным. Потрясающей красоты мужчина, хоть нос его немножко и длинноват, особенно сейчас, и огромного таланта актер, хотя я смело могу сказать, что я не хуже, хотя после "Веселой вдовы" с Мэри Коста он заставил меня обезуметь от ревности в хорошем смысле этого слова. В Манчестере его взяли на роль Кассио в "Отелло", а меня на роль Яго, и мы подружились. Стали не разлей вода. Потом стали жить вместе. В смысле в одной комнате. В смысле это был большой доходный дом с одним туалетом и ванной на весь этаж; мы и еще с дюжину молодых актеров снимали там комнаты, углы или койки. Внизу был бальный зал "Асториа", где все собирались вечером в субботу, и обычно эти вечера заканчивались попойками, сексом на лестницах и в чуланах, ну и драками. Ни я, ни Джереми ни разу в этих потасовках не участвовали, отсиживались наверху и ржали над драчунами. А секс… Когда мы познакомились, у меня уже была невеста. Тарни, девушка не только милая, но и очень красивая. Я познакомил ее с Джереми, и они тут же подружились. Все шло прекрасно. Джереми очень чуткий, понимающий человек. Даже тогда, в юности, он был таким. И добрым. Этакий рыцарь в сверкающих доспехах. Правда, тогда сверкали потертости на локтях, но это не делало его менее благородным. Я, простой парень из рабочей семьи, никогда не встречал никого столь утонченного, столь элегантного, столь "Итонского". Я был введен в круг, который был так далек от меня, что поначалу мне было очень трудно. Я не умел вести себя за столом, я не умел вести беседу с родителями, я даже спрашивал можно ли сходить в туалет, как приучил меня отец. Кстати, это качество очень понравилось мистеру Хаггинсу, отцу Джереми, он сказал, что это очень по-военному. Джереми, по его мнению, должен был брать с меня пример. Но какой пример я мог подать?! Джереми, узнав, что мы с Тарни уже близки, сказал: "Боб, если тебе надо с ней уединиться на ночь, просто скажи заранее, и я побуду у друзей". Я, конечно, этим тут же воспользовался. Много раз я просил Джереми "побыть у друзей", или уступить свою спальню, пока мы с Тарни будем улучшать нашу физическую форму. Конечно, я предлагал то же самое и Джереми, если он заведет подружку. Он смеялся. Ну, я, конечно, прекрасно понимал, что "подружкой", в смысле, девушкой, там не пахнет и не запахнет. Я же тогда не знал, что потом случится не только девушка, но и несколько жен, и даже сын. Кстати, он прекрасный парень, сын Энн. Но тогда Джерри, конечно, не мог привести в нашу комнату парня. Кстати, я ничего не могу сказать о его романах с мужчинами. Это не мое дело. Вообще, впечатление, которое он производил, было двояким. То есть, его манера поведения сразу выдавала в нем гомосексуалиста. Но девушки сходили по нему с ума, и он был к ним благосклонен. Я поначалу думал, что он вообще не знает, что у девушки под юбкой, но потом все встало на свои места, но он сказал, что ему рано жениться. А про парней он не говорил, хотя мне показалось, что с девственностью там давно покончено. Иначе откуда бы у него были деньги? Ну, так вот, Джереми снимал две комнаты над последней буквой "а" в названии забегаловки. Мы спали в разных комнатах, мне досталась так называемая гостиная. Я очень хорошо помню, когда это началось. Я проснулся чуть позже полудня, когда солнце было высоко-высоко и как раз попадало в наше окно. Я поднял голову и увидел Джереми. Он сидел за столом в одних трусах, подперев ладонью подбородок, перед ним была пачка истерзанных листов, по которым он долбил скороговорки, и смотрел на меня. Я сразу понял, что он давным-давно на меня смотрит. Во всех смыслах этого слова. И тем утром он сидел, уж не знаю, сколько времени, и смотрел, как я сплю. Думаю, его поразило, как набухает мой член. Дело в том, что я сплю на спине. По крайней мере, я просыпаюсь на спине, и всегда простыня будь здоров как топорщится. Даже теперь, когда это кажется нелепым, и я просто похабный слюнявый старик с… как сказала та медсестричка? С глазами бассета? Мда… Но тогда все было замечательно. Та комната, залитая солнцем, и я сплю, развалясь на спине, и показываю фокус полета простыни на ярд выше того места, где ей положено быть, и Джереми смотрит на меня; наверняка, уже не одну неделю, выходя по утрам из спальни, он садится в кресло и наблюдает эту картину. Вот это тот самый момент, когда надо сыграть, что ты ничего не понял, вообще не заметил, и надо прокаркать: "Привет!", накинуть рубашку и пойти в ванную комнату. Он тогда ничего не сказал. В смысле, ничего такого. "Привет! Ну и напились мы вчера!" Вечером мы пили в пабе, потом ели цыпленка с карри, болтали о спектакле. И наше возвращение домой было очень смешным - ну, вы знаете это индийское блюдо виндалу, которое проходит через тебя как доза слабительного - так что это были гонки кто первый займет сортир. Да, мы пошли завтракать, потом в театр, и все было как обычно. Но все-таки не это было ключевым моментом. Тот самый ключевой момент, когда рождается сплетня, был после премьеры "Отелло", через пару дней после которой нас пригласили на вечеринку. О нас написали в газете, и мы радовались и тряслись от ужаса, который внушает первый вкус известности. Хозяйка моего пансиона погрозила мне пальцем и сказала, чтобы я не думал, что она скостит мне плату только потому, что меня опозорили в прессе. Статья называлась "Закури, Отелло". На премьере Кассио, которого играл Джереми Бретт, предложил мне, Яго, сигарету, причем это было сделано так обыденно, что тут же вылетело у меня из головы. Я смотрел в другую сторону, когда услышал совершенно нешексипировское предложение Джереми "На сигаретку", и, кажется, я ответил: "Большое спасибо, почему бы нет". Роль Отелло играл валлийский актер Брэндан Барри. Он был настолько выбит из своей роли в тот премьерный вечер, что покинул сцену в потоках слез. Когда он упал в эпилептическом припадке Отелло, Кассио забыл выйти на сцену после моих дьявольских проклятий, и я просто оставил его лежать на сцене и пошел за кулисы искать Джереми. Так что не удивительно, что он потом рыдал и был на грани на протяжении всего спектакля. Джереми оказался в коридоре болтающим с девушками. О чем я? Он был чудовищно хорошеньким и всегда страдал от этого. В школе, он прославился как "вафелька Итона" из-за того, что пел как Элизабет Шварцкопф, что и служило сигналом для неподходящих мужчин, которые хотели заполучить его. Их было много - толстосумов и "папиков", которые западали на его красоту и скромность. Наши девчонки шли на ту вечеринку, чтобы найти себе какого-нибудь богатея и заполучить деньги и какую-нибудь роль вместе с любовником. Они знали, что делали. Я шел просто так, за компанию с другими молодыми актерами. Джерри тоже пошел. Ночью он отсутствовал и появился прямо в том доме, где было это сборище. Мне он показался веселым и нервным. Если ты спросишь меня сейчас, видел ли я тогда приступы его нынешнего психического недуга, я отвечу, что как я не видел его психоза, так и он не видел моего. Мы были слишком молоды, чтобы знать, что это такое. И тогда он нервничал и болтал за столом о пустяках, но я видел, что он чувствует себя здесь паршиво. Рядом с ним сидели какие-то мерзкие типы лет под шестьдесят или за шестьдесят, в дорогущих костюмах, с золотыми запонками и запах денег от них исходил удушающий. Когда один из них что-то шепнул на ухо Джерри, он посмотрел на меня, кажется, я сидел через трех человек напротив и взглянул-то на него случайно вовремя, он улыбнулся так, как он умеет, вот этими точками в уголках губ, несчастно и просящее, и я подмигнул ему. Он громко засмеялся. Я улыбнулся во все свои кривые зубы. Тот тип, что шептал ему гадости, обернулся на меня. Я скорчил мрачную рожу. А потом я сделал вот что: я нахмурился, бросил салфетку на стол, встал и громко сказал: "Хаггинс, пойдем-ка прогуляемся". Он нахмурился, извинился перед теми толстопузами и пошел за мной. Мы дошли до ванной, заперлись там и заржали, как ненормальные. - Т-т-теперь эти "папики" будут считать, что я с т-тобой, - заикаясь сказал Джерри. - Нет, теперь эти жирдяи будут считать, что Я с тобой. Я считаю, что это правильно. - Правильно? - Джерри больше не улыбался. У него глаза стали опять какие-то испуганные. - Я думаю, эти козлы тебе не нужны. - Думаю, да. Они хотят трахнуть меня. Больше ничего. - Я буду твоим защитником. Кивай на меня, если что. - Ты настоящий друг, Бобби, - он взял меня за плечи. Я уже сто раз говорил, что он был невероятно красив. Там еще было большое старое зеркало, викторианское или эдвардианское, в такой большой раме. Я глянул - смешно. Вот он - Бобби Стивенс - такой длинный, тощий, лохматый, в общем, страшный парень, нос как груша, глаза, как у поросенка, в костюме с распродажи, и Джерри - прекрасный, изящный, с идеальной прической, в дорогих ботинках, в своем знаменитом пиджаке. Как он мог в меня влюбиться? А он вдруг спросил. - Ты не хочешь переехать ко мне? У меня ведь пустует комната. Мы появились за столом, продолжая разыгрывать парочку после ссоры. Джерри успокоился, его больше не трогали, со мной вообще не разговаривали. Ну и тем лучше. Ах, да, там, в ванной, мы не целовались. Я просто обнял его, он обнял меня. Он ждал, что я захочу что-то сделать, может быть, ради эксперимента. Я ждал, что он осмелеет и сам начнет, чтобы еще раз напомнить ему, что мы просто друзья. Но это же был Джереми Хаггинс! Он только растрепал мне пальцами волосы на макушке и вздохнул. А вы знаете, как он вздыхает - глубоко, долго, но легко. И вы знаете, как блестят его глаза, а тогда они были совсем зелеными. Так что в тот раз ничего не было. На следующий день я поселился в его гостиной. Наши комнаты меняли свой цвет летом. Они были темно-синими с сырым душным воздухом зимой и светло-голубыми летом, когда стены высыхали. Я только наполнил этим вином свой бокал.