Полковнику никто не пишет (кроме мальчика из вебкама)

Москва встречает Артёма солнечной, безоблачной погодой. На перроне люди обнимаются, радуются друг другу, берутся за руки. Ему такое, конечно, не грозит. Во-первых, потому что сам запретил Полковнику приезжать на вокзал, а тем более оплачивать билеты или квартиру, во-вторых, потому что хочется сначала заселиться, привести себя в порядок, а потом уже… Телефон тонко вибрирует в кармане, Артём удобнее перехватывает спортивную сумку на плече и достаёт мобильный. «Нормально доехал?» «Лучше всех, товарищ Полковник! Сейчас расквартируюсь и обговорим вечернюю встречу» «Принято» Артём кусает губу, хочется замыслить какую-нибудь шалость, но приличное не идёт в голову, а неприличное… Если бы на горизонте не маячила близость встречи, он бы уже из поезда закидал Полковника провокационными фотоснимками, а так — лучше потерпеть, чем потом не знать, куда деть глаза от стыда. Такси не заказывает, ныряет в подземку, и плевать, что на Комсомольской переходы вверх и вниз длиннющие. Зато прогуляется немного, а ещё надо поискать на районе кофе, а то проснуться никак не получается. Какого-то хрена взял себе самый ранний сапсан. Зачем, если до вечера даже и заняться толком нечем? Слоняться по городу одному — не хочется, отвлекать Полковника от работы — глупость несусветная. Да и не отвлечётся он, это же не тёмино «вертипопчество на камеру», как сказал бы Рус. Здесь причина уважительная нужна, и его, Тёмин, приезд на такую причину вообще не тянет. А врать Валентин, конечно, не станет. Кстати, имя вкусное такое, длинное, красивое, так и хочется смаковать, хотя за щекой, под языком уже живёт короткое и нежное: Валя. И Артём сам на себя злится, что как девчонка уже буквально примеряется к Лебедевской фамилии. «Ты же вообще хотел поебаться и разбежаться, — напоминает он себе. — Что за хуйня-то началась?» Артём доезжает до «Орехово»: классный район, парк под боком, дома, спортивные и детские площадки тонут в зелени, дорожки такие тихие, машины с улицы почти не слышно. Не район, а прелесть. Хозяйка ждёт его в квартире, Артём ей широко улыбается, внимательно выслушивает, как пользоваться плитой и духовым шкафом, что делать, если выбьет пробки, а затем и наставления относительно того, в каком магазине под домом продукты лучше не брать. Душевная тётка, мировая. — Вы не переживайте так, — белозубо улыбается он. — Девчонок водить не буду, и вообще я парень тихий. С товарищем повидаться приехал. «Максимум — приведу одного полковника», — мысленно добавляет Артём, и улыбка только шире становится. О том, куда заведёт их встреча, думать почему-то стрёмно, хотя очень хочется. Первым делом принимает душ, вторым — прыгает на постель. Матрас хороший, достаточно жёсткий, чтобы он смог как следует выспаться. В гостиницах такие матрасы — редкость. Там всё помягче, чтобы позвонки утром скрипели и ныли, не иначе. В принципе есть время поспать, но Артём сначала заказывает доставку, потом отписывается Полковнику: «Выберешь, куда пойдём? Я в Москве вообще ничего не знаю» Ответ не заставляет себя долго ждать: «Конечно. Бар? Кафе? Ресторан? Предпочтения по кухне?» Тёма улыбается. То, как педантично Полковник уточняет детали, подкупает его до глубины души, хочется вместо ответа поинтересоваться: ты за всеми так красиво и внимательно ухаживаешь, или это мне так подфартило? Но не решается, облизывает губы, закусывает нижнюю. «Может, бар? Выпьем по пиву, пожуём сухарики, пообщаемся?» Накидываться на первом свидании с Полковником ему не хочется, в кафе или ресторане они будут выглядеть… странно. А в баре никому не будет до них никакого дела: два мужика пришли попить пива и перетереть за жизнь. Как раз их случай. «Я тебе сейчас скину пару адресов на выбор, сможешь посмотреть?» «Ловлю» Полковник чуть более, чем идеален. В переписке. И тем страшнее видеться с ним вживую. А вдруг весь этот сладкий образ растает, как дым? А вдруг в жизни Полковник окажется куда менее внимательным, заботливым, спокойным? У Артёма перед глазами почему-то всплывают карикатурные образы военных из дешёвых комедийных сериалов по телеку. Гонит их прочь, потряхивая головой: как же, сука, сложно о чём-то ещё думать... Хочется — только о том, как уже через несколько часов они увидятся. Выбирает недолго, ориентируется больше на ассортимент бара и закусок, скидывает Валентину адрес и время, тот отвечает коротким «ок»-ом. Есть время отдохнуть, собраться с мыслями, приготовиться. Когда он в последний раз ходил на свидание? Полгода назад? Больше? Важно ещё помнить, что все те свидания устраивал он сам, были они с девушками, и как будто именно от Артёма зависело, насколько удачно всё пройдёт. Во всяком случае, так ему казалось тогда. А теперь Ткачёв думает, что свидание это от них с Полковником зависит в равной степени, что налажать могут оба, осадочек тоже останется у обоих, а значит надо всю волю в кулак собрать, но сделать так, чтобы запомнилось только хорошее, чтобы Полковнику потом было приятно думать, как потрясающе они вместе провели время. Чтобы и сам Артём, даже если ничего у них не сложится, мог об этой короткой романтической поездке вспоминать с улыбкой. От мысли, что может не сложиться, правда, становится очень грустно. К Полковнику, к перепискам с ним Тёма прикипел всей душой, расставаться с приятным чувством нужности и важности ему чертовски не хочется. «Не раскисать, — командует себе строго. — Вы ещё не увиделись даже, а ты уже отношения хоронишь». Выдавливает из себя перед зеркалом кислую улыбку, поднимает кверху большой палец. Ну, конечно, такое себе, да вот только ничего не попишешь. Какой есть, такой… И Полковнику с этим придётся смириться, ну или послать его на все четыре стороны. Короче, будь что будет. Никем другим он прикинуться все равно не сможет, давить из себя улыбку там, где не улыбается, не будет. Не умеет. Если приедет напряжённый, лучше кому-то будет едва ли, зато по-настоящему всё, без подставы. На ладони свои смотрит и удивляется только: и чего-то намокли? До встречи ещё времени… вагон и маленькая тележка. Артём принимает доставку продуктов, раскладывает всё в холодильник, параллельно варит себе сразу целый пакет пельменей, чтобы не париться. Потягивает кофе из высокого картонного стаканчика, довольно жмурится. Сейчас перекусит, и можно заваливаться спать, а вечером будет свеж и готов к свиданию. Свидание — слово-то какое… странное, не подходит двум взрослым мужчинам, которые собрались встретиться и пообщаться, чтобы потом… О потом думать нельзя, нельзя. Ладони мокреют стремительно, господи, и чего только разнервничался? Потому что давно с парнями ничего не было? Потому что раньше, если и случалось, то только секс, а для отношений он всегда искал девушку, а сейчас… не соскочить, если сложится. Нельзя с Валентином в дёсны сосаться, а потом уехать и заблокировать его номер. То есть, в теории, конечно, можно, вот только совсем не хочется так с ним поступать. Пельмени ест горячими, они чуть-чуть обжигают его рот, губы, щёки, но Артём не обращает на это никакого внимания. Поесть как можно скорее и тут же нырнуть в постельку. Все эти нервы, пожалуй, от недосыпа, не иначе. Телефон вибрирует рядом с его ладонью, и Ткачёв бросает на него взгляд. Сообщение от Лебедева: «Волнуешься?» Закусывает губу, соврать — идея соблазнительная, но очень глупая, по нему всё будет видно в первые же минуты встречи. «Притом сильно, а ты?» Перед новым сообщением проходит несколько минут, но Полковник признаётся: «Тоже» Артём почему-то улыбается, мысль, что где-то там Валентин так же не находит себе места перед их встречей, его почему-то радует. «Ничего, товарищ Полковник, уже совсем скоро будем бояться вместе» С этими мыслями он укладывается в постель, закутывается в одеяло и заводит будильник, чтобы по пробуждении было время сгонять в душ, одеться и пару минут перед выходом потупить в зеркало. Хотя что тупить? Лучше, чем есть, всё равно не сделает уже. Это девочки макияжем могут что-то вытянуть, а он… Пробуждение не способствует успокоению, Артёма слегка потрясывает, но думать об этом он себе запрещает. Так всегда, наверное, когда человека не видел ни разу в жизни, а он Полковника — никогда вообще, не считая кистей рук. У Лебедева и то обзор на него был получше. Артём загоняет себя под тёплые струи душа, неторопливо моется, голову моет тоже: волосы сохнут быстро, даже фен не нужен, только слегка пройтись по ним полотенцем — и нормально. Снова делает выбор в пользу метро. Можно было бы, конечно, на такси, но зачем. В метро хотя бы люди вокруг, можно будет отвлечься, а в такси… быстро, дорого и никаких развлечений. Сегодня ему не подходит. Одевается просто: футболка, джинсы, лёгкая куртка сверху. Думал было взять спортивный костюм, чтобы, так сказать, погрузить Лебедева в его эротические фантазии полностью, но что-то Артёму подсказывает, Полковник намёк на те самые горячие сообщений распознал бы, и ему было бы неловко. Выносить на всеобщее обозрение такую интимную деталь, даже прекрасно понимая, что никто больше её не заметит, кажется Артёму неправильным. К тому же он пока вообще не представляет, как Полковник реагирует на… да в принципе почти на всё в этом мире. А так интересно узнать: такой же сдержанный? Допускает маленькие колкости, как в переписке? Как оденется? Как, чёрт возьми, выглядит? Немного за сорок это же вообще не старый, но мужчины увядают по-разному, как и женщины. С такой работой у него наверняка должны быть седые волосы, да? «Я уже почти на месте, — сообщает Артём, выпрыгивая из метро. — Вспомнил, что не представляю, как ты выглядишь» Полковник отвечает стремительно. «Я уже на месте, почти уверен, что узнаю и помашу тебе рукой, устроит?» «Принято» Артём хочет сказать, что его вообще ничего сейчас не устраивает, что ему срочно нужно сесть, а ещё — желательно побрызгаться холодной водичкой: от волнения начинает кружиться голова, но о таком стыдно даже думать, не то что говорить. Подобное с ним иногда случается, видимо, когда волнение достигает пика. Нужная вывеска, нужная дверь. Ноги становятся ватными, а дышать — тяжело, хочется позорно сбежать, написав Полковнику: «Я не могу». «Можешь, — спорит с собой Артём. — Когда ещё ты, блин, попрёшься ради кого-то в другой город?» И сам себе отвечает: скорее всего, больше никогда. Толкает дверь, администратор улыбается ему, спрашивает у Артёма, бронировал ли он столик. Ткачёв сглатывает, улыбается, ищет своего Полковника глазами: чуть более чем безнадёжно, учитывая, что он не знает, кого именно нужно искать. — Эээ… нет, но я с… Тёму волной жара обдаёт, когда он ловит на себе этот взгляд. ЭТОТ ВЗГЛЯД. У мужчины тёплые карие глаза и волосы цвета… короче, потрясающего цвета. Черные, густые… Мужчина машет Артёму рукой, он отмирает, поворачивается к девушке и с трудом выдавливает из себя слова: — Я с другом, уже нашёл его, — а затем направляется к Полковнику. Сердце бухает в груди, Полковник встаёт и протягивает ему руку. — Артём? — вопросительно. — Так точно, — Артём успевает заметить, как Валентин слегка морщится, видимо, такие шуточки ему не заходят. Ладно! — Присаживайся, — предлагает он, движение чёткое, ровное, отточенное. Артёму кажется: очень военное. Таким только козырять. — Спасибо, давно меня ждёте? — атмосфера какая-то напряжённая. Полковник на него смотрит внимательно, изучает, и Артёму хочется спросить у него: «чо?», но он почему-то сдерживается. — Да нет, ты на удивление вовремя, люди обычно опаздывают, — Полковник сопровождает свои слова взглядом на циферблат наручных часов. Артём тоже на них смотрит: не ролексы, кажется, что-то старое, может быть, фамильное. Интересно. — Я… такой старый для тебя? — неожиданно спрашивает Валентин, Артём поднимает на него глаза, сглатывает. — Почему Вы… — краснеет. — Ой, нет, нет, я просто… — официантка кладет перед Артёмом меню, и он торопится перевести взгляд. — Мы же просто никогда ещё не виделись, вот я и… Валентин ему кивает, но по глазам видно: не верит. Свидание началось не празднично. — Я на машине, — вдруг предупреждает он. — Возьму себе безалкогольное, но ты не обращай внимание. Потом отвезу тебя домой, чтобы не пришлось брать такси или спускаться в метро. Ткачёв напрягается: и что это такое? Сам предложил бар и сам же с алкоголя сливается? То есть, если Артём накидается, то атмосфера станет ещё более напряжённой, потому что они окончательно перестанут друг друга понимать. А если не выпьет, точно не сможет расслабиться. Ну супер. — Так… Я тогда возьму кружку светлого, — тут же определяется Ткачёв, чешет в затылке, — и тарелку с закусками. Вы… — тут же осекается, коря себя за невнимательность. — То есть ТЫ будешь? Тогда давай сразу две? Я сухарями не делюсь. Девочка смотрит на Артёма с сомнением, зато на Валентина почти влюблённо, щебечет ласково: — Валентин Юрьевич, Вам как обычно? Он улыбается ей в ответ. «Вот сука, — обиженно думает Артём, — а для неё ты, значит, слишком старый и нормально, да?» — Сонечка, мне как обычно, но когда я за рулём, ладно? — Конечно, Валентин Юрьевич, сейчас всё будет, — девушка забирает меню и торопливо уходит от их столика. Тяжёлый внимательный взгляд Полковника снова возвращается к нему, и Артёму становится неловко. — Часто тут… бываешь? — он мучительно следит за своей речью. Не хватает ещё снова облажаться и назвать Полковника на Вы. Кажется, третьего раза ему не простят. — От работы недалеко, — признаётся тот. — Улица тихая, приятно бывает вечером прогуляться с сослуживцами и посидеть за парой кружек пива. А у тебя в Питере есть любимые места? — Ага, — Артём цепляется за перекинутый к нему мостик разговора. — Но с пацанами как-то приятнее в студии посидеть. Самый центр города, есть спокойный закуток, да и смены у всех примерно одновременно заканчиваются, если, конечно, ни у кого приват не затягивается… Конец фразы максимально неудачный, особенно для первого свидания — выражение лица Лебедева об этом говорит слишком красноречиво. Артём давится воздухом, закашливается, но Валентин разворачивается к нему и уверенно поглаживает ладонью по спине, помогая отдышаться. — Но вообще, — Артём мучительно пытается спасти разговор, хотя по взгляду Валентина видно, что он может не продолжать. — В Питере много… красивых мест… я… Спасибо большое. Официантка ставит на столик две кружки с пивом и стакан. Воду без газа Полковник явно заказал для себя, но тут же переливает её из бутылки в стакан и придвигает поближе к Ткачёву: — Выпей, пожалуйста, дышать сразу станет легче, — а потом обращается к девочке: — Сонечка, можно нам ещё одну? — Конечно, Валентин Юрьевич, — почти мурлычет она, — сейчас принесу. Одну минуточку. Если бы их свидание так отчаянно не катилось по наклонной, Артём бы даже оскорбился, что с ним Лебедев вот такой, а с девчонкой этой какой-то особенно ласковый. — И часто у тебя свободные вечера случаются? — снова делает робкую попытку он. Вот же пиздец. И смотрит-то она на него с нежностью какой-то, чисто по-женски так, аж уебать хочется, только с девочками не дерутся, — это он прекрасно понимает. — Не очень, Артём, — Валентин отвлекается от Сонечки, снова смотрит на него, но теперь холоднее как будто бы. Или Артёму только кажется это, потому что проёбывается на каждом шагу. — Но если получается, стараюсь провести его с приятными мне людьми. Нажима нет, но Артём всё равно чувствует, словно Валентин его укоряет: мол, я этот вечер трачу на тебя, но что-то он пока не фонтан. — А я с машинами, — робко снова пробует он. — Ну в смысле в гараже с пацанами, помогаю им там… Я же вообще после школы пошёл в колледж, насмотрелся всяких шоу, где тачки тюнингуют, хотел так же. Взгляд Лебедева немного теплеет, в нём появляется заинтересованность. Тот обхватывает кружку ладонью, сжимает крепко, и Ткачёв ничего не может поделать с собой: залипает на красивые длинные пальцы, любуется ими, забывая почти, что рассказывал. — А почему не стал? — Лебедев делает глоток, ставит кружку и проводит пальцами по волосам. Красивый безбожно, хотя когда вот так пальцами сделал, стала заметна седина на виске. А ведь не портит же ни капли… — Да потому что в России мы живём, а не в Америке, — Артём вздыхает тяжело, тоже делает глоток. Пиво приятно горчит на языке, пену на губах утирает тыльной стороной ладони. — Потому что никому это тут нахер не надо. В лучшем случае, вон, в мастерской на спецовке валяешься под раздолбанными колымагами, где ремонт почти в одни бабки с покупкой новой тачки должен обходиться. Ну если на нормальном ходу нужна. Ответ его, кажется, чем-то Валентина не устраивает, тот будто на минутку задумывается, пытаясь подобрать слова, а затем спокойно, тихо интересуется: — А в Америке, выходит, люди какие-то другие? — Не знаю, — Артём не огрызается, но чувствует, как внутри поднимается волна раздражения. Разговоры такие ему не нравятся, он себя сразу же чувствует в угол загнанным. — Но вот и у нас, и у них же такие шоу показывают. Но чот у нас спроса на такое нет. — Может у людей просто важнее проблемы в жизни есть, чем тюнинг тачек? — интересуется Лебедев. — Может денег меньше, приходится выбирать, на что потратить: на еду или на дешёвые развлечения? Артём впервые за вечер морщится сам: если разговор ушёл в эту плоскость, добра не жди, это точно. — Это ведь точно не в пользу России говорит, да? — цепляет Лебедева он. — Говорю же: Россия не Америка. — Но это не значит, что у нас хуже, — Лебедев не сдаётся. — Да, может уровень жизни ниже, но мы тоже развиваемся, лучше становится. Да, в каждом дворе тюнингованные тачки не стоят, но спрос на услугу появился, или это в Москве только, а в Питере ты прокачанных машин не видел? Чай, и в Америке не каждый второй себе может позволить вбухать в своё авто космическую сумму денег. Да и, если на чистоту: ну пересоберёшь ты машину, ну будет у нее лошадей больше, детали подороже, да хоть гоночный болид сделай, — кто мешает? А гонять на ней потом где? Или перед мужиками со двора хвастаться? Разве не бессмысленная трата денег? — Да так про что угодно можно сказать, — Артём загорается моментально, — с такой логикой бабки вообще можно только на продукты и коммуналку тратить, а всё остальное — плюс-минус бессмысленная трата денег. А может хочется просто красивой жизни? Чтобы тачка была клёвая, красивая, дорогая. Чтобы хочешь — едешь сто километров в час, а не хочешь — двести. — Ну окей, ещё в крупном городе, — не сдаётся Лебедев, — но вот в каком-нибудь отдалённом селе, где и дорог-то нормальных нет, такая машина же явно не нужна? А в столичных, да и вообще крупных городах, Артём, согласись, при желании заработать на такую машину можно. Надо просто работать. — Ебать, а что люди в селе виноваты, что ли, что у них дорог нормальных нет? — Ткачёв вскипает. — А что касается больших городов — не согласен. Я вот, может, хочу, но знаете какая у меня зарплата в мастерской была? Или думаете мне прям по кайфу на резиновые хуи перед камерой насаживаться? Кто-то уже смотрит в их сторону, что-то в лице Лебедева меняется неуловимо, но он не отступает, даже чуть-чуть подаётся ближе, только в отличие от Артёма голос понижает: хочешь-не хочешь, а подашься вперёд, чтобы услышать. Манипулятор хуев. — Артём, я же знаю, что ты мальчик не глупый, ну давай вместе подумаем. Во-первых, автосервисы разные бывают, во-вторых, сразу на тебя космические зарплаты не сваливаются — для этого себя зарекомендовать надо, сначала пахать, вкалывать, жопу рвать, учиться постоянно, причём у лучших учиться, а в-третьих, не обязательно же было от вышки отказываться, это же только твоё решение, верно? Ткачёв багровеет, чувствует, как горячеют и уши, и скулы, к пивной кружке тянется, но она, на удивление, оказывается уже пуста. Лебедев правда его движение замечает, стоит ему голову повернуть, как Сонечка («вертихвостка», — пьяно комментирует про себя Тёма) к ним тут же подскакивает. — Вам повторить, Валентин Юрьевич? — и ресничками хлопает, и в глаза Полковнику заглядывает. — И мне, и юноше, будь столь любезна, — тут же ласковеет Лебедев. «Мудак, — грустно оценивает Тёма, — то есть я еблан, что в вуз не пошёл учиться, а эта красотка молодец и умница?» — Да, моё, не люблю я штаны просиживать, ясно? Мне и в школе скучно было за партой, руками хотелось делать. Вот были учителя, которые прям классно преподавали, интересно, но в среднем… Да это же просто слушать невозможно было. А в колледже после лекций всё равно на практике всё закрепляешь. Даже тупой поймёт. — Так никто же не против, Артём. Но так жизнь устроена, понимаешь: где-то зарплаты чуть выше, потому что для обучения надо было чуть больше выкладываться, либо потому что спрос на специалистов выше, а их самих меньше. А где-то обратная ситуация. В любом деле можно стать таким мастером, что будут не просто автомеханика искать, а вот конкретно тебя, — и пальцем в плечо тыкает. Если бы кто-то другой был, Артём бы, наверное, отшатнулся, но от Лебедева почему-то не отшатывается. Есть в Полковнике что-то располагающее, хотя пока он только ругается и отчитывает его как будто. — Ну ахуеть теперь, — Валентин снова морщится в ответ на его реплику, — то есть я ещё и виноват, что мне бабки маленькие платили, так, что ли, получается? Валентин в ответ только плечами неопределённо пожимает, мол, так-то оно так, да только обижать тебя, дурака, не хочется. «Гнида, — обиженно ругается Тёма, — сволочь. А я ещё волновался перед встречей» — Пиздец! — выдаёт напряжённо, а Лебедев только изгибает эту свою сучью бровь, густую и тёмную. «Выебать бы вас, Валентин Юрьевич, и укатить обратно в свою ахуеть какую культурную столицу. Да только после такого разговора не охота!» — Ну спасибо, — сидя отвешивает неловкий поклон, а Лебедев, сука, ещё и улыбается в ответ на это. — А Вы зря лыбитесь, — снова распаляется Артём, — на службе небось другая ситуация. Сидишь на жопе ровно, раз в три-четыре года новый чин, если по уставу живёшь. Не так скажете? А новое звание — новые плюшки. И лечат вас в особенных поликлиниках, и отдыхаете Вы с привилегиями, а чего Вы лицо кривите? Лицо у Лебедева и правда принимает странное, неприязненное выражение. — Скажете не так? Всё так, я же знаю. Нет, Вы не подумайте, Валентин Юрьевич, я не против вас конкретно, только Вы поймите: у нас жизни разные. В автомастерской нельзя просто сидеть и по карьерной лестнице двигаться. — Да я ни года жизни просто не сидел! — губы сжимает в узкую полоску, прикладывается к кружке. Кадык у Лебедева, когда глотает, дёргается красиво так, умереть можно. И выбрит он гладко, и вообще… Видно, что готовился человек — выглядит опрятно и в штатском, а значит заморочился, то ли домой сгонял, то ли переоделся где. «Эх, Полковник, — с тоской думает Артём, — хуёво мы с вами этот вечер начали, если бы только можно было всё назад отмотать, да только после того, что Вы мне наговорили…» — Да что ты знаешь вообще? Знает он, — вспыхивает Валентин, взгляд уводит куда-то в сторону слепой, нечитаемый. Если до этого момента Артём не замечал, то сейчас осознаёт чётко: отрубил, отрезал его от себя, а до этого из души в душу глядел как будто карими своими, почти чёрными глазами. — Да я в отпуске последние лет пять вообще не был. Даже больше. Юльке пятнадцать было, когда мы в последний раз… в Геленджик, на море… а потом с подружками, с бабушкой, моей тёщей, но не со мной. На выходные на дачу, дай бог, чтобы пару раз за лето получалось, — плечи напряжённые приподнимает высоко, и Артём против воли любуется. «И как же ты, блять, такую красоту-то под кителем на фотке спрятал? — задушено скулит он про себя, — Иуда!» — Может для кого-то, Артём, служба государству это просто слова, просто способ, но не для меня, — Лебедев напряжён весь, Тёма смотрит на побелевшую, сжатую в кулак руку, гадает: хочет он ему врезать или нет. — Для меня Родина и честь — не просто слова. Всё, что я могу для Родины отдать, отдал, и жизнь свою, если будет надо, отдам тоже, не раздумывая. — Ну так а какого рожна Вы, — Артём снова сбивается, подрагивает всем телом от напряжения, словно оно через поверхность стола передалось от Лебедева к нему, — Вы считаете, что я хуйня какая-то. Недоучился, сил недостаточно прикладывал… Да может я из кожи вон лез, чтобы в люди выбиться, но вот не выбивается мне. Ясно? Про себя-то каждому понятно, а про другого… Взгляд у Лебедева снова меняется, губа верхняя дёргается, словно хотел оскалиться, но в последний момент сдержался. «Ой в пизду!» — Знаете что, не надо меня подвозить, — сообщает Артём, лезет кошелёк, вытряхивает на стол пару зеленых. — Сколько там я должен… этого же хватит? Сам доеду! Спасибо большое за встречу и до свидания! Поднимается нетвёрдо: это сколько же пива он выхлестал? Кружки на столе двоятся, подсчитать никак не получается, и он закусывает губу, едва не сбивает девочку на входе, когда слышит в спину: — Артём, подожди! Да постой ты! «В жопу, ну его нахуй! Ебать, какие мы обидчивые, то есть как зацепить, так пожалуйста, а как…» — Артём! — Лебедев догоняет его на улице, и Ткачёву до дрожи хочется руку скинуть, но не может. Так горько внутри становится, тоскливо. — Артём, подожди, пожалуйста. У Лебедева в руке его куртка — вообще не помнит, как снял, что в баре оставил тоже не помнит, хочется её из рук дёрнуть, а ещё стыдно, что на Полковника так наехал. Блять, да он же знает всё: и что тот работает постоянно, денно и нощно, и что травму получил при исполнении, что называется. «Ну ты и мудак, Артём», — мысленно выносит себе приговор, да только ведь фарш не провернёшь обратно. — Артём, ты пьяный, тебе в метро станет дерьмово, поверь моему опыту, ладно? — Лебедев сжимает пальцы на его плече, Артём в ответ только сильнее насупливается. Под эту бы руку, только чтобы ласкала, а не… — Я тебя отвезу, как и обещал, ладно? Скажешь адрес, только до подъезда подкину и прослежу, чтобы ты в квартиру поднялся, на ногах едва стоишь же. — Не надо… я сам как-нить… — сопротивляется из одного только чувства противоречия, видит, как вспыхивают раздражением глаза Полковника, как тот брови сдвигает. — Ну что я упрашивать тебя должен? Слушай, я тебя позвал в гости, знаю, всё не так обернулось, как мы оба думали, но это не значит, что я тебя вот так теперь посреди чужого города брошу. Пошли в машину. А потом как-то по-особенному тяжело выдыхает и добавляет короткое: — Пожалуйста. Говорят: против лома нет приёма, лом Полковничьей просьбы расшибает Артёму голову на две одинаково болящие половинки. Сопротивляться этому тихому, виноватому голосу не получается. И разом словно перещёлкивает картинку. На место мужика, самодовольно подначивающего Артёма, возвращается всё та же картинка Лебедева, которую он представлял, когда в переписке общался: ужасно красивый и чудовищно уставший мужчина, которому не хватает заботы и любви. «А ты избалованный мудак, Артёмка, вот ты кто» В машине они едут в абсолютной тишине. Лебедев даже не включает радио, вернее, выключает, как только оно врубается одновременно с двигателем тачки. Артём пытается залипать в телефон, но выходит хуёво: единственный, кому бы он хотел на этот вечер пожаловаться — Полковник, но тот сидит рядом. Было бы странно ему сейчас писать: «Ты знаешь, вёл себя сегодня на первом и, похоже, последнем свидании, как мудак. Не знаешь, как это исправить?» Хуже всего то, что Валентин подождал, пока Артём усядется, а потом очень деликатно, нигде стараясь лишний раз не касаться, пристегнул его ремнём безопасности. Как дитя малое. «При разгерметизации кабины сначала наденьте кислородную маску на себя, а затем на ребёнка». Но он всё делает не по правилам, а ещё пахнет Полковник просто фантастически, у одеколона насыщенный травянистый запах, и Артём почему-то от этого аромата млеет безудержно. «Сука! Сука! Сука! да неужели же нельзя было себя вести по-человечески?» Дорога до дома занимает всего полчаса, Лебедев аккуратно паркуется, Артёма лишь чуть-чуть мутит, и он, кажется, это понимает по взгляду, не даёт ему выйти, протягивает бутылку воды. — Пару глотков сделай, я тебя до квартиры провожу, чтобы наверняка убедиться, что всё окей. Ткачёв не спорит, пьёт воду, дышит приоткрытым ртом, а потом нехотя и неторопливо вылезает из машины. И правда немного укачало: в метро было бы пиздец некомфортно. Спасибо Валентину, что настоял и… В подъезде его слегка ведёт, Лебедев ловит за локоть, помогает устоять, с сомнением смотрит, но на этаже, у лифта, отпускает, нажимает кнопку. Они всё ещё молчат, тяжело молчат и неловко, Артём мнёт мобильник в руке, Валентин смотрит куда-то под ноги, потом в сторону, потом на Артёма. Сил поднять на него взгляд у Ткачёва нет. Ни капли, и он малодушно прячется. В кабине совсем мало места, Артём смотрит Лебедеву под подбородок — хочется подойти и уткнуться туда носом, пробормотать раскаянно: «Валь, извини, я пьяный дебил, я вообще не это всё имел в виду». Вот только степень близости у них не такая, чтобы столь резко сближаться. Остаётся только молчать, молчать, молчать. Молчать на лестничной клетке, пока Лебедев давит своим присутствием, стоя у него за плечом. Хочется, чтобы замок не поддался, но он, как назло, открывается очень быстро, и Артём оборачивается через плечо: — Ну… вот я и дома… спасибо, что проводили. Несмело в глаза Лебедеву смотрит и видит в них такое… Боль, отчаяние, раскаяние, а ещё — как Лебедев им любуется. Тем же тяжёлым, напряжённым взглядом, что и в баре, когда Артём только зашёл. «Любовался, сука, вот что он делал. Теперь, блять, понятно, но только нахуй никому не надо твоё, Артём, понимание» — Спасибо тебе, что приехал и… встретился, — голос у Лебедева приглушённый, совсем не такой, как в баре. — Хорошей тебе ночи и… Лёгкой обратной дороги. Артёму кажется, что Лебедев вот-вот к нему потянется и поцелует. Ему физически надо, чтобы Валентин прямо здесь и сейчас его поцеловал, но он лишь стоит так с минуту, а потом отворачивается и начинает сбегать по лестнице. Один пролёт. Два. Три. — Валентин Юрьевич! — Артём вдруг бросается за ним, сердце в груди частит от выпитого: оно не в восторге, что вот так вдруг приходится заниматься физкультурой. Хуже того — квартира стоит распахнутая нахуй, и Ткачёв не помнит, в двери ключи или где вообще. Остановиться он не может тоже, пролёты его кружат, а мысль о том, что если вот Лебедев сейчас уедет, то сделает это раз и навсегда, гонит вперёд. — Валентин Юрьевич, подождите! Подождите, пожалуйста! Артём сначала влетает в него, а потом понимает, что Лебедев на его крик не просто остановился и обернулся, а даже успел сделать несколько шагов вверх по ступенькам, навстречу, обратно. А ещё, кажется, подхватил его падающее тело. Он почти успевает подумать, что надо извиниться и объяснить своё дерьмовое поведение: настроением, нервами, алкоголем, тем, как Вы, нет, ты Валентин, ахуительно выглядишь в свои сорок с небольшим. Но думать, к счастью, у Артёма всегда получается дерьмово, поэтому он просто пользуется тем, что крепкое и тёплое тело Полковника останавливает его ступенькой выше, и прижимается к лебедевским губам, жадно его целуя, а затем, чуть-чуть обретя равновесие, тащит его за плечи обратно, наверх, к призывно распахнутой двери. Полковник на удивление не сопротивляется.