Полковнику никто не пишет (кроме мальчика из вебкама)

В квартиру они поднимаются стремительно. В какой-то момент Лебедев просто отрывается от губ Артёма и берёт его за руку: — Тём, давай в квартире продолжим, ладно? Ткачёв кивает и разворачивается спиной, но руки не отпускает, тянет за собой, как Чара, когда очень хочет на прогулку. Артём, конечно, хочет совсем не этого, но выглядит всё равно похоже. Лебедев не успевает задаться вопросом, чего хочет он сам. На верхней ступеньке Ткачёв вдруг ловко разворачивается и снова ловит его губы своими, держится за воротник рубашки и тянет в тёмный прямоугольник дверного прохода. Лебедев нашаривает его наощупь обеими руками. Находит выключатель, жмёт на кнопку: лампочка вспыхивает под потолком и словно отрезвляет Тёму на миг. Он отстраняется, но лишь для того, чтобы захлопнуть дверь, запереть на замок, кинуть брелок ключей на тумбочку, а затем снова Валентина атаковать горячим, душу вынимающим поцелуем. Так Валентина не целовали, если не никогда, то определённо уже очень давно. Обе его руки у Тёмы под курткой: худой такой, тощий, пальцы по рёбрам скользят выступающим, а живот напряжённый, упругий, с прощупывающимся каркасом кубиков. Мальчишка от его прикосновений издаёт нежный, скулящий звук и разжимает губы, позволяя Полковнику скользнуть между них языком. Привкус алкогольного пива и масляных сухарей с чесноком. И похуй, если кто-то считает эти вкусы несексуальными. — Бля, Валь, я такой кретин, правда! Вёл себя, как мудак, я… Шепчет судорожно, пальцами тёплыми цепляется за его рубашку снова, и Лебедев крепче притягивает к себе, по пояснице гладит, заглядывая в глаза: — А я сам лучше, что ли? Пристал к тебе с этим «а в России», «а надо было учиться»... Подозреваю, что совсем не об этом на первом свидании разговаривают, но я так давно… — закончить фразу не успевает, мальчишка не даёт даже лишний вдох сделать. — Ага, я тоже, — Артём кивает несколько раз, облизывает губы, ближе подаётся к Валентину, к его рту, тепло выдыхает: — Ты же останешься… сегодня? — А ты хочешь? — голос у Валентина хриплый, тихий совсем, Артёму пиздец как нравится. — Очень, — шепчет мягко и краснеет скулами. — Очень хочу. Останься? Валентин кивает только, наклоняется к его губам и целует коротко и мягко, не распаляя, просто показывая, что он Артёма прекрасно услышал. — Останусь, только мне… надо в душ, если ты… если мы… Артём кивает, показывает, что не надо договаривать, он всё понимает. Снова приподнимается, ластится ко рту, по щеке гладит и тепло тычется губами в губы, выпрашивая ещё один поцелуй. Отказать невозможно: захотел бы — не удержался. А он не хочет удерживаться, хочет присосаться к пухлым, мягким губам, хочет вылизать его рот, столько всего хочет... — Блять, я так испугался, что ты сейчас уйдёшь и… — Я тоже… — слова эти Лебедеву явно даются трудно. — Что ты не попросишь, а у самого духа не хватит вернуться и объяснить, что я… — …не это имел в виду, — Тёма улыбается мягко. — Блять, я знаю, это всё нервы ебучие, эти люди вокруг… Не станешь же в людном месте говорить о том, что, ну, тебя тянет к другому мужику… Лебедев вдруг как-то очень тепло ему улыбается, уточняет тихонько: — А тебя тянет? — и крепче смыкает объятья на талии. — Пиздец как тянет, — признаётся Артём. — Ты же чувствуешь… аж через три пролёта притянуло, — и улыбается тоже. «Вот такое оно — настоящее притяжение», — думает он и осторожно отстраняется, выпутываясь из куртки. Валентина хочется разуть и раздеть, чтобы точно никуда не ушёл. Артём снова тушуется, не знает, как подступиться, но Лебедев, кажется, улавливая его неуверенность, сам выбирается из туфель и направляется в ванную мыть руки, вздрагивает едва заметно, когда Артём вдруг обнимает его со спины, утыкается носом в плечо и втягивает аромат его тела. — Чего ты? — спрашивает тихо, тянется к полотенцу, промокая влагу с ладоней и длинных пальцев. — Пахнешь вкусно очень, — признаётся Артём. — Верняк, что секс понравится, если запах по кайфу, то и… Краснеет очаровательно, Валентин аккуратно поворачивается, чувствуя, как Артём расцепляет руки, давая ему пространство, трогает его запястье. — Ну хоть чаю нальёшь, секс? — с мягкой улыбкой спрашивает, глядя, как довольно Ткачёв улыбается в ответ, словно радуясь тому, что, кроме секса, будет сегодня что-то ещё. — Налью, конечно, товарищ Полковник, у меня чёрный есть с бергамотом и зелёный с жасмином. Какой будете? — Зелёный, — отзывается Лебедев. Окидывает взглядом ванную и неторопливо выходит в коридор, в комнату заглядывает как будто бы мимоходом, чтобы оценить обстановку. Долбаные рефлексы, никак ты их не выключишь, хоть тресни. Кухня маленькая, но уютная, с длинным балконом, который перекидывается и на комнату тоже. Прямоугольная, но это её не портит, к тому же много света: приятно будет открыть глаза утром. — Когда у тебя обратный поезд? — тихо спрашивает он. — Послезавтра вечером, — Артём смурнеет, но берёт себя в руки. — Подумал, что в понедельник тебе никак не вырваться, а без тебя, чего мне тут делать? Валентин прячет улыбку, садится на табуретку и поднимает глаза на Артёма: — А если бы сегодня у нас ничего не вышло… если бы я уехал, чем бы ты занимался еще два дня? Артём фыркает, настроение у него стремительно становится лучше: — В подушку бы рыдал и жрал мороженое из «Яндекс.Лавки», — бросает он через плечо. — Не знаю, — уже серьёзно добавляет чуть тише. — Мы ещё когда в лифте ехали, я понял, что не должен тебя отпускать, просто затупил немного, когда ты стал уходить. До последнего верил, что сам поцелуешь. Валентин смотрит на него внимательно: ему и правда Тёму хотелось поцеловать, чудовищно. Что-то в нём было: в том, как спорил, как краснел щеками, в том, как блестели его глаза, что поцеловать хотелось ещё в баре, но он бы на такое никогда не решился. Не при людях, не в открытую, как те злополучные мальчики в метро. Слишком откровенно, слишком смело, да просто слишком для того, кто впервые позволил себе пойти на свидание с человеком своего пола. — Артём, — Валентин принимает чашку чая из его рук, слегка придерживает за запястье, ловит взгляд, — у меня никогда не было секса с мужчинами, я… Только в теории представляю, как это может быть, поэтому… Артём умирает от нежности, когда слышит тихое, неловкое признание, то, как аккуратно и очень медленно он подбирает слова. Чуткий, тактичный, честный. И Артём это всё едва не проебал. — Я понимаю, — он слегка ладонь поворачивает, чтобы обхватить запястье Лебедева в ответ, мягко его погладить подушечками пальцев. — У меня был секс с парнями, так что я… тебя направлю, если позволишь. Спрашивать о том, как именно Валентин хочет, сейчас нет никакого смысла, едва ли он знает, едва ли представляет вообще, как это может быть, и Артём лишь подходит чуть ближе, а потом медленно садится на его колени, за шею обнимает, чувствуя, как мужчина тут же устраивает ладони на его талии, придерживая. — Мы можем с тобой… начать просто с поцелуев, — нежно предлагает он. — Если захочется больше, попробуем зайти чуть дальше, а если поймёшь, что не готов, остановимся и ляжем спать. Обещаю не приставать, разве что во сне обниму тебя слишком крепко, — обещает Артём, облизывает губы и вглядывается в тёмные глаза Лебедева. Тот смотрит на него с восхищением и ещё — с плохо скрываемой благодарностью. За то, что всё понимает, за то, что даже озвучивать не надо, словно Тёма по умолчанию смирился с тем, что с ним может быть непросто. — Так и сделаем, — соглашается Полковник, а потом осторожно по пояснице проводит, пальцами скользя под футболку, и Артёму чудовищно похуй становится на всё: на чай, на соседей и на сон. Так не трогают, когда не хотят, а Полковник его ахуеть как хочет, просто пока не понимает, что и как можно, а что нельзя. «Блять, тебе всё можно, отвечаю», — хочется простонать ему, но Артём себя затыкает и кусает за нижнюю губу. Не время и не место для таких слов, да и мат Лебедеву явно не очень нравится. А сейчас всё должно очень нравиться, чтобы он продолжения захотел. Тёма честно даёт Валентину сделать пару глотков из чашки, внимательно за его глазами следит, старается ориентироваться по прикосновениям, по собственным ощущениям, а потому, когда ему кажется, что Валя уже готов идти, аккуратно с его колен поднимается и молча тянет за руку. В комнате темно, но Артём ведёт Лебедева, устроив его ладони у себя на талии, и свет они не зажигают. Ткачёв аккуратно его притормаживает у самого края постели, а потом давит на плечи, и Лебедев садится на покрывало, позволяя Тёме снова себя оседлать, а ещё — обхватить ладонями лицо и присосаться к губам требовательным, мокрым поцелуем. Сам аккуратно лезет ладонями под футболку: тело, которое столько раз на видео разглядывал, сейчас упруго потирается о подушечки его пальцев. Тёма словно чувствует, что ему нужно привыкнуть, сам прикасается только к волосам, лицу, шее, но ныряет своим телом гибким под ладони игриво, подставляется под них. Лебедев ему благодарен за то, что не давит, не настаивает ни на чём, только отзывается на прикосновения осторожно, будто проверяя, не будет ли это слишком. Артём очень горячий во всех смыслах, чудовищно ласковый, трётся приоткрытыми губами о его губы, ласково прихватывает их поочерёдно, посасывает, ласкаясь, словно пытаясь распробовать его на вкус, а заодно дать время распробовать себя. От этих поцелуев голову кружит, а в паху начинает пульсировать горячо-горячо, но он старается на этом пока не концентрироваться. Лебедев гладит обнаженную спину, опускает ладони вниз, а затем нежно обхватывает задницу Тёмы обеими ладонями, крепко сжимая. Артём в ответ лишь теснее притирается к его паху своим, почти ложась сверху. Послушный податливый мальчик, давящийся вздохами, когда ладони крепко сжимают упругие половинки. — Нормально? — тихо интересуется он, отрываясь от губ Лебедева, заглядывает ему в глаза. Валентин кивает коротко, но уверенно: — Более чем. Продолжим? А затем сам обхватывает подбородок Артёма, приоткрывая его рот, скользит языком внутрь, горячо вылизывая острый чесночный привкус с его нёба, языка, щёк. Тёма не выдерживает: давит на плечи, роняя его на спину, но Лебедев и не сопротивляется, послушно укладывается, удобнее перехватывая мальчишку за ягодицы и снова сжимая их обеими ладонями. Слишком приятный на ощупь и слишком чувственный, чтобы можно было остановиться прямо сейчас, чтобы можно было пойти на поводу у собственных сомнений. Пальцы Артёма скользят по пуговицам его рубашки, расстёгивают. Полковник ему не мешает, не хочет останавливать. Если бы Тёма спросил, он бы, наверное, не разрешил ничего подобного, но Тёма, умница, просто делает то, что ему кажется правильным. И это самое важное. Пальцы у него тёплые, ласковые, скользят по грудным мышцам к плечам, затем вниз, проминая твёрдый живот. — Ахуеть можно, — от губы отрывается, выпрямляется, чтобы посмотреть на него возбуждённо поблёскивающими глазами. Валентину неудобно даже, что его тело вызывает у мальчика такой восторг. — А я думал, у тебя… ну… сидячая работа, и тело… тело не такое… Сглатывает, рукой надавливает, обводит чёткий рисунок кубиков, закусывая губу, а затем льнёт поцелуями к губам, а после — к шее, засасывает кожу, сжимает её зубами, и Лебедев запоздало понимает, что от таких страстных ласк Артёма на нём непременно останутся следы. — Засранец, — рокочет тихо, а потом переворачивается, подминая мальчишку под себя. — Ткачёв, — Тёма под ним блестит глазами, а ещё так правильно обхватывает коленями бёдра, что, кажется, боится, что он вот-вот сбежит. — Что? — Полковник подвисает на минутку, в глаза ему смотрит пристально, облизывает свои губы. — Если пойдёшь за меня замуж, — и Артём пьяно, довольно смеётся, — фамилию мою возьмёшь. Ткачёв. Решил сразу все тупые шутки пошутить, потому что дальше нам не до этого будет. Лебедеву уже не до этого. Он закрывает смеющийся рот поцелуем, избавляется от расстёгнутой рубашки, откидывая её куда-то на пол. Была бы форма, не посмел бы, но сегодня это всё так не важно. Вообще всё не важно, когда Артём царапает, мнёт, гладит, кусает каждый сантиметр его обнажённого тела, даже сосок успевает зажать губами и вылизать своим мокрым языком, из груди выдирая возбуждённый стон. — И на секунду тебя оставить нельзя, — рычит Лебедев, возится с его штанами, заставляет ноги расплести, а потом в два счёта избавляет Тёму от всей одежды, включая носки. Артём впервые за долгие годы чувствует странное стеснение из-за того, что обнажён, из-за того, что он у Лебедева, возможно, первый мужчина, которого тот раздевает. С которым тот собирается заняться сексом, сейчас это лишь вопрос времени. Его Полковник притормаживает вдруг, но Артём не даёт ему остыть, придвигается ближе, сам с ширинкой на штанах мужчины разбирается осторожно, в глаза заглядывая вместо обещания: всё хорошо будет, я проконтролирую. Тёплая ладонь скользит под ткань белья сразу, обхватывает, сжимает упругий ствол члена, Артём целует Лебедева в скулу, и тот сильнее к нему поворачивает голову, чуть сдвигается, открывая доступ к своему телу, не закрываясь. Пальцы тёплые и сухие, Тёме так не нравится, потому что губы у него влажные и прохладные, и он этими губами прижимается к губам Полковника, а сам осторожно низ его живота массирует, стаскивает брюки по бёдрам медленно, пока тот, догадавшись или доверившись, не приподнимает ягодицы, позволяя Артёму штаны стянуть. — Разрешишь мне?.. Не проговаривает, что именно, переворачивает Лебедева на спину, вниз ныряет, мажет влажным языком по головке, прихватывая член у основания пальцами, несколько раз шлёпает членом себя по языку, избыток слюны на него выплевывает и щедро размазывает, растирая кулаком. Слышит, как Валя стонет хрипло, податливо, как поверх накрывает его пальцы, задавая темп, такой темп, как нравится, а потом ближе тянет, шепчет тихо: — Может сядешь сверху? Прижмешься? Оба ведь тоже в руке поместятся? Артём кивает, снова залезая на бёдра, Валентин успевает несколько раз провести по его члену пальцами, и этого оказывается достаточно, чтобы Тёма заскулил неудовлетворённо, притираясь своим стояком к стояку мужчины. Уже вместе. Уже хорошо всё. Лебедев им любуется, любуется тем, как Артём покачивается с ним в такт, доверяя им обоим надрачивать. У его Полковника шершавые, тёплые пальцы, и сейчас этого достаточно, чтобы позорно спустить через пару минут после начала. Он терпит только потому, что прекрасно понимает: Валентину нужно больше, дольше. Тот исследует, приноровившись ласкать рукой их обоих, льнёт губами к шее, сначала нежно, робко почти, но когда Тёма впивается подушечками пальцев в волосы, натягивая, кусает до болезненности грубо, хорошо так, чтобы остались следы. А следы ему очень нужны, чтобы через несколько дней дома, в Питере, разглядывать их и понимать, что всё с ним случившееся — правда. Полковник едва ли похож на реального: слишком рьяно бросается во все тяжкие, учитывая отсутствие опыта. Артём ожидал, что к каждому новому прикосновению его придётся мягко, но настойчиво подталкивать, но Лебедев уверенно отзывается на ласки и расточает свои, не сдерживаясь и не притормаживая. Идеальный любовник. Идеальный мужчина. О разговоре в баре не хочется даже вспоминать. Лебедев любуется: Тёма красиво раскачивается на его бёдрах, толкается в кулак, к члену его притирается. Он ощущает рельеф чужого стояка, ощущает, как дыхание Тёмино обжигает ухо, слышит, как тот стонет горячо, а затем слышит ещё один стон и не сразу понимает, что это его собственный. Артём впивается в плечи короткими ногтями, выше вскидывает задницу, толкается глубже в ладонь. Обнаженные головки трутся друг о друга, и Валентину хочется добавить, сжать обеими руками, но Тёмка поверх его пальцев кладет свою ладонь, ускоряет его движение, шепчет горячо: — Можно я? Подвигайся со мной, Валь… Просто подвигайся, я всё сделаю. Глаза возбуждением горят, Артём смотрит на него, смотрит вниз, на бёдра, свистит тихонько, когда Валентин, правой ладонью уперевшись в матрас, а левой крепко прихватив его за поясницу, коротко толкается вверх. Твердый, красивый, Валентин раскачивается с ним вместе, удерживая на своих бедрах, закусывая губу. Тёма скользит ладонью свободной по его шее, а затем приподнимает голову, касаясь подбородка, в глаза заглядывает, потому что кончить в первый раз хочется именно так: глаза в глаза. — Смотри на меня, — просит хрипло, чувствует, как в животе всё сворачивается тугим узлом, как толчки становятся ритмичнее, короче, крепче жмёт их члены в ладони: рука скользкая от предэякулята, от слюны, которую размазал, кажется, по всей длине. Артём не понимает, кто кончает первым, видит только, как лоб Полковника прорезает глубокая складка, как кривится судорогой удовольствия его лицо, чувствует, как собственную губу едва не прокусывает, потому что прошивает удовольствием, а потом только белесые капли влаги на их телах и на ладони, да ещё горячий взгляд Полковника, когда Артём пробует их на вкус, широким мазком языка проводя по ладони. — Вкусно? — тихо спрашивает он. Артём кивает, мягко к губам Полковника прижимается, и тот целует, не задумываясь, заставляя Тёмку поплыть от нежности. Хороший такой, господи. Послушно на спину ложится, даёт Артёму слезть и устроиться рядом, на бок завалиться. Пальцами Тёма скользит по напряжённому животу мужчины, белёсые капельки втирает ему в кожу, улыбаясь ласково, губами касаясь плеча. Полковник слишком давно ни с кем вот так с удовольствием не лежал после секса: с Артёмом выходит как-то уютно, по-настоящему, как будто оба влюблены как дети. А они ведь и правда влюблены или?.. Не спрашивать ни себя, ни Тёму, разберутся потом, а сейчас вечер портить не хочется, к тому же… Он, кажется, ещё только начинается. — Понравилось? — в тон ему интересуется Артём. Валентин улыбается расслабленно, по-настоящему, вторит ему: — Очень. Рассказывать об ощущениях хочется, но он не привык, не умеет говорить о ласках, а Тёма пока не настаивает, только улыбка его шире становится. Так явно гордится, что смог доставить Полковнику удовольствие. — Значит не зря к тебе приехал, — просто сообщает он. И от этого признания в груди щемит сладко: не просто приехал, а именно к нему. Не признание в любви, но, быть может, даже круче. В таких штуках ведь только в самом начале отношений признаться можно, когда между вами ещё едва натянуты ниточки взаимного интереса. — От продолжения не откажешься? — горло прочищает, заглядывает Артёму в глаза. Всё ещё сложно представить, как это произойдёт у них на практике, но сейчас Лебедев себя чувствует готовым попробовать. С Тёмой. А до этого такой готовности совсем не ощущал. Даже тогда, с ветеринаром… Нет, не смог бы, наверное, даже поцеловаться. А с Артёмом… — Кто же от Вас откажется, товарищ Полковник, — нежно рокочет Тёма, ногу закидывает ему на бёдра, прижимается к губам губами и шепчет нежно, — Только я в аптеку зайти не догадался и справок никаких не привёз, а без резинки… Неправильно вот так, да? Лебедев пожимает плечами и выдыхает тихо: — Ну я тоже не в домино играть собирался, — а потом, немного смущаясь, добавляет: — У меня с собой. — В брюках? Я достану, — Артём соскальзывает с кровати, сначала ящик тумбочки выдвигает, бросает небрежно на постель тюбик разогревающей смазки, а затем наклоняется к разбросанной по полу одежде, лезет без задней мысли в карманы Лебедевских брюк, нащупывая в них несколько фольгированных квадратиков. На упаковку смотрит невзначай, просто чтобы свериться с собственными ощущениями от члена Валентина в руке, да так и застывает, на презервативы глядя, а затем тихо у Лебедева интересуется: — Росчленазащита… это… это что вообще? Лебедев, аккуратно приподнявшийся на локтях, краснеет матово и, кажется, впервые за вечер, не от гнева. Артёму даже странен этот нежный румянец на его щеках. — Кондомы, — коротко сообщает он. — Отечественные, как ты можешь догадаться. Тёма смеётся заливисто, звонко, Лебедев чувствует, как этот смех тисками сжимает его грудь — неловко как-то становится, словно между ним и Артёмом разом образуется пропасть, и хочется уже уцепиться за свою одежду, прикрыться, спрятаться от всевидящих Тёминых глаз. Но Артём на кровать к нему лезет и целует в губы, нежно и очень крепко, приникает мягкими валиками губ и трепетно-трепетно выдыхает на них: — Небось какая-нибудь сверхсекретная военная разработка, да, Валь? Для защиты всего самого важного? Но ты не рассказывай, тайна, понимаю. Дурачится, как ребёнок, но от того, что дурашливость эта, кажется, совсем не сбивает Тёмин настрой, Лебедеву тоже как будто становится легче, особенно когда Артём за руку берёт и предлагает мягко: — Может, давай, от края кровати переместимся к подушкам? Удобнее будет, честно. Артём приподнимается, даёт Валентину отползти и устроиться удобнее, снова льнёт к нему, на бёдра лезет. Почему-то вот так сидеть на нём сверху нравится ему до одури. В такой позе удобно Лебедева целовать, к губам его присасываясь, оттягивая их поочерёдно. В такой позе жадные руки Полковника изучают Тёмину спину, позвоночник массируют легонько, а затем ласково, горячо опускаются на ягодицы, сжимают, будто он пытается притянуть его поближе к себе, словно хочет, чтобы Тёма был ещё ближе, чтобы они друг в друга влипли окончательно. Тёма и так уже влип. Как ему уезжать обратно в этот свой блядский Питер, если Полковник останется в своей не менее блядской Москве? Не думать, не позволять, не сейчас, когда Лебедев сам нащупывает на постели тюбик смазки, разрывает поцелуй, чтобы как следует его изучить. — Там просто всё, — Тёме вдруг становится немного неловко. Оказывается, есть разница между тем, чтобы просто поебаться, и тем, чтобы заняться сексом с человеком, который тебе нравится. — Я вообще сам себя растянуть могу, так что… — Сам? — бровь Полковник выгибает удивлённо, а вот губы кривит с возмущением. — Зачем сам, Тём? Я же с тобой. А потом тянется и нежно целует в плечо и ещё разок — в шею. — Я просто предложил, если тебе вдруг… не очень приятно? — оправдывается тихо. — Ну типа ты же раньше пальцы в задницы никому не совал, да и «Росчлензащиты» твои на растяжку тратить жалко, так что… — Почём знаешь, что не совал? — Лебедев иронично изгибает бровь и облизывает губы. — А даже если так, я с тобой всё хочу попробовать. Всё, что тебе нравится. Всё, что тебе приятно. Щёлкает крышечка тюбика, Валентин прямо перед его лицом выдавливает вязкий гель на пальцы, растирает немного, сверяясь со своими ощущениями, давит свободной ладонью Тёме между лопаток, на себя укладывая, а он не сопротивляется, чувствует, как Лебедев щедро растирает смазку между его ягодиц, а затем указательным легонько нажимает на сфинктер, и Тёма усилием воли заставляет себя не зажиматься, хотя стиснуть в себе фалангу хочется до одури, самому не ясно почему. — Пока без ошибок? — тихо интересуется его Полковник. — Идеально, — выдыхает Артём. — Я скажу, если что-то не так будет, правда. Но почему-то кажется: у Полковника «не так» не бывает, всё правильно, последовательно, чётко. Вымазывает гель по сфинктеру, добавляет ещё, но уже у него за спиной прямо, а затем одним пальцем нажимает, на пробу проникая внутрь. Тёма на пальце поджимается тут же, сам себе удивляется: уже давно не реагировал так, выдыхает тихонько: — Прости, я… у меня не было ничего, кроме игрушек, уже очень давно. Я так отвык… Почему-то перед Валентином оправдываться хочется, как будто наобещал ему с три короба, а сам... Валентин ласково по затылку гладит, целует в висок, его от этого признания кроет, прошивает возбуждением снова: — Извини, хороший, — шепчет, — что я тебя как подопытного тяну, исследую как будто. Так же некомфортно, да? Давай поцелую лучше, ну? Губами к губам льнёт. От поцелуя и правда лучше становится, легче, стеснительность постепенно отступает на второй план, и Тёма снова расслабляется и прогибается немного навстречу, отставляя задницу назад, подставляясь под прикосновения горячие, уверенные. Откуда берётся эта уверенность, не знает и сам Валентин, просто прикасается к Артёму так, как хочется, аккуратно его готовит, осторожно добавляя второй палец, а затем, с ощутимым трудом — третий. Тёма зажимается чуть сильнее, скулит тихонько, насаживаясь на пальцы ритмичнее, навстречу его кисти подаётся, притирается грудью о грудь. Валентин поглаживает тыльную сторону его шеи, легонько массирует шейные позвонки, шепчет на ушко нежности, чувствуя, как Тёма по нему пластается, членом трётся о живот, размазывая предэякулят поверх подсохшей спермы. Валентин справедливо полагает: раз притирается пахом, шире разводит бёдра, значит, ему всё нравится, не иначе. А Тёма трётся и в глаза смотрит солово, облизвает губы, закусывает нижнюю, пытаясь справиться с клокочущим в груди скулежом, постанывает тихонько, сам себя глушит, пока Валя ему не шепчет на ухо: — Не надо, не сдерживайся, ладно? Голову запрокидывает, в груди прогибается дугой, качается откровенно так, принимая в себя три пальца, насаживаясь на них жадно. — Валь, — просит хрипло, тихонечко, — согни… согни, пожалуйста, Валя… И Валентин, повинуясь, чуть загибает фаланги, выглаживает пульсирующее горячее нутро, чувствуя, как от прикосновений к одной конкретной точке тело Тёмино начинает трепетать разгорячённо, пульсировать как будто. Он зажимается на минуточку, а потом глаза распахивает и с силой снова на пальцы подаётся, будто ждёт, что Валя это своё удачное прикосновение повторит. — Вот так… да… да, пожалуйста… — стонет шумно, пыхтит, дышит, приоткрывая рот, сильнее голову запрокидывая, будто в надежде напитаться этими толчками фаланг внутри. Лебедев не осознаёт, просто чувствует скорее, что, если хочет Тёму, надо сейчас притормозить, под протестующее мычание вынимает из него пальцы и вручает презерватив: — Если не передумал… Артём жадно рвёт упаковку зубами, пальцами трогает презерватив, улыбается снова, чуть отодвигается назад, нащупывает член Полковника и мягко его обнимает, надевая резинку и как-то особенно медленно её раскатывая. По глазам видно: не передумал. А ещё — дразнится. Валентин его опрокидывает на спину, нависает сверху, Тёмка послушно разводит ноги, а потом аккуратно скрещивает лодыжки у него за спиной, пока Полковник к нему пристраивается. На мгновение становится страшно, но Валентин его испуг как будто бы чувствует, наклоняется низко и прижимается к губам губами, посасывая их горячо и ласково. Когда он толкается, Тёмка едва успевает в плечи вцепиться, зажимается, хнычет в поцелуй. Валентин толчком входит мягко, не до конца, понятливо обхватывает пальцами тёмин член, не давая ему опасть, надрачивает короткими ритмичными движениями. Он старается не толкаться, дать время: Артёму нужно привыкнуть, нужно позволить себе немного расслабиться, и Валентин даёт ему это время, не переставая надрачивать член мальчика и прижиматься губами к его шее, сползая поцелуями сначала на неё, а затем на грудь. Соски у Артёма крупные и напряжённые, но как будто становятся ещё твёрже, когда он сначала прикасается к ним языком, а затем обхватывает губами и мягко посасывает, оттягивая на себя. Артём послушно прогибается в пояснице, поднимая грудь выше, снова всхлипывает и немного расслабляется, давая Валентину пока не толкнуться глубже, но слегка покрутить бёдрами, растягивая своего тугого, красивого мальчика. Артём стонет тихонько, но в этом стоне совсем нет боли, и Лебедев плавно и мягко надавливает бёдрами, чувствуя, как входит чуть глубже, затем ещё и ещё, пока не вжимается в него лобком. — Подожди, — Тёма хватается за бёдра. — Дай немного привыкнуть… можно? — Конечно, можно, — ласково шепчет Лебедев, втягивает его сосок в свой рот, любуясь тем, как Артём тут же снова распахивает рот, а ещё вплетает пальцы в его волосы, прижимая ближе за затылок и не давая отстраниться. Стонет горячо, жарко, и сосок напряженный трется о лопаточку его языка, заставляя Валентина лишь крепче его сжимать и растирать. — Вот так тебе нравится? — ласково шепчет он, чуть приподнимает голову и вглядывается в потемневшие, потрясающе красивые Тёмкины глаза. — Да… Да, — судорожно шепчет Артём, стискивает его внутри и снова расслабляется, проводит ладонями по напряжённым рукам Лебедева, по его плечам, а затем, краснея, тихо просит: — А можешь… можешь начать двигаться… сейчас? Лебедев не отвечает, в губы впивается поцелуем, подаётся назад и медленно вновь толкается внутрь, заполняя своего мальчика, а затем снова двигаясь назад. Тёмка стонет в поцелуй, за плечи хватается снова, гладит загривок левой рукой, а правой мнёт и царапает лопатку, цепляясь за Полковника увереннее, прижимаясь к нему ближе и крепче. Темп понемногу набирает, Артём поджимается, но не сильно, не просит остановиться, только дышит распахнутым ртом ему на губы, изредка прикасаясь поцелуем. Кажется, целоваться и трахаться одновременно выходит у него не очень хорошо. Прогибается под ним, трётся грудью о грудь, даёт Лебедеву самому решать, когда лучше ускориться, а когда — замедлиться. — Ещё… — Тёма жадничает, пытается вжать пятки в ягодицы своего мужчины, заставить его войти резче. — Ещё, пожалуйста… Пожалуйста… От того, как Артём просит, Лебедев заводится только сильнее, старается думать о чём-то не сексуальном, но, когда Тёма вдруг содрогается, брызжет теплой спермой ему на живот, Лебедев не выдерживает, кончая следом. Его перетряхивает от эмоций: от того, что он занимается сексом с парнем, совсем молоденьким, если подумать, от того, что этот парень кончает вместе с ним, несмотря на его явную неопытность, от того, что сразу после оргазма сладкого льнёт к его губам, присасываясь к ним страстным, кусачим поцелуем, решительно обхватывая затылок обеими ладонями и притягивая к себе как можно крепче. Они целуются какое-то время, член Полковника понемногу опадает, а Тёма всё не отпускает, держится так, словно чего-то боится, смотрит в глаза, и Лебедев, кажется, впервые за всё это время чувствует его испуг, испуг, не связанный с сексом или с тем, что у них не получится. Испуг, связанный с тем, что им обоим, кажется, слишком понравилось вместе. — Хорошо было? — тихо интересуется Валентин, приподнимается на ладонях и всё же выходит из своего мальчика, ложится рядом, но тут же тянет Артёма к себе на грудь. Тот льнёт довольно и доверчиво, сначала кивает, а через минутку сипло отвечает: — Очень хорошо, а тебе? — Не думал, что может быть так, — пальцами в волосы, легонько помассировать макушку. Тёма улыбается и приподнимает голову, разглядывая его внимательно. Умел бы рисовать — точно постарался бы запечатлеть эту картину. — А в начале вечера ты собирался в душ, — мягко напоминает он, проводит пальцами по груди, обводит шрамы на его теле, кажется, наслаждаясь неровными спайками краёв. — Не было времени от тебя оторваться, — отзывается Валентин. Между ними повисает пауза, и Артём решается, взгляд, правда, отводит: иначе не хватит смелости, прижимается щекой крепче к груди Лебедева и тихо спрашивает о сокровенном: — Валь, а что мы дальше будем делать?