***
Самое богатое место на земле — это кладбище. Там хранятся все мечты, цели и тайны людей. Все то, что они никогда не смогут реализовать, все то, что закопано под толщей земли. Они никогда не смогут исполнить свои мечты, не смогут больше ощутить любимого рядом, прикоснуться к нему и обнять. Страшно представить сколько песен не услышал мир, сколько стихов не было написано и сколько рассказов, и сколько фильмов никогда не выйдут в прокат. Дело в том, что с каждым днем человек все ближе к этому месту. Невозможно узнать, что случится завтра или послезавтра, да хоть через час. Никогда не угадаешь из-за кого ты будешь в этом тихом месте и будешь лить слезы… или кто будет оплакивать тебя.Там на небесах.
Знают все за нас. Слышишь плачет дождь. С ним моя душа. Верю, что ты здесь. Чувствую тебя. Знаю, где то есть на небе. Звездочка твоя.
Утро, одно из самых больших кладбищ Москвы, впервые видело такое количество скорбящих людей. Тех, кто пришёл попрощаться с Иосифом, кто были его друзьями, знакомыми или близкими. Кто любил его как родного или притворялся. Все в чёрном, не скрывавши эмоций, сняв маски, а кто-то наоборот надел их. Казалось, что сегодня скорбит даже небо. Ветер становился более холодным и пронизывающим, небо посерело укутавшись в черный цвет, казалось лица людей тоже помрачнели слившись с погодой, что так портило настроение, которого и так не было. Облака затягивали небо, темные, почти черные, не давая и шанса прорваться через них лучам солнца. Вороны летающие над головой, которых раньше не наблюдалось, или просто не бросались в глаза, лишь усугубляли ситуацию. Их размеренное карканье раздавалось на десятки метром, убивая надежду на что-то хорошее. Не верилось, что ещё вчера, солнечные лучи заполняли все вокруг. Мелкий дождь смешался со снегом, ужасный и холодный ветер, который сносил с ног. И без того продуваемое и холодное кладбище, казалось ещё более холодным. Не верилось, что это весна. Никогда до этого, в конце марта не было такой погоды… Само небо разделяет скорбь. Гроб медленно несли к могиле, толпа людей, шаг в шаг идёт за ним, сопровождая. В руках у каждого по несколько гвоздик, как это принято. Кто-то нес венки, перемотанные чёрной лентой… со знакомыми надписями, что повторялись через один. Никто не скрывает своих эмоций. Сейчас их можно не стыдится. Солнцезащитные очки, у женщин, скрывали выступавшие слёзы, но даже через них было видно все, что творится с этим человеком. Кладбище — это то место, что наполнено болью и отчаянием. Где нет места лицемерию, где все честно, все от сердца. Мертвые намного честнее, они не могут обманывать, лицемерить. На кладбище каждый ощущает что-то своё, кому-то страшно, кому-то спокойно, а кто-то так и не смог смериться с тем, что в одной из миллиона могил похоронен кусочек его сердца, но у всех схожие ощущения, нет мыслей и переживаний, есть только боль. Не хочется верить в реальность всего происходящего. До последнего, думаешь, что это нереально. Что такого не может быть. Сознание отказывается верить в это. Кажется, что кошмарный сон вот-вот закончится и жизни будет прежней. Лера отстаёт от толпы, она позади всех, идёт в сопровождении Лейлы. Две супруги одного человека. Два разбитых сердца и любовь к одному. Общее горе сближает ещё больше. Женщина, что-то бормочет, поддерживает как-то… но вдова не слышит ее, а только изредка кивает на обрывки фраз, доносящиеся эхом, создавая элизию диалога. Певица не понимает, что с ней происходит, у неё нет слез или малейшего желания плакать. Ей так кажется. Кажется, что она выплакала все вчера, а сегодня только боль, которая будет жить в ней всю жизнь. А Лейла боится ее оставить одну, зная, какая любовь была у них. Никто не знает, что творится в ее душе и чем это кончится… страшно представить.Прощай, мой друг. Я слышала, как сердце билось. Прощай, мой друг. Но остановилось…
Все подходили к гробу, чтобы проститься. Поцеловать, сказать то, что не успел при жизни. Толпа окружила его, лишь где-то рядом с ней стояла Лера. Она одна из последних решилась подойти, со страхом увидеть его вблизи. До последнего не решалась на это, было страшно, не по себе даже от одной мысли. Парадно одетый, в чёрном костюме, который ему очень идёт. Руки сложены в замок, на груди, а на пальце то самое, золотое кольцо. На лице много царапин, синяков и грима. Не бледный, совсем как это обычно бывает. Он — как живой. Такой родной для неё человек. Кажется, что вот сейчас, откроет свои карие глаза и все это закончится. Как страшный сон, как глупый розыгрыш. Что все это кажется и такого быть не может. Хочется верить в это и жить этим.Прощай, мой друг. Я слышала, как сердце билось. Прощай, мой друг. Но остановилось…
Бояться можно только сейчас, в данный момент. Страха нет ни в прошлом, ни в будущем — он только здесь, с тобой, рядом, в эту секунду и в этот миг. Холодные пальцы, до боли сжимающие две красных гвоздики, что аккуратно перемотаны чёрной лентой, уже ничего не чувствуют, как и ты. Кромешная тьма накрывает с головой, не давая шансов на восстановление. Смерть — она не даёт шанс, не оставляет выбора. Хуже неё может быть только то, что после — небытие, не имеющее контроля. Лера аккуратно наклонилась к нему, чтобы поцеловать в последний раз, чтобы сказать главные слова, которые не успела в тот раз. То, что он хотел услышать в тот день, когда она показала ему свою гордыню. В миг отнялось все, земля стала быстро и предательски уходить из-под ног. Цветы выпали из рук и смешались с мокрой землей, не отливали больше яркими красками. Глаза наполнились слезами, которые обратились пеленой перед ней. Они быстро стекали по ее бледным щекам и кажется, что смешиваются с дождём. Певица пыталась смаргивать первые слёзы, но они вновь предательски собирались в уголках глаз. Ее впервые накатило такой сильной истерикой, она ни разу не позволяла себе проявить слабость при других, посторонних, держалась до последнего, строя из себя самого без эмоционального человека на планете.Когда моя печаль.
Не даст опять уснуть.
Как ангел за спиной.
Прошу со мной побудь.
Согрей меня теплом.
И снова дай огня.
Укрой своим крылом.
Ты с неба береги меня.
Схватив под руки, ее быстро отвели от гроба. Чтобы дать ей успокоиться, чтобы это ничем плохим не обернулось для ребёнка, о ком она, кажется, сейчас уже и не помнит. Пихали таблетки, воду, успокоительные, чтобы как-то привести в себя. Лера же кричала, насколько хватало сил, голоса. Крик вырывался изнутри, там где все болело. Там где было хуже всего. Такой крик, который не описать словами. Голос срывался, трясся и с каждым новым порывом из глубины, усиливался. Ее сердце отчаянно начинало отбивать быстрые удары, а дыхание полностью сбилось. Она рвалась к нему, чтобы попрощаться, поцеловать последний раз, сказать, что любит, но сильные руки сдерживали, не давая ей это сделать. Лера со всей силы, била того, кто удерживал ее, моля пустить. Она молила того, кто так жестоко с ней обращается, не давая проститься, отпустить. Но все было бесполезно. Со слезами на глазах, Филипп сильнее прижимал ее к себе, боясь хоть на миг ослабить хватку. Мужчина прекрасно понимал, что сделает Лера, если отпустить. Она кинется в могилу и до победного, до бессилия будет биться в конвульсиях, лишь бы еще раз увидеть знакомое лицо.Прощай, мой друг. Я слышала, как сердце билось. Прощай, мой друг. Но остановилось…
Валерия не понимала, что происходит вокруг, кто ее пытается успокоить. Лишь слышала эхом свой крик, слышала, что она кричит: что любит его. Будто она наблюдала за всем со стороны, будто замедленная съемка. Все смешалось в тошнотворной карусели чувств. Лера видела, как заколачивают гроб, понимала, что больше никогда не увидит этого человека, а ей даже не дали с ним проститься. Не дали сказать те слова, что он так хотел от неё услышать. Она не осознавала насколько жалкой могла показаться. Это все было неважно. Самое главное было то, что она не попрощалась. У неё подкашивались ноги, земля проваливалась под ней, но крепкие мужские руки не давали ей пасть на землю. Вместе с ней плачет небо, дождь усилился, разделяя всю боль вдовы. Женщина не бросала попыток вырваться и кинуться к могиле, которую так бесчеловечно закапывают. Дождь усилился и превратился в настоящий и сильный ливень. Но это не остановило скорбящих, они мокли, под зонтами, но были там. Ветер превращал дождь в ливень, косой, сильный. Когда гроб окончательно закопали, а все цветы и венки были уложены, кладбище медленно опустело. Люди подходили к певице, чтобы выразить своё сочувствие. Как-то поддержать. Кто-то просто обнимал, молча; а кто-то поддерживал добрыми словами. Но в этот момент Лера не видела лиц, не понимала, кто к ней подходит и что говорит, фразы доносились обрывками; она лишь ощущала присутствие других, чужих людей, их силуэты.Прощай, мой друг. Я слышала, как сердце билось. Прощай, мой друг. Но остановилось…
Ее силком вывели с кладбища, усадив в машину, она медленно приходила в себя. Все тело тряслось от холода, от боли, уничтожающей ее. Неожиданный приступ тошноты, вернул окончательно в реальную жизнь. Малыш… их малыш… он напомнил о себе. Напомнил, что он продолжение любви, продолжение того, кого она любит. Он всегда будет с ней, рядом. Будет похож на того, кого так беспамятно любят.***
Просторный зал ресторана, приглушенный свет, длинный стол и портрет перечёркнутый траурной, черной, лентой в углу. Растрепанные красные гвоздики — кое-как набитые в вазу, небрежно сложенные на зеркально-гладкой деревянной поверхности. Оглядывая помещение, словно через пелену Валерия, зацепившись взглядом, за портрет, невольно вздрогнула, сбиваясь с шага — накатил, пробрал до озноба на долю секунды нахлынувший ужас. — Лер, — тихий и слишком спокойный голос, из-за спины, вырвал женщину из мыслей, а его опущенные руки на плечо, заставили вздрогнуть. — все уже собрались, ждут только… — Сейчас буду, — бросила отрывисто, не дав договорить. Сил не было и желания находиться там тоже. Хотелось плакать и кричать, что есть мочи. Опустившись на диван, опустошенным взглядом, смотрела в просторную комнату, где было слишком много людей, тяжело переводя дыхание, неловко, едва не оторвав, расстегнула несколько пуговиц на пальто. — Лер, ты как вообще? — присев рядом, он хотел ей помочь, успокоить, поддержать. Негромкий, мягкий голос, внимательно-сосредоточенный и вместе с тем неосознанно-цепкий, готовый отметить малейшую деталь взгляд. — Который раз, за сегодняшний день, ты задаёшь мне этот вопрос? — хмыкнула невесело, с неохотой поднимаясь. Пристроила на вешалку пальто, поправила перед зеркалом растрепанные волосы, стараясь не смотреть на свое отражение: догадывалась, что ничего хорошего не увидит. — Лер, — осторожно взяв подругу за локоть, не давая сделать ей шаг вперед, тихо, чтобы не услышали чужие уши, он продолжил, — может поедешь домой? Не стоит тебе здесь быть, слушать все это. Поезжай домой. — обеспокоенно пробормотал Филип, по подруге было видно, что она держится из последних сил, что слишком тяжело ей дается этот деть. Проигнорировав слова друга, она чуть подняла бровь, набрала в легкие побольше воздуха и стерев с лица слезы, что продолжали скатываться по щекам, прошла в глубь зала. Свободное место было неподалёку от портрета, с которого улыбался любимый, не сводя глаз с него, она села на свое место. На поминках, все обсуждали Иосифа. Рассказывали о каких-то моментах с ним. Пили, ели, плакали. Порой забывая для чего они тут собрались, меняя темы разговоров. Люди поменяли своё отношение к нему, когда поняли, что этого человека больше. Как там говорят: «о покойниках, либо хорошо, либо ничего»? Именно так и поступали собравшиеся: расхваливали его, рассказывали только хорошее, словно забыли, что еще не так давно, за его спиной говорили совсем другое. Притворная скорбь. Лера же сидела молчала, стараясь не обращать внимания на все то, что говорят люди, желая лишь чтобы ее не трогали. Не подходили к ней со своим глупым сочувствием, состраданием и глупым соболезнованием, от которого не станет лучше. Которое не приведёт к успокоению души. Люди так и делали. Не трогали, будто бы ее и нет. Отстранившись от всех и всего, она не прикоснулась к еде, не вымолвила ни единого слова. Сидела в глубине стола, рядом с портретом и изредка смахивала одинокие слёзы. Наблюдая за людьми, со стороны. Для Валерии все происходящее было наигранным пафосом. Как дешёвое кино. Друзья… Знакомые, которые почти не знали Иосифа, горевали так, будто всю жизнь жили с ним бок о бок. А тот, кто действительно был рядом, и в горе и в радости, тихо скорбит, без наигранных слез, сочувствий и историй. Без пафоса. Те, кто все время ругались с Пригожиным, ненавидели, строили козни и за спиной, да и в лицо, яростно призирали… вдруг стала сожалеть об этом, стал также, как и другие, грустить, забыв о ненависти. Те, кто не могли с ним спокойно общаться, постоянно обвиняя во всем, вдруг забыли об этом… До тошноты противно за этим было наблюдать. Надоело это все, надоело выслушивать глупые рассказы, выслушивать, как им плохо. — Иосиф был неплохим человеком, борцом за правду и всегда стоял за семью… — донеслось до певицы сквозь шум. — Он всегда помогал всем, кто бы его не попросил… — Пригожин был человеком-слово!.. — Хватит! — выкрикну певица, громко ударив по столу руками, встав, она пробежалась глазами по присутствующим, которые вмиг перестали обсуждать что-то, что ещё секунду назад было невероятно важно. Как триггер на нее сработали слова о муже, от тех, кто переметнулся на сторону его друга. — Да вы все знаете его? Вы знали, каким он был человеком? Знали его? Нет! — сама отвечала на свои вопросы, понимая, что она права, права во всем. Пусть грубо, зло, бесчеловечно, но этот цирк был не присущ ситуации. — Он был хорошим человеком. Тем, кто всегда приходил вам на помощь! А когда ему были нужны, где вы были? — задавала этот вопрос конкретным персонам, припоминая им все, что они не так делали. А они прятали глаза, надеясь, что она не заметит их. — Вас не было! Во всех трудностях была рядом только я! Хватит этого театра! «Йося… Йосечка… Зачем ты нас оставил… Как дальше жить…?» Послушайте себя со стороны, какой бред вы несёте. Он никогда не нужен был никому из вас! — она срывается на крик, ей больно, до глубины души больно. Противно, что они так поступают, что стоило лишь этому случится, как они переобулись. Противно от самой себя, что не может сдержаться, что не смогла совладать с эмоциями. — Плохо вам? Нет! Плохо здесь мне, я была рядом с ним всегда! Единственный человек, которому здесь позволено истерить и умирать от скорби — это я! А не вы все! Не выдержала, сорвалась на них. Не смогла терпеть это лицемерие, которое так и лилось от присутствующих. Тишина, которая и так была, после ее слов, стала ещё более тихая, многие понимали, что она права, что они переигрывают. Что определенные слова адресованы именно им. Поняли, что не стоило превращать поминки в театр «лучших актеров» и выдавливать из себя слёзы. Что не друг друга успокаивать и подбадривать надо, не своё эго и лицемерие тешить, ради забавы, а Леру, ту, которая его любила, спасать. Зная, как они были привязаны друг к другу, она могла сделать с собой что угодно. Но им было плевать на это. Главное было показать себя с лучшей стороны. Она ушла, кинув на последок обвинения: — Превратили поминки в цирк! Сидя в машине, Лера просто молчала, вспоминая их последний разговор. Когда она была жестока с ним, когда отпустила. Винила себя за то, что отпустила, не попросила прощения, не поговорила с ним нормально. Винила себя в его смерти. — Лер, мы успокаиваемся. Думаем о ребёнке. — пытается успокоить, прийти в себя, но не помогает. Ей больно, тошно от этого всего. Как бы было хорошо, если бы он просто уехал и жил в другой стране. Нашёл бы новую любовь, навешал бы. А не это все… Его смерть слишком жестока, она не хотела этого, не хотела. Никогда не желала ему смерти, никогда! Да, хотела, что бы пропал из ее жизни, но не таким способом. Она его любит, всегда любила и будет любить этого человека, сколько бы боли он ей не причинил, но у них была самая настоящая любовь, о которой пишут в романах, о которой мечтают.Прощай, мой друг. Я слышала, как сердце билось. Прощай, мой друг. Но остановилось…
— Знай, — она почти одними губами обращается куда-то к небу, надеясь, что он слышит. — что я никого и никогда не любила так, как люблю тебя. Любовь — это действительно что-то из разряда чудодейственных препаратов, которые притупляют боль, а иногда и вовсе становятся причиной исцеления. — Именно рядом с тобой я чувствую… — задумываешь, она осознала, что больше никогда не почувствует ничего от него… — чувствовала… жажду жизни, и я, постараюсь тебя отпустить. Но это будет больно сделать. Я сейчас на все готова, только бы любить тебя и знать, что ты тоже меня любишь. Слёзы катились по ее щекам, заполоняя собой, кажется, все пространство. Постепенно тело немело. От боли, будто резали по живому, будто ее убили, а она ещё борется за жизнь. Свинцовым казался воздух: каждый вдох она делала с трудом, а голова кружилась. Валерия пыталась в последний раз перевести взгляд на небо, но не увидела уже ничего. Только пелена слез. В ушах нарастал шум, перед глазами — пелена.Прощай, мой друг. Я слышала, как сердце билось. Прощай, мой друг. Но остановилось…
Она просто молча плакала: как же это я больше никогда его не увижу, не услышу его голоса, не почувствую его запах. Как же моя жизнь будет без этой любви? Разве смогу я кого-нибудь еще так сильно любить? Крутилось в ее голове, будто сломанная пластинка. В которой заело одно и тоже, и будто с каждым повтором звук прибавлялся.Прощай, мой друг
Я слышала, как сердце билось.
Прощай, мой друг.
Но остановилось…
***
Вернувшись домой певица долго не решалась перешагнуть порог прихожей, казалось, что стены, некогда родного и теплого дома, стали отдавать смертельным холодом. Облокотившись о стену, она сидела с закрытыми глазами, уйдя куда-то слишком глубоко в себя, где казалось нет боли, лишь размеренное тиканье часов изредка вырывали ее обратно в реальность. Валерия долго сидел в прихожей — не было сил разуться, снять верхнюю одежду, даже просто пройти в ванную, чтобы умыться, немного очнуться, смыть вязкий и страшный дурман. Женщина долго крутила пуговицу пальто, то ли желая снять его, то ли хоть чем-то занять руки, но результат был ожидаем. С грохотом пуговица рухнула на пол, откатившись куда-то. Громкий звук, что в сознании женщины казался оглушительным, вывел ее из транса. Скинув с себя одежду и найдя халат, женщина бродила по комнатам, стараясь хоть на чем-то задержать взгляд, чтобы немного успокоить сердце, что бешено отбивало ритм. Бродя по пустой квартире Валерия начала ненавидеть ее. В ней было пережито столько всего, что казалось ничего не могло заставить возненавидеть эти стены. Это был их дом, то место, что Иосиф так старательно облагораживал ремонтом, обустраивал под чутким руководством жены, после — с удовольствием обживал. Ту квартиру, куда с радостью возвращались после изматывающего рабочего дня. Каждая комната, предмет — воспоминание о прекрасном прошлом. Вот спальня. Иосиф нежно целует жену, говоря ей, что она самая красивая в этом мире. Приносит завтрак в постель, что любимая подальше поспала. Целует ее перед сном, крепко прижимая к себе. Кухня. На этой кухне, где любящая жена встречает его вкусным ужином. Они сидят за большим столом, бурно обсуждая предстоящий день, какие-то съемки, проекты, концерты. Она встала пораньше, чтобы порадовать мужа вкусным завтраком. А вот они сидят на диване, он обнимает ее, что-то шепчет на ухо, не обращая внимания на то, что идет по телевизору. Его кабинет, они сидят за столом, продолжая спорить над концепцией клипа. Она доказывает ему, что не прав, а он, кажется, не слышит ее. Но буквально через час они уже сойдутся на едином и громко будут смеяться, что так долго спорили. Воспоминания проносились со скоростью света, вызывая приятные ощущения у женщины, что-то теплое и забытое. Сейчас находиться здесь было невыносимо. Даже после болезненного развода дом не казался таким угнетающим, как теперь. Было ощущение, что все вернется на круги своя, но оно пропало, стоило лишь узнать о трагедии. Здесь все жило и дышало им, все напоминало о нем: большая кружка со смешной совместной фотографией, подаренной на какой-то праздник женой; его рубашка, некогда присвоенная себе в шкафу; кроссовки для бега, стояли в прихожей на полке; забытый флакон духов, с ярким и неповторимым ароматом, на тумбочке, что чувствуешь, заходя в квартиру. Валерия довольно долго просидела на кухне — недопитый чай успел окончательно остыть, замолкли неразборчивые голоса за стеной у соседей, а шумный поток машин, проносившихся по проспекту, стал реже и почти затих. Наконец, выйдя из оцепенения, поднявшись, убрала в мойку чашку. Она невесело чему-то усмехнувшись, оглядела пустую кухню, показавшуюся неуютной, если не сказать неприкаянной. Вернувшись в спальню, она пала на кровать, желая уснуть и забыть весь этот кошмар, но мысли продолжали крутиться в голове. Звонок где-то в прихожей вырвал певицу из мыслей, что причиняли только боль. Нехотя встав с кровати, она подошла к двери и посмотрев в дверной глазок, медленно прокрутила замок и впустила гостью. — Лер, ты как? — спросила Лейла, стоило ей перешагнуть порог. — Такое… — выдавила ей себя певица, проходя вглубь дома. Оказавшись в кухне, они сели за стол и долго разговаривали о жизни. Вспоминая о многих годах жизни, о человеке, что сел их. Как бы не хотелось отвлечься, все темы сводишься к одному. Лейла была одной из близких подруг певицы, которая за многие годы дружбы успела хорошо узнать блондинку. — Знаешь, я вообще не о чем не жалела в жизни. Жила с такой мыслью, что так должно было быть. Но вот это, совсем другое. — закончив рассказ о последних месяцах жизни с супругом, подвела итог. — Лер, это действительно очень больно, страшно. Но тебе надо помнить о ребенке. Малыш — это продолжение его. — стараясь как-то перевести тему, успокоить и поддержать, напоминала о самом главном продюсер. — Я до последнего не верила, что мы не вместе. И даже тогда, я говорила и себе, и всем, что он — лучший. Когда смотрела в его карие глаза — видела в них свою жизнь. — певице хотелось поговорить о нем, с кем-то родным, знакомым и близким, излить душу и знать, что поймут. — Лель, а когда перестанет болеть разбитое сердце? — как-то неожиданно, переключившись с темы своей жизни, не отводя глаз с брюнетки, выдала певица. — Не скоро… — громко выдохнув и отчего-то усмехнувшись, она накрыла руку подруги своей и продолжила, — Сперва уйдет надежда, а вместе с ней и боль. Это был, пожалуй, самый тяжелый их разговор. За пару часов они вспомнили очень много всего, что было связанно с человеком, который связал их. Слезы вновь были на глазах певицы и с ними не помогали справиться успокоительные. Певица качает головой, к горлу подкатывает ком, а на глазах выступают слезы. Лейла садится рядом и аккуратно прижимает ее к себе, словно боится сделать еще больнее. И белокурая позволяет себе расплакаться. Судорожно всхлипывая и хватаясь за ее рубашку. Фаттахова, заметив пустоту в холодильнике, принялась готовить, пока подруга отдыхала в комнате. Ей хотелось как-то позаботиться о ней, представляя, как тяжело ей, а узнав что происходило в жизни женщины, хотелось помочь. Спустя некоторое время брюнетка зашла в комнату и сообщила, что все готово. Валерия не хотела есть, лишь уснуть и забыть этот день, как страшный сон. Запив горсть лекарств, щедрой порцией воды, женщина отстраненно посмотрела на подругу, что преданна ей до безумия и больше всего на свете, ей хотелось выгнать ее. — Лер, может все-таки вызвать скорую? — накидывая пальто, обеспокоенно спрашивала женщина, видя состояние подруги. — Нет, не надо. — спокойно сказала та, не выразив никаких эмоций. — Я посплю. Обнявшись на прощание, певица закрылась на все замки и поставив телефон на беззвучный, легла. Она натянула на себя одеяло и отвернулась к окну. Спать не хотелось. Хотелось умереть.