Любовь и боль

      По глупости, по пьяни… чтобы забыть ту, кто превращает его жизнь в ад. Карусель бесконечных баров, притонов… смешивались в нечто непонятное и до боли противное. В этот момент не было никаких запретов, проблем. Страх быть пойманным журналистом, который на утро накатает статью, был откинут напрочь. Проблемы, переживания и тревоги — ушли вслед за страхом. Был он и были девушки. Девушки на одну ночь. Дешёвое пойло, тоже было. Так называемый, алкоголь быстро затуманивал разум. В первые за всё время мужчина чувствовал опьянение от алкоголя, а не от Валерии.       За последние месяцы — у Киркорова было много, очень много женщин: случайных, в буквальном смысле на одну ночь. Кто-то оставлял след в памяти, цеплял. Некоторых он даже не помнил: ни лиц, ни имен. Девушки спасали от самого себя, с ними было просто, никаких сложностей и проблем. Приятные знакомые, и порой не очень, с которыми встречался время от времени — легкое, ни к чему не обязывающее времяпрепровождение. Бурный секс и ничего больше. Никаких обязательств. Никаких проблем. И никаких мыслей, что же будет дальше.       Проститутки — радость для тела и никакого выноса мозга… Много их было, но никогда, ни разу не задумывался о самой возможности «последствий». Это всё было неважно.       В голове то и дело крутился образ блондинки. Она полностью владела сердцем и разумом мужчины. Нежные, родные, ни с кем не схожие, наполненные болью глаза, которые, будто, утратили свой шик. Хотя почему «будто»? Они, действительно, утратили своё великолепие и уже ничем не отличались от сотни голубых. Белоснежные волосы, отливающие золотом, рассыпающиеся между пальцами. Волосы, которые пахли корицей смешанной с сигаретным дымом и приторно сладкими духами. Мягкая и бархатная кожа, под его пальцами. Невероятно пухлые губы, сладость которых, ещё была на его.       Валерия — мягкая, обаятельная женщина, умеющая постоять за себя и в то же время — нет. Принимающая, порой, непростые решения. Для всех — сильная и независимая, а для близких — маленький ребёнок, который нуждается в помощь в этом суровом и несправедливом мире. Чужая, но слишком родная. Захватывающая разум, сердце и все чувства, не умеющая разбираться со своими.       Она — его слабость, та слабость перед которой невозможно устоять, да и нет желания это делать. Самое интересное и роковое влечение… Филипп хорошо изучил Леру за долгие годы дружбы, но так и не смог осознать истинную причину своей тяги к ней. За милым лицом и глазами, в которых всегда играла хитринка и блеск, скрывалась боль и безумный потенциал и полная самоотдача… Страстная, волевая, но в то же время тонкая и нежная. Неутомима, но безудержна и шальная одновременно… От неё невозможно уйти, забыть, всё равно останется в памяти. Невозможно заменить кем-то — неповторимая.       Губы… Такт… Голос… Руки… Чувственность… Идеальная женщина, которая вобрала в себя чистоту девочки и прочность стервы, пережившая слишком много ужасов и как феникс восставшая из пепла. Ловко умеющая играть ролями, создавая безумий коктейль для мужчин.       Не раз упавшая, но гордо вставшая. Трудно, сложно и страшно, но она не сдалась. Умеющая принимать поражения, желая выиграть у госпожи судьбы.       Это вообще реально?

***

      Филипп долго метался в тот вечер после того, как Лера бесцеремонно выставила его за дверь, не желая разговаривать. Нарушать традиции — не в его стиле, газ в пол, хоть красный, хоть зелёный, не важно, главное доехать до ближайшего бара. Пить в одиночку — удел пьяниц. К мужчине это правило не относилось, ему всего лишь хотелось сбежать от проблем, а как только они закончатся, он тут же бросит.       По привычке двойной виски-кола и следом ещё несколько таких же бокалов, залпом опрокинутых. Терпкий алкоголь разливался по телу, согревая его, наступало умиротворение, заставляющее отключиться от реальности. Опустевшие бокалы, со звонким стуком, опускались обратно на барную стойку и в руки вновь появлялись уже наполненные. И так по кругу. Чем больше алкоголя попадало в кровь, тем больше воспоминаний выдавал мозг.       Её звонкий смех, отдавался эхом, повсюду, заглушая собой музыку, которая играла в баре. Ещё один глоток янтарной жидкости — побуждал приятный голос, что разливался, словно мёд по телу. Третий — цвет родных глаз, появился внезапно у сидящей рядом брюнетки. Залпом и улыбка, нежная и самая родная, которая давно не появлялась на милом личике. Вновь залпом и сердце сжимается — их недолгий, но такой желанный, для него, поцелуй…       Киркоров плохо помнил, как добрался до этого дома, как подцепил девицу. Очередную. Как познакомились и что было между ними. И было ли вообще? Да и названное имя в памяти не задержалось. Просто слишком погано было на душе, просто слишком жутко оказалось остаться одному в просторном, пыльном доме, сохранившим аромат пряных духов, — хотя бы жалкая иллюзия не одиночества и кому-то — нужности. Ещё одна ночь, проведённая вне стен дома, в чужих объятьях.       Время к трём, не спится совсем, алкоголь перестал действовать, вернув певца в суровую реальность. На ухо кто-то неприятно сопел, прижимаясь всё сильнее. Осознание пришло не сразу, что заставило дернуться, отстранившись, и только когда в свете лампы заметил отливающие пшенично-белым цветом волосы, вздрогнул, оглушенный неясными, расплывчато-нереальными вспышками кадров, разорвавшихся в мозгу.       Какой раз подряд ему приходят эти моменты в голову, и какой раз он не может понять с кем была та ночь… кто задержался так надолго в голове.       Это ведь, кажется, уже было?       Сотый раз повторял сам себе, надеясь найти ответ и подробности ночи. Удобный кожаный диван, мягкий полумрак, разгоняемый рассеянным светом, прохладные пальцы на щеке. Недозволенно-близко — усталые темно-зеленые глаза, пропитанный неясной тоской и горечью ласковый взгляд, осторожно скользнувшие по плечам руки… И ещё стремительней, быстрее, совсем размытое, едва уловимое — тонкая бархатистость разгоряченной кожи под его нетерпеливыми губами, легко касающиеся тонкие пальцы, податливо-жаркие губы… Опустошающая, восхитительная, горячая, абсолютная легкость и полное, сладостное и всепоглощающее бессмыслие. Плотная, целиком накрывшая темнота.       Растолкав девушку и достав из кармана брюк, несколько красных бумажек, он поспешно натягивал вещи, которые были раскиданы по полу. Оставаться не было желания. И быстро одевшись, выбежал на улицу. Холод заставил поёжиться, осознав все прелести погоды.       И в эту ночь всё повторялось, по давно проверенной схеме.       Вечер, бар, ночь с незнакомкой. Холод ночи, что прожигает до костей и не даёт согреться хоть на миг, унося с новым порывом ветра надежду, на что-то хорошее. Пустая пачка от сигарет и педали в пол. Направления нет, просто желание сбежать от самого себя. Куда угодно, но только не домой и не к ней. Дома дети, которым он нужен, но сейчас не тот момент, когда он может дать им любовь и заботу. К ней бесполезно, исход, каждый раз, одинаковый. Вновь в бар? Глупо, алкоголь больше не лезет, да и контингент там не для него. Остаётся слишком мало мест, куда он может поехать, где примут. Мало мест, где ему будут рады в любое время. Нет друзей или слишком близких людей, что могут выручить в любой момент.       Время почти пять, на улице светает, а нарезанных кругов по Москве — не счесть. Остановившись у круглосуточного магазина, переплатив в двойне, купил бутылку её любимого виски и направился к нужному дому. Один пролёт, сменялся другим, о существовании лифта мужчина, кажется, забыл напрочь. Дверной звонок, под его настойчивостью, почти полностью скрылся из виду. В тишине сонного утра, было слышно каждое движение. Через дверь, сквозь свою отдышку и слишком частое биение сердца, где-то в ушах, Филипп услышал размеренные шаги той, кто уже точно привык к его закидонам.       Сонная, в запахнутом халате, ёжится от холода и яркого подъездного света — вызвала непроизвольную улыбку на лице мужчины.       — Пустишь?       Никаких «привет» или «прости», так нагло, породному. Демонстрация любимого напитка, не вызвала никаких эмоций. Долгая пауза, желание спать не покидало женщину, не давая ей оценить реальность происходящего.       Она. Всегда она. Он возвращается к ней не раз, не сыскав ничего подобного в чужих душах и телесных оболочках. Рядом с ней мир становится другим и сердце замедляло темп, позволяя забыться. Она не мечтает о всем мире, звездах и звуках, а лишь о тепле и понимание, а он желает всего того же.       — Ну заходи…       Небольшая гостиная комната была слишком родной для него, даже больше, чем собственный дом. Приезжая к ней, на душе становилось тепло и приходило ощущение, что наконец-то он дома. Её квартира намного роднее, теплее и лучше, чем то место, что он привык называть «своим домом». Никакие деньги не могли превратить его жилище, по-настоящему, в теплый и родной дом, куда хотелось бы возвращаться, а не сбежать, повторяя, как на репите, что хочется домой… А у неё, с ней, было по-другому. Слишком тепло. Так, словно Филипп попал в дом, где живет, где ждут его с работы, где можно отдохнуть, где любят.       Друзья сидели по разные стороны дивана. Она прильнула головой к спинке дивана, никак не могла отойти от сна. Как и в тот раз — полумрак. По-хозяйски, Филипп нашёл стаканы, знал квартиру, не хуже хозяйки, слишком часто бывал в гостях, и залив жгучую жидкость по ним, протянул подруге. Она без вопросов или возмущений, взяла бокал и сделав небольшой глоток пристально смотря на гостя. В голове не мелькнула мысль, что через пару часов на работу и пить утром — плохая идея. Это было неважно.       Сон наконец покинул женщину. Также, как и друга, Иру не покидали воспоминания той ночи, но только в отличие от него, она помнила всё в мелочах. Закусив губу, по телу пробежались мурашки, ожидание продолжения того порыва, преследовали женщину. Глупо наверно, но спустя много лет, она вновь захотела почувствовать его рядом с собой, как тогда, в юности. Почувствовать любовь и тепло от мужчины. Ощущать каждый день рядом и знать, что это не закончится.       Слишком сильно устала, от жизни, от предательств. Павлова много лет засыпала в холодной постели одна и просыпалась без: «доброе утро, любимая». Знала, что у неё есть только она сама. Знала, что не может положиться ни на кого, кроме себя. Но хотелось простого женского счастья, хотелось тепла и заботы. Хотелось быть счастливой!.. Никто не хотел замечать, что творится с ней, даже самый близкий человек. Никто не знал, что она застревала в своих мыслях и тонула в них, день за днем. Всем плевать на проблемы других…такова жизнь.       Павлова часто ловила себя на мысли, что сама разрушила то, что было так дорого. Сколько прошло лет с того дня, когда она ушла, сбежала, не счесть. Ира пыталась забыть всё, уверить себя, что так будет лучше, но не получалось. Казалось, что должно пройти ещё чуть-чуть времени и всё наладится. Женщина много раз слышала, что: «время лечит», да и сама не раз это говорила, чтобы успокоить, но только сейчас поняла, какая это ложь. Лечит совсем не время. Лечат психологи, отдых, работа. Любовь. Время… оно лишь отнимает тех, кого любим. Оно учит жить с этой опустошенностью.       Разговаривая, смотря на любимого человека хотелось завыть, как подстреленной собаке, которую бросили умирать. Она старалась сдерживать слёзы лишь при одной мысли, что возлюбленный любит совсем другую, что все его мысли заняты только Валерией, а не ей.       Павлова, не сводя глаз с Филиппа, тревожно сглатывала ком в горле, который, казалось, уже каменным стал.       «Что это? Свобода или одиночество?» — пронеслось в мыслях, стоило ещё раз прокрутить в памяти ту ночь, свои ощущения и понимание, что он больше не её человек.       Свобода рано или поздно становится клеткой, потому что так отчаянно хочется удержать её, что на самом деле, приводит к установлению стен. Стараясь их так отчаянно выстроить, вокруг себя, говоря, что: «никто меня не удержит», удерживая саму себя в этой ужасной и неимоверно тесной клетке. Видя всё вокруг, не являясь слепым, мир показывается лишь через эти решетки и кажется, что получаешь то, что ищешь. Самостоятельно загоняешь себя в золотую клетку, откуда выбраться намного сложнее, чем попасть.       Птице в клетке жить…       Та ночь заставила вернуться назад, в забытье и безмятежное прошлое, когда всё было легко и просто. Ира воспламенила чувства, которые казалось были навсегда залиты водой и похоронены под толщей земли. К которым клялась не возвращаться ни под каким предлогом. Своими чувствами она могла погубить их обоих. Уничтожить так, что ни один мастер не смог бы собрать обратно.       Филипп не вглядывался в родные глаза, которые пронизывали его, боясь осуждения или презрения, не замечая, как они изменились. Не хотел замечать, что взгляд давно изменился, в нём начала пылать любовь. В изумрудных глазах горело пламя любви, забытое пламя. Они были теми же, что и тридцать лет назад, такими же родными были глаза. Мужчину преследовало чувство дежавю. Вновь накрыли воспоминания, только более яркие и точные.       — Ир… — тихо, чтобы не нарушить атмосферу ночи, начал он, внимательно осматривая подругу, впервые за время.       — Да, — так же тихо, чуть громче, чем шёпотом, выдала она, слегла дернув уголками губ.       — Я вспомнил… — озабоченно проговорил он. Вспомнил всё. Порыв страсти, причиной которого был алкоголь. Вспомнил, что решил заменить ту о ком мечтает.       — Что именно? — с привычным командным голосом, процедила она, не боясь разрушить ночную тишь. Блондинка старалась делать вид, что не понимает. С того дня прошло много времени. Все эти дни, часы Ира ждала от Филиппа хоть малейшего намёка, хоть чего-то, чтобы не чувствовать себя использованной. Но он так ничего и не вспомнил. И Ира уничтожала себя изнутри, продолжая винить себя за произошедшее. Злясь, что хочется повтора, желательно на постоянной основе.       — Почему ты мне не сказала, что между нами было? — повышает на неё голос, пытаясь осознать, как такая строгая, железная леди смогла это допустить. Как та, которая всегда его спасала, вытаскивала из передряг и помогала, смогла допустить то, что он сделал.       — На утро, ты не помнил ничего… — закусывая до боли нижнюю губу, хотелось провалиться сквозь землю. Ира понимала, что между ними ничего больше не может быть, время ушло. — Я решила, что нет смысла тебе напоминать об этом… — слова давались с трудом, к горлу подступал ком, словно перекрывает дыхание, а в уголках глаз, что-то щекотало.       — Ты не раз говорила, — с улыбкой, начал он, желая, хоть как-то, развеять атмосферу, переведя зашедший в тупик разговор, в шутку. На приятные и уже совсем чёткие воспоминания и у него в душе, что-то начинало трепетать, — что если предназначено, то судьба сведет нас снова… — нежно с улыбкой, сказал он, стараясь не задеть чувства женщины. У него это получилось так себе, было слышно, как чувства, из чистого хрусталя, — разбились, изранив её изнутри. Да, она говорила ему это, но тогда всё было иначе.       Ира была влюблённой дурой. Такая же, как и была много лет, назад. Она всё также любила Филиппа, но понимала, что между ними ничего не может быть, даже та ночь была ошибкой, которую сама же и допустила. Женщина всегда откидывала чувства, понимая, что это не правильно. Научилась жить без него, строила новые отношения, но всегда сравнивала их с ним.       На глазах выступили, едва заметные, слёзы, которые во мраке были не видны для него. Однажды, молодая и глупая, Ирина Алексеевна уже уничтожила его, бросив у дверей ЗАГСа, не хотела, не могла допустить ещё раз этого. Во всех несчастьях с женщинами у Филиппа Ира винила себя и только себя. А он же, никого. Просто с того дня, всё стало сложно, не было веры женщинам. Не было искренних чувств с ними, ничего не было кроме холодного расчёта и выгоды.       — Неужели ты действительно так наивен? — громко стукнув фужером, что ещё недавно она крутила в руках, по столу разозлившись, старалась не показывать всего, что было на душе, не привыкла. — Неужели ты, правда, веришь, что судьба работает таким образом. Словно она живет в небе и тратит свое время на то, чтобы расположить нас как фигурки шахмат. — не стеснявшись своих слез Ира открывала ему свою душу, хотя ей было страшно представить к чему может привести этот разговор. Филипп не желал перебивать подругу, понимая, что это единственный человек, кому он по-настоящему нужен и кто его любит. — Я это говорила, да, но тогда всё было иначе. Разве ты сам этого не понимаешь? — шутка, которая должна была разрядить ситуацию и сгладить все углы, обернулась не тем, что было необходимо для окончания разговора. — Тебе было даровано сердце и разум, которым пользуешься ты и твои действия определяют, что из тебя выйдет. То, что произошло это был выбор твой и мой, а не судьбы и единственными, кто сведет нас являемся мы сами. — она все тише говорила, а голос сильнее трясся, миллион мыслей и вина, что вновь хочется начать всё сначала, не подумав, чем это может закончиться.       — Ир, ты меня любишь? — непристойно неприличный вопрос, вызывающий миллион мыслей в сознании двух друзей, хотя после её слов на этот вопрос и не нужен был ответ и так всё было понятно.       Киркоров много лет, подряд, думал о том, чтобы вернуть их отношения. Обивал пороги её дома, дарил подарки, ухаживал, проявлял инициативу. Был готов отдать всё, лишь бы быть с ней. Когда любовь от зеленоглазой была нужна мужчине, она ставила новую, жирную точку. Объясняла, что дружба намного лучше отношений. Но стоило его сердцу забиться в другой унисон, в такт сердца другой блондинки, как самый близкий друг решил вернуть всё назад. Филипп мог понять многое, но такой поступок не мог объяснить.       — Хм… — она усмехнулась, опрокинув бокал виски и покривившись от его горького вкуса, попыталась понять суть вопроса, стало обидно, что в её словах он не услышал ответа.       — Ты меня любишь? — повторил, надеясь получить четкий ответ, но что именно он должен был содержать, было поистине неизвестно. Павлова призналась ему в чувствах, но хорошо это или нет, невозможно было понять. Они знали друг друга слишком долго и уже пытались быть вместе, ни к чему хорошему не привело.       — Нет! — резко выдала она, убрав эмоции куда подальше, ведь ответ уже был произнесен до его глупого вопроса. Если он не услышал между строк, значит так оно и должно быть, значит всё не правильно. Но от чувств не сбежать. Любит, ещё как. Никого и никогда не любила больше, чем его, не могла простить себе, что бросила, что предала любовь. — А ты? — чуть ли не поперхнувшись, со звоном, он поставил бокал на стол и взглянул в её глаза, что были наполнены болью. — Ты любишь меня? — более точно сформулировав, женщина надеялась услышать только положительный ответ, но разумом прекрасно понимала, что его не будет.       — Нет… — твердо, бесповоротно, окончательно. Взяв её за руку, грея пальцы, которые были холоднее зимы, неожиданно прижал к себе, не желая продолжать этот разговор. Он никогда не смог бы предположить, что в ней вновь проснуться старые чувства и что это окажется настолько болезненным для него признанием.       Павлова — прекрасная врушка, она хорошо умеет владеть своими эмоциями, закрывая их подальше от чужих глаз. Циничная, расчетливая и уверенная в своей правоте стерва, умеющая манипулировать людьми, подчинять их своей воле и говорить то, что они хотят услышать. Как бы долго он не знал эту женщину, никогда не мог понять, где она врёт, а где нет. Даже для него, она была и будет, неразгаданной. Но самым дорогим человеком, той, за кого он был и будет готов отдать и жизнь.       Любил её, но не хотел это признавать, даже думать об этом. В каждой новой женщине он искал её черты, характер, всё то, что могло хоть чуть напоминать о прошлом и разочаровывался, когда этого не было. Филипп в жизни любил только раз, а дальше лишь искал похожих. Искал тех, кто мог его буйный характер обуздать, не лишив его воли, кто мог понять и не осудить.       Не мог представить, осознать, что чувства убившие их однажды, вновь запылают с новой силой. Поддавшись на их порыв — можно было лишиться всего. Дружбы, которой они дорожили, как самым дорогим даром богов. Самого себя. Пройдя через это однажды и оказавшись на берегу с разбитым корытом, не хотелось вновь переживать тоже. Но и делать вид, что всё по-старому, что ничего не было и нет чувств — глупо. Нельзя заставить человека чувствовать то, что нужно, что необходимо. Эмоции не поддаются контролю и тем более логике.       Иногда нужно принять решение, что разобьет сердце, неважно ваше или чьё-то, но принесет мир душе.