***
Красс продолжал закидывать в рот виноград, наконец-то обратив внимание на свой «подарок». Пассия то и дело бросала жадный взгляд на виноградную гроздь и молчала. — Август Тулий Красс, так меня зовут. Я твой новый хозяин. — представился римлянин, отчего его тяготило это воцарившееся молчание. — А тебя зовут Пассия? Ведь так? Рабыня кивнула, затравлено поглядев на Красса, который пристально разглядывал ее. Тонкие руки, плечи и лицо были загорелыми, а местами даже сгоревшими — женщину долго держали на солнце. Позолоченный ошейник кое-где натер тонкую кожу на шее, ноги рабыни были одеты в кожаные сандалии, видавшие не лучшие времена, тонкие ремешки которых вот-вот могли порваться. Новая длинная туника была ей велика — эта единственная новая вещь, в которую ее скорее завернули будто любой другой купленный предмет, чтобы отдать новому хозяину, нежели прикрыть тело или подчеркнуть фигуру. Медные позолоченный дешевые браслеты издавали бряцающий звук при каждом движении. — Есть хочешь? — Красс не ошибся. Он хорошо видел людей, а вдобавок и сам пережил не мало. Этот знакомый взгляд голодных глаз военачальник знал очень хорошо. — Да. — тихий голос Пассии наконец-то нарушил подозрительную тишину. Красс кивнул и протянул ей виноград, а сам высунулся из паланкина и что-то сказал одному из слуг. Через некоторое время тот ушел и вернулся с небольшой корзиной провизии. Фрукты, хлеб, козий сыр и небольшой кувшин с нектаром — все это слуга водворил в носилки своего господина и паланкин двинулся дальше. — Ешь, ешь. Не торопись. — улыбнулся Красс, протягивая руку и осторожно убирая длинную прядь с лица Пассии. Та отпрянула словно бы к ней приставили горящую головню. — Не бойся меня, малютка. — прошептал Красс, не отрывая своего заинтересованного взгляда от новой рабыни. — Я тебя не обижу. Откуда ты? Расскажи немного о себе. Пассия, немного утолив голод, начала свой рассказ. Оказалось, Красс был старше нее на десять лет, а сама малютка успела побывать в рабстве не единожды. Свое точное происхождение она не помнила. Кто она родом и откуда — было загадкой для самой Пассии. Ее первый хозяин был египтянин — он научил Пассию многому — читать и писать, разбираться в обрядах, чтить египетских богов и ткать. Пассия могла вышить или выткать любой рисунок, либо диковинный узор, а еще она любила танцевать. Эту страсть к танцам поощрял ее первый хозяин и никогда не отказывал своей рабыне в подобном увлечении. Потом случилось несчастье. В одном из военных походов ее первый хозяин погиб. Рабов и слуг продали на ближайшем рынке каждого по отдельности. Ее купил какой-то греческий купец и дал ей новое имя. Так началась новая жизни несчастной рабыни. Купец оказался ревнивым сладострастником, запрещавшим Пассии даже выходить из дому без него. Он ревновал свою рабыню к каждому взгляду, к каждому мимо проходящему незнакомцу. Впервые Пассия познала насилие и побои. Не выдержав больше подобного обращения, она попыталась сбежать, но неудачно. За это ее высекли, а после — купец приказал надеть на нее ошейник и продал ее на самом дешевом рынке рабов. Пассия попала на галеры, которые везли свой страшный «товар» в далекие незнакомые страны. Ее скитания от одного хозяина к другому, из страны в страну, уже стали чем-то привычным и бесконечным. Прошло несколько лет, прежде, чем она вновь оказалась в Элладе. На этот раз в качестве танцовщицы на рынке — одной из тех, кто танцевал, услаждая толпу, за пригоршню монет под палящим солнцем или холодным днем. А после — пришла другая беда. Римские легионы… Пассия, как и многие тогда, оказалась в плену. Ее захватил один из легионеров, который сначала сделал ее своей наложницей, подвергая насилию каждый день. А потом, не гнушался делиться прелестной добычей со своими друзьями. Разнузданные легионеры не знали меры и, порой, Пассия молила всех существующих на свете богов прекратить ее жизнь. Однажды, не выдержав больше насилия и побоев, она впервые отважилась на преступление. Когда ее хозяин заснул, утолив свою похоть, Пассия незаметно выкрала его оружие. Острый длинный кинжал едва не прекратил существование ее мучителя, но крепкая хватка и чуткий сон — спасли легионера от незавидной судьбы. — И тогда, он послал тебя на крест… — сказал Красс, рассуждая вслух, продолжая разглядывать руки Пассии, на запястьях и предплечьях которых виднелись чуть белевшие шрамы от плотной колючей веревки — такой привязывали рабов в кресту и оставляли умирать от жажды и удушья. — Да, господин. Таково было мое наказание. — продолжала Пассия, поглядев на Красса, а ее глаза сверкнули непримиримым огнем. — Римские солдаты были хуже зверей… Я молила богов каждый день, чтобы они послали мне смерть. Как единственный шанс быть свободной. Избавиться от этого ошейника… От проклятой метки… Вдохнуть, наконец, полной грудью и никогда боле не знать плетей… — И как же тебе удалось сбежать? — голос Красс резко прервал ее рассуждения. Пассия опустила голову и закончила свою историю спасения. Ее красотой прельстился один из стражников — под покровом ночи он снял ее с креста, видимо, желая поразвлечься с несчастной, пока та не отдала концы. Собрав остаток сил Пассии удалось выхватить его кинжал и заколоть стражника. Потом она долго пряталась, голодая и прячась в местных пещерах. Однажды, ее обнаружил один их римских солдат. Пассия была слаба от голода и жары, поэтому сопротивляться уже больше никому не могла. На ее худое и измученное тело не позарился даже последний легионер. Он просто продал ее за несколько ассов одному их многочисленных работорговцев. Спустя еще месяц Пассию с больший партией рабов и пленников, прибывших в Рим, продали на общий большой рынок. Там она пробыла около двух недель до того момента, как ее купил Луций. — Ты уже дважды пыталась бежать, да еще убить своего хозяина. — Красс и бровью не повел, услышав рассказ Пассии. — Тебе повезло, ты будешь жить в моем доме. Полагаю, ты могла догадаться, что я не из тех легионеров, кто посещает лупанарии и пользуется услугами тех женщин, кто продает себя за два асса. Красс холодно усмехнулся, но не спускал с Пассии глаз. — Я тот, кто командует легионами, к кому прислушивается император и кому рукоплещет весь Рим. Мой тебе совет, красавица, если будешь вести себя смирно и быть со мной ласковой — все будет хорошо. Я стану обращаться с тобой тем образом, коим ты заслужишь. Ведь в следующий раз — если задумаешь бежать — тебя вновь отправят на крест. Не бойся, я не стану охаживать тебя кнутом при каждом удобном случае, но спускать капризы или неповиновение я не намерен. А теперь, тебя отвезут в мой дом. Приведешь себя в порядок и… Помойся. Чтобы к вечеру, за ужином, ты была готова танцевать для меня и моих гостей. Пассия кивнула, так как голод перебивал даже страх перед этим сильным и могущественным римлянином с пытливым внимательным взглядом. Красс остановил паланкин и вышел, его ждал сам император. Оставив с собой лишь часть охраны — преторианцев*, которая ему полагалась, он приказал слугам возвращаться домой и отвести его «подарок». Не годилось идти к императору вместе с рабыней, да еще и купленной на общем рынке.***
Вечером Луций прибыв в дом своего друга Красса, захватив с собой несколько рабов и слуг, а также Флору для развлечения. Она должна была играть на кифаре, услаждая слух гостей и хозяина дома. Самому консулу хотелось обсудить с Крассом кое-какие дела и то, скольких гладиаторов он выставит в этот раз — ведь игры будут проходить всю неделю, да и сам император будет присутствовать, воздавая почести вернувшимся из похода храбрецам. А после обсуждения, их ждал роскошный ужин, музыка и веселье. Луций любил бывать у Красс в гостях. Несмотря на то, что его друг был давно женат — его добродетельная Антония обитала в другом дома вместе со своими возлюбленным Марком Кассием. В то время как доблестный Красс вел свою жизнь как хотел. Его брак был всего лишь нужной условностью, чтобы добиться определенного положения в обществе, а когда талантливый полководец стал любимцем император, желание доказывать каждый раз свое положение и вовсе отпало. Но Красс и Антония оставались в большой дружбе и порой, когда возникала необходимость, помогали друг друг. Сохраняя брак для вида, каждый жил своей жизнью. — Вот почему я один из тех редких представителей, кто счастлив в браке! — хохотал Красс, всякий раз, когда Луций справлялся об Антонии. Ее любовник Кассий был проконсулом и когда-то ему довелось быть в походе вместе с Крассом. Они стали друзьями, успев разделить одну женщину на двоих — Антония все же предпочитала жить с Марком, а Красс не возражал. Он и сам часто бывал в гостях у проконсула, засиживаясь с ним до самого утра, беседуя с Марком и опустошая его запасы превосходного вина. Антония всегда ждала Красса из походов и первая встречала своего мужа, когда тот с триумфом возвращался в Рим, под ликующие крики толпы и звонкие звуки труб. А потом, их обоих ждал Марк в своем богатом загородном доме, встречая друга и возлюбленную с распростертыми объятиями. Вернувшись после последнего греческого похода, Красс подумывал дать Антонии развод, чтобы она наконец-то могла воссоединиться с Кассием, но пока решил оставить этот момент до того, как закончатся игры. Он не хотел давать повода для сплетен именно сейчас, когда его так принял сам император. Ничего, Антония терпеливо подождёт еще немного. Красс сдержит свое слово, но чуть позже. Именно об этом он и поведал своей супруге в письме, которое дописал как раз к тому моменту, когда Луций прибыл в его дом обсудить важные дела и вместе отужинать. — И кто же тебе расшифровал этот свиток? — Красс пробегал глазами по тому самом свитку, который Аспасия переписала и внесла нужные правки как просил Луций. — Моя новая рабыня. Аспасия. Она просто находка! Красс — ты продешевил запросив за нее так мало, в отличии от Флоры — Аспасия — настоящее сокровище. — усмехался Луций, отпивая вино. Он и Красс уже заканчивали обсуждать дела, а свиток, который оказался теперь в руках Красса — заинтересовал римлянина. Речь шла о тайной переписке Катона и его сторонников. Это был не просто свиток — а тайное письмо Катона, которое содержало особый шифр — греческие слова, расставленные в определенном порядке, которые, если их объединяли вместе особым образом — раскрывали смысл. — Спасибо, дорогой друг. Пока оставлю себе. Есть над чем подумать. — улыбнулся Красс. — Тебе стоит беречь свою рабыню. Ну, а теперь — прошу отужинать. — Как твоя новая рабыня? Та самая малютка, которую я подарил тебе сегодня? — Луций отдал приказ, чтобы Флора шла в большой зал, где для него и Красса накрыли стол. — Эта малютка будет сегодня танцевать для нас. А твоя Флора, как я погляжу — играет на кифаре гораздо лучше, чем радует своего хозяина своими прелестями! — рассмеялся Красс, располагаясь на низком ложе. Зазвучала музыка. Флора присоединилась к другим музыкантам, послушно извлекая из кифары чудесную мелодию. Луций, развалившись на низком ложе наблюдал за ней, словно вспоминая прошлую ночь и те, ведомые лишь ему, сладкие моменты, которые вовсе не были таковыми для несчастной Флоры. Рабыня старалась не смотреть на своего хозяина и все время опускала глаза долу. В этот момент в зал вошли несколько танцовщиц, в том числе и Пассия. На ней был новый легкий наряд, не скрывающий ее фигуру. Высокие разрезы поднимались вверх до самых бедер. Тонкая талия Пассии была перехвачена золотым плетеным поясом, который вторил рисунку такому же плетеному золотому шнурку, вплетенному в ее темные длинные волосы. Большой красочный ковер ручной редкой работы был брошен на середину зала, где танцевала рабыня. Музыка заиграла еще громче и Пассия пустилась в пляс.***
Тонкие руки Пассии вздымались вверх, звеня новыми украшениями. Они сплетались будто крылья птицы и разворачивались, словно готовясь к полету. Но сама рабыня с опаской глядела в сторону римлян — своего нового хозяина и его друга — развалившихся на низких ложах, неподалеку от стола. Она видела, что Луций все чаще смотрел на нее и на Флору, одежда которой была почти прозрачной, не скрывая прелестных формы рабыни. Консул был возбужден и уже не скрываясь, немного раздвинул свои ноги, не вытерпев напряжения в паху. Красс же усмехался, глядя на своего друга и отпивая вино небольшими глотками. — Благодарю тебя, мой дорогой Красс, замечательный ужин! Люблю бывать у тебя в доме. — говорил Луций. Стол в доме Красса ломился от изысканных яств, а главное блюдо в виде зажаренного молодого теленка было подано на большом серебренном подносе, который внесли четыре раба, одетые в шкуры диких зверей. Пассия продолжала танцевать, порхая и изгибаясь, соблазняя своим тонким станом и формами. — Тебе понравился ужин, я рад. Что ж — теперь поглядим на мою новую танцовщицу! Дикарка хороша. — отметил Красс, отправляя в рот оливку и не спуская взгляда с Пассии. — Дочь варваров. Ее будет приятно укрощать, но не думаю, что это будет легко. Что ж, тем слаще. Пассия танцевала, стараясь не смотреть на римлян, в глазах которых отражалась похоть и неприкрытое желание плоти. Она была стройной, даже худой, ее длинные темные волосы красиво окутывали тонкий стан, то и дело обвиваясь вокруг упругой высокой груди, которая казалась чуть больше в свете зажжённых огней в бронзовых широких чашах, расставленных по углам зала. Красс невольно облизнулся, вновь поглядев на Луция. Консул тяжело дышал и не сводил глаз с рабыни, которая так чувственно изгибалась в центре зала. Ему нравилась такая раскованность в танце, да и по сравнению с Флорой та казалась ему полной истинной природной, какой-то животной страсти. Танец становился все сладострастней и чувственней, Пассия кружилась в бешенном ритме, а Красс не сводил с нее воспаленного горящего взгляда. Лицо его пылало ярким румянцем от желания и выпитого вина. Но хозяин дома не предпринимал никаких попыток подозвать Пассию к ложу. — А твоя дикарка просто восторг! — шепнул Луций.- Я был бы безмерно тебе благодарен, если бы ты уступил ее мне на одну ночь. — Девица не так проста, как кажется. Да и сам я еще ее не пробовал. — отвечал Красс, ощущая довольно сильное возбуждение и давление в паху. — Ей вряд ли получится стать покорной и услужливой рабыней. Ее придется укрощать словно тигрицу, уж помяни мое слово! Оба они самодовольно рассмеялись. — Неужели? Разве тебе не хочется узнать, какова эта дикарка с мужчиной? — Луцию не терпелось узнать подробности, так как похвастаться какими-то победами с Флорой он не мог. — Пока до этого не дошло, но вскоре, я исправлю это недоразумение! — захохотал Красс, чуть не облившись вином. Пассия закончила свой танец, когда мелодия смолкла на мгновение и вновь сменилась прежней — размеренной и приятной. Действительно, Красс мог исправить это «недоразумение» в любой момент, но не стремился принуждать женщин, тем более рабынь. Он любил покорять, но и видеть ответное желание покориться. Красс вовсе не чувствовал себя готовым взять силой свою новую рабыню. Он желал ее, но не хотел принуждать. — Станцуй нам еще! — приказал Красс, отпив еще один глоток вина. — И подойди ближе. Пассия повиновалась. — Еще ближе. — низкий голос Красса вновь зазвучал на весь зал. Рабыня повиновалась и вновь начала свой танец. В этот раз Пассия была слишком близко к ложам и хозяин, как и гость, могли спокойно достать до нее рукой. Луций то и дело пытался прикоснуться к ней, слегка задевая ее откровенный наряд, а Красс нарочно задирал струящуюся ткань, полностью обнажая ее берда и ноги. Оба римлянина глядели на эту миниатюрную дикарку алчущими горящими глазами, будто ища повод, чтобы схватить свою «добычу» подобно зверю на охоте. — Не терпится поглядеть, какова она без одежды, твоя новая рабыня… — прохрипел Луций, уже с трудом сдерживая свое возбуждение. — На твоем месте, я бы уже давно ей вставил… Пусть бы станцевала на римском мече! И вновь раздался хохот Красса, сопровождаемый смешками Луция. — Сладкая малютка. Клянусь Юпитером и Марсом, я бы с удовольствием разделил ее с тобой, Луций — но по закону — первым всегда пробует хозяин. — ответил Красс, разорвав ткань и обнажив бедра Пассии. Та нетерпеливо сверкнула своими тёмными очами, но оба мужчины не обратили на это никакого внимания, а продолжали обсуждать ее прелести. — Возьми ее, Красс, прямо сейчас. А потом, позволь разделить восторг с тобой. — не унимался Луций. Красс уже было думал и сам предложить подобное, но, ко всеобщей неожиданности, Пассия ловко развернулась и схватила со стола нож для фруктов, ловко приставив лезвие к горлу разгоряченного Красса. Никто, как и сам хозяин, не ожидал подобной выходки, тем более со стороны рабыни. Музыка смолкла, а оба римлянина застыли в оцепенении. Вино мгновенно выветрилось из их возбужденных голов и тел, а на смену вожделению пришло совершенно иное чувство.