***
Пока рабыня танцевала, глаза Красса неотрывно и жадно следили за каждым ее движением, будто бы римлянин никогда в своей жизни не видел танцев. Но лицо его не было веселым, с каждым движением Пассии Красс становился все мрачней, подобно грозовой туче. Пассию пугал вид ее господина, его пристальный и вовсе недобрый взгляд, но она продолжала свой танец, следуя в такт музыке, стараясь держаться подальше от триклиния. Она хорошо знала как может повести себя римлянин, не смотря на все уверения Заремы. Спустя еще несколько мгновений, Красс неожиданно поднялся, отставляя кубок в сторону, и подошел чуть ближе. Еще через мгновение мелодия смолкла и Пассия замерла на месте. — Оставьте нас. — сказал Красс, обращаясь к музыкантам. Те быстро покинули покои, оставляя своего господина с рабыней наедине. — Пойдем, поешь вместе со мной. Ты должно быть еще не ужинала. — Красс не стал дожидаться ответа рабыни и взял ее за руку, усаживая рядом с собой на триклинии. — Ешь, ешь. Не спеши. У нас целая ночь впереди, чтобы не только доставить удовольствие друг другу, но и поговорить. — сказал он, наливая Пассии немного вина и разбавляя его водой. Действительно Пассия была голодна, но под пристальным взором Красса все же побоялась наброситься на еду сразу. Сделав небольшое усилие, римлянин первым начал есть, заметив, что рабыня не решается опередить своего хозяина. — Значит, ты решила принять весь удар моего гнева на себя, Пассия? — неожиданно спорил Красс, когда они закончили есть и Пассия немного расслабилась. — Просто защищая рабыню из чужого дома? — Она всего лишь несчастная жертва, не ее вина, что все ее близкие мертвы, а ее народ обращён в рабство. — отозвалась Пассия, взглянув на римлянина. — И ты поверила ей? — Красс усмехнулся. — Быть может эта женщина решила отомстить мне, вот и пробралась в дом, чтобы ночью перерезать мне горло? Воцарилась пауза. Но тут случилась неожиданность. Красс схватил рабыню за руку и резко притянул ее к себе, приставляя к ее горлу нож для фруктов. — А теперь, египетская шлюха, ты расскажешь мне правду! И не смей лгать! Говори как есть на самом деле, пока цела твоя глотка! — прохрипел Красс, прошипев угрозы прямо в лицо Пассии. — Аспасия ни в чем не виновата! — крикнула рабыня, изрядно напуганная внезапным приступом гнева хозяина. — Она всего лишь несчастная жертва! Никого она не выслеживала… Клянусь всеми богами мира, ни она, ни я не знали, что приведет ее в ваш дом, господин! Когда я нашла Аспасию в саду — она собиралась покончить с собой, расстаться с жизнью от той горькой утраты и ужасной судьбы, которую… Пассия осеклась, боясь еще больше прогневить Красса своими речами. — Которую я ей уготовил? — спросил Красс, угадав ход ее мыслей. — Но ведь это из-за вас, проклятых римлян — такие как она и я вынуждены влачить жалкое существование раба! — возразила Пассия, не сдерживаясь боле. — Смело. Ох, как же смело ты заговорила, моя красавица! — злобно усмехнулся Красс, приставляя клинок еще ближе. — И отчего же ты спасла ее? Что это за такое внезапное благородство? А? Тогда как ты сама чуть не прикончила мня же в моем же собственном доме! — Она достойна спасения и прощения! Когда-то и я была на ее месте… Да только помочь мне было некому. Как же можно в чем-либо винить Аспасию, когда на ее глазах растерзали всю ее семью! — глаза Пассии наполнились слезами и в запале она чуть было не схватилась рукой за клинок, который Красс приставил к ее горлу. — Тише! Тише… Ты так себя поранишь. — ответил Красс, отбросив нож в сторону. — Прости. Я не хотел тебя напугать, просто хотел узнать правду любой ценой. Вижу теперь, ты не лжешь. — Бедняжка хотела уйти в мир иной… Эта нестерпимая боль, терзающая несчастное сердце. Разве бы вы сами не испытывали такой же боли от потери дорогого и близкого человека? Наблюдая казнь своего отца, сына или может быть брата? Такое вряд ли бы кто-то смог выдержать… — проговорила Пассия. Услышав последнюю фразу, Красс побледнел и отпустил Пассию. Он встал и отошел к большому проему, который вел в сад. Лицо его было бледным словно мрамор. Он как-то странно прикрыл лицо руками и какое-то время стоял так неподвижно. — Прости меня, господин. Я позабыла о том, где мое место. — тихо проговорила Пассия, также поднимаясь с ложа. — Ничего. Все в порядке. — коротко ответил Красс, медленно разворачиваясь. — Ты права… Ты очень храбрая и добрая. — Я должна была порадовать тебя, мой господин, а вместо этого вгоняю в тоску. — ответила рабыня. — Я всего лишь глупая женщина и… Но ее размышления прервал сам Красс. Он порывистыми шагами преодолел то небольшое расстояние, что было между ними, и заключил рабыню в свои объятия, прильнув к ее губам горячим поцелуем. — Ну-ну, не бойся меня. Ты так сладко дрожишь в моих объятьях, что я страшусь не сдержать свои порывы и желания по отношению к тебе. — прошептал Красс, оторвавшись наконец-то от губ своей рабыни. — Ты храбрая и добрая сердцем, если бы у меня была такая жена… Ты ни в чем не виновата. Я хотел бы верить тебе и доверять. Красс осторожно погладил Пассию по щеке своими грубыми пальцами. Его прикосновения были такими теплыми и нежными, что сердце Пассии невольно забилось. От римлянина исходил жар желания и страсти, но вместе с тем было заметно, что ее слова причинили консулу боль, когда Пассия упомянула про казнь, тогда как Красс вспомнил про децимацию*, которую ему самому пришлось проводить — страшное наказание, которое применялось в римских войсках. — Я сказала тебе правду, господин. И вовсе не боюсь тебя и не сужу за твою вспыльчивость и гнев. Ты очень устал и тебе нужен отдых. Не думаю, что сегодня ночью ты поддашься своим желаниям настолько, насколько хотел бы. — улыбнулась Пассия, сознавая, что Красс и впрямь нуждается в отдыхе и сне. — Боги наградили тебя не только добрым сердцем, но и мудростью. — улыбнулся Красс, ведя Пассию к ложу. — Я действительно смертельно устал, но в любом случае — мне бы не хотелось тебя принуждать. Если пожелаешь сама — останься со мной этой ночью. Просто… потому, что уже ночь и я бы не хотел, чтобы ты расхаживала по дому одна в ночи… Клянусь, я не стану принуждать тебя… Просто, будь рядом… Пассия кивнула, видя растерянный и взволнованный вид Красса. Глаза его выражали горечь и тоску, а напряжённый лоб прорезали морщины. Красс протянул ей руки, чтобы Пассия сняла с него кожаные наручи и помогла ему раздеться. А потом, он просто притянул ее к себе, стягивая тунику и обнажая ее хрупкое трепещущее тело. Пассия услышала только тихий шепот, а потом ощутила поцелуй — такой нежный и горячий, словно бы это не был ее господин, а она — не была рабыней.***
Красс спал тревожно и все время ворочался, а через мгновение пробудился с громким криком. — Что случилось, мой господин? Ты весь в поту. — Пассия поднялась и присела рядом с римлянином на постели. Красс был бледен и дрожал. Он закрыл лицо руками и сидел так какое-то время. Пассия поднесла ему воды, искренне опасаясь, что хозяину плохо. — Спасибо. — слабо отозвался Красс. — Со мной все хорошо, сейчас пройдет… — Может стоит позвать вашего лекаря, господин? Ты весь дрожишь. — Пассия осторожно стирала с лица Красса струящийся пот. — Нет, не стоит. Все в порядке. — ответил римлянин, отставляя питье и вновь притягивая к себе Пассию. — Это всего лишь воспоминания… Но они столь тяжкие, что не дают мне покоя до сих пор. — Что же тревожит тебя, мой господин? — Пассия все с той же осторожностью прикоснулась к его волосам, погладив Красса по голове. Ее тонкие пальцы сползли на его шею, плечи. Консул уткнулся в плечо своей рабыне и неожиданно заговорил. Услышанное поразило Пассию, но она не смела прерывать речи своего хозяина. — Это было в Галлии. Один из походов… Все тогда шло не так… Все шло слишком плохо. — голос Красс вновь стал спокойным, но в нем слышались тяжелые ноты. — Я второй сын в семье дома Крассов. У меня был старший брат — Публий. Он был доблестным и храбрейшим воином, но его характер и темперамент были столь горячими, что некоторые его решения, которые были приняты под воздействием его эмоций, ставили под угрозу наших людей. Командование легионами было поручено мне, а мой брат должен был вести в атаку первую наступательную когорту. Мы тогда были в походе уже очень долго… Прошло больше года с тех пор, как мы прибыли в Галлию… Наши люди устали от бесконечных стычек и битв с этими дикарями, от холода и недостатка провизии… Начались бунты в рядах… Дисциплина полетела в холодную нескончаемую галльскую грязь… Красс тяжело вздохнул, чуть отстранившись от рабыни, и вновь продолжил. — На следующий день мы должны были перейти в наступление, но на кануне, ближе к вечеру, в рядах нашей когорты, которую возглавлял мой старший брат, начался ропот и недовольство. Наши солдаты хотели домой, обнять своих жен, наконец-то увидеть свой родной дом, дать отдых своим израненным телам, а вместо этого Рим вновь посылал их на смерть, отдавая приказ идти вперед без какого-либо подкрепления и разить этих зверей-галлов… Я должен был следовать приказам и держать дисциплину, иначе, нас бы ждало поражение. Мы и так тогда потеряли много людей и я не мог допустить непослушания… Чтобы пресечь возможный бунт и неповиновение, я приказал провести децимацию* в этот же вечер. Ее применяли крайне редко, еще со времен Мария… Я отдал приказ построить роптавшую когорту. Среди них был и мой старший брат. Стали тянуть жребий… Публий никогда не был трусом, никогда не поднимал бунты, он был храбрецом, но приказ есть приказ и никто и никогда не был и не станет для меня исключением. Я верно служил и служу Риму. Я поступил так, как велел долг. Красс вновь замолчал. — Ты отдал приказ провести децимацию и среди наказуемых был твой родной брат… — пошептала Пассия, чуть касаясь руки Красса. — Да. — кивнул римлянин, накрывая тонкие пальцы рабыни своей грубой широкой ладонью. — Мой брат был среди тех, кто тащил жребий и должен был понести наказание. Как только каждого десятого воина выставили вперед — началась бойня… Уцелевшим в ней предоставлялась возможность доказать свою верность Риму в качестве воинов, которыми пополнялись гарнизоны, не более и не менее. Я видел как прямо на моих глазах, другие выбранные солдаты, которые должны были исполнить мой приказ, забивали их тяжелыми небольшими дубинками. Их стоны и крики я слышу до сих пор у меня в голове… Я видел как забили моего брата. Его лицо и разбитый череп… Его распростертое тело в холодной грязи… Он был красив и статен, настоящий великий воин и римлянин из дома Красса… Я должен был поступать так, как велел мне мой долг и моя честь. Долг — прежде всего. Во славу Рима. На следующее утро я сам повел наступающую первую когорту в бой. Мы выиграли сражение и после одерживали еще ряд блестящих побед. Во славу Рима. Проклятая Галлия стала для меня настоящим триумфом и настоящей болью… Домой я вернулся самым почитаемым, самым богатым и самым несчастным человеком в Риме. Красс вновь замолчал и взглянул в окно. Его лицо было спокойным, но глаза выражали неимоверную боль и грусть. Плакать этот человек давно разучился. Занимался рассвет.