***
Тем временем Луций составлял очередную речь, с которой он собирался выступить не только в сенате, но и в собрании, где должен был присутствовать сам император. Вернее, над ней трудилась Аспасия, проводя дни и вечера в библиотеке, меняя одно перо за другим. Луций же навещал ее под вечер, вычитывая тексты и забирая из них лучшее, словно самые лучшие соки, чтобы изготовить прекраснейшее вино. Он часто беседовал с ней о том, о чем обычно редко разговаривают с женщинами, полагая, что женский ум не годится для подобных изысканных мудрых бесед. А еще, все чаще их разговоры сливались в один — о смысле жизни. С Аспасией все было иначе. Иногда, Луций просто смотрел на свою рабыню, когда та писала или перебирала многочисленные свитки в его библиотеке. Его взгляд падал то на ее руки, ловко извлекающие из-под пера мудрые мысли, то любовался ее темным завитком о виска, а иногда, Луций просто не мог оторвать глаз от ее профиля, будто его самого приковали к этой женщине невидимыми путами. Готовые речи Луций читал подолгу. Слог был легким, а мысли — о, они были под стать мудрому мужчине и тому, кто имел незаурядный ум. Луций не раз и не два ловил себя на мысли о том, что если бы Аспасия была мужчиной и находилась на его месте — она смогла бы покорить сенат уже в первую неделю. Но она была всего лишь его рабыней, которой дозволялось лишь исполнять приказы ее господина. И она была всего лишь женщиной — слабой физически, одинокой, волею судьбы, но на удивление стойкой и мужественной не смотря и вопреки обстоятельствам. Так разве же можно было называть Аспасию слабой? Луций улыбался и не мог скрыть восторга, когда читал речи, составленные его рабыней. Никто, кроме старого полу-слепого Галла, не знал и не догадывался об этом. Всю неделю сенат рукоплескал Луцию и приветствовал его так, как не возносил ему почести, когда он и Красс вошли в Рим с триумфом. Вскоре, после успешной недели, проведенной в сенате, Луций был приглашен к Катону. Это был тот шанс, который открывал будущему сенатору двери не только в один из самых богатых домов Рима, но и предоставлял возможность подняться на ступень выше в том положении, в котором находился сам Луций. Ему вовсе не хотелось продолжать военную карьеру, да и раньше он не горел особым желанием браться за меч чаще, чем того требовал Рим. Если Красс смог заработать состояние не только на военных подвигах, но и на продаже рабов, а также скупке земель и домов, которые сдавались в аренду, то Луций, не смотря на свое богатство и неплохое положение в римском обществе, вряд ли смог бы увеличить то, что имел. Он все чаще думал о дочери Катона, с которой сенатор познакомил Луция на одном пиру, да и сама Корнелия выказывала расположение будущему сенатору, подталкивая отца к более решительному знакомству. Катон хоть и не был в восторге от Луция и выбора дочери, но теперь — римлянин был единственным ключиком к Крассу. Ведь именно Луций был самым близким другом военачальника и любимца императора. Последний бы точно не послушал Катона, решив, что тот клевещет или попросту завидует талантливому полководцу. А Луций — Луций мог стать для Катона невидимым и неведомым для того оружием. Сенатор вовсе не желал еще большего возвышения Красса, опасаясь, что неприятная правда выплывает наружу и уж тогда-то гнева императора не избежать. А смелость и стойкость Августа даже пугала сенатора. Его любили не только легионеры, его обожал простой народ — а это было куда более грозным оружием, нежели все гладии и пилумы Рима. Вот почему Катон решил приблизить к себе Луция, не смотря на всю неприязнь к нему.***
Самому Крассу не было покоя ни в сенате, не в собственном доме. Дело с обещанными землями и наградой не продвигалось и каждый день в сенате заканчивался почти что ссорой или открытым противостоянием между Катоном, Крассом, Кассием и еще несколькими сенаторами, которые занимали сторону Катона. Но на стороне Августа по-прежнему выступала армия и его легион, который располагался неподалеку от Рима. Его верные преторианцы продолжали прибывать в его доме, охраняя покой и жизнь своего военачальника. И это не казалось Крассу чем-то настолько тяжким, как те мысли, которые день ото дня закрадывались в его голову. И как же это все не вовремя! Его размышления были не только о тех выгодах, которые был должен ему и его воинам император и сенат, в его голове поселилась она — Пассия. И это пугало Красса. Пугало тем, что он все больше и больше привязывался к рабыне. Это было неслыханно! Да и к женщине, вообще, что казалось самому Крассу смешным и нелепым. Однажды, в пылу страсти, он позволил Пассии посещать большой рынок, а также выбирать и покупать для себя личные вещи, тем самым высвобождая время Марсия для более важных дел. Пассия прекрасно справлялась со своими новыми обязанностями, а ее вкус восхищал полководца. Он вовсе не забыл, что рабыня чудесно ткет и вышивает золотом. Уже на другой день Красс приказал принести в сад все необходимое, чтобы Пассия могла ткать и вышивать. Там, под навесом, который защищал от солнечных лучей, рабыня проводила то небольшое свободное время за ткацким станком, которое ей удавалось выкроить. Из-под ее ловких и умелых рук выходили настоящие прекрасные картины, чудесные узоры, завораживающие своей красотой и сложностью, они оставили Красса равнодушным. Спустя еще неделю — он получил прекрасную тунику, расшитую по краями тем самым чудесным золотым узором, настолько редким и диковинным, что некоторые друзья римлянина открыто интересовались откуда и из какой далекой страны доблестный полководец привез такой красивейший наряд. Но все это не столько радовало Красса, сколько заставляло волноваться его душу. Да и Пассия все чаще стала встречать на рынке того самого гладиатора Луция, который когда-то выполнял поручение своего господина и таким способом посетил дом римлянина. Аэдан имел привилегии, которые полагались лучшим гладиаторам — он мог покадить лудус в определенным часы, посещать рынок, некоторые другие места в Риме, а также лупанарии, если в том была нужда. Последним, он все чаще предпочитал навестить Пассию и под любым предлогом — будь то помощь или простая прогулка по рынку — заводил с ней разговор, частенько провожая рабыню до самого дома Красса. Казалось, жизнь сама распоряжалась их судьбами, не смотря на то, что оба они были рабами. Но все это очень не нравилось владельцу Пассии.***
То, как Пассия смотрела и разговаривала с Аэданом, выводило Красса из себя. Он и сам не мог понять отчего. Его дом был полон прелестных рабынь. Но отчего-то, с тех пор как Пассия ходила на рынок, Крассу было не по себе. Она часто видела Аэдана, а тот то и дело провожал ее под любым предлогом. То поднести покупки, то корзину. Порой, они подолгу разговаривали. Красс замечал как глаза Пассии разгораются задорными огоньками и тот знакомый долгий пристальный взгляд проклятого галла-гладиатора. Взгляд мужского желания, но не простого, а того, что заинтересован в женщине куда больше, чем просто забраться ей под тунику. Это-то и выводило Красса из себя. Он понимал, что его рабыня может влюбиться в такого отважного и сильного мужчину, каким был Аэдан, да и галл проявлял к Пассии не простой интерес, как если бы это было в каком-то лупанарии. Последняя неделя, проведенная в нескончаемых диспутах в сенате, не прибавила Крассу оптимизма. Его люди, да и он сам, ждали обещанной награды. Они ждали заслуженного собственной кровью поощрения от Рима. Но ответа от сената так и не было. Сам же Красс наотрез отказался распускать легионы. А это грозило непослушанием и доносу императору. Все это вертелось в голове военачальника и все чаще ему на глаза попадался Аэдан, который провожал Пассию до виллы Красса. Все чаще он видел беседующей свою личную рабыню с этим галльским отребьем. " — Еще этого не хватало! Пожалуй, мне стоит быть щедрым не только на словах, но и на деле!» — думал Красс, когда вновь увидел Пассию, идущую с рынка, а рядом с ней шел Аэдан и привычным манером нес ее большую корзину, что-то рассказывая ей по пути. Пассия улыбалась и слушала рассказы гладиатора. Но сие продолжалось недолго. Красс еще пару минут пристально наблюдал с балкона за обоими, а потом позвал Марсия. — Марсий! Позови сюда Пассию и немедленно! Если не пойдет сразу — можете притащить ее силой! Да и этого раба тоже. — рявкнул Красс, нервно теребя большой золотой перстень на пальце. Марсий тут же испарился и велел еще двоим слугам привести Пассию и Аэдана. — Ты больше не будешь ходить на рынок одна. — тон голоса, каким римлянин произносил каждую фазу, казался очень ровным и сдержанным, тогда как глаза Красса горели от ревности и нетерпения. Он спустился во двор дома и внимательно рассматривал свою рабыню и Аэдана. — Марсий проследит за этим. — Мой господин, тогда как же мне исполнять твои поручения? — тихим голосом ответила Пассия, стараясь не смотреть Крассу в глаза. — Ты будешь ходить либо с остальными рабами, либо в сопровождении Марсия! И я больше не намерен повторять свои приказы! Если кто-либо посмеет ослушаться — получить двадцать ударов плетью! — продолжал Красс таким же невозмутимым тоном, тогда как его руки были крепко сцеплены между собой, да так крепко, что костяшки побелели. — Если ты, Пассия осмелишься нарушить мой приказ — будь уверена, ты тоже получишь двадцать плетей! Если кто-либо в этом доме будет покрывать хитрости раба — получит сорок ударов! Отныне, порядки в этом доме изменились. Это касается всех, без исключения! — Да, мой господин. — также тихо ответила Пассия, не поднимая головы. — Что касается тебя, я не стану обременять себя твоим воспитанием Это дело твоего хозяина, но с удовольствием преподам тебе урок! — с этими словами Красс выхватил плеть из-за пояса Марсия и стал с силой хлестать Аэдана. Удары сыпались на гладиатора один за другим, плеть гуляла по его лицу, плечам, рукам, которыми тот пытался защититься, чтобы не лишиться глаз, ведь наконечники плети были металлическими и могли причинить не просто боль. — Я покажу тебе, галльское отребье, где твое место! В лудусе! Или на арене, где однажды ты отдашь свою жалкую жизнь! — орал Красс и отвешивал удары. Плеть свистела и нещадно жалила Аэдана, оставляя на его загорелой коже все новые и новые красные полосы. — Пожалуйста, господин! Не надо! — Пассия бросилась в ноги Крассу и хватаясь за полы его тоги, чтобы тот прекратил избиение. — Убирайся вон! Жалкий ублюдок! И чтобы я больше не видел тебя рядом с моим домом! Следующий раз для тебя закончится распятием! Вышвырните его вон! — орал Красс, не обращая никакого внимания на Пассию. Несколько слуг схватили избитого Аэдана и вышвырнули его за ворота виллы. — Пусть подадут вечернюю трапезу мне в покои. И еще, Зарема, приготовь Пассию и наполните ванну, ту, что рядом с садом. — наконец, успокоившись проговорил Красс, отходя в сторону от распростертой у его ног рабыни и выдёргивая полы своей длинной тоги из рук Пассии. Зарема поклонилась и как только Красс вновь ушел к себе, мигом бросилась к Пассии.***
— Господин, послание от госпожи Октавии. — сказал Марсий и поклонился, передавая приглашение в дом одной из самых богатых и красивых римлянок. — Надо же, сама Октавия решила оказать мне внимание. — усмехнулся Красс, который ужинал в своих покоях в компании нескольких преторианцев и трех командиров центурий. — О, я бы многое отдал, чтобы эта женщина одарила меня своим вниманием! — присвистнул один из них. Мужчины рассмеялись. — Нашему храброму Августу благоволят сами боги! Не иначе сам Юпитер сошел с небес! — улыбнулся другой. — Октавия одна из самых богатых женщин Рима. — отвечал Красс, отставляя кубок в сторону. В этот вечер он пил слишком много, будто варвар, не утруждаясь разбавлять вино водой. — Да и ее семья первая, после меня, кто владеет столь большим количеством земель. В добавок к такому соблазнительному приданому, Октавия божественно красива. С этим никто не сможет поспорить! — Стоить выпить за прелести божественной Октавии! — подхватил один из командиров и поднял свой кубок. Остальные вновь рассмеялись и последовали его примеру, осушая кубки. Красс же не стал отставать от своих людей и допил терпкое вино. Между тем, Пассия появилась в его покоях. Накануне Август отдал приказ привести ее на ужин, помимо других рабынь. Один из командиров уставился на Пассию, пожирая красавицу глазами. Да и гулявшее в его жилах вино никак не сдерживало мужских желаний. — Красотка, верно? — спросил его Красс, притянув к себе рабыню за руку. — Прелесть, что за малютка. — хищно облизнувшись, ответил тот. — Хочешь такую на ночь? — продолжал Август, крепко держа Пассию за тонкое запястье. Пассия с ужасом поглядела в сторону собравшихся легионеров. Как? Неужели, он отдаст ее своим людям? — Хочу, мой император. — улыбнулся командир. — Угу, если бы она не была моей личной рабыней, ты бы мог разевать свой рот на этот сладкий лакомый кусочек! — рассмеялся Красс и приказал привести танцовщиц и музыкантов. Вечер продолжился, но римлянин покинул его раньше всех, оставляя своих людей развлекаться на всю ночь. — Слава нашему императору! Слава Марсу, слава Крассу! Слава нашему богу на земле! — витало вокруг. Преторианцы и легионеры поднимали заздравные кубки вслед уходящему в свои дальние покои Крассу и ведущему за собой Пассию.***
— Пойдем, стоит немного проветриться. — сказал Август, не выпуская руки Пассии из своей, направившись в сад. — Сегодня я слишком много выпил. Словно варвар! Он рассмеялся, но смех его был отчего-то горьким. — Что? Не нравлюсь тебе таким? А? — спросил римлянин, разворачивая к себе Пассию. Его горячее винное дыхание опалило лицо рабыни. — А тот варвар тебе пришелся по вкусу! — Мой господин, я… Я всего лишь исполняла твои приказы. Ты сам велел ходить мне на рынок…- отвечала Пассия, но стараясь сохранять твердость. — Да, велел… — ухмылялся Красс, едва удерживаясь на ногах. — Но не велел заигрывать с рабами! И тем более с этими варварами, посещающими лупанарии! Пассия молчала. Спорить с пьяными мужчиной было себе дороже. Красс, наконец-то отпустив ее руку, нагнулся и почерпнул из ванны немного воды, чтобы умыться. А потом и вовсе уселся на ее бортик, свесив ноги в сандалиях прямо в воду. Красс молчал довольно долго. Будто бы задумался о чем-то. — Проклятье… Пассия, что ты в нем нашла? — наконец вымолвил он. — Я дал тебе все и даже больше, о чем только может мечтать любая из рабынь! Неужто я так тебе ненавистен? Эти слова заставили рабыню замереть от удивления. Она вовсе не ожидала подобного признания. Пассия скорее ожидала очередного приступа гнева или недовольства, но услышанное застало ее врасплох. — Нет, мой господин. — ответила она. — Тогда ты больше не будешь видеться с этим варваром. — сказал Красс, поднимаясь и обнимая свою рабыню, поглаживая ее по волосам. — Я могу дать тебе еще больше… Все, что только пожелаешь… Проклятый галл… Ты ведь не посмеешь осушаться моего приказа… — Я помню о плетях, мой господин. — сказала Пассия и смело поглядела в глаза Крассу. — М-м-м-м… — простонал Красс, выпуская ее из объятий. — Я вовсе не желаю причинять тебе боль! Проклятье! Я вовсе не желаю твоей ненависти… Пассия. Я не хочу и не собираюсь делить тебя ни с кем! Понимаешь?! Ни с одним мужчиной — будь то вольный римлянин или раб! Пассия обняла себя руками, словно стараясь защититься от гнева хозяина. — Я не вольна в своем выборе… Теперь… Впрочем, как никогда не была. — сказала она, отойдя чуть дальше к статуе Марса и широкой мраморной плите, окруженной кустами роз и представлявшей собой домашний жертвенник для богов. — Я ни с кем не будут тебя делить… — прошептал Красс и в одно мгновение ока схватил Пассию, повалив малютку на мраморное ложе. — Пожалуйста… Хватит! — Пассия пыталась вырваться из объятий пьяного хозяина, но Красс был будто стальной и его крепкая хватка была подобно кандалам. — Пожалуйста… — Перестань, ну же, прекрати сопротивляться! Ты моя рабыня! Моя вещь… А я твой хозяин… Иди ко мне… И прекрати меня бить и царапать, египетская кошка! — рычал он, пытаясь разорвать тунику на Пассии. Напрасно она пыталась вырваться или хотя бы ослабить хватку римлянина. Глупые и отчаянные попытки ни к чему не привели и Пассия, окончательно ослабнув, обмякла в его руках. — Ну, хватит… Успокойся, я не собираюсь делать с тобой что-то дурное… — проворчал Красс и отпустил рабыню. — Я сегодня слишком много выпил… Пассия поднялась с мраморного жертвенника, оправляя тунику и опасливо глядя на своего хозяина. — Пойду окунусь пару раз… И приведу себя в порядок. Вода прохладная… Что? Я тебе совсем противен? Еще бы… — рассуждал военачальник расстегивая пояс. — Пьяный развратник, животное — наверно, ты меня таким считаешь? Да? — Нет, мой господин. Тебя что-то тревожит и тебе плохо. Вот и… — Пассия не договорила, опасаясь вызвать приступ гнева. — Да, моя девочка. Ты права… Права как никогда. Подашь мене свежую простынь… И еще — останься со мной этой ночью, пожалуйста. — голос Красса приобрел свои привычные нотки, а его хозяин скинул с себя одежды и сандалии, нырнул в прохладную воду, смывая с себя тревоги прошедшего дня и дух гуляющего вина в голове.***
На следующее утро Пассия проснулась рано. Солнце только показало свои лучи. Она с трудом поднялась с ложа, которое и в эту ночь ей пришлось делить со своим господином. Голова ее слега кружилась, а тело казалось тяжелым. Пасся с трудом завязывала перемычки своих сандалий, наклонившись к щиколоткам. Как вдруг, ей стало дурно и позыв тошноты оказался столь не стерпим, что рабыне пришлось довольствоваться ближайшим кустом в саду, чтобы облегчить свое недомогание. Красс, сон которого, не смотря на выпитое вино, был чутким — поднялся на ложе. Его внимательный взгляд мигом уловил возвращающуюся из сада рабыню. Пассия была бледна и казалось, что вот-вот упадет на каменный пол его покоев. — Что с тобой, малышка? Ты бледна как полотно… Ну-ка, посмотри на меня. — Красс вскочил и подлетел к рабыне, заглядывая в ее глаза. — Нет, со мной все хорошо. Просто немного тошнит. — ответила Пассия, вытирая губы. — Давай-ка, сделаем вот что, ты сегодня никуда не пойдешь, а останешься здесь в прохладе. Ты слишком много времени провела вчера на солнце. Все-все, выпей это до конца. Если что, Марсий справиться с моими поручениями. — Красс усадил Пассию на триклиний и налил ей немного медового напитка. — Я вполне здорова, мой господин. Это солнце… Действительно… Просто солнце… — слабый голос Пассии немного взволновал Августа, но солнце действительно слишком пекло последние две недели и сам полководец все больше времени проводил у себя в покоях или под навесом в саду. — Что ж, тогда пришло время одеваться и позвать моего Легиния! Ничего не сможет помешать нашим тренировкам. Ранее утро — самое приятное для этого время! Марсий! — улыбнувшись выкрикнул Красс, оставляя Пассию у себя, пока та не приведет себя в порядок. Как только Красс удалился, Пассия тут же бросилась в купальню. Именно там она могла видеть свое отражение в зеркале. Она судорожно сняла тунику, быстрыми движениями ощупывая свой живот. Еще один внезапный приступ дурноты… Ее вновь стошнило. Это было не в первый раз. Уже неделю с ряду Пассию мучала слабость и тошнота. Если раньше ей удавалось скрывать это, то теперь становилось все трудней и нехорошая догадка закралась в голову. Нет! Только не это… Неужели она ждет ребенка? И будь это кто-то из домашних рабов — все было бы гораздо проще. Но на этот раз все было плохо. Очень плохо. Травы, которыми Пассия пользовалась раньше, не помогли. Да и желания ее господина не закончились единственной ночью. Все оборачивалось не лучшим для Пассии образом. — Господин! — послышалось в покоях Красса. — Мой господин. Госпожа Октавия прибудет сегодня вечером с визитом! Пассия застыла, сознавая, что ее положение теперь куда хуже, чем она предполагала раньше…