Alea iacta est/Вечный город

Неожиданный визит Октавии был приятным для Красса, но некоторые слуги и рабы его дома как-то притихли, а уж рабыни и вовсе старались не попадаться на глаза ни хозяину, ни его гостье. — Пойдем, пойдем скорее. — торопила Зарема, уводя Пассию на ту строну дома, где жили рабы. — Не стоит нам на нее смотреть. — Отчего же? — спросила та, поспешив за Заремой. — На госпожу Октавию не только опасно смотреть, но и жить под одной крышей. — вторил Марсий, который только что отдал все нужные распоряжения, чтобы принять римлянку согласно ее положению. — Не завидую тем рабам, а уж в особенности рабыням, хозяйкой которых она является. — Тем более рабыням и тем, чьей хозяйкой она станет. — перебила Лициния, еще одна рабыня дома Красса. — Да что ты такое говоришь? — заругалась Зарема, подхватив за руку Пассию и упорно утаскивая ее в глубь дома. — Чтобы боги не услышали тебя! Или ты не знаешь, как Октавия обращается со своими рабами? — Сохрани нас боги от такой хозяйки! — пискнула Лициния. — А разве Октавия будет нашей хозяйкой? — удивилась Пассия. — Вполне возможно. — кивнул Марсий, пропуская рабынь в небольшой зал, где они принимали пищу. — Наш господин завидная партия для богатых римлянок. Он красив, богат, у Красса много земель и торговых судов, его любят люди, весь Рим у его ног. А Октавия — одна из самых богатых знатных римлянок, да и в добавок — о ее красоте слагают песни и восхваляют при дворе императора. — Так говоришь, будто сам ее видел. И почему ты решил, что наш хозяин собирается на ней жениться? — хихикнула Зарема, расставляя кружки и миски для дневной трапезы. — В том-то и дело, что видел. — ответил Марсий, приосанившись и со знанием дела продолжил. — Она действительно очень красива, как и на редкость жестока. Она меняет личных служанок чуть ни каждые два месяца, а уж мне как никому другому известно, сколько она за них платит и где покупает! Эти девушки редкой красоты и очень молоды… Эх, если кто-то не угодит хозяйке или просто не понравится — может запросто приказать забить несчастную до смерти. Так еще и издеваться будет неделю-другую, прежде, чем приказ отдать… Порежет лицо или пальцы отрежет, а на другой день отдаст своей охране или еще хуже — отправит в лудус на потребу гладиатором. Правда, потом обязательно заберет — мол, посмотреть, исправилась ли провинившаяся рабыня… И только потом прикажет забить насмерть или послать на крест… Октавия — зверь в прекрасной человеческой плоти. Почему решил, что наш хозяин может на ней жениться? Пожалуй, может. Уж больно соблазнительны земли ее семьи и то приданое, которое отец Октавии выставит за ней. Недостатка в обожателях у нее нет, но наш хозяин ей пришелся повкусу. Я ее видел тогда в императорском дворце, она так и липла в нашему господину, так и облизывалась. Бесстыжая… Впрочем, мужчины от нее без ума и наш доблестной господин не исключение… Пока Марсий говорил все это, Пассия с ужасом слушала его рассказ. Действительно, Красс теперь был свободен от пут брака и вполне мог заинтересоваться знатной, богатой и красивой римлянкой. Но что же тогда делать ей, Пассии? Да и сама рабыня все чаще думала о своем господине. Когда у нее выдавалась сводное время и Пассия ткала, она то и дело, украдкой, наблюдала за Крассом. Ведь она находилась в той части сада, которая вела в его личные покои. Пассия часто наблюдала за римлянином, когда он диктовал речи Марсию. Она разглядывала его мужественный профиль, обводила глазами его широкие плечи и мощную грудь. И все чаще ее сердце трепетало, когда хозяин звал ее — будь то подать ему вечернюю трапезу или искупать его. А уж о проведенных вместе ночах Пассия вспоминала с приятной дрожью. Ведь Красс оказался первым мужчиной в ее жизни, который был щедр не только на желания и удовольствия, но и знал как их дарить. Ласки и то внимание, которые римлянин оказывал своей рабыне, постепенно проложили дорожку к ее сердцу и вот уже Пассия смотрела на Красса совершенно другими глазами. Нет, она не обольщалась по поводу себя и знала о том, где всегда было и будет ее место. Но те знакомые чувства, которые когда-то давно она испытывала со своим первым хозяином, теперь, сам того не ведая, вновь смог пробудить Красс. Что же ей делать? Она, наверно, смогла бы вытерпеть и такую госпожу как Октавия, если бы не то интересное и ужасное положение, в котором она оказалась. Красс наверняка ее прогонит или продаст. А каким окажется будущий хозяин еще неизвестно. Что же тогда будет с ее ребенком? Единственным живым существом, который мог бы стать смыслом для несчастной одинокой рабыни… — Пассия? Тебе плохо? Что с тобой, ты так бледна! — Зарема едва успела подхватить бедняжку, когда та чуть не упала со скамьи, прибывая в своих раздумья. — Нет-нет, Зарема… Со мной все хорошо. — тихо проговорила Пассия, будто очнувшись ото сна. — Господин не будет рад, если ты заболеешь. — сказал Марсий, отпивая от кружки медовый напиток. — Ты в последнее время словно сама не своя. Да ешь так мало, словно тебя силой кто заставляет. Тебя кто-нибудь обидел? Или сделал что-то дурное? Ты можешь сказать об этом мне. И уж поверь — я не оставлю виновника без наказания. — Это точно, Марсий нас в обиду не дает. — кивнул Зарема. — Но и в правду совсем осунулась… Да ниспошлют боги на нашего господина слабость! — Что ты такое говоришь? — Марсий покачал головой и усмехнутся. — Да он ее совсем замучил! Каждый вечер и каждую ночь к себе требует! С тех пор как Пассия появилась у нас в доме — ей нет покоя от него! Еще не было и ночи, чтобы наш хозяин не провел с ней… Уж я-то знаю, о чем говорю! И это тогда, когда нашему господину и двоих за ночь было мало! — ругалась Зарема и все подкладывала еду Пассии. — Он же ни дня не может прожить без… Этого! И регулы ему, иногда ни по чем… Животное… А с Пассией — он будто с цепи сорвался! Совсем измучил бедняжку, вот и еле ноги таскает! — Хватит, хватит причитать. — качал головой Марсий. — А было бы лучше, если бы наша Пассия не делила бы ложе с нашим господином, а таскала тяжелые корзины с провизией или стирала с утра до вечера? Да при каждом удобном случае по ее спине плетью бы прохаживались? — По мне, так лучше раз-другой получить плетей, чем спать с ним или его друзьями, которые то и дело остаются у хозяина в гостях! — перебила его Зарема, фыркнув. — Ты не знаешь, о чем говоришь, женщина! — Марсий закатил глаза к потолку. — Она бремена. — тихо сказала Лициния, которая до сих пор молчала и наблюдала за Пассией. — Наша Пассия просто ждет дитя. Вдобавок, в этот год жара пришла раньше обычного… — Что?! — Марсий и Зарема одновременно уставились на Лицинию и Пассию. — Я же говорю — наша Пассия ждет дитя, это также ясно как и то, что наш господин к ней не равнодушен. Стал бы он ей запрещать ходить на рынок или общаться с другими рабами-мужчинами даже из нашего дома, кроме тебя Марсий? — спокойно ответила Лициния. — Это так. — кивнула Пассия. — Бедная наша девочка. — проговорил Марсий, поглядев на рабыню с сочувствием. — Тогда тебе стоит молчать и поскорей избавиться от дитя. Если бы жила с кем-то из наших рабов — все было бы гораздо проще и наш господин… — Но она не жила. — перебила его Зарема с беспокойством оглядываясь, чтобы удостовериться, нет ли поблизости других слуг. — В том-то и дело… Бедняжка. Если срок небольшой, у меня есть отвар и… — Отвар не помог. Я уже пробовала. Слишком поздно. Да и не будь я рабыней… Я бы не стала… — отозвалась Пассия. — Тогда остается скрывать это как можно тщательней. А потом, мы обязательно что-нибудь придумаем и найдем способ оставить дитя в доме. — уверял Марсий. — Ну, конечно, мужчине лучше знать о том, когда и кому следует возиться с малюткой! — возражала Зарема, покачав головой. — Как ты предлагаешь скрыть это от нашего господина, если Пассия уже в тягости столько времени? Он все равно узнает… И как же скрыть, когда Красс требует ее к себе каждую ночь, да и вообще от себя почти не отпускает? Рассуждения и опасения прервал один из слуг, который вошел в обеденный зал и сказал, что Красс требует Пассию к себе. Рабыня молча поднялась со своего места и пошла в след за слугой, сопровождаемая сочувствующими из задумчивыми взглядами Марсия, Заремы и Лицинии. Положение принимало опасный поворот.

***

— Где ты ходишь? Мне нужно, чтобы ты помогла мне одеться. — нетерпеливый голос Красс раздался на все комнаты, как только Пассия переступила порог той части дома, где жил ее господин. — Я была в обеденном зале для рабов. — тихо ответила она и принялась за свои обязанности — одевать своего господина, который только что искупался и вылез из бассейна в саду. Полуденная жара была нестерпимой. — Ближе к вечеру, ко мне в гости, прибудет госпожа Октавия. Я бы хотел, чтобы ты была готова и прислуживала мне за столом. — сообщил Красс. Пассия ничего не ответила, лишь кивнула, так как визит гостьи не предвещал ничего хорошего. Впрочем, не предвещал ничего лучше для Аспасии и визит ее хозяина Луция в дом Катона этим же вечером. Дома сенатора был роскошен, слуги и рабы были одеты в тон одежд своих хозяев, а изысканные яства подносили одно за другими. Многие приглашенные знатные римляне были бы полезны Луцию в качестве нужных связей и поэтому он вел с каждым из них долгую приятную беседу. Аспасии ничего не оставалось, как выполнять указания хозяина и теперь, поскольку Луций взял ее с собой как и некоторых своих рабов, она стояла в изголовье триклиния. Закончив свою беседу, римлянин вновь углубился в общение с Катоном, который то и дело расспрашивал об их с Крассом ратных подвигах и пленении, а также о послевоенной жизни. Луций же был приятно поражен таким приемом и вниманием, это льстило будущему сенатору. А еще больше ему нравилось внимание дочери Катона — Корнелии. Весь вечер она всячески обхаживала предмет своих грез. Луций же проявлял к ней намного больше внимания, чем когда-либо. Он сам пригласил прекрасную римлянку присесть к нему и долго что-то шептал ей на ухо. Корнелия смеялась и делал вид, что смущена. На самом деле смутить чем-либо дочь Катона было не возможно. Опробовав всякий грех еще до своего совершеннолетия, Корнелия хоть и считалась первой красавицей Рима, но и был столь же развратна, сколь красива. Луция же не смущал ее опыт и тяг к подобным развлечениям. Его интересовало прежде всего то, что мог бы предложить ее отец. И Катон предложил. — Я с радостью поспособствую тому, чтобы в скором времени тебя избрали в сенат. Будь уверен, я замолвлю словечко и перед императором. — улыбался Катон, подавая кубок Луцию. Это была большая четь и мало кто ее удостаивался. — А как же те, кто был против моего избрания? — осведомился Сулла, чуть отодвинувшись от Корнелии, которая почти что сидела у него на коленях. — Уж будь уверен. Я смогу решить и этот маленький вопрос. — рассмеялся Катон, почти не заметно кивая дочери. — Деньги и влияние сделают свое дело. Да и твои речь произвели на меня и на сенаторов огромное впечатление. Признаться, я и не знал до этого дня, что доблестный бывший трибун Луций Корнелий Сулла может владеть языком подобно как Марс владеет мечом! Клянусь Юпитером, скоро такого зятя предпочтет иметь каждый богатый сенатор в Риме и я бы не хотел остаться в стороне. Я вижу, что ты вовсе не таков как твой друг Красс. — Что верно, то верно, Красс вовсе не жаждет решить все миром. Он всегда был и останется солдатом. — подхватил Луций, радуясь в душе такой победе и обещаниям Катона. Еще немного и его цель станет осуществима. — Красс храбр и решителен. — продолжил Катон. — Но всего лишь от того, что он ничем и никем не дорожит. Поэтому и готов так легко нарушить мир и спокойствие Рима и его добрых граждан. Если бы наш доблестный Август ценил бы в своей жизни что-то или кого-то превыше всего, я уверен, он бы не стал настраивать легионеров против нас всех. Ведь разрушить мир так просто, принося в жертву без разбора все подряд, а вот укрепить его и улучшить — не каждому дано. Поэтому я искренне не понимаю нашего императора, отчего он так приблизил к себе Красса. — Ты не совсем прав, любезный Катон. — отвечал Луций, который немного потерял от прекрасного вина и чудесных обещаний сенатора. — Красс может любить и умеет дорожить теми, кто ему дорог. — Разве? Ведь он не так давно отпустил свою жену к ее любовнику и дал ей развод, не боясь огласки и осуждения. Разве бы это сделал мужчина, который искренне любит и дорожит своей женой или возлюбленной? Нет, Красс вряд ли способен осознать… А это значит, что вряд ли за ним пойдет народ и будет его слушать. — Катон-хитрец пытался уже в который раз за вечер вытащить из уст Луция то, что было бы ему полезно. И наконец, ему это удалось. — Разве ты не знал, Антония и Август уже давно жили отдельно друг от друга, но это не мешало обрести им обоим свое личное счастье. Нет, по части Красса, ты не прав. — ответил Луций. — Надо же? — Катон сделал вид, будто удивился и развалился на триклинии в самой непринужденной позе. — Неужели наш Красс способен на любовь и привязанность? Мне всегда казалось, что его больше всего прельщают ратные подвиги во благо Рима! Катон сдержанно рассмеялся. — Да, все это так, но и такому как наш доблестный Красс не чужды земные страсти, а также любовь и привязанность. Только вот эта привязанность, на мой взгляд, уж слишком странная. Но, да это ерунда! — рассмеялся Луций в ответ, отпивая вино из золотого кубка. — Я сам вручил ему в руки эту красотку! — Что за красавица? И почему я не знаю до сих пор, кто эта женщина, что пленила сердце Красса? — перебила его Корнели, расправляя складки своей пурпурной тоги с золотой оторочкой. — О, прелестная Корнелия. — пропел Луций. — Она не стоит того, чтобы о ней упоминать в столь приличном общества. Она всего лишь его личная рабыня. Я сам подарил ему эту дикарку. Он с нее глаз не сводит, да и приказал никуда не пускать… Надо же, ревновать свою же собственную рабыню! Неслыханно! Красс всегда отличался дурным вкусом в выборе женщин и был падок даже на рабынь. Луций вновь рассмеялся вместе в Корнелией, тогда как Катон, поддержав всеобщее веселье, но радость его была совсем иного свойства. Теперь-то ему доподлинно стало известно то слабое место, которое вело его к Крассу. Катон любезно обошел всех гостей и оставил Корнелию беседовать с Луцием весь остаток вечера. Стоило поторопиться и принять несколько важных решений. Катон не хотел медлить.

***

Тем временем в доме Красса принимали другую знатную римлянку. Октавия явилась вместе со своими четырьмя личными рабынями и шестью рабами-телохранителями, которые носили и ее паланкин. Красс сам вышел встречать гостью. Улыбка не сходила с его лица весь вечер, а любезности в адрес Октавии сыпались с его уст как из рога изобилия. Пассия и еще несколько рабынь прислуживали им за ужином. Октавия действительно была писаной красавицей. Пышны богатые одежды деликатно подчеркивали ее прелести. Высокая пышная грудь и длинные стройные ноги, подчёркнутая золотым ремешком талия, маленькая ножка, облаченная в дорогие сандалии. Нежные руки, которые никогда не знали какой-либо работы, украшали диковинные по своей красоте браслеты, а пальцы Октавии были усыпаны драгоценными перстнями. Дорогое золотое ожерелье красовалось на нее лебединой шее. А светлая чуть розоватая кожа говорила об отменно здоровье красавицы. Густые светлые волосы были уложены плотными локонами и забраны в высокую прическу по последней моде. Голубые глаза Октавии, обрамленные пушистыми длинными ресницами, выражали смесь презрения и выдавали надменный нрав своей госпожи. — Я очень рад видеть тебя, Октавия. — Красс улыбался и словно нарочно не обращал никакого внимания на Пассию, осыпая комплиментами и любезностями свою гостью. — Признаюсь, с нашей последней встречи во дворце императора прошло довольно много времени, но ты стала еще прекрасней, чем раньше! — О, мой дорогой Август, я хорошею с каждым днем в надежде, что уж в скором времени, ты сам огласишь наш будущий союз. — Октавия улыбнулась в ответ и отпила немного вина. При этой фразе Пассия чуть было не уронила кувшин с вином и слегка задела дорогое одеяние Октавии. — Мерзкая девка! — заорала красавица. — Да что у тебя вместо рук?! Или тебя мало пороли, дрянь?! С этими словами Октавия замахнулась небольшой плеткой, которую она всегда носила с собой и то и дело охаживала ею своих рабынь. — Нет, дорогая Октавия. — Красс пресек подобное поведение. — В моем доме не принято бить слуг и рабов за подобную провинность. — Как? Неужели это правда, что я слыхала? Ты действительно не бьешь своих рабов и не наказываешь? Вот оно и видно, мой дорогой Август, ты совершенно распустил их! Посмотри на эту свою девку, она же еще смеет ухмыляться? Да? — Октавии не пришлось по нраву то, как Красс обращается со своими рабами. — Позволь распоряжаться с моем доме моим имуществом так, как я считаю нужным. — коротко рассмеялся он и прибавил. — Пассия, иди к себе. Зарема позаботиться обо мне. Пассия поклонилась и молча вышла. — Что ж, Август, тебе придется привыкнуть, что когда я стану госпожой в этом доме, я принесу сюда новые порядки. Не стоит позволять рабам слишком много. Они должны знать свое место. — ответила Октавия, жестом приказав одной из своих рабынь поправить ее длинное одеяние. — Возможно, прелестная Октавия, что очень скоро ты сможешь распоряжаться в этом доме… — эта фраза, которую произнес Красс была последней, что услышала несчастная рабыня, когда она уходила из большого зала. Как? Неужели ее господин решил жениться на этой мегере? О, боги! Что же ей делать? Что же будет, когда Октавия узнает о ребенке? Пассия не могла сдержать слез и вышла в сад. Был поздний вечер и первый ветерок принес долгожданное облегчение.

***

Пассия бродила по саду, словно старалась отыскать для себя утешение. Да и своими сомнениями и тягостными мыслями ей тоже не с кем было поделиться. Что же делать? Мысль о побеге и раньше приходила ей в голову, но со временем в ее сердце закрались совершенно другие чувства к ее господину и теперь все было иначе. А может стоило все рассказать Крассу? Нет. Глупая мысль. Что она, рабыня, сможет этим изменить? Ничего. Она так и останется рабыней, безвольной игрушкой, вещью, а теперь еще в более уязвимом положении. Если это правда, что Октавия торопиться стать новой хозяйкой в доме Красса, то Пассии ничего другого не останется, как одним «прекрасным» утром оказаться на кресте. Если раньше рабыня не боялась ни смерти, ни креста, то сейчас — ее ребенок изменил все. Нет, она вытерпит все, решительно все, лишь бы он жил. Ее малыш, ее счастье, ее кровиночка — живое воспоминание о тех редких моментах счастья, которые ей подарил его будущий отец. С такими мыслями Пассия невольно поглядела на высокую толстую стену, окружавшую большой сад. Неожиданно, где-то в кустах послышался шорох. Пассия испуганно напряглась, но не решились убежать или позвать кого-то. — Не бойся, это я. — послышался знакомый голос. Это был Аэдан. — Что ты здесь делаешь? И как тебе удалось сюда пробраться? — спросила Пассия шепотом, нырнув в кусты к Аэдану. — Если тебя обнаружат — нас обоих прикажут забить до смерти! — Тише, не бойся. Постарался прокрасться сюда, минуя преторианцев. Ну, да это ерунда. Как же я, по-твоему, мог тебя бросить здесь одну, оставив на растерзание этому животному? Я твердо тогда решил, что спасу тебя и ты обретешь свободу. — Аэдан осторожно прикоснулся к щеке рабыни, тихонько поглаживая своими грубыми пальцами нежную смуглую кожу рабыни. — Боюсь, что уже слишком поздно. Да и ты из-за меня можешь лишиться жизни… Я не не знаю, что мне делать… Вернее, я не знаю, что мне делать теперь. — глаза Пассии блестели от слез. — Что-то произошло пока меня не было? Он бил тебя? — Нет. — покачала головой Пассия. — Он никак не оставит тебя в покое… Проклятье! Я сам готов его прирезать, лишь бы он никогда к тебе больше не прикасался! — прорычал гладиатор. — Нет, нет! Он не обижает меня. Просто… Просто все теперь иначе… — Пассия силилась сказать правду, но не могла. — Что теперь иначе? Что он с тобой сделал? — негодовал Аэдан переходя на громкий шепот. — Тише, прошу. Я не знаю… Не знаю… Если раньше я не боялась ни кнута, ни смерти… То сейчас… Аэдан, я вижу, ты хороший человек — не стоит губить себя из-за такой как я… — Пассия закусила губу. — Я не всегда был рабом и не всегда был таким, каким ты меня видишь. — ответил галл. — Но все осталось в прошлом, когда-то моими простыми развлечениями были лишь лупанарии да драки между гладиаторами в лудусе. Но, когда я встретил тебя… Пассия, прошу не бойся и поведай о той беде, что тебя так тревожит. Мы сможем убежать отсюда… Слушай. Если ты согласишься, мы сможем добраться до ближайшего порта. Я все удалил. У меня есть несколько знакомых купцов, которые то и дело приезжают в Рим. Они согласятся вывезти нас отсюда. Я щедро могу заплатить за их молчание. Мы прибудем в ближайший порт и уедем на одном из кораблей, уходящих в товарами в Грецию. Мы будем свободны… Я буду заботиться о тебе и никогда, слышишь, никогда не оставлю тебя! Пассия, решайся, дело за тобой. — Я жду ребенка. — тихо ответила рабыня на воодушевленную речь Аэдана. — Значит вот как… И он его отец… — догадка пришла сама собой. — Да. Теперь ты понимаешь, что я не могу… — сказала Пассия. — Это не важно. Я буду заботиться о вас обоих. — улыбнулся Аэдан и вновь погладил Пассию по щеке. — Он или она никогда не узнает о своем настоящем отце. Я владею ремеслами и не всегда был гладиатором. Я смогу прокормить нас и твоего малыша. Мы будем жить достойно, я клянусь тебе, Пассия. Я все время думаю о тебе, но нет, не так как думают мужчины в большинстве своем о приглянувшихся девицах. Я готов разделить с тобой и радости, и невзгоды, и возможные опасности. — А если нас поймают? Что тогда? — спросила рабыня, прислушиваясь к каждому шороху в саду. — Не поймают, доверься мне. Ну же, решайся. Тебе все равно не дадут ни свободы, ни жизни. Я приду через три дня, чтобы получить ответ. А на четвертый, если ты согласишься — мы сбежим из этого проклятого города и будем свободными. — продолжал Аэдан. — Спасибо, что дал мне время на размышления. Хорошо. — кивнула Пассия, припоминая угрозы Октавии. — Я буду ждать твоего ответа и обязательно вернусь. — лицо Аэдана словно просветлели и его еще незажившие раны от плети словно разгладились. — Кажется сюда кто-то идет. — Уходи, быстрее. Я обещаю, что дам ответ через три дня. А теперь — уходи. Быстрей. — прошептала Пассия и выбралась из кустов, отходя на небольшое расстояние, чтобы ее не заподозрили в чем-либо. Аэдан скрылся в вечернем сумраке также незаметно как и ранее пробрался в сад.