***
На другой день Луций стал собираться на вечерний пир к Катону. Его слуги и рабы суетились рядом, помогая примерять своему хозяину роскошное дорогое одеяние. Он собирался произвести неизгладимое впечатление на дочь сенатора Катона. Теперь надо было «бить» наверняка, чтобы заполучить желанное место в сенате, а также богатую и влиятельную супругу. Луция вовсе не смущало то, что о Корнелии ходили слухи о ее развлечениях с гладиаторами и рабами. Слухи были правдивы, но для дочери сенатора, особо приближенного к императору, это были лишь слухи, ибо, никто никогда бы не осмелился сказать подобное в лицо знатной римлянке или ее отцу. Мужчин больше всего привлекало богатое приданое Корнелии и ее роскошный дом, а также то высокое положение, которое занимал ее отец и вся семья. Публий, один из близких друзей Луция, тоже собирался к Катону на пир, но не питал таких надежд как его друг, многие знали, что Корнелия отдает Луцию явное предпочтение. — Останься, Эстель. — промолвил Луций, когда Аспасия остановилась в проеме дверей его покоев с очередным свитком. Она хотела уйти, чтобы не мешать своему господину примерять наряды, но тот остановил ее и пригласил в покои. — Проходи, не смущайся, моя прекрасная. — улыбнулся Луций и жестом пригласил рабыню войти. — Вот то, что ты просил написать, мой господин. Речь готова, осталось лишь… — начала Аспасия, но римлянин прервал ее. — Никаких речей и свитков, книг и высоких мыслей на сегодня. — Луций был доволен, только чем, Аспасия не знала. — Сегодня вечером я приглашен на пир в дом сенатора Катона. Ты тоже пойдешь со мной. — Как? Разве на пиру будет такая нужда? — Аспасия не любила пиры подобны тем, кто устраивались в домах знатных особо и подобно тем, что она видела в доме самого Луция. Чаще всего, после обильных возлияний и сытной трапезы, наступали часы разврата и безудержного разнузданного веселья. Такое было небезопасно как для обычной римлянки, так и для рабыни, так как последняя никак не могла пожаловаться или противиться воле своего господина в случае, если тот решал подарить ее своему другу или гостю на одну ночь. — Как тебе известно, я всегда хожу на пиры в сопровождении своих слуг и рабов. Ты не станешь исключением. Отчего вдруг моя Аспасия не желает веселиться? Уж не потому ли, что там не будет ее египетской подруги? Луций усмехнулся, намекая на то, что Аспасия посещает пиры вместе со своим хозяином лишь тогда, когда там бывает Красс, а значит и Пассия. Только в последний месяц Аспасия не видела свою подругу, Красс не позволял своей рабыне присутствовать на пирах и ужинах, как в своем доме, так и в других домах. Он опасался за свою рабыню, а также не хотел, чтобы по Риму расползлись очередные слухи о его пристрастии к египтянке. — Верно, мой господин. Я не видела Пассию уже почти месяц. Это тревожит меня, тем более теперь, когда она ждет дитя… — Аспасия запнулась на последнем слове, умышленно не упоминая о том, кто является отцом этого ребенка. — Ждет дитя от Красса. Ведь ты это хотела сказать? — улыбнулся Луций и неожиданно притянул Аспасию к себе, обнимая за плечи. — Знаю, знаю, моя драгоценная, ты соскучилась по своей подруге и хочешь ее видеть? Не так ли? — О, мой господин, конечно, если это возможно, я бы очень хотела видеть Пассию. — ответила рабыня, а ее сердце затрепетало от того, что теперь ее тело чувствовало горячие руки Луция. Римлянин медленно провел рукой по шее Аспасии, а потом запечатлел на ней легкий поцелуй. — В этот раз, к моему сожалению, Август не придет. — ответил Луций, выпуская Аспасию из своих объятий. В его голосе послышались резкие нотки. — Но ты будешь мне нужна. Я прикажу приготовить для тебя праздничную толу. — Отчего же? На сколько я помню, Красс еще никогда не пропускал ни одного пира или ужина в твоем обществе. — удивилась Аспасия. — Красс последнее время занят делами в сенате и выбивает долги из Рима для своих солдат… — вновь усмехнулся Луций, словно бы никогда до этого не был в походах и не знал, как тяжело и порой, ценой собственной жизни, достается слава и трофеи. — Но я обещаю тебе, повелительница моего сердца, что ты сможешь повидать Пассию уже совсем скоро. Я приглашу Августа и его людей к себе, тогда и повидаешься с этой египетской саламандрой. Последние слова римлянина отдались неприятным эхом в душе Аспасии, что-то гадкое зашевелилось и сжало внутри невидимой рукой. Эллинка догадывалась, что Луций либо что-то знает, либо не хочет говорить, а может и вовсе задумал что-то. Но что? Наверняка она сможет узнать об этом только на пиру, ведь ее хозяин, а такое водилось за Луцием, становился очень разговорчивым после доброй чаши с вином. Почему он так отзывается о Пассии? Что случилось между старыми друзьями? Аспасия чувствовала какую-то холодность и даже раздражение, когда Луций нехотя ответил ей про Красса. Аспасия решила, что сейчас не лучшее время для расспросов и она только лишь разозлит своего господина. Она ничего не ответила. — А теперь ступай и приведи себя в порядок. На сегодня — ты свободна и приготовься к вечернему пиру. Твою толу тебе принесет Флора. — сказала Луций, возвращаясь к примерке своего роскошного наряда.***
Ближе к вечеру, волнение Аспасии только нарастало. Отчего-то она не находила себе места, а ее мысли все чаще и чаще возвращались к этой странной фразе Луция, а еще ее сердце отчего-то сжималось при мысли о Пассии. Сама эллинка никак не могла понять причину такого волнения, но череда странных событий, в этот вечер не прекращалось. Флора принесла ей красивую праздничную толу и серебряный пояс в тон ткани, а также такой же серебряный парчовый шнурок, чтобы перехватывать им волосы. Не успели рабыни обмолвится и парой слов, как недалеко от входа в длинный коридор, ведущий в покои их господина, послышался голос Луция. Аспасия мигом подскочила к двери и приставила палец к губам, подавая сигнал Флоре о молчании. То, что она услыхала, еще больше взволновало Аспасию. Луций отдал личный приказ слугам, охране и рабам ни под каким предлогом в этот вечер, и в эту ночь не пускать рабов или слуг Красса в его дом. Как и самого Августа, если тот вдруг объявится. Но отчего же? Что это? Что же знает ее господин? Неужели же Луций задумал что-то дурное против своего лучшего друга? После, послышались шаги охраны и только из их разговоров Аспасии удалось уловить обрывки фраз о каком-то бунте среди легионеров, что во главе мятежного легиона выступил сам Красс и что уже к середине дня к нему присоединились некоторые рабы и гладиаторы из его лудуса, а также войско ветеранов и еще один легион с несколькими когортами, которые расположились вдоль Апиевой дороги и что теперь император может объявить Красса мятежником, либо пойти ему на уступки, так как никто, добровольно, не хочет выступать против своего доблестного военачальника и командира. Охрана прошла мимо ее комнаты, а Аспасия быстро заперла дверь и осела на пол от ужасной догадки. — Флора, — заговорила Аспасия так быстро, словно бы собиралась вот-вот сорваться с места. — Наш господин тоже приказал тебе идти на пир вместе с ним? — Нет, он выбрал лишь нескольких рабов и рабынь, я остаюсь вместе с остальными в доме. Слава богам… — выдохнула Флора. — Но он приказал приготовить к вечеру именно тебя. И еще… — Что еще? — Аспасия с трудом скрывала свое волнение. — Он приказал не выпускать тебя из комнаты до того момента, пока не подадут носилки… И пока вы не отправитесь в дом сенатора Катона. — Вся ясно… Что ж, значит нам придется поторопиться, моя добрая Флора. — кивнула Аспасия и покорно села перед рабыней, чтобы та занялась ее прической. Пока Флора послушно выполняла все приготовления, Аспасия не находила себе места и все думала о том, сможет ли она ускользнуть с этого проклятого пира. Теперь она отчетливо понимала в какой опасности находится Август, но если он — опытный воин, прошедший не мало битв, окруженный своими соратниками и такими же стойкими легионерами как и он сам, то Пассия наверняка подвергается куда большей опасности. А ее положение может только сделать рабыню Красса еще уязвимей и беззащитней. Но как предупредить Пассию о возможной грядущей опасности? Как ей помочь? Как спрятать Пассию в случае, если император отправит воинов в дом Красса? Ведь не зря Луций отдал такой приказ… Все сходилось и Аспасия с ужасом поняла, какую гадкую и неприглядную роль в этом деле будет играть ее господин — ее Луций. Ни ха что не оказывать Крассу и его людям помощи… Не помогать бунтовщикам… Как? Неужели он предал своего единственного близкого друга? Все это никак не выходило из головы Аспасии, а волнение нарастало с каждой минутой. Нужно было что-то предпринять и попытаться, во что бы то ни стало, предупредить Пассию. — Господин приказывает собраться во дворе дома всем слугам и рабам, кто сегодня отправится с ним на пир. — голос слуги нарушил раздумья Аспасии и оторвал Флору от приготовлений. — Иду. Сейчас спущусь… — ответила Аспасия и накинула длинный платок поверх толы, который закрывал ее голову и плечи. Ее учащенное и сбивчивое дыхание выдавали тревогу, Аспасия еле-еле нашла в себе силы, чтобы успокоиться и не показывать Луцию свои истинные чувства. Он не должен знать о ее страшной догадке. Аспасии пришлось приложить усилия, чтобы натянуть на себя улыбку и покорно сесть в носилки Луция. Вся процессия тронулась в дом Катона, как только Луций отдал приказ. Наступил вечер. Наступило время перемен и волнений.***
Легион Красса выступил на рассвете, втягиваясь вдоль Апиевой дороги — главной дороги, ведущей в Рим. Две когорты и сам Красс, в сопровождении преторианцев, направились прямиком ко дворцу императора, а другая когорта легионеров полностью заняла дорогу, ведущую к сенату. К середине дня к воинам Красса стали присоединяться не только легионеры, но и рабы, а также гладиаторы из нескольких лудусов, тем самым нарушая приказ своего хозяина. Но, терять им было нечего, а между тем, многие из гладиаторов уважали и любили Красса. В благодарность за поддержку Август обещал им долгожданную свободу. Требования, которые ранее были выдвинуты, оставались теми же. Угроза бунта переросла в другую — гражданскую войну. Как раз об этом, накануне, и думал Красс. Он понимал на что идет, понимал, чем может закончится такое противостояние, понимал, что другого выхода нет, как понимал и то, что и обратного пути тоже уже не будет. Вот почему, на кануне этих событий, Красс отдал тот самый важный свиток в руки своего верного Марсия, которого оставил управлять его домом и рабами, пока все не разрешиться. В этом свитке Август давал полную свободу своей любимой рабыне Пассии, а также отводил ей дом неподалеку от Рима, а еще выделил приличное содержание на пять лет вперёд. Также он признавал своим будущего наследника рода Крассов, и объявлял о его свободе и праве, как римлянина и гражданина. Вручив этот свиток Марсию и отдав последние распоряжения, Красс затянул золотые крепления на своем пурпурном плаще и приказал подвести его боевого коня. Он сам возглавил свой легион, а по пути к Апиевой дороге, к ним присоединился еще один легион, а потом еще… Однако, Красс позабыл, что не только ему ведомо о своих слабостях и пристрастиях. Как позабыл о том, что среди его недругов слишком много желающих ударить ему в спину, нанести удар исподтишка, нежели сразиться с ним в открытом бою. Катон с превеликим удовольствием выдал разрешение императора Кассию, в котором тот разрешал все, во благо империи. Кассию же оставалось дождаться вечера, чтобы напасть на дом Красса, тем самым наказать бунтовщика, а также отплатить Крассу за собственное унижение. Наемников, которых предоставил ему Катон, могло бы хватить с лихвой, чтобы захватить не только виллу военачальника, но и небольшой город. Нападение произошло быстро и внезапно… Сразу с нескольких сторон посыпались горящие стрелы, греческий огонь, а ворота осаждали тараном с повозкой, запряженной четверкой сильных лошадей. Легий и Марсий бросились туда, где находилась женская часть дома, чтобы вывести рабынь и детей. Легионеры, а также некоторые слуги, которые остались защищать дом, выстроились во дворе, чтобы первыми принять самый сильный удар на себя… Только силы не были равными. Начался хаос…***
Охрана доблестно защищала дом и всех его обитателей, но наемников было больше. Кассий дополнительно нанял нескольких гладиаторов из лудуса, который пользовался дурной репутацией. Именно оттуда знатные римляне нанимали для своих нужд наемных убийц. — Поджигай! — раздалось с другой стороны ограды. И вновь полетели горящие факелы, приземляясь точно в цель, распространяя яркое пламя. Среди слуг и рабов начала паника. Огонь разгорался все сильней. Пламя охватило крыши некоторых построек, озаряя сады страшным ярким пламенем. Вокруг метались рабы и слуги, звенели мечи. Мужчины кричали и хрипели, некоторые падали замертво, другие дрались как бешенные, женщины рыдали и старались спрятаться, чтобы избежать жестокой расправы и насилия. Пассия бежала, что было сил, то и дело наталкиваясь на кого-то по пути, отбиваясь от чьих-то рук, перепрыгивая через разбившиеся горшки и вазы, расколотые мраморные скульптуры и все возможную утварь. Она искала какой-нибудь потаенный угол, чтобы спрятаться и передать, но все напрасно… По всюду кружились и мелькали силуэты воинов, блестели клинки гладиев. Повсюду царил хаос, дикий гул, состоящий из истошных воплей, приказов и боевого клича. Мимо Пасси пробежал кто-то из рабынь. Женщина была ранена, но, как ей показалось, та не обращала на кровь никакого внимания, а только бежала вперед, ничего не разбирая по пути и истошно вопила. За ней гнались сразу трое вооруженных воина. Пассия свернула за угол, прикрывая живот руками, опасаясь быть замеченной. Бежать… И не останавливаться. Но бежать быстро было очень трудно, ребенок то и дело шевелился, а большой выпирающий живот не позволял двигаться быстро. Было страшно, не за себя, за ребенка… Неожиданно, Пассия почувствовала, как ее схватили чьи-то крепкие руки. Она чуть было не повалилась на землю. Несколько наемников окружило ее. — Нет, прошу вас, не надо! — взмолилась Пассия, прикрывая живот руками, стараясь таким образом защитить свое дитя. — Мой ребенок! Нет, пощадите! — Смотри, какая сладкая! — присвистнул один. — Таких у Красс полон дом, красоток! — отозвался тот, кто держал Пассию. — Да уж, аппетитный кусочек. — кто-то задрал подол ее туники и шлепнул по бедру. Пассия пыталась отскочить, но не вышло. Крепкие руки наемника продолжали удерживать рабыню. — А ну-ка, тащите ее в сад. — предложил кто-то из них. И вот уже Пассию тащили в сад. — Это же шлюха Красса! — хохотнул один их солдат, когда увидал своих товарищей с «добычей». Тот, кто крепко держал Пассию, стал с силой рвать на ней одежду, не церемонясь и не обращая никакого внимания на ее положение. Ткань с треском рвалась, обнажая упругую грудь и выпуклый живот. Не помня себя от страха, Пассия укусила наемника за руку, тот взвыл от неожиданности и выпустил ее. Пассия вырвалась и побежала, совсем не соображая в какую сторону. Страх и отчаяние подгоняли хлеще любого кнута. Позади себя она слышала тяжелое дыхание и тяжелый бег — ее преследовали. Что-то подсказывало ей, что убежать не удастся. Большой живот мешал, обрывки одежды путались под ногами. Вокруг продолжались стычки между солдатами-наемниками и слугами и легионерами Красса, которых он оставил охранять свой дом. Пассия выбежала во двор, где кипела битва, где-то кричала одна из рабынь, которую двое тащили за волосы из дома, попутно срывая с нее одежду. Где-то слышались хрипы умирающих, мимо пробежал чей-то конь, где-то горела телега, кто-то куда-то бежал… Спрятаться было негде. Пассия почти обогнула двор и вновь куда-то свернула. Это оказался вход в покои Красса. Рабыня побежала туда, будто повинуясь какому-то инстинкту, словно бы там и было ее спасение. Только тогда, когда Пассия забежала в покои, она с ужасом поняла, что прибежала на тоже самое место. Ведь сад располагался за следующей дверью, которая вела в спальню Красса. Она сама загнала себя в ловушку. Пассия судорожно шарила глазами по комнате, рванувшись к другому выходу. Но в это самое время в комнату ворвались четверо, а вместе с ними был еще один — тот самый гость, которого Пассия когда-то видела на пиру у Красса и который так бесцеремонно приставал к ней. Это был Кассий. Его тучная фигура и горящий похотливый взгляд были словно окончательный приговор для несчастной рабыни. Его толстые губы расплылись в довольной улыбке. — Вот так награда! — усмехнулся Кассий. — Взять ее! Бежать было некуда. Пассию вновь схватили грубые сильные руки. В этот момент в покои вошли еще двое наемников, они вели на веревке раненого Марсия. — Где твой господин? — спросил Кассий. — Тебе не стоит погибать за него. Марсий молчал и только с ужасом поглядел на Пассию, которую держали двое, а сама рабыня тряслась от страха, пытаясь прикрыть грудь остатками разорванной туники. — Ты ведь не немой? Но, я могу это исправить, если ты и дальше будешь упорствовать, раб. — усмехнулся Кассий, отдавая приказ запереть дверь. — Ну же, говори! — рявкнул Кассий. — Или я порежу ей лицо! — Не трогайте ее. — подал голос Марсий. — А кто она тебе, чтобы ее защищать? — рассмеялся кто-то из наемников. — Она моя жена! Отпустите ее, неужели вы не видите, она ждет дитя! — отчаянно выкрикнул Марсий и рванулся вперед, будто бы мог защитить Пассию. — Ты еще и лгун. И вор. — прошипел Кассий. — И не вор и я не лгу! Отпустите ее! — взмолился Марсий, предчувствуя неминуемую беду. — Если не скажешь, где твой хозяин, я тебя по кускам порежу. Что касается этой шлюхи Красса… Я сам решу, что делать с этой египетской тварью. — процедил он, вытаскивая длинный кинжал из-за пояса. — Пустите! Собачьи дети! — закричала Пассия и попыталась вырваться. — Не смейте! Не смейте его трогать, ублюдки! — Где твой хозяин? Повторяю последний раз! — Красс приблизился к Марсию и ударил его наотмашь. Марсий мочал, только лишь вновь поглядел на Пассию и опустил глаза. — Подвесьте его. Прямо к здесь. И спустите с него шкуру! — приказал Кассий, усмехнувшись. Наемники тут же кинулись выполнять приказ, он подвесили Марсия за руки, перекинув веревку через одну из балок на потолке. Марсий с трудом сдержал крик от боли выворачивающихся суставов. — Говори! Говори, где твой хозяин?! — кричал один из наемников. Марсий молчал и старался не смотреть в ту сторону, куда оттащили Пассию. — Что ж, раз ты предпочитаешь молчать, я не буду препятствовать такому упорству. Отрезать ему зык и выколоть глаза! Этот выродок уже ничего не расскажет… — сказал Кассий, а сам, жестом, приказал утащить Пассию в сад. До слуха рабыни донеслись истошные крики Марсия. Его били и увечили. В конце концов, довершив свое бесчеловечно дело, наемники оставили его, подвешенное к потолку, тело. Закончив, они вышли в сад, исполнив страшный приказ. — А что нам делать с этой шлюхой? — спросил кто-то. Пассию охватил еще больший ужас. Она отчетливо поняла, что ее и ребёнка ждет неминуемая гибель, если вырваться ей все же не удастся. От этой мысли стало еще хуже, чем от направленных на нее голодных до плоти взглядов наемников. — Хорошенькая. — сказал другой, сально усмехнувшись и бесцеремонно разорвал последние жалкие обрывки туники на груди у рабыни. — Да, сладкая. — выдохнул другой, грубо сминая грудь Пасси, накрывая ее широкой ладонью. Рабыня пыталась вырваться, но они схватили ее и стали яростно сдирать последние остатки одежды с Пассии. Она кричала и дергалась, собрав последние силы. Но разве она могла противостоять сразу восьмерым озверелым наемникам в одиночку, нет, не могла. Пассия закричала, словно бы пыталась этим криком вытолкнуть из себя скопившийся страх, попытавшись в последний раз призвать кого-то на помощь. Но никто не приходил на помощь и никто не жалился над несчастной рабыней. Ее лапали, сжимали то налившиеся груди, то крепкие бедра, бесцеремонно и грязно ругаясь, хихикая и подшучивая. Кто-то стал лизать ее шею, другой стал тащить ее тело на себя. Пассия не могла опомниться от происходящего. Вокруг были чужие грубые руки и их было много. Она куда-то тащили ее, разрывая на ней остатки легкой ткани. Вот показался тот самый каменный жертвенник Марса. Нет! Они не посмеют! Нет! — Мой ребенок! Нет! Прошу! Нет! Мой ребенок… Пощадите! — выкрикнула Пассия из последних сил, когда те же крепкие сильные руки стали укладывать ее на этот холодный каменный жертвенный камень. Из ее глаз брызнули слезы. Наемники смеялись и шутили, рассматривая Пассию и распределяя очередь между собой. Их прервал Кассий, но вовсе не для того, чтобы пожалеть рабыню и прекратить эти ужасные издевательства. — Мда… Вот мы и встретились, египетская шлюха. — прошипел Кассий, задирая подол своей туники. — Я покажу тебе как кусаться и царапаться, дрянь… Красивая, сучка… В чем-то я даже понимаю Красса… — Нет! — закричала Пассия, в полной мере осознав, что просто так ее не прикончат. Губы ее дрожали как и все тело — Нет. Нет… Нет! Пощадите! Мой ребенок… — Будешь вопить, детенышу будет больно. Лежи смирно, сучка! — выпалил один из участников грязного «пира». Одну ее грудь вновь накрыла чья-то грубая широкая мозолистая ладонь, кто-т другой стал сжимать и теребить другую — лизать сосок и скользить руками по телу Пассии. Еще один прикоснулся к выпирающему животу, слегка надвив. В этот момент Пассия замерла от ужаса — только не это! Нет! Только бы ее ребенок ничего не почувствовал. Стоило прекратить бессмысленное сопротивление и, быть может, тогда ребенок останется жив. Эта мысль немного сдерживала ее сопротивление. Она боялась за ту новую жизнь, которую она носила у себя под сердцем. Она боялась за дитя, стараясь успокоить нарастающее дикое сердцебиение, совершенно не обращая внимания на то, что кто-то уже раздвинул ее ног и принялся ощупывать своими грубыми пальцами. — Узкая дырка. — послышался голос где-то около ног. — Сейчас проверим. — отозвался Кассий, усмехнувшись, сжав толстыми пальцами грудь Пасси так сильно, что так вскрикнула. Остальные трогали ее упругое смуглое тело и выпирающий живот. Кто-то из наемников спустил штаны и приблизился к Пасси, поглаживая свой член. Он тяжело дышал и уже предвкушал удовольствие. Наемник не церемонился, схватив Пассию за волосы и притягивая к своему паху. — Соси, шлюха. И не вздумай укусить, а не то, выбью тебе все зубы. — рявкнул он, направляя член ко рту. Он с силой пропихнул его свозь сомкнутые губы Пассии. После, наемник принялся резко двигаться, особо не церемонясь. Рабыня замерла, боясь шевельнуться, чтобы не сломать шею от такого напора. В этот момент Пассия почувствовала как что-то горячее твердое и тупое пытались пропихнуть между ее ног. — Узкая шлюха, но да ничего. Сейчас растянем ее немного. Всем хватит. — послышался знакомый голос Кассия, потом плевок и через секунду Пассия ощутила страшную боль у себя между ног. Она взвыла, слезы телки у нее по щекам, но в это время ее первый мучитель с силой ударил ее по лицу, заставляя продолжить задуманное. — Соси, не отвлекайся, соси, шлюха. — раздался грубый голос над головой. Между тем остальные не оставляли ее тело в покое. Кто-то лизал и сосал ее груди, юркие языки лизали ее тело, а кто-то и вовсе, сняв штаны, приготовился, ожидая своей очереди, поглаживая и теребя свою набухшую плоть. — Вставь ей поглубже! — усмехнулся кто-то, больно ущипнув Пассию за ногу. Член протиснулся еще глубже и не давал дышать, ее горло пульсировало, все чувства и мысли будто пропали. Ее тело теперь не принадлежало ей самой. Грубые руки хватали, рты и языки, как казалось Пассии, пробирались даже во внутрь. Еще пару толчков и в рот Пассии потекла теплая жидкость. Она плевалась и постлалась укусить обидчика, но тот только рассмеялся, уступая место следующему. «Мой ребенок.» — было единственной мыслью в ее голове. Про себя она лишь молилась богам, чтобы все это поскорей закончилось. Но надежда была напрасной. — Иди сюда… — прохрипел Кассий, навалившись всем телом. В этот момент Пассия почувствовала между ног что-то теплое, кто-то размазал масло, и ароматом апельсиновых цветов наполнилось все вокруг. В этот момент она ощутила резкий толчок, а за ним последовала ужасная боль, словно обжигающее все лоно. Пассия забилась, вскидывая бедрами, попытавшись скинуть насильника с себя. — Лежи тихо, дрянь. Тебе же хуже будет. — огрызнулся Кассий. Она замерла, подавив в себе всякое сопротивление и вспоминая о ребенка. Нет, они не смогут причинить ему боль. Нет! Только не это! Пусть терзают ее тело! Пусть делают, что хотят… «Мой ребенок». — отчетливо стучало в голове у Пассии. Кассий не щадил и жестко вбивался в ее тело, крепко хватая и притягивая ее к себе за бедра. Еще несколько толчков и он со стоном отстранился, оставляя на бедрах Пассии красные следы и полосы от своих перстней. Когда Кассий отстранился, его место занял следующий. Наемник пыхтел от желания и нетерпения, входя резко и до конца. Все, что Пассия пережила до этого, оказалось легким развлечением. Остальные не стали долго ждать. Кто-то предложил разделить «добычу» и вот Пассию уже перевернули. Кто-то попытался пристроится сзади, но было неудобно, ее вновь перевернули, лапая выступающий живот, уложив на кого-то сверху. Тот, что был снизу, решил воспользоваться ее беспомощным и почти обездвиженным положением, попытался просунуть свою возбуждённую плоть в задний проход. Пассия закричала от боли и страха, но кто-то вновь ударил несчастную по лицу и она затихла, а потом другой стал лить ей масло между ног, обмочив весь жертвенник вместе с рабыней. Следующий просто схватил Пассию за волосы и привычным жестом направил ей в рот свою возбужденную плоть. Тот, что был внизу с силой насадил ее тело на свой член, удерживая жертву за бедра, толкаясь в ее задний проход. Еще один, навалился сверху, проталкивая свое горячее естество. Все вокруг кружилось и превратилось в один страшный и какой-то сумасшедший ураган. Пассия уже не понимала, что происходит вокруг и что творится с ее телом. Ее мучили и дергали из стороны в сторону, трогали везде, грубые руки хватали ее за волосы, кто-то насаживал и шлепал, кто-то заливал ее тело горячим семенем, другие посмеивались и пыхтели, предвкушая свой черед. Тот, что был над головой — отстранился, изливаясь Пассии в рот. Кто-то сильно ударил плеткой по ее ногам, рабыня закричала, срывая голос, и стала извиваться от боли. Тяжелый живот тянул в сторону. — Мои ребенок… — прошептала Пассия, почти неслышно, когда ее лоно вновь наполнилось чьим-то теплым семенем. Сколько было насильников — Пассия не считала, как и не знала того, сколько продолжалось это жуткое насилие под сальные шуточки, смех и гадкие хлюпающие звуки. Она только чувствовала, что жизнь покидает ее тело, как все меркнет перед глазами, а нескончаемая боль не прекращалась даже тогда, когда бедняжку наконец-то оставили в покое. — Эй, смотри-ка. Видать, эта шлюха издохла. Смотри, она не дышит. — грубый голос одного из наемников было последнее, что услышала Пассия, перед тем, как окончательно потерять сознание. — Еще бы, ты набросился на нее как сумасшедший, словно бабы никогда не видел. — отозвался другой. — Хорош чесать языками, нам пора. Поджечь тут все. — раздался другой низкий голос, по всей видимости главного. — Тем лучше, если сдохла… Кассий приказал не оставлять живым ни одного свидетеля. Идем! Страшное зарево поднималось над домом Красса. Запах гари и дыма, крови и ужаса стояли в воздухе. Огненные языки вздымались в верх, в ночное небо, освещая "плоды" кровавого пира.