Дом Катона напоминал императорский дворец. Вернее, он и был таким, только в миниатюре. Именно это поразительное сходство бросилось в глаза Луцию, как только он переступил порог роскошной виллы.
В доме Катона собралось много гостей, большинство из которых были сенаторы и их жены, а также дочери, для которых те искали выгодную партию. Глаза Луция также быстро отыскали и Корнелию. Она была занята беседой с несколькими матронами, женами сенаторов — ни весело обсуждали новое развлечение на этот вечер — состязания между рабами. Несколько умелых гладиаторов было приглашено для подобной цели прямо в дом Катона, чтобы позже разыграть бой посреди большого зала, где собрались гости и многие уже возлежали на триклиниях, а рабы и слуги суетились между ними, то поднося напитки, то меняя блюда с редкими яствами.
Позже, как предполагалось, гостей ждало развлечение иного рода, когда сама Венера спускалась с небес… Знаменитые оргии, слухи о которых расползались по всему Риму. О подобном Луций знал и даже не раз участвовал в них, но ни словом не обмолвился об этом Аспасии.
Каждый гость мог привести с собой раба или рабыню, либо обоих сразу, а после пира и многократных возлияний, все могли сделать ставки на того, кто преуспеет в деле страсти и любви больше всего. Каждый из гостей мог забрать себе для развлечения любого раба или рабыню, которые им приглянулись.
Но Луций вовсе не собирался делиться с кем-либо Аспасией, как он предполагал, даже если дело дойдет до подобных игр, то он сам с удовольствием сделает свой выбор.
Аспасия же страшилась подобных пиров и не без основания — она уже была невольной свидетельницей развратных развлечений римлян. Теперь же, когда она и несколько других рабынь, вошли вслед за Луцием, ее волнение только нарастало.
В воздухе витал аромат редких благовоний, вина и готовящейся развратной ночи.
Катон любезно пригласил Луция к своему триклинию. Аспасии же пришлось встать позади того места, которое было отведено ее хозяину.
Эллинка обвела взглядом весь большой зал — Красса среди гостей не было, как не было и Пассии.
Вид уже изрядно выпивших гостей пугал ее, а вскоре, к Катону и Луцию подошла Корнелия, присев прямо на тот же триклиний, где сидел Сулла.
Ее роскошная туника из голубого полу-прозрачного шелка, расшитая по подолу золотыми цветами, не скрывала ни ее чудесного сложения, ни ее налитой пышной груди. Корнелия действительно была одной из самых красивых, но и самых развратных римлянок.
Вскоре, она вновь направилась к гостям, а Луций и Катон заговорили о том, к чему Аспасии пришлось прислушаться.
— Тебе не о чем беспокоится, дорогой Луций. — говорил Катон, улыбаясь. — Красс сам себя накажет, если пойдет против императора. Но ты, как мой будущий зять — а именно им я вижу тебя — не должен участвовать этом деле и помогать бунтовщику. Да, я знаю, что вы очень близки и Август твой лучший друг, но теперь настало время подумать о своем пути и своем выборе, Луций. Ведь Красс уже выбрал. Я же желаю тебе иной участи — я хочу видеть тебя не просто консулом, я хочу видеть мужа своей дочери — сенатором. И именно там твое место, Луций.
— Мне очень лестно твое предложение, дорогой Катон. — отвечал Луций, не скрывая своего удовольствия. — Но все же, я бы… Я бы не желал сурового наказания или смерти своему другу. Он не раз спасал мне жизни, да и я ему… Мы прошли с ним не одну битву. Красс не поймет моего поступка и моих желаний, если я…
— Не ставь никаких условий, мой Луций. — перебил его Катон, пока тот не стал колебаться. — Твое место сенатора — почти за тобой. Будь уверен — через день, сенат будет рукоплескать тебе! Нужные приготовления я уже предпринял… Единственно, что теперь нужно — просто отойти в сторону. То, на что решился твой друг — будет лишь его горем и позором для его воинского долга, долга перед императором и Римом. Разве ты хочешь разделить этот позор и возможное изгнание?
— Но разве император не собирается выполнять обязательства…? Да и Красс… За ним вся армия, разве император допустит…? Красс его любимец — это знают все. — начал Луций.
— Император предпринял нужные меры. — вмешался Катон, расправляя свою тогу. — Лишиться Красса — означало бы лишиться доброй половины армии — это так. Но и оставлять подобный бунт без наказано — означает слишком короткий путь к гражданской войне… Он не станет избавлять от него, но и наказать не преминет. Послушай меня, славный Луций, ты выступишь в сенате и сам предложишь решение нашему императору. Тогда уж точно будь уверен — место сенатора будет твоим, уж поверь мен — поддержку я тебе сам обеспечу. Красс стал опасен и, как ты и сам знаешь, он может претендовать на власть. За ним пойдет армия и ветераны — а там, глядишь, перейдут на его сторону и другие… Его не следует терять, это верно, но наказать и придержать — стоит. Как жеребцу, который позабыл в чьих руках узда и поводья. Но разве мы бы стали забивать столь прекрасное животное, которое радует наш глаз и увеличивает нашу гордость, своими победами на скачках? Так же мы поступим и с Крассом. Только бы не перестараться…
— Значит, ты уж послал людей? — спросил Луций.
При этих словах сердце Аспасии застучало еще сильней. Неужели? Неужели Луций и Катон что-то задумали или, быть может, опасность для дома Красса уже близка? Пассия… Ее следует предупредить, но как?
— Все, что было нужно и необходимо свершиться. Мне нужно заручиться лишь твоей поддержкой, Луций. И тогда — ты получишь место в сенате. Пожизненно. А еще — руку моей дочери, положение в моей семье, а также станешь моей несокрушимой опорой в сенате.
Катон протянул руку Луцию и, на удивление и ужас, который проник Аспасии в самое сердце, тот ее пожал, выражая все свое согласие и решимость.
Аспасия похолодела от осознания того, что Луций продал и предал своего друга вот так просто и легко, презрев всю давнюю дружбу с Крассом, все опасности, которые они вместе пережили, ради власти и высокого положения. Ком подступил к ее горлу, ибо, теперь рабыня поняла, чего стоят слова и дела ее господина на самом деле.
Но Аспасия срасталась прогнать свою горечь и волнения, она все продолжала искать глазами возможный выход из этого большого зала с мраморными статуями, она лишь думала об одном — как предупредить и спасти свою единственную подругу. Вместе с тем ее сердце сжималось от боли и горечи.
Луций, к которому она за все это время сумела проникнуться чувствами, который казался ей благородным и единственным человеком, разделяющим ее положение и мысли — предал и ее. Аспасия понимала, что римлянин бы никогда не смог назвать ее женой и сделать ее равной, но все его клятвы, обещания, данные ей одной на их ложе любви — все было пылью и тщетой. Их ночи страсти и нежности — были ничем иным, как очередным приятным развлечением для господина. А ее острым ум — только лишь инструмент, чтобы пробраться в сенат.
— Что ж, мой дорогой Катон, как же не согласиться со своим будущем тестем! Я принимаю твое предложение! — рассмеялся Луций и пожал руку Катону. Тот радостно обнял будущего сенатора.
Эти слова больно полоснули, словно удар кнута…
Аспасия старалась не смотреть на счастливое лицо Луция, но это было также трудно, как не слышать восторженных речей Катона. Он радостно объявил присутствующим гостям об скорейшей помолвке своей дочери и Луция.
Римляне радостно кричали и поднимали в верх чаши с вином, поздравляя будущих супругов.
Под эти возгласы и громкие крики, незаметно для всех, Аспасии удалось улизнуть из большого зала… Слишком много было рабов и слуг в этот вечер, поэтому эллинку Этель, одну из рабынь Луция Корнелия Суллы, никто не заметил.
Как не заметил и тогда, когда Аспасия осторожно пробралась во двор, где также сновали слуги и все прибывали новые гости, как не увидели ее и тогда, когда началась развеселая оргия, сопровождаемая возлияниями вина и танцами, как не обратили никакого внимания, когда Аспасия аккуратно вывела из одной из конюшен какую-то вьючную лошадку…
Дорога в дом Красса была хоть и не близкой, но для беглой рабыни ехать под покровом ночи было лучше, чем среди бела дня.
Предупредить Красса. Предупредить Пассию. Эта мысль теперь была единственной, стучавшей в голове Аспасии.
***
Аспасия даже представить не могла, что ожидало ее, когда она подъехала к дому Красса. Красное зарево пожара и запах смерти витали вокруг. Повсюду валялись тела убитых легионеров, слуг и рабов.
Рабыня спешилась и привязала лошадь к воротам, чтобы та не убежала от испуга. Кто-то из выживших рабов уже носил ведра с водой, заливая догорающие постройки. Несколько выживших легионеров искали раненных и складывали трупы умерших во дворе.
Аспасия медленно вошла во двор, закрывая лицо и голову тонким покрывалом, которое было накинуто поверх длинной туники. Повсюду слышался плачь и стоны. Некоторые рабыни рыдали над телами своих убитых детей, другие от боли и позора, но самое страшное Аспасия увидела тогда, когда вбежала в дом…
Она словно чувствовала, куда ей следует бежать на самом деле — туда, в покои Красса, ведущие в сад…
Именно там Аспасия увидала страшную сцену, которая столь поразила ее, что бедняжка силилась закричать, но прикусила себе руку до крови, поднеся ее к губам. Аспасия застыла от ужаса — посреди роскошного сада, пышных деревьев, мраморных тонких статуй, рядом с жертвинником Марса, лежала истерзанная обнаженная Пассия.
Струйки крови стекали по ногам, глаза ее были закрыты, а тонкие руки сохранили грубые отпечатки насильников в виде синеющих разводов.
Аспасия тут же подбежала к несчастной рабыни, стараясь приподнять ее голову.
— Пассия! Пассия… Милая, Пассия, очнись! Нет! Нет! Этого не может быть… Нет… Девочка… — Аспасия не могла сдержать крика и рыданий, она положила ее голову к себе на колени, поглаживая ее по слипшимся от крови волосам. Некогда красивое лицо Пассии было в кровавых подтеках и синяках. Одни глаз заплыл и превратился в один большой распухший холм. Губы, которые так манили великого воина Красса, теперь были разбиты. Прелестная грудь искусана и истерзана. Ребенок…
Эта ужасная мысль пришла в голову Аспасии лишь теперь. Это было столь чудовищно и страшно, столь бесчеловечно и дико, что никак не могло уложиться в голове.
Аспасия оторвала кусок ткани от своей туники и осторожно отерла им лицо рабыни. В это мгновение она смогла уловить еле слышное дыхание и хрип.
— Мой ребенок… — сорвалось с ее губ.
— Жива… Девочка… Жива! — радостно выкрикнула Аспасия, стараясь устроить Пассию чуть поудобней.
— Госпожа… — неожиданно послышался тихий шепот. Аспасия резко обернулась.
— Госпожа не бойтесь, это я — Легиний. — отозвался голос.
— Легиний… Помоги мне! Легиний! Где… Где твой господин? Нужно немедленно сообщить… Лошадь стоит у ворот… — Аспасия узнала раба Красса. Она поднялась на ноги, осторожно уложив голову Пассии на обрывок ткани от своей туники.
— Они все ушли в порт… Мой господин с ними… А ты — я знаю тебя, ты рабыня господина Луция, ведь так? Я помню тебя и твоего господина… — Легиний был сильно ранен, но все же он нашел в себе силы кое-как перевязать глубокую рану в боку.
— Это так. Легиний, где твой господин, я должна предупредить его о грозящей опасности и о… — начала Аспасия.
— Нет. Я поеду сам. Тебе туда нельзя… Красс выставил свой легион перед сенатом и приказал перекрыть Аппиеву дорогу… Теперь ты беглянка и твой хозяин может наказать тебя. Да и женщина-рабыня… Тебе не поверят… Я поеду сам… — отвечал Легиний, затягивая повязку еще крепче.
— Но ты же ранен! Путь неблизкий… Легиний, они убьют Красса. — Аспасия понимала, что если нападение на дом Красса уже случилось, то наверняка в эту ночь случиться еще одно убийство.
— Я выдержу, госпожа. — улыбнулся Легиний. — А ты… Спаси ее, если сможешь… Где лошадь?
***
Легиний, не смотря на тяжелую рану, все же добрался до легиона Красса. Известие, которое Август получил от своего раба, легло на плечи военачальника тяжким бременем. Отныне, в его душе и сердце, поселилось холодное желание мести.
Мести каждому, кто стал причастен каким-либо образом ко всем его бедам — нынешним и грядущим… Мести ненавистному Риму.
