***
В песчано-горной темнице воет сквозняк. Асфодель не чувствует, но слышит его глухие песни за стеной. Он гуляет там, снаружи, по пустым коридорам. Сжавшись в углу, она боится шевельнуться, даже вдох даётся с трудом — во тьме не ощущается пространство. Она знает, что места много — днём, когда в песчаную камеру попадают из маленьких щёлочек лучики света. Но ночью её словно сжимают невидимые руки. Становится узко, тесно, нечем дышать. Уснуть в таких условиях невозможно. Страшно. Вдруг её раздавит или кончится воздух, а она этого не поймёт. Поэтому засыпать нужно до наступления полной темноты. Но сегодня она не успела. Теперь остаётся только напряжённо вслушиваться в каждый шорох и ждать, когда же это наказание закончится. Ночью даже самый горячий камень остывает, становится во много-много раз холоднее. Асфодель старается как можно плотнее укутаться в одеяло. Если бы она могла разжечь хоть самый крохотный огонёк. Но горы полностью подавляют даже её кажущуюся неукротимой магию, сводя руки в невыносимой судороге. «Пожалуйста, пусть всё это закончится. Пожалуйста…» В тонкой прорези сверху сдвигаются тени, в задуваниях ветра слышатся новые звуки, ещё неясные, но они приближаются, становятся громче. Маленькое сердце начинает биться быстрее. Внутри теплится надежда, что это Он, он заберёт её отсюда. Но страх всё ещё сковывает, не позволяет пошевелиться, встать и забить кулаками в стену. Когда подходят совсем близко, она напрягается изо всех сил, чтобы расслышать голоса: — И как ты её не боишься, Савих? — недоумевает один голос. — Асфодель — моя дочь. Как можно бояться собственное дитя? — со спокойной уверенностью отвечает второй. Это он, он! Он приехал за ней! Каменный портал с трудом открывается, сверху сыплется песок, а в камеру проникает яркий свет факела. Она щурит глаза и закрывается одеялом, хотя хочется скинуть его и побежать навстречу. Но папа сам кидается к ней. Осторожно дотрагивается, затем гладит, позволяя привыкнуть к себе. Асфодель впивается в его руку, боясь отпустить, боясь, что он уйдёт, оставит её здесь. Но папа не собирается уходить. Точно не без неё. Он аккуратно поднимает Асфодель на руки и несёт к выходу. Но сопровождающий преграждает ему дорогу. — Савих, ты уверен? Майора будет недовольна, если ты заберёшь её раньше времени. — Уверен, — без колебаний отвечает папа. — Пожалуйста, пропусти нас. У выхода из каверн ждёт Джади — верблюдица папы. Завидев их, она тут же, без команды, присаживается. Папа показывал Асфодель и других верблюдов из стада, но все они были не такие, с глупыми глазами. А у Джади глаза умные и понятливые. Снаружи ещё холоднее, горные ветра пробирают насквозь. Но воздух свежий. И много, много места под бескрайним небом с мириадами звёзд. Они отправляются к кочевому костру — лагерю, поодаль от остального оазиса. Здесь ночуют виры, недавно вернувшиеся из пустыни и ещё не прошедшие проверку у Старшей. Папа всегда привозит её сначала сюда, и только после того, как она наберётся достаточно сил — домой. Фемины сюда не ходят, поэтому никто здесь ничего ей не сделает — даже в свои сто восемь циклов она главнее любого вира. Папа усаживает Асфодель ближе к огню, даёт своё припасённое одеяло и еду, а сам нежно растирает её замёрзшие руки и ноги. Тени усталости на его лице видны даже в неясном свете. Наверняка только что вернулся с меркаты и сразу же бросился за ней. Но виду не подаёт, только смешливо щёлкает Асфодель по носу, когда та задумывается. Рядом с ними никто не садится, но многие приветственно машут папе с расстояния. На неё же заглядываются не то любопытно, не то боязно. Она старается не обращать на это внимания. Так всегда. Магия постепенно возвращается к ней, давая о себе знать неприятным покалыванием, будто всё тело занемело и теперь приходит в норму. Асфодель пробует разжечь маленькое пламя. Искра высекается не сразу, но после нескольких попыток огонёк разгорается, подплясывая от дуновений ветра. Папа ласково улыбается и тянет к ней руку. Она дёргается от него и тут же тушит ладони. — Не трогай. — Почему нет? — удивлённо вскидывает брови папа. — Я обожгу тебя. Ты разозлишься. Папа обеспокоенно поджимает губы. Расстраивается, что Асфодель плохо о нём думает. Он ведь никогда на неё не злится. Не отчитывает, не ругается, не кричит. И всё же, страх, что когда-нибудь и он отвернётся, грызёт не хуже песчаного червя. — Почему я должен злиться? — как и всегда начинает пояснять папа. — Ведь я сам протянул руку к огню, хотя знаю, что он может обжечь. Разве не так? Асфодель неуверенно кивает. — Оттого у меня нет причин держать на тебя зло и обиду. Ты не виновата во всём, что происходит. Другие так не считают. Пока они говорят, один из пуэров, пробегая мимо, запинается о дрова и валится прямо у её ног. Дёрнув упавшую куфию с глаз обратно на макушку, ошарашенно оглядывается вокруг. — Ха, вирга! Ничего себе! — усмехается он, бестактно тыча в Асфодель пальцем. Поднявшиеся от ветра всполохи костра ясно освещают её лицо. Разглядев, кто перед ним, пуэр перестаёт глупо пялиться и шокировано выдыхает: — Дикая… Асфодель сердито прищуривается, по волосам пробегает искра. Раньше она могла играть хотя бы с ними, хотя вне совместных собраний это было вроде как не положено. Но у всех правил есть исключения. А теперь даже пуэры зовут её так. Между тем, лицо несчастливца искажает всё большая гримаса ужаса. Как только папа поднимается, чтобы ему помочь, тот живо отмирает и, путаясь в одежде, пятится назад. Кое-как встав, он кидается к остальной своре с воплями: «Там Дикая!». Те начинают оглядываться на Асфодель и испуганно щебетать не хуже только что вылупившихся птенцов, поднимая шум на весь лагерь. И зачем? Что она им сделала? К ним подходит старик с большой тростью и длинной серой бородой — старший у виров — призывает к тишине, о чём-то спрашивает. Свора указывает в её сторону и снова начинает пищать. Старик разгоняет их и направляется к костру. Папа встаёт чуть в сторону, закрывая Асфодель собой. Он тоже понял, что идут к ним. Обменявшись приветственными кивками, старик заглядывает папе за спину, туда, где сидит она. Не отрывая взгляда, он складывает свободную от трости руку в кулак и прикладывает к бедру. Асфодель осматривает его — нет ли оружия — и так же молча складывает сжатые кулаки на коленях. Ей вообще-то не обязательно делать этого перед виром, даже таким старым, но лучше вести себя тихо и дать понять, что ни на кого нападать она не собирается. Старик оставляет её и обращается к папе низким гудящим голосом: — Савих, тебе нужно отвести её домой. Ей здесь не место. — Пожалуйста, позволь ей остаться со мной на эту ночь. Асфодель ещё совсем слаба. — Не после того, что она сделала. — Она сделала это не со зла, лишь от неумения. — Нет, Савих. Ты не видел того, что произошло. Твоей дочерью двигал гнев. И в этот раз из-за неё пострадали другие вирги. Я долго закрывал глаза на её присутствие здесь. Но больше этого не будет. Ей здесь не место. Асфодель не двигается — ждёт, что скажет папа. Он долго смотрит на старшего, но затем его плечи опускаются. — Идём, Асфодель. Она не сопротивляется. Знает, что вернуться домой всё равно пришлось бы. Но надеялась, что это произойдёт не так скоро. Однако когда Джади сворачивает со знакомой дороги в селение, не понимает и удивлённо оглядывается на папу. — Мы разожжём свой костёр, — коротко отвечает он и заговорщически подмигивает. Всё-таки неприятная встреча откладывается, пусть и ненадолго. Там, где они делают привал, всего как будто бы больше: песка, неба, воздуха. Дышится в этом просторе легче. И сила — она приходит быстрее, наполняет Асфодель, словно вода из колодца. Больше не холодно — она может согреть себя сама. И огонь разжигается даже не по щелчку — достаточно взмаха, и пламя жадно покрывает собой пирамидку из дров. Папа довольно наблюдает за ней какое-то время, но потом всё же просит присесть и рассказать, что же произошло. Асфодель дуется. Только что всё было хорошо, зачем он это спрашивает? — Тебе и так уже всё рассказали. — Но я хочу знать, что случилось с тобой. Нельзя судить о деле, не зная обе его стороны. Асфодель отворачивается от него. Стыдно расстраивать своими выходками папу. Стыдно, что ему приходится просить и уговаривать за неё, и быть изгоем вместе с ней. Папу все любят и уважают, но из-за неё у него возникают проблемы. Если бы только она была обычной или её не было вовсе… Гнетущие мысли набирают силу подобно песчаной буре, на глаза наворачиваются слёзы жалости к папе и самой себе. Она зло растирает лицо. Папа терпеливо ждёт, когда она соберётся с мыслями, не торопит, но и не отстаёт. — Какой сегодня день? — бурчит Асфодель, вытирая нос рукавом. — Девятый от новолуния. Когда всё произошло, был четвёртый. Она сидела там пять дней. Бывало и дольше, но легче от этого не становилось. Если бы не папа, непонятно, сколько ещё её собирались там держать. — Мы учились делать кирпичи из песка, — начинает свой рассказ Асфодель подрагивающим голосом. — И я… я опять неправильно прочитала и разогрела песок слишком сильно. И, и он засветился, а потом… штука такая странная получилась. Как вода, только твёрдая. Отчего-то ей хочется, чтобы папа увидел эту штуку сам. Он ездит на меркату и видит там много всяких вещей, которых нет в оазисе. Может быть, он знает, что это. Асфодель встаёт и отходит подальше, в воздухе придаёт песку нужную форму, а затем с силой давит на него. Сначала песок краснеет, но чем сильнее она давит, тем горячее и светлее он становится. Колдовать ещё больно, приходится стиснуть зубы. Но она покажет. Когда всё готово, Асфодель остужает получившийся кубик и отдаёт его папе. Он осторожно принимает предмет и рассматривает его со всех сторон. — Удивительно! Такой гладкий. И совершенно прозрачный… Похоже на одну вещь. Он идёт проверять свои дорожные сумки на Джади. Достав оттуда что-то маленькое, возвращается и протягивает Асфодель два странных сосуда, соединённых между собой узкой серединкой, с песком внутри. — Выменял их у вагусов. «Песочные часы». Если я правильно понял, с их помощью они измеряют своё время. Асфодель крутит ещё одну новую штуку в руках, пересыпая песок из одного сосуда в другой. И как этим можно измерять время? — Из чего они? — она сравнивает одинаковые на вид предметы — её кубик и папины «часы». — Они называют это «стекло». У вагусов есть и другие вещи из него, особенно много разных сосудов. Хах, у одного из них два совсем маленьких и плоских стекла было надето даже на нос. Никогда раньше таких не видел и, представляешь, забыл спросить, для чего они ему. Должно быть, этот материал действительно им полезен. — Но оно же легко ломается. Мой сломали, — Асфодель опускает взгляд, нехотя возвращаясь к тому, с чего начался разговор. Папа перестаёт улыбаться, присаживается на колено и сочувствующе гладит её по плечу. — Из-за этого ты расстроилась? Расстроилась? Она разозлилась. Чем больше Асфодель вспоминает и рассказывает, тем труднее сдерживать вспыхивающие в волосах искры. То, как недовольна была магистра, которая сказала, что Асфодель «слишком сильно старается показать, насколько она лучше остальных». Как другие вирги начали смеяться, ведь «мамочка снова будет недовольна». Звон разбитого в неуклюжих руках предмета. И то, как Асфодель снесла их с ног, словно пустые корзины, а смешавшиеся с песком осколки полетели прямо в них. Как её снова закрыли в шаре и повезли в каверны под визгливые причитания матери, которую волновало только то, каким же позором это обернётся для неё и их семьи. — Это из-за них! Они первые начали. Я делала, как ты учил, чтобы не злиться. А они всё равно лезли ко мне, а потом сломали эту штуку и, и я… Глициризе попало в глаз, и... Она закричала сильно, и я, мне стало страшно! Я хотела помочь ей, а меня не пустили, — тараторит Асфодель, сбиваясь от подступающей истерики. Под её напором языки костра взвиваются высоко к небу. — У неё теперь нет глаза из-за меня! Со слезами и рёвом она падает папе в руки. — Не хочу обратно в каверну! Я не злая! Папа крепко обнимает её, прижимается губами ко лбу и мокрой щеке. — Тише, милая, тише. Не надо. Мы что-нибудь придумаем. Я не оставлю тебя одну. Так было всегда. Стоило Асфодель разозлиться, как непомерная сила выходила из-под контроля, захлёстывала обжигающей волной её и поражала разрядами всё и всех, кому не посчастливилось оказаться поблизости. То, что произошло, было всего лишь маленькой вспышкой. А папа был единственным, кто оставался на её стороне несмотря ни на что. Выплакав всю горечь, что скопилась в ней, Асфодель затихает, но никак не хочет выбираться из ласковых папиных рук. — Почему я не могу быть обычной, как все? — тихо спрашивает она. — Потому что такой тебя создала Натура, — просто отвечает папа. — Ты особенная, и это не плохо. Но… Возможно, тебе нужны иные условия, чтобы раскрыть свои лучшие стороны. Как цветам нужна разная земля и свет для раскрытия их полной красоты. Он поднимает упавший на песок кубик стекла и протягивает его Асфодель. Не без доли сомнений, она всё же принимает своё творение назад. — Если бы Майора разрешила взять тебя на меркату, уверен, те люди оценили бы твои способности. — Она никогда не разрешит. — А если-и-и… Мы с Джади спрячем тебя в одной из сумок? — стараясь хоть немного развеселить её, папа смешно шевелит усами и щекочет за бока. Она извивается и не удерживается от хихиканья. — Тогда нужна будет большая сумка. — Мы найдём для тебя самую лучшую. Верно, Джади? Верблюдица, уже прилёгшая отдыхать, поднимает голову и согласно кивает, будто бы с улыбкой. Время позднее. Папа показывает Асфодель несколько новых созвездий и помогает улечься. — Спи крепко, мой пустынный цветок.***
Полуденные солнечные лучи освещают лавку через открытое окно. Азра вернулся из Нопала уже глубокой ночью, поэтому разбирать привезённые из поездки товары на продажу принялся только сейчас, решив сегодня не открываться. Асфодель путается под ногами, с интересом рассматривая каждую вещь — некоторые из них она не знает до сих пор. — Што это? — М? — тормозит всё ещё сонный Азра. — О, это кактус. Растение. Асфодель непонимающе склоняет голову набок. На растение этот кактус похож разве что зелёным цветом. Ни веточек, ни листиков. Однако на верхушке она замечает ещё не распустившийся бутон. — А на нём будет светощек? — Не думаю, милая, — снисходительно улыбается наставник, копаясь в ящике с кореньями. — Ему нужны особые условия, чтобы расцвести. Он очень вредный. «Особые условия?» — задумчиво хмурится Асфодель. Они уже будто бы говорили об этом с Азрой. Или не с Азрой? Она снова осматривает растение. Оно стоит на подоконнике так одиноко, пушистое и в колючках. «Ничего он не вредный. Просто грустный», — сочувствующе думает Асфодель и проходится по кактусу ладошкой. — Ай! — Фоди, ну зачем? — Азра тут же оставляет всё и оказывается рядом с ученицей. — Он же весь в иголках. — Я думала, они приладяса, как у ёшика. И тагда будет светощек. — Ему у нас холодно и мало света для цветочка. Не трогай его больше, ладно? Азра проводит по её руке исцеляющими чарами, убирает чёлку с лица и уходит на задний дворик. Как только дверь за ним закрывается, волосы тут же падают обратно. Асфодель снова оборачивается к окну. «Хм. Если ему холодно и мало света… значит, надо сделать тепло и светло!» — быстро рассуждает она, сдувая пряди. Найдя в кладовке стеклянный купол — под таким же она видела белую розу в комнате Люцио — Асфодель запускает в него шарик света и накрывает кактус. «Ты мне всё равно понравился. Хоть ты и колючка». Через пару дней диковинное растение покупают вместе с куполом, и уже в чужом доме чей-то удивлённый голос восклицает: — Эй, смотрите! А цветок-то расцвёл!