Interminabilis Vitae

      С началом нового дня начиналась новая жизнь. Как-то так, кажется, было написано в какой-то книжке из библиотеки.       Уже к пяти часам утра на улицах города появлялись первые «ранние пташки», открывали свои магазинчики и лавки, подметали улицы. Примерно в это же время прислуга в любом большом, богатом доме начинала шевелиться. У всех людей были свои дела и обязанности.       К половине седьмого слуги уже должны были разбудить хозяев, а к семи подать завтрак. По крайней мере так было заведено в поместье Графа Валдена. Это утро, разумеется, не слишком отличалось от обычного.       Солнце осторожно заглядывало в комнату через не слишком плотные шторы, наполняя помещение мягким светом. Лучи касались лица мальчика. Золотые узоры на его коже легко поблёскивали, и выглядели так, словно бы это самое солнце когда-то поцеловало его нос, руки, тело. У мальчишки оставалось ещё немного времени на сон, прежде чем его вытащат из постели, и очередной отвратительный день начнётся заново. Боже, да если бы у него был выбор — он бы никогда не вставал с кровати!       Какой вообще смысл просыпаться по утрам?       Хотелось того или нет, но глаза открылись раньше нужного сами. Зашипев от раздражения, Эдгар перевернулся на другой бок и накрыл голову подушкой.       До него снова доносились звуки ругани отца. И, кажется, кричал мужчина снова на жену. Мальчик знал, что, если попадётся на глаза в ближайшее время, ему достанется ещё сильнее, чем досталось матери. Гнева отца он, честно говоря, очень боялся. Неосознанно вслушиваясь в голоса, Эдгар изо всех сил старался сдержать слёзы. За рыдания тоже бывает больно, если поймают. Очень больно. Мальчик расслышал что-то про «потерять сердце» и неосознанно крепче прижал руки к груди. Это была угроза в адрес матери? В его адрес? С головой он залез под одеяло и сжался в маленький калачик.       Почти каждое утро отец кричал на мать. Сегодня, однако, это началось раньше обычного. Кажется, он требовал от неё чего-то, но мальчик никогда не мог понять, чего конкретно.       Его маленькая, но собственная комнатка не была особо обставлена в сравнении с другими комнатами. В ней находились лишь небольшая кровать, рабочий стол, прикроватная тумбочка, маленький шкаф, часы и небольшой диванчик. Всё остальное место занимали художественные принадлежности — мольберты, холсты, краски… Никаких игрушек. Не то чтобы у Эдгара в его пять лет было время играть. Даже если бы и было, то играть всё равно ему не с кем. Из дома выйти можно было только в сад, а там находились лишь цветы. Никаких других детей.       Эдгар сильнее сжался и постарался унять дрожь со слезами, когда услышал приближающиеся шаги и тихий скрип открывающейся двери. Если это отец или мать — ему конец…       Дверь вновь закрыли. Мальчик облегчённо выдохнул и высунул голову из-под одеяла. Слёзы он принялся утирать рукавами белой ночной рубашки. Кажется, это был кто-то из прислуги. Наверное, услышав крики домашних, решили проверить его на всякий случай. В любом случае он был рад, что тревожить его не стали.              Когда звуки ругани стихли, до «пробуждения» оставалось несколько минут, а глаза всё ещё были мокрыми. Рукава рубашки, так мерзко обнажавшей кристалл на груди, тоже промокли.       На звук шагов мальчик снова нырнул под одеяло. Ему это, разумеется, не поможет, но кто не верит в спасительную силу одеяла? Эдгар вновь сжался в калачик, когда дверь открылась. Шаги приближались, заставляя мальчика нервничать всё сильнее и сильнее. Ещё секунда и родители увидят его слёзы! Отец будет кричать, мать одарит холодным взглядом, а потом… — Вы уже проснулись, юный господин?       Эдгар тут же вынырнул на голос дворецкого. Перед Беном было не так страшно потерять самообладание, и мальчик заплакал. Дождавшись, когда мужчина присядет на край кровати (как это обычно происходило), мальчик прижался к нему и зарыдал сильнее. Дворецкий никому не расскажет, Валден знал, ведь не в первый раз плакал у него на руках. Иногда Эдгару казалось, что только Бену было не всё равно (и то, наверное, только потому что ему платили за это). — Ну же, прекращайте лить слёзы, юный господин. Мы ведь уже говорили с Вами об этом. Вы не умрёте ещё ближайшие лет тринадцать. Вам нужно успокоиться до завтрака, помните? — дворецкий осторожно обнял ребёнка, пока тот лихорадочно вытирал лицо рукавами.       Больше всего на свете мальчик боялся умирать. Сколько он себя помнил, ему всегда твердили о том, что он рано попрощается с жизнью, а перед смертью будет очень и очень больно. Каждый раз, когда он замечал, как отец хмурит брови, или улавливал повышение тона, тревожные мысли заполняли его голову. Ему говорили, что он умрёт, когда его тело и кристалл перестанут расти.       Эдди знал, что если бы родился девочкой, то мог бы прожить немного больше. Будь он девочкой, его бы выдали замуж за какого-нибудь влиятельного человека (не бесплатно, конечно), и он бы всё равно существовал в постоянном страхе. Совсем как его мать. Ребёнок не был уверен, какая судьба нравилась ему больше.       Бен дотянулся до расчёски, лежавшей на прикроватной тумбочке. Он принялся исправлять беспорядок на голове Эдгара, пока тот продолжал всхлипывать. Его светлые, мягкие волосы быстро были уложены, и теперь нужно было успокоить ребёнка. Благо расчёска немного расслабила его. Вздохнув, дворецкий взял мальчика на руки и понёс его в ванную комнату, чтобы умыть лицо. Как это обычно и происходило, маленькие ручки осторожно обняли его за шею. Эдгар не был тяжёлым для Бена, и, сколько бы ему не твердили, что подобное отношение балует, он позволял себе иногда ослушиваться приказа.       Лишь когда ребёнок перестал вздрагивать, Бен вывел его из ванной и принялся помогать одеваться. Они ещё пока не опаздывали, так что он позволял Эдгару мешкать. Честно говоря, мужчине не нравилась одежда, которую приходилось носить его подопечному. На всех рубашках были сделаны большие вырезы, демонстрирующие кристалл на груди. Именно этим был недоволен мужчина. Интервита или человек, но Эдди был ещё ребёнком! Он выглядел как ребёнок, вёл себя как ребёнок и отчаянно нуждался во внимании как ребёнок. Как любой другой нормальный ребёнок.       Всё же Эдди очень не хватало простой ласки, поэтому он и тянулся к дворецкому. Иногда Бен носил его на руках, иногда рассказывал сказки, иногда даже приносил конфеты, ведь за столом их почти никогда не давали. Мальчик уже понимал, что работа обязывает мужчину носиться с ним, но последний мог бы относиться к нему намного холоднее. Перед дворецким было не страшно плакать и улыбаться, а ещё рассказывать о чём-то своём. Бен послушает, даже если ему это будет совсем не интересно. Потом Эдгар будет просить рассказать ему что-нибудь. Сказку или историю из жизни.       Возможно, мужчина так прикипел к этому созданию из-за того, что приглядывать за Эдгаром ему поручили едва ли ровно в тот же момент, как малыш издал свой первый звук. Несмотря на тот факт, что сердце его никогда не билось, дворецкий не мог приравнять это странное для людей создание к предмету. Он ведь лично видел первые шаги, слышал первые слова и не спал ночами, сидя рядом с беспокойным мальчиком. Лишь некоторые внешние особенности и отсутствие бьющегося сердца выдавали в этой крохе интервиту.       Иногда Бену становилось неспокойно от мысли о судьбе этого малыша. Иногда он мог представить, как уже юношу ремнями пристегнут к столу в насквозь пропахшем ароматами спирта и смерти кабинете. Все попытки выбраться будут бесполезны, рот заткнут кляпом. Палач в обличии врача (если родной отец не пожелает поучаствовать в «операции» лично) не введёт ему никаких препаратов, чтобы облегчить страдания. Отчаянные звуки, издаваемые жертвой, наполнят комнату, и лишь тогда убийца начнёт вырывать «сердце» юноши. Кровь быстро окажется на белых одеждах. Зрачки будут метаться в панике, звуки станут ещё страшнее… Пока не исчезнут вместе с душой. Голубые глаза интервиты останутся открытыми, начнут стекленеть. В груди будет зиять кровоточащая дыра. Эта же кровь будет стекать по рукам убийцы. И всё ради небольшого переливающегося алым кристалла. Скорее всего, граф продаст его не задумываясь. В конце концов, в большинстве случаев мальчики-интервиты появляются на свет только чтобы умереть. К восемнадцати годам их тела перестают меняться на очень долгий срок, а вместе с этим и кристаллы больше не растут. После «сбора» их тела закапывают, сжигают или и вовсе просто выбрасывают.       И всё же порой родители позволяют интервитам остаться в мире живых на более длительный срок. Для этого их особые таланты должны быть полезны. Бен тайно надеялся, что денег, получаемых с картин малыша, хватит, чтобы выкупить его жизнь хотя бы на несколько дополнительных лет.       Пока мужчина поправлял ворот рубашки и завязывал ленты, Эдгар молча наблюдал за его действиями. К сожалению, одеться самостоятельно пока не особо получалось — бантики получались кривыми или и вовсе разваливались.       Интересно, будет ли Бен хоть немного скучать?       Когда всё было приведено в порядок, мальчик схватил дворецкого за пальцы, и вместе они направились в столовую. Чтобы показать Бену, что тот не зря учил его считать, Эдди принялся тихонько считать ступеньки. В конце пути мужчина одобрительно кивнул, чем вызвал глупую детскую улыбку. Эдгар быстро убрал её, чтобы отец с матерью не ругали его «за баловство».       За столом уже сидел отец с газетой в руках. Откладывать бумаги, завидев «любимого» сына, мужчина не стал. — Доброе утро, отец. Как Вам спалось? — произнёс мальчик, поклонившись родителю. Он делал это каждое утро. Как и обычно это происходило, его проигнорировали. Эдгар молча сел на своё место, и Бен пододвинул его стул.       Вскоре слуги начали приносить завтрак. Маленький интервита не оценил содержимое своей тарелки, но никак не показал этого. Он бы предпочёл съесть что-то более сладкое (например, блинчики с ягодным джемом) вместо яичницы, но выбора не предоставлялось никогда. Вскоре все чашки и тарелки оказались на столе, но трапеза пока не начиналась, поэтому ребёнок просто глупо таращился в чашку с чаем и немного болтал ногами. Никто ведь этого не заметит, верно?       Отец раздражённо взглянул на часы. Невольно и Эдгар тоже посмотрел на них. Матушка опаздывала уже на три минуты точно, а секунды считать не хотелось. В последнее время матушке что-то нездоровилось. Эдгар очень переживал за неё и хотел бы быть с ней рядом, но женщина вечно отгоняла его от себя. Очень часто малышу казалось, что он здесь лишний. Чужой какой-то.       Мужчина начинал нервничать всё сильнее и сильнее, а Эдгару от этого становилось всё страшнее и страшнее. Спустя несколько очень долгих минут мать всё же появилась. Мальчик облегчённо выдохнул. Отец же смерил свою жену холодным и злым взглядом. По лицу женщины было видно, что она ужасно нервничала.       Про себя Эдгар отметил, что маме очень подходило её новое платье. Они с ней очень похожи: у обоих были голубые глаза, светлые волосы, золотые узоры на коже, белая одежда и красные кристаллы на груди. Мальчику нравилось быть похожим на маму. Когда-нибудь он вырастет и будет таким же красивым как она. А потом его убьют. Может быть, хотя бы перед смертью она его наконец обнимет и поцелует в лоб. Больше всего на свете Эдгар мечтал о том дне, когда родители полюбят его. Особенно мама. — Доброе утро, матушка, — тихонько, как обычно, поприветствовал мать ребёнок. Та ответила ему тяжёлым взглядом, и Эдгар понял, что стоит замолчать. Он виновато потупил взгляд и вжал голову в плечи.       Граф, как обычно, не проронил ни слова. Он отложил газету и принялся за утренний кофе. Восприняв это как сигнал к началу трапезы, Эдгар принялся за еду.       Семья сидела в привычной тишине.       

***

      Почти каждый день до самого вечера Эдгар рисовал. Чтобы отец с матерью любили его, он должен был «работать в поте лица». Ему говорили, что рисование — его особый талант. Мальчик знать этого не мог — сравнить было не с чем. Понимал он только то, что люди любят талант. Папа, наверное, тоже любит талант. Должен. Если папа любит талант, то и Эдгара будет любить, раз талант есть у него. Когда мальчик был занят рисованием, его не трогали, только проверяли иногда, чтобы он «не отлынивал». Никто никогда не занимался с ним. Ему говорили, что талант сам всё сделает. За рисованием он и проводил все свои дни.       Обед и ужин всегда проходили примерно так же, как и завтрак. На них матушка не опаздывала, но показалась мальчику более бледной, чем обычно. Отец не говорил с ними. Еда Эдгару по вкусу снова не пришлась. Мясо он не любил, а подавали его дома часто. Приходилось есть то, что давали. После еды снова «работа». Даже поспать днём не получалось, пусть и очень хотелось. Поймают — будут ругать. Не стоило даже выходить из комнаты без разрешения.       К половине десятого всегда приходил Бен. Эдгар откладывал кисть и вытирал руки тряпкой, прежде чем подойти к нему. Зачастую на белой рубашке появлялись пятна, но Бен никак это не комментировал. Эдди понимал, что добавлял работы своей неряшливостью, поэтому редко решался просить рассказать что-нибудь перед сном.       Дворецкий подготовил ночную рубашку и отвёл Эдгара в ванную. — Как прошёл день? — тихо спросил мальчик, пряча взгляд. Это тоже было частью обычной рутины. — В заботах, — коротко ответил дворецкий. Обычный ответ. — Как прошёл Ваш день? — В заботах.       Находясь в ванне, мальчик любил иногда рассматривать узоры на своём теле. Их было не так много на груди, животе и ногах. Так, несколько небольших пятен и полос. Очень заметной была полоса на переносице, а самой «золотой» частью тела стала правая рука, которая была почти полностью изрисована золотыми линиями и пятнами. Вскоре мальчик уже лежал в кровати. Бен принёс ему стакан воды и поправил одеяло. Каждый день похож на прошлый. Каждый новый день так же ужасен, как и прошлый. — Юный господин, мне нужно поговорить с вами. Это очень серьёзно, — вдруг произнёс мужчина. По его голосу было понятно, что разговор действительно будет очень серьёзным, поэтому Эдгар быстро взял себя в руки и кивнул, приготовившись слушать. Спать он лёг с очень странными мыслями.

***

      Разговор с Беном всё никак не выходил у Эдгара из головы, поэтому он решился поговорить с матерью об этом. Они редко общались, но не могла ведь она отказать ему, когда тема была такой серьёзной! Расправившись с утренней кашей, мальчик увязался за матерью.       Бедная интервита часто держалась за стены, когда ходила по дому. Она, кажется, совсем не замечала ребёнка, а Эдгар не решался открыть рот. Мать зашла в свою комнату и села в кресло. Она согнулась и держалась за голову, словно бы ей было больно, и поэтому мальчик всё никак не мог заставить себя потревожить её. На сборы у него ушло несколько очень долгих минут. В груди всё почему-то очень болело. — Матушка? — наконец нерешительно произнёс Эдгар, — Можно… войти?       Женщина резко дёрнулась и вскинула голову. В её затуманенных голубых глазах был заметен настоящий ужас. — Убирайся! — вскрикнула она. Эдгар зажмурился и закрыл уши. Мать тяжело задышала, словно бы была в панике, — Только тебя мне не хватало! Уйди с глаз! — Мама, пожалуйста! — крикнул ребёнок. Он повысил голос только из-за испуга. Глаза защипало от выступивших слёз. Он жмурился лишь сильнее. Добавил он уже тише: — Пожалуйста… Бен сказал…       Интервита оторопела от внезапного вскрика. Она вдруг вскочила с кресла, подлетела к дверному проёму и резко затащила мальчика за руку в комнату. Эдгар упал на колени и вжался в дверь. Фигура матери угрожающе нависала над ним. — Что он тебе сказал? — прошипела матушка. Ребёнок даже смотреть на неё не мог, поэтому уставился в пол. Изо всех сил он сдерживал слёзы. — Бен сказал… — дрожащим от страха голосом начал бормотать малыш, — Он сказал, что я… Я буду старшим братом, и… Отец хотел, чтобы я знал. Что это значит, мама?       Оба интервиты тяжело дышали. Эдгар уже успел пожалеть о своём глупом решении тысячу раз. Ему очень хотелось убежать и спрятаться куда-нибудь, где его никогда не найдут. Под кровать или в шкаф, завернувшись в одеяло. А ещё хотелось вцепиться в Бена и очень много плакать.       Вдруг мать присела перед ним на колени и подняла голову за подбородок, заставляя смотреть в глаза. Эдгар почувствовал, как воздуха вдруг стало очень мало, словно бы один взгляд этих затуманенных глаз душил его. — Это значит, либо ты сдохнешь в компании такого же урода, либо я таки выдохнуть смогу хоть раз, ясно? А сдохнешь ты в обоих вариантах, услышал?       Мальчик приоткрыл рот, но все звуки терялись где-то на выходе. Больше он не мог сдерживать слёз. — Рад теперь? Убирайся!       Женщина отпустила его голову и резко открыла дверь. Ребёнок выкатился из комнаты. В слезах лёжа на полу, он затравленно смотрел на злую мать. Та же в ответ смерила его полным ненависти взглядом и снова захлопнула дверь.       Ещё какое-то время Эдгар лежал неподвижно, тихонько всхлипывая от страха и боли. Сам подняться он не мог — тело как парализовало. Мимо него пару раз проходили слуги, но никому не было дела до рыдающего интервиты. Лишь когда появился Бен, Эдди смог заставить себя немного подняться и медленно поползти на встречу.       В руках дворецкого было тепло. Уткнувшись ему в плечо, малыш продолжал плакать. Когда отец об этом узнает, ему не поздоровится.

***

      В один день в начале января все домашние вдруг забегали. Эдгар совсем не понимал происходящего, но Бен был постоянно рядом с ним, поэтому мальчик предпочёл не мешаться под ногами, чтобы больно ему не сделали.       В тот день не стало мамы. Вместо неё появилась сестра. Эдгар понял лишь то, что с матерью случилось то, что она обещала ему постоянно — смерть. Пусть мама и не любила его, он всё равно заплакал, услышав новости от отца, и тот его даже не ударил почему-то. Когда мальчик таки замолчал, граф позволил ему поздороваться с новой сестрой. Эдгар не совсем понимал, откуда она взялась и сколько будет жить с ними, но не мог сказать, что боялся её. Он приметил, что её волосы тоже были светлыми, но на груди почему-то не было кристалла, даже самого маленького.       Её звали Мейпл, и она оказалась человеком. Эдгар не мог сказать, что его жизнь стала легче или сложнее. В целом ничего и не изменилось. Только матери больше не было рядом, а криков в доме прибавилось. Детских криков, конечно же. Наверняка мальчик мог сказать лишь то, что Мейпл отец любил больше. У неё были и конфеты, и игрушки, и даже какие-то другие дети появлялись, чтобы она играла с ними. Девочка, однако же, часто бросала их и оказывалась у двери в комнату Эдди. Малышкой она сидела рядом и наблюдала за его работой, словно бы находила в этом что-то интересное. Иногда Бен приносил бумагу для неё, и тогда Мейпл запускала пальцы в краски, а потом водила ими по листам. Странно, но Эдгар не мог сказать, что имел что-то против этого.              Он даже почти не завидовал ей. Отец довольно быстро и доходчиво объяснил ему разницу между человеком и интервитой.       Предмет декора должен знать своё место. Эдгар знал.       Теперь отец позволял мальчику играть и гулять иногда, но только из-за того, что Мейпл желала этого. Когда девочка стала немного старше, начала лучше понимать происходящее, она принялась заступаться за своего брата, иногда тайком делилась с ним сладостями. Мейпл ненавидела это странное отношение к Эдди. Для неё он не был каким-то другим. Она находила его особенные черты интересными, необычными и замечательными.

***

             Недолго от девочки скрывали истину о положении интервит, и больше всего на свете теперь Эдгар боялся потерять её любовь. Сестра, к его тихой радости, топнула ногой, вцепилась в него и громко заявила, что это неправильно. — Правильно или нет, но он всё равно умрёт. Не привязывайся, малая, — пренебрежительно произнёс какой-то знакомый отца, — Уверен, папа подарит тебе красивые серёжки.       Мейпл не побоялась прилюдно неуважительно смерить его злым взглядом. Она схватила интервиту за руку и повела прочь от скопления людей. Отец в восторг от такого поведения дочери не пришёл, но от сцены его удержал один из присутствующих, положив руку на плечо. — Мои дети тоже считали, что интервита заслуживал лучшего отношения, пока не повзрослели и сами не захотели таких украшений. Старшая дочь даже сама вырвала камень, вот так ей хотелось колье с серёжками к платью. Твоя тоже уймётся через пару лет.       Началась же вся ситуация из-за того, что знакомые на приёме принялись расспрашивать об интервите и его кристалле. Разумеется, Эдгара, который всё время находился в стороне, быстро подозвали. Покорно он приблизился к отцу. Мужчины в костюмах и дамы в платьях тут же обступили ребёнка и принялись касаться его груди, постоянно высказываясь о размере кристалла, цвете и прочих физических особенностях тела. Кто-то успел выдать, что Эдгар выглядит слишком слабым, а значит и кристалл в итоге будет не лучшего качества. — Не волнуйся, Эдгар! Пока мы вместе, я никому не дам тебя обидеть! Пойдём скорее! Пойдём, я принесу пирожных! — Мейпл широко улыбнулась брату.       По его лицу стекали капельки пота. Тело ещё немного тряслось. Эдгар не любил чужих прикосновений. Ему от этого становилось страшно. Только Мейпл и Бен могли касаться его.       Девочка оставила Эдгара у стены недалеко от входа в зал, где людей почти не было. Она убежала обратно одна, чтобы прихватить немного угощений со стола. Эдгар проводил её взглядом. Когда Мейпл скрылась, он облокотился о стену и сполз вниз. Интервита уткнулся лицом в колени. Он с трудом сдерживал слёзы, дыхание никак не хотело выравниваться. — Что, тоже досталось?       Валден резко вскинул голову. Неизвестный голос до ужаса напугал его. Он тут же вскочил на ноги и ударил себя по щекам, стараясь привести лицо в порядок.       Перед ним стояла небольшая девочка с серьёзным выражением лица. Светлые волосы, голубые глаза, белая одежда и золотые отметины на щеках, кристалл в груди — интервита. Девочка схватила Эдгара за руку и зажала его кисть между своими ладонями. — Эй, мы не позволим им нас победить, понял?       Эдгар глупо моргнул несколько раз. — А разве они уже не победили? — Пока нет. Если мы оба ещё дышим, значит они нас ещё не победили. И не победят! Я им свой кристалл без боя не отдам! И ты тоже не ной! Я же не ною! — Девочка отпустила собеседника и пихнула его в руку, — Кстати, меня зовут Галатея. Галатея Клод. — С этими словами она протянула свою руку. — Эдгар Валден, — ответил мальчик, поклонившись. Галатея вдруг как опомнилась и сделала реверанс. Затем они таки пожали руки. — Итак, Эдгар Валден, какой у тебя талант? Я вот скульптурой занимаюсь. — Девочка встала у стены рядом с ним. — Рисование.       Было приятно наконец хоть немного поговорить с другим представителем своего вида. Раньше Эдгар знал только свою мать, да мельком видел жён и детей знакомых отца, но никогда не вступал с ними в контакт. До появления Мейпл, на подобных мероприятиях мальчик всегда находился либо рядом с отцом, выставляющим его самого и его работы напоказ, либо прятался где-нибудь под столом, пугаясь любого человека и интервиты. Сестра же начала проводить время с ним, несмотря на собственно желание играть и танцевать. Может быть сегодня она сможет немного повеселиться, если он останется рядом с Галатеей? Захочет ли Галатея остаться с ним? Он мог бы и один посидеть. Холодок вдруг пробежал по спине от мысли о том, что с ними сделают, если поймают. — Эй, я не обижу, обещаю. Я ведь не человек. Я не плохая, — сказала девочка, заметив то, как Эдгар вздрогнул от своих мыслей. — Почему ты не с родителями? — вдруг тихо спросил мальчик. Его голос немного подрагивал: — Ты можешь гулять одна? — Иногда. Здесь я нужна только показаться. Мои «родственники» должны следить за мной, но они слишком заняты своими делами. — Галатея пожала плечами, — Мне же лучше. — А не боишься? — Чего мне бояться?       Эдгар нервно сглотнул. Ему начинало казаться, что все его страхи и мысли какие-то глупые. Девочка говорила так уверенно, и на её фоне он казался очень жалким, хотя положение их было одинаковым. Она вот не унывала, а он чуть ли не плакал перед ней. — Ну… Не боишься, что на тебя нападут? Убьют там… — пробормотал интервита. Смотреть на новую знакомую уже как-то даже и не хотелось. Она, наверное, смеётся над ним теперь. Он добавил ещё тише: — Мне постоянно напоминают…       Галатея снова схватила его за руку. От этого Эдгар вздрогнул. Он всё же решился посмотреть на неё, ожидая увидеть насмешку. Однако, девочка снова серьёзно смотрела на него в ответ. Не было и тени смеха или издёвки. — Эй, не плачь, слышишь? Не плачь! Я не позволю им тебя тронуть! — тихо, но твёрдо произнесла девочка, — У тебя ведь ещё есть время, правильно? Я что-нибудь придумаю! — с каждым словом она лишь сильнее сжимала его руку и говорила всё тише, — Мы с тобой обманем судьбу, понял меня? Но только людям ни слова не говори, а то не получится!       Эдгар моргнул несколько раз, стараясь заставить слёзы исчезнуть. Он чувствовал, как в груди его становилось теплее от слов и прикосновений новой знакомой. Мальчик наивно верил ей. Свободной рукой он накрыл её руку. Они смотрели друг другу в глаза. Девочка серьёзно кивнула. Эдгар кивнул ей в ответ. — Эдди, держи!       Голос Мейпл вывел Эдгара из транса. Галатея тоже как опомнилась. Они быстро расцепили руки. Девочка стояла рядом с ними и протягивала брату пирожное. Спустя несколько мгновений неловкой тишины Мейпл протянула второе пирожное Галатее. Взяла она его для себя, но пришла к выводу, что достанет себе новое. Интервита бросила неуверенный взгляд на Валдена, и тот неловко кивнул ей. Девочка решилась взять угощение из руки человека. Мальчик тоже взял пирожное и смущённо улыбнулся. Сестра ответила ему широкой улыбкой и спрятала руки за спину. — Я оставила тебя всего на пару минут, а ты уже себе жену нашёл!       Щёки Эдгара и Галатеи мгновенно вспыхнули. Как Мейпл могла произносить такое вслух?! Сама виновница же продолжала улыбаться и хихикать. Мальчик глупо таращился на неё, пока он не перестала смеяться. — Мейпл! Да как ты… — дрожащим от возмущения и смущения голосом выдал интервита. Пирожное грозилось выпасть из рук, — Да я ведь даже… Да я не женюсь никогда! Не говори глупостей!       Улыбка сию же секунду исчезла с лица сестры. Она надула щёки и больно наступила на ногу старшего брата. Тот зашипел от неприятных ощущений.       Галатея молча наблюдала за ними со стороны. Ей было некомфортно находиться рядом с любым человеком. Девочка тихо ненавидела людей за всё то, что они творили с её народом. Она даже никогда не называла своих родителей отцом и матерью. Для неё они были «господином» и «мадам». Как и Эдгар, она знала о том, что ждёт её. Когда она вырастит, её выдадут замуж за какого-нибудь купившего её урода. Ей придётся делать всё, что пожелает супруг; рожать детей; провожать их «в последний путь»; отдать свой кристалл, когда мучитель того пожелает.       Интервита приоткрыла рот от удивления, когда девочка одарила Эдгара таким же серьёзным взглядом, как и она сама. — Перестань это говорить! Перестань, понял меня, дурак? — выдала девочка. Мальчик вздохнул и покачал головой. Он собирался сказать что-то, но сестра перебила его: — Я никогда не позволю тебе умереть! Я вырасту и увезу тебя куда-нибудь от папы подальше! Вот! Обещаю! И твою подружку мы тоже возьмём! — Мейпл протянула мизинец.       Около минуты Валдены молча смотрели друг на друга. Галатея всё ещё не верила в искренность другой девочки. Она прекрасно знала, что дети тоже способны издеваться, врать и делать больно. Особенно те дети, которые успели насмотреться на блестящие украшения у своих родственников-людей. Эдгар стал первым интервитой, который ответил на слова девочки хоть как-то положительно. Все прошлые её попытки поговорить с интервитами оканчивались либо бегством последних, либо жалобами на неё. После Галатее доставалось дома.       Но мальчик таки сцепился с сестрой мизинцами, а после как опомнился. Он неловко улыбнулся Галатее: — Извини, совсем забыл вас познакомить. Галатея, это Мейпл — моя сестра. Мейпл — это Галатея. Не смущай её больше, ладно? — Ладно, не буду. Скучные вы! — хихикнула младшая девочка. Она помахала интервите рукой, но та только кивнула в ответ. — Мейпл всегда мне помогает, — сказал Валден, глядя на новую знакомую, — Не переживай! Она никому ничего не расскажет. Она правда очень хорошая.       Галатея кивнула, но лицо её оставалось серьёзным. Нет, одним пирожным её не купить! И хорошим отзывам она тоже верить не собирается!       Для себя девочка точно решила одно: она сделает всё, чтобы они смогли выбраться из этой мерзкой людской паутины. Она точно сможет склонить этого глупого мальчика на свою сторону, и вместе они сбегут куда-нибудь далеко и начнут новую жизнь вместе. Ей не нужна помощь человека, чтобы добиться этого!       Эдгар невинно улыбался. Его душу грело новое знакомство и такое серьёзное обещание от обеих девочек. Ему действительно хотелось бы верить в хорошее будущее. Хотелось бы жить без страха смерти, творить в своё удовольствие, не бояться говорить и быть собой. Наконец он принялся есть пирожное, и Галатея последовала примеру. Про себя интервита отмечал, что лицо её не стало более расслабленным. Она продолжала странно коситься на Мейпл, державшую Эдгара за руку. Валден не винил её. Возможно, Галатея была травмирована людьми ещё сильнее, чем он сам, и у неё нет человека, способного поддержать его. Наверное, у неё нет своих Бена и Мейпл. Сестра же продолжала мило улыбаться недоверчивой интервите. В своих мыслях она уже была тётей нескольких голубоглазых детей, и от этих представлений ей становилось очень весело.       Пообщаться Эдгару и Мейпл с новой знакомой удалось совсем немного. Вскоре пришёл мужчина, забравший девочку у них. Он с прищуром посмотрел на бедного Валдена перед уходом, но ничего не сказал. Валдены надеялись, что для девочки эта их встреча не закончится ничем плохим. Вскоре и их самих забрал отец.

***

      Почти всю дорогу домой семья провела в молчании. Отец пересчитывал полученные с работ интервиты деньги, Эдгар гонял в голове мысли о Галатее и её словах, а Мейпл дремала на его плече. — Я слышал, что сегодня ты спелся с подобной себе тварью, — вдруг произнёс мужчина. Его голос был как гром среди ясного неба во всей этой тишине.       Эдгар почувствовал, как всё его тело напряглось. Кажется, начал выступать пот. Мальчик неловко заёрзал на месте. Сказать ему было нечего. Что он мог сказать? Должен ли он был соврать? Попытаться оправдаться? Просить прощения?       Отец приподнял голову сына за подбородок. От его тяжёлого взгляда Эдгар задышал чаще и руками вцепился в сидение. Он также старался не разбудить сестру. — Не заигрывайся и помни о том, что ты такое, — спокойно и чётко произнёс мужчина, глядя прямо в глаза мальчика.       Эдгар не смел даже шелохнуться. Он попытался издать хоть какой-нибудь звук, чтобы дать отцу знать, что он всё понимает, но ничего не получалось. Лишь когда мужчина убрал руку, мальчик смог заставить себя коротко кивнуть. Отец хмыкнул и вернулся к своему занятию.

***

      Мысли о Галатее и её словах не отпускали Эдгара ещё несколько дней.