Крепко тебя обнимаем,
Твои дядя и тётя
Последний абзац заставил меня зябко поёжиться. Конечно, очень хотелось верить, что талморские ищейки когда-нибудь махнут на меня рукой, но интуиция говорила об обратном. Да и сам дядя вряд ли в это действительно верит, о чём мне перед отъездом намекала Матильда. Я распечатала письмо Катарины. Она тоже начала с тёплых поздравлений с начавшей налаживаться семейной жизнью, а между строк упорно читалась фраза «А я тебе говорила!», заставляя меня смущённо улыбаться. Затем тон письма стал чуть более сдержанным: …Мне очень не хватает наших вечерних посиделок. Анни набрала дополнительных смен в «Спящем великане», и её теперь почти не видно. Вивьен и вовсе уехала в Бруму с двоюродным братом и не знает, вернётся ли вообще. Она сказала, что если найдёт там работу, то попробует остаться. Думаю, у неё вполне может получиться зацепиться в Бруме — она хороший пекарь и в целом прилично готовит, а здесь старый Рой всё равно не даст ей себя проявить в полной мере. Тем не менее, Вивьен пообещала приехать на нашу с Вернером свадьбу. Разумеется, вы с Ральфом тоже приглашены! Мы решили венчаться в Заставе Хоннинга, там живут родители Вернера. Ждём вас 3-го Огня Очага у главной часовни. Надеюсь также, что ты сможешь приехать на девичник за день до церемонии. Я уже заказала комнату на четверых на главном постоялом дворе «Кубок мёда». Скучаю по тебе, подруга. Меня греет мысль о том, что в Вайтране мы сможем видеться гораздо чаще. А ещё я надеюсь, что ты наконец расскажешь, почему уезжала тайно, а твои дядя и тётя пустили очень расплывчатые слухи о причинах твоего отъезда. Честно говоря, мне порой становится страшно за тебя. Обнимаю, и, дай Кинарет, до встречи на свадьбе.Катарина
По спине невольно пробежал холодок. М-да, Катарина достаточно умна и проницательна, чтобы догадаться о существовании какой-то угрозы, но я и так обещала ей обо всём рассказать после её переезда в Вайтран. Перечитав письмо ещё раз, я вздохнула: выходит, наша весёлая компания почти распалась, и каждая теперь занята своими делами. От Вивьен стоило ожидать чего-то подобного: её неуёмная энергия явно требовала большего, чем должность помощницы провинциального пекаря. Что ж, всё правильно — лучшее будущее само себя не построит. По крайней мере, все мы очень скоро увидимся на свадьбе, и — не сомневаюсь — отлично проведём время. Аккуратно сложив письма обратно в конверт, я отнесла их в спальню и бережно убрала в пустую коробку для бумаг. Невольно улыбнулась: как же приятно будет хранить и перечитывать письма от близких людей…***
Следующие восемь дней прошли в суете и заботах. Оказалось, что в день моего отсутствия в Храме двух рабочих компании Ральфа придавило необработанным сосновым стволом. После того, как товарищи притащили их в Храм, Аколит с Келленом судорожно и с большим трудом срастили им переломы позвоночника, а затем бедолагам полагалось соблюдать постельный режим ещё хотя бы дней пять. Из-за образовавшейся «дырки» в рядах строителей Ральфу пришлось не только разгребать накопившуюся гору бумаг для городской налоговой, но и снова перекраивать графики смен, а некоторую срочную работу на стройке по обработке кругляка даже выполнять собственноручно. Он уходил из дому ещё до моего отбытия в Храм и возвращался поздно вечером. Под глазами у него плотно залегли фиолетовые круги, и по вечерам, с трудом преодолевая расстояние от бани до кровати, он тотчас засыпал. В Храме Кинарет тоже было жарко. Алем была не прочь отпустить меня в семидневную поездку, но только после возвращения на службу Лейлы и Сейры, которые на следующий день после моего вынужденного выходного отбыли в Греймур, чтобы навестить тётю, старшую сестру Аколита. Работа в Храме была выстроена таким образом, что на посту должны были постоянно находиться два дежурных целителя, готовые в любой момент оказать помощь нуждающимся. Аколит забирал у дежурных совсем тяжёлых и следил за больными в госпитале, а остальные жрецы занимались Храмом, читали или отдыхали, подключаясь только если поток больных увеличивался настолько, что двух пар рук переставало хватать. Таким образом, до возвращения близняшек я не только не могла уехать, но и взяла на себя дополнительные часы, из-за чего возвращалась домой по темноте лишь немногим раньше мужа, еле переставляя ноги от усталости. На пятый день погода наконец окончательно исправилась, вызвав и у меня, и у Ральфа полный досады стон. Яркое солнце снова весело било в окна, как бы невинно интересуясь: и зачем вам нужны эти тяжеленные плащи с мехом? — Ну замечательно, — проворчал муж за завтраком, с трудом подавив судорожный зевок. — По закону жанра как только мы разберемся с делами, вернутся дожди и холода. К счастью, его прогнозу не суждено было сбыться. В этот раз, похоже, Кинарет над нами смилостивилась, и природа решила от души порадовать устойчивым, по-настоящему летним теплом. На восьмой день, вернувшись затемно из Храма в сопровождении Хенрика, я с удивлением обнаружила Ральфа дома. Вид у него был усталый, но крайне довольный. — Всё, — торжественно объявил он, откинувшись на спинку дивана и блаженно прикрыв глаза. — Завтра отсыпаюсь. Налоговую я удовлетворил, все строители вернулись к работе, поставки идут по плану. Так что можем ехать, как только Алем тебя отпустит. А на следующее утро в Храме меня радостно поприветствовали Лейла и Сейра. Они казались отдохнувшими и ещё более весёлыми и шумными, чем обычно. — Держи, — Лейла протянула мне большущий ароматный пирожок. — Тётя их печёт прямо-таки в промышленных масштабах, нам дала с собой огромную корзину. С яблоками из собственного сада, между прочим! Алем же после утренней молитвы сообщила, что теперь готова меня отпустить в поездку хоть завтра. Я от души поблагодарила настоятельницу, и весь последующий день буквально порхала по Храму, а магия Восстановления лилась сквозь кожу ладоней особенно легко. В четыре часа вечера, отпустив последнего довольного Соратника с излеченной травмой головы, я попрощалась со жрецами и выскочила из Храма. В этот раз у входа меня ждал Ральф. Я успела заметить, что он мечтательно улыбается, глядя на покрывающие ветви Златолиста мелкие розовые цветочки. — Наконец-то меня встречаешь ты! Идём скорее, пока Алем меня отпускает, — подпрыгнув, я буквально повисла у него на шее. Он издал рассеянное «ой», в котором, впрочем, я различила радостные нотки, и опустил руки мне на спину. — А всё-таки нам полезно иногда пропадать на работе, согласна? — довольно хмыкнул супруг. — Если только это не отложит поездку ещё сильнее, — в тон ответила я и потёрлась щекой о его грудь, обтянутую льняной рубахой. — Нет уж, — усмехнулся Ральф. — Я только что перепроверил всё еще раз. Если больше никого не придавит кругляком, моё присутствие не потребуется всю седмицу. Так что идём собирать вещи.***
Раннее утро выдалось прохладным, но почти безветренным. Отдохнувшие и отъевшиеся лошадки бодрой рысью ступали по сухой дороге, весело стуча копытами о серый булыжник. Восходящее солнце в окружении редких сияющих облачков золотило Вайтранскую долину и заставляло по-кошачьи щуриться. Накануне вечером я уложила в седельные сумки необходимые в дороге вещи, включая вино и мешочек с душистыми специями на глинтвейн. Ральф хмыкнул, услышав задорное позвякивание бутылок, но возражать ожидаемо не стал. Выехав из города, мы направились на северо-восток в сторону Белой реки. Нам предстояло доехать до темноты до башен Валтейм, возле которых, по словам мужа, располагался большой постоялый двор. Дорога, по которой мы ехали, была широким трактом, соединяющим Вайтран с Виндхельмом, а также частью пути паломников, направляющихся к Святилищу Великого Древа, так что ехать по ней было более-менее безопасно. Однако, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей рыжей гриве, я натянула капюшон. Солнце поднялось совсем высоко и начало припекать, но снимать плащи не хотелось совершенно — с величественных синих гор периодически дул прохладный освежающий ветерок. Держа поводья, я блаженно улыбалась, подставляя лицо тёплым ласковым лучам. Новый костюм для верховой езды сидел как влитой, и, кажется, уплотнённые кожаные штаны обещали уберечь мой зад от привычных мозолей. Около полудня дорога привела нас в Заставу Хоннинга, что было очень кстати — к тому времени в животе уже громко урчало от голода. Отобедав в ближайшей таверне, мы продолжили путь. — Теперь нам лучше не останавливаться до самого постоялого двора, — заметил Ральф. — Иначе можем не успеть до сумерек, а в том ущелье темнеет раньше. Отъехав от деревни, мы пересекли Белую реку по широкому каменному мосту, и тракт плавно повёл нас наверх, огибая выросшую справа живописную скальную гряду, за которой виднелся относительно невысокий горный хребет. Слева открывался потрясающий вид на Вайтранскую долину и растворяющиеся в сероватой дымке смутные очертания города, которые вскоре перестали быть различимыми. Дорога снова вильнула вправо, устремляясь круто вверх, на перевал, и лошади замедлили шаг. Чем выше мы поднимались, тем сильнее свистел в ушах колючий ветер, а пальцы, сжимающие поводья, начали потихоньку неметь от холода. Наконец мы выехали на плато, усеянное обломками скал и порослью карликовых сосен. В памяти всплыла похожая картинка из далёкого прошлого: двенадцать лет назад с аналогичного плато на перевале Странников я впервые увидела суровые красоты Скайрима… Примерно через версту тракт снова вильнул — и ушёл вниз, ведя нас в каньон Белой реки. Солнце уже успело скрыться за дальними острыми холмами, и быстро сгущающиеся тени вызывали невольную тревогу. Когда мы спустились на дно каньона, я застучала зубами: от шумевшей совсем рядом реки тянуло промозглым, проникающим сквозь все слои одежды холодом. — Мы уже близко, — негромко сказал Ральф. — Давай немного поднажмём… Хлопнув лошадей пятками, мы сорвались в галоп, и примерно через четверть часа впереди наконец показались две древние башни из потемневшего камня, стоящие друг напротив друга по обе стороны реки и соединённые хлипким на вид мостиком. Зрелище было жутковатым, и я невольно поёжилась. Саженях в ста от правой башни обнаружился большой, хорошо освещённый постоялый двор под названием «Будь как дома, путник!». Спешившись и взяв одну из сумок, мы сдали лошадей на постой и вошли внутрь. В харчевне, расположенной на первом этаже, было малолюдно. Немногочисленные постояльцы заняли несколько столиков поближе к очагу, в котором уютно потрескивали дрова. Только очутившись в почти обжигающем тепле, я ощутила, как успели озябнуть руки и ноги. Ральф договорился с хозяевами, супругами-нордами средних лет, насчёт комнаты и, окинув меня беглым взглядом, заказал две бочки горячей воды для помывки и ужин. Я не смогла сдержать вздох облегчения. Двухместная комната с большой кроватью оказалась просторной и удобной, но слишком уж холодной: промозглый ветер настойчиво ломился в хрупкое окно, тревожно завывая в щелях. На обеденном столе и тумбочках горели свечи, создавая довольно интимный полумрак, а небольшой сквозняк заставлял их огоньки беспокойно трепетать. Спустя час вернувшийся из помывочной Ральф пропустил в комнату слугу с тележкой, на которой позвякивали накрытые крышками блюда. Я отложила в сторону гребень, которым без особого успеха пыталась распутать свежевымытые влажные волосы, и потянула носом: по комнате поплыли восхитительные ароматы жареного мяса и вина со специями. Слуга быстро накрыл на стол и поспешно откланялся, пожелав нам приятного вечера. Ужин был далёк от того великолепия, которым нас угощали в Драконьем Пределе, но мне всё равно показалось, что я в жизни не ела ничего вкуснее. Мы расправились с ним в полном молчании за каких-то пять минут, после чего Ральф разлил по кубкам горячее пряное вино. Я поправила лёгкую шерстяную шаль, которую набросила на плечи после купания, и поспешно схватила свой кубок обеими руками, пытаясь согреть о него озябшие пальцы. — Здесь всегда так холодно? — спросила я, стараясь не стучать зубами. — Нам сегодня не повезло с направлением и силой ветра, — с досадой в голосе заметил супруг, отхлебнув вина. — Но даже это для местных ещё не холод. Хозяйка сказала, что жаровни в комнатах появятся только после начала морозов. — В остальном мне по душе наша поездка, — я осторожно улыбнулась, перехватив поудобнее кубок. — Знаешь, единственный раз я так странствовала много лет назад, ещё с родителями, — и я рассказала про наше длительное незабываемое путешествие через Сиродил, Хаммерфелл и Скайрим двенадцатилетней давности. Ральф слушал внимательно, глядя на меня с лёгкой улыбкой из-под полуопущенных век. Когда я закончила, он внезапно нахмурился: — Выходит, твои родители знали, что однажды тебе придётся тайно бежать в Скайрим? — Мой отец, — поправила я, кивнув. — Он позаботился обо мне… насколько это было в его силах. — А мама? — непонимающе приподнял брови супруг. Повисла пауза. Я смотрела на огонёк свечи, пытаясь побороть знакомый ком в горле. — А мама сознательно обрекла меня на то, чтобы быть опасной аномалией, — наконец проговорила я еле слышно. Видя недоумение на лице мужа, сочла нужным пояснить. — Она… называла меня своим самым интересным проектом. Ведь она намеренно забеременела во время экспериментов с Башней. Ральф на несколько секунд потрясённо застыл. Затем сделал крупный глоток из своего кубка и недоверчиво уточнил: — Хочешь сказать, твоя мать сознательно позволила Башне повлиять на нерождённого ребёнка? — Да. Ей было ужасно любопытно, что из этого получится, — я горько усмехнулась, бездумно поболтав остывающее вино. — С тех пор, как у меня проявились магические способности, она не раз повторяла, что результат превзошёл её ожидания. А ещё незадолго до войны она сказала, что не зря включила меня в последний эксперимент с активацией. — Что за эксперимент? — Понятия не имею. Тогда эта фраза быстро забылась, а после войны… спрашивать стало не у кого, — голос предательски сорвался. Стало тихо. Ральф молчал, хмуро глядя перед собой. В его глазах отражались огоньки свечей. — Насколько вы были близки? — наконец спросил он. Я тяжело вздохнула: — До всех событий… родители были для меня почти что идолами. Я очень любила их, безгранично уважала и больше всего боялась разочаровать. Папу я видела гораздо реже — он часто был в разъездах по Сиродилу в составе почётной делегации от Коллегии. А мама… стала моей первой наставницей, обучавшей меня основам магии и целительства в частности. Она была учёной до мозга костей, полностью преданной своему делу. Мне даже казалось, что она видит во мне прежде всего ученицу и объект исследований, а не дочь. — Ты винишь её? — тихо спросил Ральф. — За то, что произошло с тобой? — Раньше я… не задумывалась об этом, — через силу проговорила я. — Но потом, когда меня лечил целитель Маркус… Он всё время твердил, что я могу быть очень опасной для окружающих, и уже сама имела возможность в этом убедиться. Мастер Тиберий тоже напоминал, что в моём случае магия — это проклятие… Со мной старались не поднимать тему родителей, но со временем, когда боль немного притупилась… Я не могла не думать о том, что если бы мама не подвергла меня облучению Башни, ничего этого не было бы… Я могла бы быть нормальным человеком, с полностью контролируемыми способностями… а не ходячей аномалией, за которой теперь охотятся талморцы. Так что да, я виню её. И именно поэтому не люблю говорить о родителях. Слишком больно, — закончила я почти шёпотом и обессиленно прикрыла глаза. По щекам пролегли две влажные дорожки. — Но ты сказала, что отец позаботился о тебе, — задумчивый голос супруга долетал словно издалека. Я подняла на него мокрые глаза: — Да, папа не поддерживал мамины эксперименты с моим участием. Но беда в том, что из-за постоянных разъездов он узнавал о её безумных задумках слишком поздно. Я благодарна ему за то, что он обеспечил мне укрытие в доме своего брата, в остальном же… Для него тоже служба Коллегии и Империи была превыше всего. Сначала служба, потом — всё остальное. Включая семью. — У твоей мамы остались какие-то родственники? — вдруг спросил Ральф. — О своих родителях она никогда не говорила, — ответила я грустно. — Папа как-то упоминал, что они остались в Хай Роке. Единственное, что я знаю — это то, что у мамы была двоюродная сестра в Сангарде. Но они разругались задолго до моего рождения. — Похоже, твоя мать не слишком дорожила семейными узами, — осторожно заметил супруг, покосившись на меня с опаской. — Не знаешь, из-за чего разругались? — Мама рассказывала, что рассмотрела у шестилетней двоюродной племянницы немалые способности к магии Восстановления и в целом повышенную восприимчивость. Она с восторгом и досадой говорила, что девочка так тянулась к ней и к знаниям… Тогда мама стала убеждать кузину перебраться в столицу или отпустить девочку с ней. Но в итоге кузину выбесила такая настойчивость. Уж она-то не хотела отдавать дочь на благо каких-то великих целей, — я брезгливо поморщилась. На лице Ральфа появилось странное выражение, как будто он хотел спросить что-то ещё, но не решался. Я заметила, как судорожно его пальцы сжали льняную салфетку, но, будучи полностью поглощённой мыслями о семье, не стала анализировать его реакцию. — Вот так, — вздохнула я. — Возможно, у меня есть двоюродная тётка и троюродная сестра, а может, они обе погибли во время войны. Где-то в Хай Роке тоже может быть потерянная родня… но об этом я уже не узнаю. И всё потому, что моя мать отказалась от самого ценного во имя науки и… всеобщего блага, — меня передёрнуло. — Нет ничего важнее семьи и тех, кого любишь, — отозвался Ральф глухо. — В этом мы с тобой солидарны. Я залпом допила еле тёплое вино, но это не слишком помогло: по коже снова пробежал холод, а зубы выдали неровную дробь. Супруг снова наполнил мой кубок: — Выпей. Иначе ты рискуешь заболеть. Спорить не хотелось. Влив в себя целый кубок пряного напитка, я ощутила, что дышать стало заметно легче, а в голове приятно потяжелело. Дрожь в теле утихла. Я встала из-за стола и, обойдя со спины хмурого задумчивого Ральфа, положила ладони ему на плечи. Поразительно, что ему удаётся не мерзнуть в одной лишь хлопковой рубахе… — Обними меня. Пожалуйста, — прошелестела я, проводя пальцами по грубоватой ткани. Он резко обернулся и посмотрел мне в лицо, словно я застала его врасплох своей просьбой. Затем перехватил меня за талию и потянул на себя, усаживая к себе на колени. — Ты совсем холодная, — проговорил он рассеянно. Я обняла мужа за плечи и, блаженно прикрыв глаза, уткнулась лицом в его шею, жадно вдыхая ставший родным запах древесины и хвои. Его руки заскользили по спине, прижимая меня крепче. — Лета… когда же ты начнёшь жить настоящим? Я подняла голову и глянула прямо в его серо-зелёные глаза, смотревшие на меня со странной смесью нежности и едва заметной, полузадушенной боли. От этого пронзительного взгляда защемило сердце, и, не отдавая себе отчёта о том, что делаю, я жадно припала к его губам. Время снова замирает. К терпковатому послевкусию пряного вина примешиваются неопределимые, едва уловимые нотки, делающие поцелуй ещё более сладким и пьянящим. Широкие жестковатые ладони с тихим шелестом скользят по спине, сминая ткань платья. Шерстяная шаль давно сползла и, кажется, ненужной тряпкой валяется где-то на полу. Пальцы спотыкаются о длинный ряд мелких пуговиц. А пошло оно всё в Обливион. Словно не я, а кто-то другой на ощупь торопливо расстегивает грубоватую серую рубаху. Одна пуговица, вторая, третья… Ральф шумно выдыхает и слегка отстраняется, перехватывая мои запястья: — Ты уверена?.. Его голос звучит низко и хрипло, а в глубине глаз вспыхивают уже знакомые голодные огоньки. Под этим взглядом щёки обдаёт таким жаром, словно к ним приложили угли, но я всё же нахожу силы ответить: — Уверена. Он поднимается на ноги, удерживая меня на руках. Несколько мгновений — и под спиной оказывается мягкая перина, пахнущая прачечной. Ладони сами тянутся к обнажённой мужской груди, и где-то внутри вспыхивает острое желание почувствовать его каждой клеточкой тела. Ощутить себя нужной, желанной и нормальной. Мир сводится к прикосновениям. Я прикрываю глаза, и все прочие чувства обостряются до предела. Горячее прерывистое дыхание скользит по лицу, шее, опаляет уши. Шуршит платье, дюйм за дюймом обнажая тело — и улетает куда-то в сторону, составляя компанию небрежно отброшенной рубашке. По телу скользят сухие шершавые ладони, а пальцы очерчивают на коже причудливые узоры, заставляя рвано дышать и выгибаться навстречу его рукам. Дорожка влажных поцелуев, начавшаяся где-то за ухом, опускается всё ниже. С губ срывается сдавленный стон. Холода больше нет — сжимающий меня в объятиях мужчина, кажется, горячее любой жаровни. Преград тоже нет — только два обнажённых пылающих тела. Глаза в глаза. Кожа к коже. Короткая вспышка боли быстро растворяется, оставляя ощущение то ли полёта, то ли падения куда-то во тьму. Из глубин плавно поднимается обжигающая волна, грозя затопить с головой, и я судорожно впиваюсь пальцами в его спину. Ральф шумно выдыхает мне в волосы и замирает. Кажется, ему тоже неохота шевелиться. Как же хорошо… и совсем не страшно. Я медленно глажу его по спине, отчётливо ощущая кожей ладоней неровности многочисленных шрамов. Вскоре он отстраняется и вопросительно смотрит мне в глаза: — Всё в порядке? Вместо ответа я снова тяну его на себя и приникаю к губам. Жестковатая борода приятно щекочет нежную кожу. Сейчас не нужны слова. Я хочу просто… жить настоящим.***
Эхо торопливых шагов тревожно поднималось под высокие мрачные своды главного чертога. Просторный зал практически пустовал в столь поздний час, и магические светильники были деликатно приглушены. Впрочем, это совершенно не смущало восседавшего на высоком резном троне хозяина замка, который задумчиво болтал в изящном хрустальном бокале остатки алинорского золотого вина. Эмиссар Ириндил подошёл к трону и, остановившись на достаточно почтительном расстоянии, замер в поклоне. На душе у него скребли кошки: зная осторожность своего господина, он сильно сомневался в том, что тот станет спешить, и задание рискует растянуться на неопределённый срок. — Милорд, — негромко проговорил он, не поднимая головы. — Какие будут новости, Ириндил? — хмуро спросил лорд Максимилиан, сверкнув яркими жёлтыми глазами из-под чёрной с золотом маски. — Пока всё указывает на то, что новая вайтранская жрица Кинарет, засветившаяся на приёме у ярла — та, кто нам нужна, — осторожно начал эмиссар. — Её появление в Скайриме примерно совпадает с исчезновением Летиции Тирани из Коллегии Шепчущих. Сходится внешность, имя, возраст и способности к магии Восстановления. Правда, у неё другая фамилия, но ведь она вряд ли сбежала бы под своей, — он болезненно поморщился. — Это мало что значит, — резко оборвал его хозяин замка. — Девчонка с тем же успехом может быть самозванкой из провинции, выдающей себя за целителя из Коллегии, или же очередным ложным следом. Тиберий хорошо поработал, ничего не скажешь! Что ещё про неё известно? — Она недавно вышла замуж за вайтранского тана, норда до мозга костей и ветерана войны в Пределе, — нехотя отозвался Ириндил. — Брак устроил её дядя, ривервудский кузнец. — У нас по-прежнему нет чётких подтверждений того, что у Летиции Тирани оставалась родня в Скайриме, — с расстановкой напомнил лорд Максимилиан. — А брак тем более непонятен — скайримские норды не женятся на огненных магичках. — Быть может, до сих пор ей удавалось скрывать владение магией Разрушения, — осмелился предположить эмиссар. — Если это действительно она, то скрывать свои… особенности так долго ей попросту не удалось бы! — с жаром воскликнул хозяин замка, явно начиная терять терпение. — Либо это не она, либо её укрывает супруг, что выглядит маловероятным. Напоминаю тебе ещё раз: мы сейчас не в том положении, чтобы зря рисковать и светиться. Прежде чем действовать, мы должны быть абсолютно уверены, что это она! — он резко поставил на стол опустевший бокал. Жалобно звякнул дорогой хрусталь. — Как скажете, милорд, — Ириндил почтительно склонил голову, чувствуя, что продолжать спорить становится опасно. — Я прикажу своим людям собрать всю информацию о связях ривервудского семейства Мелдон, а также займусь внедрением осведомителя в её круг общения в Вайтране. Если девчонка владеет магией Разрушения, рано или поздно мы об этом узнаем. — Выполняй, — приказал лорд Максимилиан тоном ниже и встал из-за стола. Складки атласного чёрного плаща расправились, и вышитый золотом герб в виде Солнечной Птицы торжественно сверкнул в свете магических светильников. Снова поклонившись, эмиссар Ириндил развернулся и направился к выходу из зала, стараясь не выдать своей поспешности. Вот уже четыре года, с момента гибели отца в страшном пожаре в Вейе, он жаждал добраться до виновницы произошедшего, и сам вызвался заниматься этим заданием. Пусть даже ему не будет позволено собственноручно отомстить девчонке, но он сделает всё, чтобы её дар, который никак не должен был достаться представителю человеческой расы, послужил на благо Талмора. А потом… ей всё равно не жить. Он мрачно усмехнулся, выходя в ночь. Кровавый Массер осветил зловещим красноватым светом его лицо, перечёркнутое тонким багровым шрамом.