* * *
И всё же Гарри находит одно неприметное место в замке. Это было незнакомое ему открытое крыло, где проводились некоторые занятия, как понял Поттер, у младшекурсников. Немного поворотов, внимательных взглядов — и вот он в этом особом закутке. Небольшая невысокая башня, вид с которой открывался столь замечательный, что Гарри просто смотрел и наслаждался около часа. Деревья вдали шумели, и их кроны напоминали ему море: обратные стороны листьев были как блики на воде от лучей солнца. Сизоватое небо открывало отчего-то такой простор, что ветер, касающийся тела, даровал нежное чувство спокойствия. Годы в Хогвартсе многое дали Гарри Поттеру. Но это место было другим. Был другим и Гарри: жизненные повороты обточили его, сделали его и сильнее, и слабее. «Прекрасное место», — думает Поттер, касаясь резного мраморного столба башни. Он надеется однажды всё же показать его Гермионе и Рону.* * *
Прохлада ветра не могла смягчить Гарри, но могла дать неожиданной холодности во взгляде и даже поступи. — Иногда бывает полезно освежить мысли. Волан-де-Морт сидит один в гостиной Слизерина перед зелёным пламенем камина. Одна его рука лежит на спинке чёрного кожаного дивана, другой он держит открытую книгу на своих коленях. Его голова повёрнута чуть назад — он смотрит на вошедшего Гарри просто: так, будто слова ничего не значат, так, будто всё это ничего не значит. Гарри чуть поджимает губы и кивает. Он собирается уже вернуться в комнату, как Волан-де-Морт указывает на кресло напротив себя свободной рукой и вновь оборачивается на Поттера. Гарри медлит всего мгновение. — Никто не будет осуждать тебя на факультете за прогулы. В конце концов, это твоё личное дело, — Волан-де-Морт делает небольшую паузу, внимательно смотря на Поттера, севшего в кресло. Волан-де-Морт сменил положение тела: теперь обе его руки лежат на уже закрытой книге на его коленях. — Но у Слизерина есть определённая репутация. Студентам факультета свойственно её поддерживать из чувства общности и чувства согласия. И также им свойственно принимать и понимать тех, кто с ними согласен, тех, кто на них похож. Волан-де-Морт легко чуть приподнимает уголки губ. Глаза его полны светлого энтузиазма. Гарри глядит на него долго-долго и размышляет неожиданно настолько спокойно, как если бы Волан-де-Морт был мёртв и его бы сейчас закапывали в могилу. Так много смысла в безобидных словах. Есть система. Подчиняйся, уважай, не выделяйся — и к тебе будут относится по-доброму, возможно, даже будут любить тебя. Всё просто и понятно. Гарри не любил системы — тоже всё просто и понятно. Он был готов встать и перекроить весь мир, лишь бы несправедливость, пожирающая одного человека и перекидывающаяся, как огонь, на других людей, истлела. То призрачное значение свободы, что показывает свой лик лишь тогда, когда люди идут против течения рождало прогресс в спокойном системном обществе. Но иногда и регресс — тоже. Так странно знать, что будет дальше — знать общую картину. Порой знание походило на оковы. Гарри улыбается. И говорит: — Конечно. Я всё понимаю. Поттеру вдруг вспомнились кельпи — весьма интересные магические существа. Кельпи способны принимать любой облик, они могут быть ласковыми и послушными — до тех пор пока не окажутся рядом с водой, катая на своих спинах любопытных магов. Мгновение — и они ныряют в воду до самого дна вместе со своими всадниками. Мгновение — и от любопытных магов остаются лишь кости да внутренности. Да, кельпи — весьма интересные магические существа. И весьма опасные. Волан-де-Морт шире улыбается Гарри в ответ. — Что ж, я пойду: нужно ещё подготовиться к завтрашним занятиям, — Поттер встаёт с кресла, кивает Волан-де-Морту и идёт к комнатам общежития. — Приятного вечера, — слышит он в спину, но не замедляется. «Какая же болтливая Вальбурга Блэк всё-таки сука», — зло думает Гарри, всё продолжая улыбаться, но чеканя шаг.* * *
Сняв в ванной следующим утром наколдованную повязку на лбу, Гарри приходит к неутешительному выводу: к его старому шраму добавился новый, перечёркивающий его по вертикали. «Очаровательно», — думает Поттер. «Но так хотя бы не видно шрам-молнию. Это хоть что-то», — заканчивает свою мысль Гарри. Палочка в руке отдаёт спокойным холодом. И что это с ней только было? А может, это сам Гарри тогда применил не то заклинание? Вздохнув и обработав рану, Поттер оставляет всякие размышления по этому поводу: проблема всё равно решена, и совершенно не важно каким именно способом.* * *
Поттер путался в замке впервые за столько лет. Дело не в том, что это было специально, дело в том, что кабинеты для занятий в этом времени использовались совершенно другие, нежели во времени Гарри. Заброшенные классы преображались в яркие и просторные комнаты, полные учеников. Крутые лестницы сверкали чистотой и особенным изяществом мрамора. Портреты вечно болтающих между собой магов и ведьм были развешаны совсем в иных местах. И Гарри, не желающий особо контактировать со слизеринцами, действительно терялся. Порой ему даже приходилось спрашивать у студентов с совершенно незнакомыми лицами путь до кабинетов. В некотором смысле это было даже забавным. И вот, идя на Зелья после изматывающей утренней лекции по Чарам, снова пытаясь вспомнить, куда же нужно повернуть, Гарри просто-напросто врезался в кого-то. — Прошу простить, — бормочет Поттер, а потом поднимает глаза. Такое молодое лицо напротив. Такие чужие глаза. Мудрость? В этих глазах были лишь разочарование и усталость. — Всё в порядке, молодой человек. Дамблдор мягко улыбается и уходит прочь. А в груди у Гарри что-то так сильно сжимается, что и дышать-то трудно. Поттер так отчаянно пытался отгородиться от момента встречи с этим человеком, что даже особо не смотрел на преподавательский стол в Большом зале. Но всё происходит — рано или поздно. Дамблдор имел особое значение в жизни Гарри Поттера. Однако этот человек был совершенно чужим, и Гарри это хорошо понимал. Понять это действительно несложно. Но просто ли на самом деле принять это?* * *
На Зельях Гарри был в паре с какой-то девушкой с Равенкло. Она, вероятно, мало что понимала в Зельях, как и сам Гарри, и это странным образом успокаивало: общность с кем-то порой придаёт сил. Гораций Слизнорт, на взгляд Поттера, совсем не изменился: разве что волосы совсем слабо тронула седина. — В Ильверморни у вас было «Выше ожидаемого» по Зельям, верно, мистер Берк? Гарри Поттер только кивает, не прекращая помешивать в котле что-то лишь отдалённо напоминающее зелье: девушка с Равенкло опасливо смотрела на котёл, но ничего не говорила и только молча продолжала подготавливать ингредиенты для следующего этапа. — Ну, знания не оцениваются лишь одним зельем! — весело подмигивает профессор. — Советую добавить несколько Жужжащих бобов. Кто знает, может и цвет некоторых жидкостей изменится. Гарри снова кивает, а потом обращается к своей напарнице с тихой просьбой сходить в кладовую и принести упомянутые Слизнортом бобы. Та живо соглашается и идёт к кладовой. Поттер же искренне надеется, что для поступления в академию при Отделе Тайн результаты экзамена по Зельям не так уж и важны. Слизнорт прохаживается между рядами и даёт завуалированные советы многим ученикам. Может, этот маг и был порой труслив, но сейчас Гарри был рад видеть именно его в роли преподавателя. На его занятиях Поттер никогда не ощущал себя идиотом, даже если и что-то не понимал. Доброжелательное отношение создавало приятную атмосферу, а сейчас она была действительно необходима Поттеру. Волан-де-Морт был в паре с Малфоем и почти сам варил зелье. Он молчал, равно как и сам Малфой. Слизнорт к ним не подходил. Гарри хорошо помнит стремление Гермионы быть лучшей во всех областях. Она тянулась к знаниям и преодолевала, казалось, невозможное. Она была жадной, потому что ей было действительно интересно узнать о магическом мире и магии в целом. Волан-де-Морт впивался в книги о магии с особым, совершенно другим чувством. Остервенение, жестокость, странная фанатичность. Или отчаяние? Что может сделать отчаяние с человеком, который никогда не признавался даже самому себе, что нуждается в чём-то большем, нежели просто величие? Поттер хмурится. Раньше, в детстве, он стремился понять Волан-де-Морта. Но его жестокость со временем испепелила это стремление. Разве что-то изменится, если поймёшь чудовище? Разве оно от этого перестанет быть чудовищем? После добавления бобов цвет зелья в котле действительно изменился. Девушка с Равенкло ещё вычитала в учебнике, что можно немного изменить природу данного зелья на этапе варки, добавив больше положенного Кричащей травы. Гарри послушно сыплет в котёл чуть больше той самой травы и продолжает помешивать зелье по часовой стрелке. Трава в жидкости будто сжигается, медленно растворяясь в ней. Похоже на то, как тлеет время. Когда зелье готово, Слизнорт объявляет всем студентам оценки. У Гарри и его пары «Выше ожидаемого», несмотря на то, что Слизнорт помог им. В его взгляде читается одобрение и ещё какая-то эмоция, которую Поттер не в силах ясно облечь в мысли. Профессор подходит к столу Волан-де-Морта и Малфоя в последнюю очередь. Даже видя его со спины, Гарри распознаёт энтузиазм и вдохновение. — Великолепная работа, мистер Реддл! «Превосходно» — и только! — и со смехом добавляет: — Жаль, что нельзя поставить оценку выше. Напарница Гарри смотрит на Волан-де-Морта со смесью радости и разочарования одновременно. Поттер же просто собирает все свои вещи в сумку, не поворачивая головы. А слыша новую похвалу от Слизнорта к тому же Волан-де-Морту, Поттер сжимает ладони в кулаки. Настоящие чудовища всегда талантливы во многих вещах. И тем они опаснее. — Ах, точно! Мистер Малфой, у вас, конечно же, тоже «Превосходно».* * *
— Тоже любишь читать? Гарри поднимает голову от книги и взглядом упирается в Бельвину Блэк. Она стоит, держа в одной руке учебник по Зельям. — Что-то вроде того. Поттер просто искал хотя бы что-нибудь о Бузинной палочке — пришлось действительно взяться за сказки, потому что ни в каких других книгах, которые Гарри просмотрел за эти дни, о ней ничего не упоминалось. Блэк садится рядом с Гарри за стол, открывает учебник и вытаскивает из своей сумки учебные принадлежности. Она тихо выполняет домашнее задание, не поднимая головы на Поттера. И всё же, кого-то она Поттеру напоминала. Её жесты, её голос, её красивые руки. Сириус? Вполне возможно. Однако всё равно это предположение казалось каким-то неестественным и неправильным. Мерцание притча авторства барда БидляСмерть разомкнула губы свои и прошептала: — Человеческий страх такой забавный. И вкусный, очень вкусный. Её невесомые одежды переливались подобно звёздам. Маг, что украл Старшую палочку, содрогнулся, взглянув в лицо Смерти. Молодое и прекрасное, оно же и казалось жутким — из-за глаз, что, казалось, впивались в саму душу взглядом и алчно разъедали её. — Люблю, когда меня боятся. От таких человеческих отродий для меня всегда есть прок. С этими словами Смерть широко улыбнулась. Её зубы походили на зубы чудовища — до того острые и длинные. А после — облик Смерти померк и обратился мерцанием, медленно вошедшим в самый кончик Старшей палочки, мгновенно от того накалившимся подобно металлу в огне. Маг, держащий палочку, содрогнулся. Взгляд его изменился, будто он забыл всё, что видел прежде. И маг пошёл по свету, обретя великую силу и от великой же силы с течением лет угасающий: казалось, его душу пожирало что-то изнутри. Смерть всегда стремится к тем, кто её боится больше всего. И сила её крепнет, когда сеется она от страха и отчаяния. А Старшая палочка, передаваемая из одних кровавых рук в другие, то накаляется, то холодеет до ожогов. И мерцание то окутывает её, то покидает.
Притча? Гарри никогда ранее не встречал притч у барда Бидля. Ко всему прочему, этот текст не был в собрании его сочинений. Смерть крепнет от страха? Поттер может это понять. Действительно может. Но раскалённый кончик Бузинной палочки и странное мерцание? А образ Смерти, заключённый в волшебном древке? Гарри бросает короткий взгляд на свою новую палочку, неподвижно лежащую совсем рядом. Есть ли в книгах ещё упоминания о чём-то подобном? Не о Дарах, а в целом? Раз это притча, в ней должно быть и что-то поучительное, и что-то приближённое к реальности. Гарри ещё несколько раз перечитывает текст перед ним, а потом всё же копирует его заклинанием на чистый кусок пергамента. Возможно, он найдёт ответы позже. Подняв голову, Гарри вдруг обнаруживает, что остался один в этой части библиотеки: Бельвина Блэк уже ушла, оставив после себя лишь призрачный запах стойких магических духов.* * *
У Гермионы всегда был пунктик: искать что-либо, изучая даже самые тонкие грани этого «чего-либо». Гарри же никогда таким не был. В его новом тайном месте, на этой маленькой башне, с которой открывался чарующий вид, Поттер сидел с кучей пергаментов, текст которых скопирован с книг из библиотеки. Внимание рассеивалось, а силы быстро покидали тело. Информация была необходима, но искать её было подобно схватке с драконом. Этот Хогвартс всё ещё казался иллюзорным, а студенты в нем — лишь пародиями на людей. Гарри откладывает пергаменты в сторону, накладывая на бумагу удерживающее заклинание. Призрак среди чудовищ. Тень среди людей. Отчаяние посреди реальности. Как бы Гарри Поттеру хотелось сразу найти все ответы и выбраться из этой сюрреалистичной тюрьмы. Но прямой светлый путь никогда не был таким прямым, каким только казался. Гарри поджимает губы и, вернув взгляд к пергаментам, вскоре убирает их в свою сумку, бережно заложив в учебник по Зельям. Он будет падать. Падать. Падать. Он будет подниматься. И подниматься. И подниматься. Чего бы это ему ни стоило.* * *
В гостиной Слизерина всегда было так мало людей. Гарри это удивляло. Но, может быть, всё дело было в том, что Поттер просто слишком рано вставал? Если честно, такой режим не был нормой для Гарри, но лес Дин закалил его во многих отношениях. И, что главное, вставая так рано, Гарри не видел по утрам Волан-де-Морта, живущего с ним в одной комнате. Наверняка тот всё слышал, но не проявлял интереса, как в тот первый день. Завтрак в Большом зале был всё так же мучителен: Гарри осознанно ел кашу, постепенно добавляя в рацион мясо и что-то сладкое, тогда как другие спокойно жевали всё, что только сердце пожелает. Отчасти Поттер испытывал к ним истлевшую ненависть: эти люди всю свою жизнь нормально питались. Не было у них родственников-магглов, что не следили за их питанием, не скитались они по миру, отчаянно хватаясь за жизнь, не переживали они одну смерть дорогих людей за другой. Однако Гарри и понимал, что это хорошо: подобные испытания выдержит не каждый и не сломается. А жить в мире с поломанными людьми, будучи самим изувеченным, больно и трудно. Уж лучше пусть так. Первой и единственной парой сегодня была Трансфигурация. Больше свободного времени — это, конечно, прекрасно, но Поттер помнил, что в этом времени Трансфигурацию преподавал Дамблдор. Гарри прикрывает глаза на мгновение, а потом, всё же преодолев себя, переводит взгляд на Преподавательский стол. Альбус Дамблдор легко говорит с профессором Травологии, то улыбаясь, то в удивлении замолкая. Он не сидит на директорском кресле, он не обводит Большой зал проницательным взглядом, он не думает, кого спасти, а кого — бросить на растерзание Смерти. Он другой маг. Чужой. И на одно короткое мгновение — лишь на мгновение — Гарри Поттер думает, что хорошо было бы совсем не знать этого человека.* * *
Гарри занимает своё место у больших окон на второй парте. Оно приглянулось ему с самого первого дня занятий, и Гарри почти не пересаживался. Студенты медленно и чуть сонно проходят в кабинет и садятся за парты. После тех Зелий девушка с Равенкло почти всегда подсаживалась к Гарри, и Гарри не был против. Она не задавала личных вопросов, много не говорила и в целом была приятна в общении. Её звали Белладона Шмидт. Как Гарри узнал, она бежала из магической Германии от войны, попросив убежища у магической Англии. Она говорила только о себе, и Гарри понял: скорее всего, она осталась совсем одна. Какие, в сущности, простые слова. Но как много боли, жестоко пронизывающей сознание, может за ними скрываться. Прозвенел колокол, и в кабинет зашло сразу несколько студентов, за ними зашёл и Альбус Дамблдор. Гарри удержал себя от того, чтобы отвернуться к окну. Дамблдор живо прошёл к кафедре, махнув волшебной палочкой. Магия сразу побудила школьный мел написать тему занятия. Почему-то Трансфигурации не было целых две недели, хотя сам преподаватель был в Замке. Не то чтобы Гарри рвался учиться — в конце концов, у него были совершенно иные цели в сложившейся ситуации — но это всё же вызывало вопросы. Рядом слышится глухой удар, и Гарри весь напрягается, незаметно сжимая пальцами рукоятку палочки, что до этого он расслабленно держал в левой руке. — Здравствуй, Хардвин Берк. Рядом с тобой не занято? — ненавистный голос звучит совсем близко. Гарри не поднимает голову на Волан-де-Морта, лишь живо обводит класс ищущим взглядом. Белладона уже сидит на другом ряду с какой-то девушкой. Поттер стискивает челюсти и пожимает плечами. Как бы ему ни хотелось сказать какую-нибудь гадость, он заключён в клетку из осторожности. — Чудно. Волан-де-Морт садится рядом, а Гарри чуть отодвигается: правая сторона тела начинает гореть как от сильного растяжения, травмировавшего связки. — Как вы уже заметили, у шестикурсников ещё не было Трансфигурации в этом учебном году, — начинает со своего места Дамблдор. — Это было связано с тем, что Министерство вносило некоторые коррективы в учебную программу. Гарри всё же отворачивается к окну. Тело будто опустили в кипяток: настолько сильно напряжение. — Сегодня мы вспомним некоторые законы, изучим новую тему и применим изученное на практике. Итак… Гарри спешно записывает лекцию, не поднимая руки, чтобы ответить на вопросы Дамблдора, обращённые к аудитории. Боковым зрением Поттер видит, как Реддл поднимает руку на каждый вопрос, но профессор не спрашивает его. Да. Да! Пусть молчит. Когда они переходят к практике, руки у Гарри дрожат. Сдерживаемая ярость побуждает кровь словно кипеть. По заданию нужно превратить перо в мантию. Любую мантию — любого кроя, с любым рисунком. Гарри знает, как это сделать, ведь применял эту связку заклинаний уже множество раз — его научила ей Гермиона, когда они скрывались в лесу Дин. Да только вот ничего почему-то не выходит: палочка раскаляется в руке, жжёт кожу, не выпуская и искры. У большинства студентов уже всё вышло, как и у Волан-де-Морта — его трансфигурированная мантия парит над его частью парты, вся вышитая золотом и серебром, сплетающимися в единый немыслимой красоты узор. Гарри раздражённо стискивает челюсти и дёргает рукой с раскалённой палочкой. — Полагаю, тебе следует направить большую часть магических сил именно в переплетение волн, чтобы начали образовываться очертания мантии. Невыносимый голос совсем рядом. Гарри немыслимым усилием воли сдерживает свою ненависть и ничего не говорит, продолжая вкладывать свою магию в связку заклинаний. Напротив, над стороной его парты, воздух начинает мерцать. Перо же исчезло. — Да, именно так! А теперь попробуй… — Да знаю я, знаю! — злобно восклицает Гарри. Мерцание мгновенно пропадает: из новой волшебной палочки вырывается луч странного цвета, что, врезавшись в него, как в стену, поглощает мерцание и пропадает сам. И ничего не происходит. Ничего. Гарри уже хочет отпихнуть от себя волшебное древко, как магическое пламя на факелах, освещающее темноватое помещение из-за тёмно-серых туч за окнами, мгновенно затухает. Студенты, до этого переговаривающиеся вполголоса, замолкают. А из кончика волшебной палочки Гарри Поттера медленно просачивается сверкающая голубоватая дымка и устремляется чуть вверх. Дымка медленно преображается в образ. Человеческий образ. Гарри Поттер в липком ужасе узнаёт в нём Гермиону. Образ ярко переливается среди тусклого освещения пасмурного дня. Образ крутится, парит в воздухе, беззвучно смеётся, а затем — накидывает на плечи материальную ткань тёмно-бордового цвета, такую же переливающуюся и такую же прекрасную. Ткань начинает сиять ярче, образ — тускнеть. Иллюзорная Гермиона вдруг наклоняется к Гарри, нежно касается его лица и грустно-грустно улыбается. А после — отстраняется и совсем меркнет. Меркнет и до этого так ярко сиявшая мантия, обращаясь пеплом. Пепел медленно опадает на парту Гарри и также медленно исчезает, будто его и вовсе не было. Тишина в классе ещё некоторое время никем не прерывается. Гарри ошеломлённо глубоко дышит и осторожно откладывает чёртову палочку в сторону. Ладони все потные. — Удивительное мастерство, мистер Берк. Сорок очков Слизерину. Гарри Поттер сглатывает. Смотрит на волшебное древко перед собой, после — на свои руки. Странное, далёкое чувство владеет им. Он переводит взгляд к окну. Тучи медленно плывут по небу. Класс снова освещается магическим пламенем — видимо, его зажёг Дамблдор. Гермионе бы точно понравилась такая странная и печальная магия. Жаль, что касание того образа было призрачным, эфемерным, и Гарри совсем не ощутил тепла.