я знаю, что ты знаешь что я знаю, что ты знаешь и ты скрываешь то, что я скрываю
♫ Fleur — Улыбки сфинксов
Пробуждение не принесло облегчения, как бывает, когда ночью видишь кошмар, а утром открываешь глаза, и солнечный свет весело льется через занавески, а птицы беззаботно поют, и все хорошо. Солнце светило сквозь больничные шторы, и птицы тоже пели, но облегчение не пришло — только боль в теле от сна в неудобной позе и жуткие воспоминания. Нао была жива — Нао, которую Сейшин видел мертвой. Он проводил обряд похорон для нее, он своими глазами видел, как гроб опустили в землю, но Нао была не под землей, а там, за окном. И ее глаза, ее лицо… Это была не та девушка, которую знал Сейшин, не та милая жена их с Тошио друга, любящая и добрая. Она выглядела чудовищем, и она вправду была чудовищем, и пришла она за своей свекровью, чтобы забрать ее за собой. Значит, умершие до того Микиясу и Сусуму… тоже были убиты Нао? Ясумори Сецуко спала, и лицо ее утратило болезненную бледность. Тошио в палате не было. Сейшин встал, разминая плечи, подошел к женщине и перекрестил ее, хотя вряд ли это могло ей помочь, но ему стало немного легче. Самую малость.***
— Ты же видел ее? — Тошио нашел друга в коридоре, держа в руках две чашки кофе. Одну он вручил Сейшину, из другой отпил сам, при этом не выпустив изо рта сигарету. — Видел, — вздохнул Сейшин. — Это невозможно, но видел. — Отлично, значит, я не галлюцинировал, — доктор взлохматил свои волосы, опираясь спиной на стену. — Но что дальше? Предать огласке это мы не можем. Нас назовут сумасшедшими. Получается, придется каждый день устраивать эксгумацию всем по очереди. — Что? — Сейшин чуть не поперхнулся кофе. — Ты хочешь раскапывать могилы? — А что еще? Как еще бороться с этой нечистью? — рыкнул Тошио. — Только не надо включать святость, из тебя на самом деле монах, как из меня стриптизерша! Сейшин поморщился. Он никогда не был святым и не претендовал на сие звание, но раскапывать могилы ему претило не служение богу. Просто это было немного… чересчур. — Вряд ли они живут в гробах, — сказал Сейшин. — Сам подумай, каждый раз закапываться в землю, потом откапываться, да еще и стараться остаться незамеченным — это же нереально. Скорее всего, их гробы пусты, они находятся в другом месте. — Да, — вздохнул Тошио. — Черт возьми, нам придется искать секретную штаб-квартиру вампиров? — он нервно засмеялся. — Не нам, — тихо сказал Сейшин. — Тебе. — Что? — Одзаки приподнял бровь. — Я думал, ты мне поможешь. Ты же видел эту тварь! — Видел, — Сейшин стиснул губы. — Я видел Нао. Она тебе нравилась, помнишь? Ты говорил, что она идеальная пара для Микиясу, что ему повезло, Нао была твоей подругой. Ты приходил к ним в гости и ел приготовленную ею еду. Ты дарил ей подарки на праздники, и принимал ее подарки. Это Нао, Тошио. Она умерла, да. Но это Нао. — Какая к черту разница? — Одзаки сердито выругался. — Она убила Микиясу! Убила своего собственного ребенка! Убила всю свою семью! Она относилась к Сецуко-сан, как к матери, но пришла убить ее! — Вот именно, она относилась и относится к Сецуко-сан, как к матери! Знаешь, почему вампиры в легендах приходят за родными в первую очередь? Потому что это их родные, — ответил Сейшин. — Вампиры хотят объединиться с ними. — Это повод убивать? Ты что, жалеешь их? Ты жалеешь этих чудовищ?! — взорвался доктор. Сейшину показалось, что сейчас Тошио его ударит, но он не шевельнулся, с вызовом глядя другу в глаза. Тошио не ударил — только с яростью бросил свою чашку на пол. Глиняная чашка не разлетелась на осколки, а раскололась надвое. — Они все равно люди. Они умерли, но они не перестали быть людьми, — спокойно произнес Сейшин. — Хорошо, — Тошио хмыкнул. — Я понял. Но когда они придут за тобой, то посмотрю, как ты запоешь и останутся ли они для тебя людьми. Доктор развернулся и пошел к ординаторской, затягиваясь сигаретой. Сейшин усмехнулся ему в спину. Вампиры уже приходили за ним и не один раз.***
Ночь неумолимо приближалась, сумерки окутывали Сотобу, а жители, ничего не подозревающие о реальной угрозе, прятались по домам, избегая вечерних прогулок, словно подсознательно чувствуя опасность. Сейшин, как всегда, включил свет на террасе, где летом работал над своими сочинениями, взял в руки карандаш, но писать не мог — мысли путались, улетая далеко от истории об Авеле. Он понимал бешенство Тошио, он понимал его желание уничтожить угрозу, но не мог разделить. Не мог думать так же, как Одзаки — то ли потому, что был священником, то ли из-за более мягкого характера. Как бы там ни было, для Сейшина вампиры все равно оставались людьми, только… другими. Он не мог желать смерти Нао и считать ее чудовищем, и Сунако тем более не мог — теперь Сейшин не сомневался, что она вампир. Шики. Восставшая. Внутренний голос предательским мерзким тоном царапал душу — ведь из-за Сунако Сейшин так противится уничтожению шики. Не из-за Нао и дружеских чувств. К Сунако у него не дружеские чувства. Ей семнадцать, влюбиться в нее уже для него, двадцатипятилетнего, преступление, а влюбиться в девушку-вампира, в мертвую — насколько это безумное извращение? Но Сейшин не мог больше отрицать, что думает о Сунако именно как о любимой девушке. Какой бы она ни была. Он бы с удовольствием вырвал из сердца это чувство, но все зашло слишком далеко, и если уж вырывать, то только с сердцем — иначе никак. Сунако не появлялась. Обычно она приходила почти сразу после наступления темноты, теперь же — ночь дошла до середины, а ее не было. И цикады пели иначе, словно плакали, а мотыльки не бились о стекло лампы. Сейшин понял, что боится — но не Сунако. Не того, что вот-вот за ним может прийти девушка-вампир, чтобы выпить его кровь, но того, что с этой девушкой-вампиром что-то случится. Он почти решил идти в Канемаса, но тут услышал наконец знакомые легкие шаги и расслабился, с облегчением выдыхая. Сунако ступила на террасу, одетая в новое платье, в том же готическом стиле, что всегда, но черного цвета. — Сейшин, — раньше она обращалась к нему исключительно «Мурой-сан», и звучание его имени из ее уст заставило сердце мужчины сжаться. — Привет. — Сунако, — он поднялся с места, но не решился подойти к ней. Сунако тоже осталась стоять, не присаживаясь за стол. — Я ненадолго, — сказала она, сжимая в пальцах подол платья. — Я… я знаю, что ты знаешь. — И я знаю, что ты знаешь, что я знаю, — ответил Сейшин. Сунако улыбнулась. — Хорошо. Я… я не хотела, чтобы ты узнал об этом так. — Я тоже не хотел, — признался Сейшин. — Я не думал, что… — Но догадывался, — утвердительно сказала Сунако. — Догадывался. Они замолчали, стоя напротив друг друга. Луна сияла в небе серебряным кругом — еще не полнолуние, но почти. Издалека донесся крик совы. Цикады почти затихли. — Я не скажу о тебе, — проговорил Сейшин. — Никому. Никогда. Если Тошио узнает, то не от меня. Я клянусь, Сунако. Она посмотрела на него почти с испугом — или с недоверием. Ее лицо прятала тень, Сейшин не мог разобрать. — Почему? — Потому, что я… — Сейшин замялся. Сунако смотрела, словно заглядывала ему в душу, такая нежная, хрупкая, беззащитная, неважно, что она вампир. Шики, окиагари, кто угодно, неважно. — Потому, что я так хочу, — он не смог сказать «люблю тебя». Сунако вновь улыбнулась, на сей раз — благодарно. — Ты не попросишь ничего взамен? — спросила она. — Ничего, — твердо ответил Сейшин. — Твоя семья неприкосновенна в любом случае, — сказала Сунако. — Как и ты. — А Тошио? — спросил Сейшин. — Нет, — покачала головой Сунако. Сейшин приподнял бровь. — О вас знаем только мы с Тошио. Почему же неприкосновенностью пользуюсь только я? Сунако помолчала так же, как до того молчал он. — Потому, что я… так хочу. Но, если ты предупредишь Одзаки… Она не собиралась угрожать, она хотела сказать, что это бесполезно, не поможет, предупредит Сейшин друга или нет, но мужчина перебил ее, не дав закончить. — Я не скажу Тошио ничего. Я же поклялся. — Даже об угрозе для него? — Даже об угрозе для его жизни. — Но он твой друг, — недоверчиво протянула Сунако. — Твой лучший друг. — Он друг, но ты… Сунако шагнула к мужчине, вдруг оказавшись совсем близко. Так близко, что могла слышать, как быстро колотится его сердце. — Кто же я? Сейшин смотрел в черноту ее глаз, ощущая себя падающим в бездну, ниже и ниже, на дно, в адское пекло, где самое место для брошенных Богом. Он падал — и ему это нравилось. — Так кто я? — Сунако приподнялась на цыпочки, сжав в пальцах воротник монашеской кэса. Ее бесили эти одежды, бесформенный балахон, скрывающий так много — и одновременно ей нравилось, как длинные широкие рукава обнажают его запястья, когда он поднимает руки, и как иногда воротник открывает шею. У Сейшина кружилась голова. Чувство свободного падения было таким реальным — но в то же время он осознавал, что стоит на земле. Мужчина опустил взгляд на губы Сунако, приоткрытые и манящие. Он наклонился и поцеловал ее, держа лицо девушки в ладонях. Отчаянно-нежно, страстно и бережно, поцелуем будто желая передать все, что чувствует к ней. Сунако ответила, крепче сжимая пальцами ткань его кэса и прижимаясь к его груди. Сейшин обнял ее за талию, другой рукой продолжая поглаживать ее щеку. Он целовал бы Сунако вечно, но ее ладошка легла на его грудь, мягко отстраняя. — Скоро рассвет, — печально сказала девушка. — Я должна идти. «На солнце я сгорю и обращусь в прах» — вспомнил Сейшин. Она не шутила тогда. Все это время Сунако ни разу не шутила и не врала. — Я увижу тебя снова? — спросил он, нехотя выпуская ее из объятий. — Говоришь, как в старинных романах, — усмехнулась Сунако. — Конечно, мы увидимся снова. Ее уход оставил трепет и боль в его сердце, горькую сладость на губах и полный сумбур в мыслях, как обычно у влюбленного. Сейшин упал в кресло и уронил голову на руки — пути назад больше не было. Только что он сам, лично, с огромным удовольствием продал душу дьяволу, и ни о чем не жалел, но страх за Сунако никуда не делся, наоборот, стал еще сильнее. Сейшин бы не отпускал ее, пошел бы с ней, но он ведь не мог… Или мог?***
В Канемаса у ворот стояла Ёшино, ждущая свою госпожу. Увидев Сунако, она бросилась ей навстречу, бледная и взволнованная. — Что случилось? — спросила Сунако, сжимая руки девушки. — Чизуру… Нас раскрыли, — прерывисто выдохнула Ёшино. — Днем на нас откроют охоту. — Что с Чизуру? — требовательно повторила Сунако. Ее сердце не билось уже очень давно, но рухнуло вниз, когда Ёшино виновато опустила глаза и ответила: — Чизуру больше нет.