и даже если весь мир обратится в прах я понесу твое сердце в своих руках
так будь милосерден к тем,
кем правили демоны
♫ Alai Oli — Демоны
Канемаса встретила Сунако траурной тишиной. Когда они только переехали сюда, поселившись в замке на холме — они веселились, обустраивая новые комнаты по своему вкусу, планировали дальнейшую жизнь в деревне из шики, после принимали к себе новеньких восставших, многие из которых становились такой же семьей… Теперь Канемаса погрузилась в скорбь. Сунако прошла по коридору в зал — даже днем солнечные лучи не проникали в помещение замка, потому он и стал их обителью. За ней бесшумной тенью следовала Ёшино. В зале собрались все. Сейширо, муж Чизуру, якобы отец Сунако, смотрел вдаль пустыми глазами — он любил Чизуру так сильно, что добровольно ушел вместе с шики, при этом оставшись живым. Тацуми сжимал кулаки и кусал губы. Мегуми плакала, спрятав лицо на груди Нао. Когда вошла Сунако, все взгляды устремились на нее. Ожидающие, умоляющие, испуганные — они верили ей и шли за ней, подчинялись ей и любили ее. Если Сунако привела их сюда на смерть… Разве она имела право распоряжаться чужими судьбами? — Где Чизуру? — Сунако не узнала свой голос, тонкий и растерянный, слишком детский. — У них, — проговорил Сейширо. — Этот ублюдок Одзаки обманул ее. Привел на площадь, где было много людей… Публично назвал ее вампиром. Дал людям в этом убедиться… — он замолчал, не в силах говорить дальше. Сунако зажала рот ладонью. Она знала, что люди бывают жестоки и сама поступала жестоко, но чтобы так? И ведь они заслужили это, все они. Они пришли убивать — как ни выкручивай и не ищи благие цели, а они пришли убивать. Теперь убивают их, и это правильно. — Мы уезжаем, — сказала Сунако. Громко, звонко и твердо, без дрожи. Ее голос эхом отразился в стенах Канемаса. — Не отомстив? — возмутился Сейширо. — Не забрав тело Чизуру? Просто уедем? — Да! — Сунако зло сверкнула глазами. — Уедем! Тацуми, подготовь машину! — Нет, — возразил Тацуми. Сунако пораженно уставилась на него — он впервые отказался подчиниться ей. — Что? — Я не прощу им Чизуру, — глухо ответил Тацуми. — Я не позволю им убивать нас так. Ты не видела, что они с ней сделали! — он сорвался на крик. — Я видел, Сунако, и я не могу просто уехать и оставить все, как есть! Он любил ее, поняла Сунако. Любил, как и Сейширо, но не говорил об этом, ибо у Чизуру был практически законный муж. Тацуми не мешал им, но как теперь запретить ему месть за убийство любимой женщины? — Тацуми, а если убьют всех нас? — спросила Сунако. — Не одну Чизуру, всех? Он замешкался — видимо, об этом не думал. Обвел взглядом собравшихся в зале шики, стиснул зубы и выругался. — Уезжайте, я останусь один! — Прекрати, — Ёшино встала перед ним. — Мы не уедем без тебя. Кто поведет машину? Только ты умеешь водить грузовик! — Если бы не твои жалобы, нас бы тут вообще не было! — вскипел Тацуми. — Хотела жить, как раньше, вот, получай, нравится? — Хватит! — рявкнула Сунако. — Уезжаем. Прямо сейчас. Тацуми, готовь машину. Ёшино, собери самые необходимые вещи. Сейширо, переведи собак в грузовик… — Они перекрыли выезды! — речь Сунако прервал вопль Масао. — Мы не сможем уехать! Мы в ловушке! Нам конец! — его голос звучал так, словно парня это радовало. Мегуми говорила, что он всегда был таким. Сунако в панике обернулась вокруг. Она главная, она привела всех сюда, она отвечала за них и она должна была принять решение, но она не знала, что делать. В любом случае их ждала смерть, вопрос лишь, насколько мучительная. — Тацуми, — вновь заговорила Ёшино. — Спрячь Сунако. Подальше, ясно тебе? Любой ценой мы должны уберечь ее! — Что? — опешила Сунако. Тацуми кивнул, без лишних вопросов поднимая Сунако на руки. Она уперлась ладонями в его грудь. — Отпусти! Но он не отпустил.***
— Выпустите меня! — Сунако ударила кулачком в дверь. — Выпустите! Слышите? Немедленно! Я приказываю! — Сунако, — Ёшино говорила с ней из-за двери, умиротворяюще, как с ребенком. — Вы не понимаете, насколько ценны для нас. Вы должны быть в порядке. Возьмите себя в руки! — она повысила голос, чего тоже никогда раньше не делала, говоря с Сунако — Нам осталось только идти до конца, понимаете? — Я не хочу жертвовать вами, — прорыдала Сунако. — Никем из вас! — Думаете, если вы сдадитесь в руки селянам, то нас пощадят? — хмыкнула Ёшино. — Выпустят с миром? Брось, Сунако, не будь наивной, ты нужна нам, и мы тебя защитим, ясно? Верь в нас! — Я… — Сунако сползла на пол по двери. — Почему вы так заботитесь обо мне? — Ты дала нам вторую жизнь, — сказала Ёшино. — Помнишь меня? Помнишь, какой я была? Как умирала? Как хотела жить? И я жива, все равно жива! Думаешь, я не благодарна тебе? Думаешь, остальные не благодарны? Ты подарила нам возможность жить и семью, ты — наша семья, пойми, наконец, глупая, что не только твое решение или приказ привели нас в Сотобу! Мы все этого хотели! Сунако молчала, прижавшись лбом к двери. — Но если нас выдал твой Мурой, — продолжила Ёшино, — то я разорву его на куски, даже несмотря на то, что ты влюбилась. — Нет, — возразила Сунако, поднимаясь на ноги. — Нет! Она сморгнула слезы и выпрямилась. — Тогда я сама разорву его на куски.***
Сейшин видел все. — Внимание! — кричал Тошио, вытащив Киришики Чизуру на середину площади. — Вот, кто виноват в эпидемии! В смертях! Вампиры! Все гуляющие уставились на доктора Одзаки. Кто-то охнул, кто-то проворчал «сумасшедший», кто-то прокричал, чтобы он отпустил девушку, но Тошио только расхохотался. — Девушку? Хотите проверить ее пульс? Подойдите, убедитесь! После объявите меня психом, отправите в тюрьму, но сначала проверьте ее пульс! Ну же! — Я проверю! — вызвался старик Оокава, выйдя из толпы к Тошио. Он сжал пальцы на руке Чизуру и удивленно вскрикнул. — Правда не бьется! Ребята, у нее нет пульса! И холодная вся! И не дышит! А все равно живехонька! Что ж это такое? — Нет, — прошептал Сейшин. — Нет, Тошио, ты не сделаешь этого… Но все уже рванулись проверять пульс и дыхание Чизуру, и все, как один, убеждались, что она мертва, но жива. Чизуру же сначала дрожала от страха, не пытаясь вырваться, по-видимому, впав в ступор, а после вдруг пришла в себя и сделала самое глупое из возможного — яростно оскалила острые клыки. Клыки, каких не могло быть у человека. — Вампир! Вампир! Так вот они кто, эти Киришики! Вот из-за кого умирали наши люди! Кол в сердце ей вбить! Голову отрезать! Сейшин не мог слушать, не мог смотреть, но смотрел. Крики людей резали ему уши, крики Чизуру — разрывали сердце, и он помешал бы, он почти решился вступиться, но… но его бы схватили, или же поняли его лояльность к вампирам, и тогда он никак не сумел бы помочь Сунако. Поэтому он смотрел, кусая губы до крови, а когда все закончилось, развернулся и ушел с площади, направляясь прямо к Канемаса. Сразу добраться не вышло — в его рукав вцепилась госпожа Ясумори Сецуко. — Мурой-сан, скажите, Нао… Нао тоже стала такой? Я видела ее… думала, что она мне снилась… скажите, она правда стала такой же? Сейшин растерялся — но кивнул. Сецуко застонала, закрыв лицо рукой. — Помоги ей, — взмолилась она. — Прошу тебя, Мурой-сан, помоги Нао! Не дай им убить ее так же! Она просила не молиться за упокой души невестки, не помочь ей умереть окончательно, чтобы обрести мир или попасть в рай. Она просила не о мертвой. Она просила спасти ее, как живую. Несмотря ни на что. — Нао все равно мне как дочь, — всхлипнула старушка. — Да нет, что я говорю! Нао — моя дочь! Спаси ее, Мурой-сан! — Обещаю, — сказал Сейшин. К Канемаса он буквально бежал, но стараясь, чтобы его не заметили, так что добраться быстро не удалось. У ворот замка никого не было. Сейшин перевел дыхание и не закричал, а тихо попросил, почти шепотом: — Откройте! У вампиров ведь хороший слух. Он не ошибся. Почти сразу ворота открылись и вышла рыжеволосая девушка с веснушками на лице. Она мало показывалась на людях в Сотобе, деревенские сплетники считали ее гувернанткой дочери Киришики. — О, а вот и ты, — усмехнулась девушка. — Не пришлось искать. — Отведите меня к Сунако, — взмолился Сейшин. — Если думаете, что я вас выдал, то пусть она накажет меня, просто, прошу, отведите меня к ней! Минуту девушка молчала, изучая Сейшина взглядом, будто решая, достоин ли он аудиенции, и наконец грубо схватила его под локоть, потащив за собой в замок. Физически она была намного сильнее, чем выглядела. Сейшин не возражал и не сопротивлялся, и хватка девушки понемногу ослабла, но в комнату Сунако она гостя толкнула достаточно болезненно. — Ёшино! Сначала Сейшин не увидел Сунако, лишь услышал голос — наверное, имя той девушки-стража. После Сунако поднялась, до того лежа на диване, скрытая его спинкой от входа. — Сейшин, — прошептала девушка. Он подбежал к ней, опустившись на колени рядом с диваном, и заглянул в ее лицо. Сунако казалась бледнее обычного, и не улыбалась ему, а смотрела с недоверием, почти так же, как Ёшино. — Я не говорил Тошио, — Сейшин сжал ладонь Сунако в руках. — Я не говорил ему. Никому. Ты не ранена? — Нет, — Сунако вздохнула. — Я в норме. Но мы все в опасности, и уже неважно, кто нас выдал. — Она не в норме, — оказалось, что Ёшино не ушла, а стояла под дверью. — Сунако давно не питалась. Она голодна. Что, я вру, что ли? — усмехнулась девушка, поймав гневный взгляд госпожи. — Пусть твой парень хоть пользу принесет, — на сей раз Ёшино удалилась. Еще и дверь за собой закрыла. — Не слушай ее, — пробормотала Сунако, устало потерев глаза. — Я не голодна. Я в порядке. Ёшино просто чересчур обо мне заботится. Сейшин сел рядом с девушкой, обняв ее за плечи, но она высвободилась, уложив голову ему на колени. Он принялся поглаживать ее волосы, желая хоть так успокоить, хотя бы немного. — Не уходи, Сейшин, — попросила Сунако. — Мне нужно поспать, совсем немного, этот сон похож на кому, поэтому не пугайся. Я проснусь через два часа. Не уходи, ладно? — Когда ты проснешься, я все так же буду сидеть здесь, — пообещал Сейшин. — Я тебя не оставлю. — Спасибо… — Сунако закрыла глаза. На ее губах витала нежная улыбка, и меньше всего она походила на кровожадного демона, какими должны были быть вампиры. Сейшин, возможно, совершал главную ошибку в своей жизни, но ему было все равно. Он хотел этого — а он никогда не делал того, что хотел. Сейчас, наконец, он мог освободиться, и он будет с Сунако, даже если обратится в прах. Даже если в прах обратится весь мир.