Будем свободны

— А я ведь скучал… Чай уже был до того крепким, что нельзя было разглядеть дна чашки. Не притрагивалась к нему, Анжольрас разглядывал аккуратный кружок потолочной лампы, отражавшейся в жидкости. — Что? — Переспросил Грантер. — Неожиданно это, говорю. — Спохватился Анжольрас. Привычка все время высказываться вслух иногда играла с ним злую шутку. — Расскажи, что с тобой произошло. — Эй, — Грантер осторожно тронул его за предплечье, призывая поднять голову. — Это не самая интересная и воодушевляющая история, а ты выглядишь выжатым до капли. Отложим это до следующего раза, хорошо? — Ладно. — Задумчиво согласился Анжольрас. Открытий для него пока и правда было достаточно, хоть ему и хотелось узнать все и прямо сейчас. К тому же, для Грантера это была не самая приятная тема. Он растерянно взял кружку, отпил остывшего чая и тут же поморщился. — Это что, «Красная цена»?! Как ты это пьешь? — Прошу прощения, из качественных напитков у меня только коньяк за восемь тысяч, но ты вряд ли станешь пить, верно? А я и не думал, что ты гурман. — Мне все равно, какой чай, но, сам понимаешь, я живу в общежитии. Вкус чая «Красная цена» вызывает у меня много разных ассоциаций, связанных с нашей кухней. Довольно тошнотворных ассоциаций, к слову. Грантер, как мог, старался сдерживать улыбку, которая так и сводила ему скулы. Анжольрас сидел в его кухне и так просто и даже охотно рассказывал о своей жизни. Наверное, подобное считается самым обыденным действием между знакомыми или друзьями, но Грантер чувствовал, что ничего более особенного и внезапного с ним не происходило уже очень, очень давно. Однако на фоне этого присутствовало и еще нечто, оно скреблось в груди пессимистичной горечью и упрямо твердило, что с ним никогда и ничего хорошего случиться не может. Отвлекшись от своих мыслей, Грантер заметил, что уже с полминуты между ними повисла тишина. В едва заметном смятении опушенных бровей и поджатых губах Анжольраса ясно читалось, что тот хочет что-то сказать, но не может решиться. Один раз он даже приоткрыл уже рот, но тут же немилосердно прикусил губу. Глаза его выглядели сухими и воспаленными. — На тебе совсем лица нет, ты ночью спал? — Спал. — Анжольрас тяжело вздохнул. Этот благодушный заботливый голос, странная квартира, весь этот скомканный вечер совсем не прибавляли ему душевного спокойствия. Хуже того, что он снова чувствовал себя школьником было только то, что он снова чувствовал себя влюбленным школьником. — Просто я… Ох, Эр, это всё так не вовремя. — Не нужно сопротивляться обстоятельствам, они этого не любят. — К тому же, кажется, никакой трагедии не произошло… В этот момент зазвонил телефон Анжольраса. Грантер усмехнулся, предчувствуя, что сейчас его слова могут стать неактуальными. — Это Фер… — Пробормотал Анжольрас и поднял трубку. В течение разговора он больше слушал, а если и говорил, то только задавал короткие вопросы: кто, когда, куда увезли… и чем дальше, тем мрачнее становилось его лицо. — Понятно. Езжай в общежитие и отдохни, я попробую придумать что-нибудь с адвокатами… — Наконец, сказал он и отложил телефон. — Половину наших арестовали, сидят в СИЗО. На пятнадцать суток, скорее всего. — Сам не зная для чего, сообщил Анжольрас. Удивительное дело, но чувство ответственности за своих ребят и необходимость что-то придумать взбодрили и вернули его на землю лучше, чем крепчайший кофе. — Не повезло… — Присвистнул Грантер. Резкая перемена настроения Анжольраса, конечно, не осталась незамеченной, и хотя она была вполне закономерной, второй раз за вечер Грантера посетило нехорошее предчувствие. Он хотел расспросить подробнее, ещё что-то сказать, но Анжольрас торопливо поднялся: — Ещё бы! Спасибо за чай и укрытие, но режим, как видишь, не дремлет. *** То, что происходило в голове Анжольраса трудно было назвать размышлением. Обрывки мыслей сливались в серый фоновый шум. Анжольрас не пытался сконцентрироваться на чем-то конкретном. Из такого мутного ментального потока, как правило, нужная идея появлялась сама, без вмешательства. Он уже написал нескольким людям, которые могли бы помочь с юридической стороной проблемы, так что оставалось только ждать ответа. Но надежды было мало – не было ни одной причины, чтобы они судебную тяжбу. Среди огрызков едва ли воплотимых планов то и дело мелькало в его голове лицо Грантера. Несмотря на полярно противоположные взгляды, он и раньше не испытывал к беспечному пьянице антипатии и, по правде говоря, просто не замечал его. А теперь… В Грантере не осталось почти ничего, что когда-то вдохновляло и пленило его. Но почему тогда в груди теплело при воспоминании об их сегодняшней короткой встрече? Анжольрас списал это на простую ностальгию. Сырой воздух прорезали звуки стремительно приближающихся шагов. В переулке, где шел Анжольрас было пусто, так что он наверняка услышал бы их и раньше, но он был до того погружен в себя, что заметил это только, когда некто оказался совсем рядом. Через мгновение его схватили за плечо, а к горлу приставили нож. — Дернешься – зарежу. Понял? — Прошептал кто-то за его спиной. Анжольрас, толком не успевший ни понять, что происходит, ни даже испугаться, тем не менее, кивнул. Затем лезвие, находившееся в опасной близости от шеи, возымело свой эффект. Что-то внутри рухнуло, а во тру пересохло. Мысленно досадуя на судьбу за то, что попал в такую глупую ситуацию, да еще и после всего, что произошло в этот день, Анжольрас прикидывал, куда бы лучше ударить бандита, потому что угроза показалась ему совершенно пустой. — Повторяй за мной: приветствую тебя… Ударить прямо сейчас ему мешала только неуверенность в своих силах. Особенных сил или ловкости он за собой не замечал, да и странная просьба наталкивала на мысль, что человек может быть не в себе, от этого предположения сердце его особенно тревожно стукнуло. — Приветствую тебя… — …о, король парижских кладменов! — Черт тебя побери, Монпарнас! — Уже без всякого страха Анжольрас грубо оттолкнул его и гневно посмотрел в лицо своего приятеля. — Кто тебе сказал, что это смешно?! — Если ты сдрейфил, значит смешно. — Скользко улыбаясь, Монпарнас вертел в руках ярко-фиолетовый, похожий на игрушечный, нож-бабочку. — Я тебя потехой бы и не поцарапал. — Тебе обязательно так говорить? — А чего мне феню забывать? За эту неделю моих корешей столько пересажали, что я, кажется, тоже скоро в «академию» отправлюсь. А там еще примут за фраера! Первым делом Анжольрас тяжело вздохнул. Вопрос, зачем он поддерживает дружбу с отъявленным уголовником Монпарнасом, к его же многочисленным сожалениям оставался без должного внимания. А зря, ведь мало того, что его школьный товарищ не хотел участвовать в оппозиционной деятельности, Монпарнас мог, как сейчас, подкараулить Анжольраса в темном переулке, если ему, выражаясь его собственным языком, хотелось побазарить. И несмотря на все эти вопиющие факты, Анжольрас не забрасывал это, не слишком лестное для него, знакомство, не говоря о том, что от Монпарнаса еще и было попросту не отвязаться. — Да, действительно трагедия. — Как только испуг прошел, усталость навалилась на Анжольраса с двукратной силой. Отвечал он, не задумываясь, по привычке. — Сама тюрьма тебя не пугает, я вижу? — Чему быть, тому не миновать. — Мудро ответил Монпарнас, продолжая ловко вертеть нож между пальцами. Судя по исцарапанному черному лаку на ногтях, в этих трюках он пока не достиг совершенства. — Сам-то чего такой кислый? — Проблемы. Совсем как у тебя, только… — На лице его мелькнуло просветление. Мысль, очень важная и, кажется, спасительная, была на подходе. Он рассеяно глянул на Монпарнаса. Тот выглядел как будто сбежал не то с подросткового рок-концерта, не то из гримерки ТЮЗа, где его готовили к роли серого волка. Впрочем, в его случае, черного: на нем до неожиданного элегантно сидел невообразимого фасона кожаный плащ, который можно было найти только в глубочайших недрах одежд секонд-хенда, обшитый по обшлагам и воротнику, помилуй господи, зеленым искусственным мехом. Макияж сегодня у него был довольно легкий – Монпарнас, скромная душа с утонченным вкусом, ограничился только подводкой и голубоватым глиттером. Вид его, мягко говоря, не внушал доверия. Но Анжольрас отмел эту мысль. Со школьной скамьи Монпарнас ввязывался с ним во всевозможные авантюры, а в случае опасности действовал со всей самоотверженностью будущего преступника. — А где твои сидят, не знаешь? — Вдруг спросил Анжольрас. — В сточную контору упаковали. — Говори нормально! — В центральном. — Закатил глаза Монпарнас. — Вот как… — Совпадение казалось подозрительным, но утомленный тревогами разум Анжольраса решил, что попасться в ловушку будет не так обидно, как упустить блестящую возможность. — У меня есть идея. *** В баре было ужасно душно, и смесь запахов неясного происхождения совсем не способствовала созданию уюта. Было ли Грантеру до этого какое-то дело? Едва ли. Хотя и бежал он сюда из своей неприветливой квартиры, эстетические требования у него были невысокими. Главное, что тишину здесь заглушали разговоры, гогот и ругань почтенных посетителей. А еще из колонки здесь всегда лилась музыка, до того неопределенно-нейтрального характера, что Грантер, сколько здесь ни просидел, так и не понял, одна это композиция, или сменяются несколько похожих. Впрочем, самая важная причина его пребывания здесь была недорогой, терпимой на вкус, а по пятницам даже разливалась со скидкой. — О, царица барной стойки, плесни мне еще бокальчик! — Тебе уже хватит, — девушка недоверчиво посмотрела на него. — Мне не хватит и вин целого мира! Это немало, знаешь ли. А я прошу у тебя только один бокал. — Как бы язык ни заплетался, лишить его удовольствия поразглагольствовать могла, пожалуй, только смерть, и то с поправкой на отсутствие загробной жизни. — Что же с тобой будешь делать. — Эпонина подала ему напиток и, упершись локтями в барную стойку, с напускной грозностью прибавила. — Только потому что это моя работа! — Как ты жестока, повелительница пива… — Залпом осушив полбокала, Грантер внезапно добавил. — Знаешь, а мне нравится то, что тут играет. Чистейшее надругательство над музыкой! Ни мелодии, ни ритма… Что там хоть за инструменты? Рояль? Контрабас? Гитара? Ни черта не разобрать, да и наплевать! — Грантер усмехнулся. — А ведь кто-то писал это, сводил, старался, может быть. А получилось все равно, что белый шум. Знаешь, это очень напоминает мне… — Эр. — Строго прервала Эпонина. — Ты весь вечер сидишь со странным лицо и молчком напиваешься, а потом говоришь про какое-то бренчание. Я, по-твоему, совсем слепая? Говори, что случилось, иначе больше не налью. Грантер хотел ответить что-нибудь театральное и смешное, но заранее почувствовал, что получится фальшиво и жалко. Эпонина всегда могла раскусить его на раз-два, и Грантер давно перестал этому поражаться. Бог знает, сколько всего он наговорил юной барменше в состоянии беспамятства, да и на трезвую голову они беседовали о жизни немало. И как было не говорить, когда Эпонина не просто кивала из вежливости на его монологи, а действительно умела слушать? Он вздохнул, собираясь с мыслями, и с невеселой улыбкой глянул на нее исподлобья, как обычно делал, когда рассказ обещал быть долгим. Грантер посветил Эпонину в события прошедшего дня, а точнее, внезапный визит его Аполлона. Не прерывая своего главного завсегдатая, Эпонина иногда удалялась на пару шагов, чтобы обслужить иного выпивоху, однако умудрялась внимательно все выслушать. Она, конечно, была в курсе безответной влюбленности Грантера в какого-то неземного революционера. — И все-таки, я не понимаю, — сказала она, когда Грантер прикончил свой бокал, показывая, что рассказ окончен. — Почему ты с самого начала не сказал ему, что вы знакомы? Сейчас бы уже давно друзьями были, а может и не просто друзьями… — Я не мог, — Грантер показал головой, — Когда я увидел его в первый раз со времен студенчества… узнал сразу. Это была уже не язва из старшей школы, передо мной стоял настоящий мужчина, но даже так я его вспомнил чуть ли не с первого взгляда. И что я должен был сказать? Мы многого добились за эти годы, приятель! У тебя процветает революционный кружок, у меня – алкоголизм! Так, что ли? Мне не хотелось видеть его разочарования. Поэтому я отошел в сторону, сел за рюмку и наблюдал оттуда. — Но сегодня он ведб не был разочарован? — Не успел отойти от шока, — махнул рукой Грантер. — Знаешь, он так забавно разозлился за то, что я ничего не говорил. — С расслабленной улыбкой пробормотал он. — Зли почаще! И за косички подергай. — Звонка усмехнулась Эпонина. — Шучу. Дерганье косичек вообще должно преследоваться уголовно. Ты лучше объясни вот что: в итоге, ты пришел напиться с горя или с радости? — Во-первых, уважающий себя человек не будет искать поводов, чтобы напиться, они ему не нужны. А во-вторых… я и сам не знаю. Раньше все было понятнее, потому что не было ничего. А тут вдруг всплыло наше общее прошлое. Но если потом он захочет сделать вид, что этого разговора не было, то я поступлю так же. — Горе ты ходячее…