Северный Огонь

      В Запретном лесу постепенно темнеет. Осенние дни все короче, и вечер наступает раньше привычного. По горбатым ломаным корням деревьев ползет мутный белесый туман, за короткими сумерками приходит ранняя ночь, нагоняя чемпионов на самом начале пути. Лес подозрительно тих, не шумит меж стволов ветер, сверху не проникает лунный свет. Изредка раздается треск ветвей, но не более. Студентка Шармбатона заходит в чащу первой и почти сразу растворяется в тумане со своим светлым спортивным костюмчиком, словно стремясь побыстрей все закончить. Драганов резко виляет в сторону, и через некоторое время морок вдалеке разрезает свет его палочки. А затем и он исчезает.       В лес пробирается ночь, и туман сгущается, проходя влагой сквозь пальцы и оседая каплями на одежде.       Откуда-то издалека, как будто сквозь толщу воды, доносится первый залп: либо кто-то выбыл с поля боя, либо кто-то уже покинул его победителем.       Сан не уверен, сколько прошло времени с того момента, как началось задание: минуты здесь превращаются в часы, тонут в море тумана. Как и звуки. Не слышно треска, шорохов, шелеста листвы. Это кажется странным, и Сан напрягает слух, хотя понимает, что по туману звук должен разноситься быстрее. Но вокруг — мертвая тишина. Это давит на сознание, кровь отдает грохотом в ушах.       Кто скрывается в этом лесу? Кого ожидать? Кого искать? Насколько он опасен? Возможно ли, что он уже здесь? Или это что-то неживое? Загадка? Ловушка? Лабиринт? Или сам туман?       По ощущениям проходит несколько часов, а слизеринец все так же блуждает в густом белом потоке в опустившейся темноте и дергается на каждое подобие шума, даже на шорох собственных шагов. Ощущение, что Сан чего-то не понимает, просто не может сообразить. Ходит кругами, игнорируя какие-то очевидные подсказки. Чувство собственной беспомощности и бесполезности начинает давить на горло. А если тот хлопок в самом начале — знак, что один из чемпионов уже успел выиграть этап? То есть, Сан возится здесь все это время, а кто-то уже нашел в тумане путь, разгадал загадку и спокойно покинул место испытаний? Может, и у второго чемпиона уже все получилось?       В лесу слишком тихо и как-то мертвенно.       И до сих пор ни одной подсказки или признака живой души.       Сан начинает подходить к каждому дереву, тщательно осматривая на предмет зацепок или даже следов чьего-либо пребывания. Но нет ни единого знака, движения или звука. И по мере продвижения в глубину леса — ничего не меняется. Только туман становится более густым и вязким.       Это так бестолково и абсурдно… Чхве издает сдавленный смешок и сам пугается неожиданного его искажения. Неужели не получится хотя бы приступить к испытанию? Столько времени бродить по лесу и не выйти даже на несчастную тропинку, не увидеть проблеска между деревьями. Вокруг только стволы, раскидистый кустарник, корявые корни, редкая трава и камни. И белое море, в котором все это тонет.       Он не может. Он даже не способен найти, с чего начать. Хорош чемпион, ничего не скажешь! И кто его заставлял бросать свое имя в Кубок? И как, дементор подери, Кубок вообще мог выбрать его, Чхве Сана, в чемпионы?       Это какой-то позор, не иначе. Сан нервно теребит на поясе ремешок кожаного футляра с самодельными ядами и дергано оглядывается, силясь найти хоть какую-то подсказку, услышать в пульсирующей тишине хоть какой-то принципиально новый звук. Может, это сон? Может, его вообще уже давно вырубили? Может, он настолько бесполезен, что был не способен обнаружить нападение?       — Ох Мерлин, да что ж такое-то… — в голосе звенят ноты отчаяния, и Сан, ощущая невольную жалость к себе и своему положению, поджимает губы. Вокруг не меняется ровным счетом ничего, создается впечатление, что приходится метаться по стеклянному коробку, будто пойманной бабочке. Безнадежность и безысходность душат все крепче, перекрывают воздух, мешают дышать и соображать. Тишина начинает бить по ушам, в них звенит на грани.       Все это так отвратительно и глупо. Сан не способен выйти из гребаного леса. Он просто потерялся в деревьях, заплутал в тумане, как слепой котенок, и по своей глупости не может даже вернуться назад.       Начинает откровенно передергивать, и парень ощущает, как к глазам подступают непрошеные слезы.       Он не справляется. Только первый этап, а он уже не справляется.       Он просто бесполезный. Жалкий. Убогий. Ничтожный.       Он из какого-то леса не может найти выход. Не может обеспечить победу. Позорит Хогвартс и свой факультет.       Он даже не может понять, спит или нет, а может уже умер. Иначе почему так противно, холодно и больно.       Из груди вырывается несдержанный всхлип. Ноги не держат, и Чхве просто обессиленно припадает к стволу дерева, чувствуя себя совершенно разбитым, расколотым, высосанным до последней капельки. Абсолютно пустым.       Ногу пронзает резкая острая боль, но Сан может только вяло дернуться и перевести взгляд на какую-то тварь, которая, вонзив зубы в его лодыжку, с наслаждением ее терзает. Существо похоже на огромный уродливый камень с руками и ногами, со сморщенным лицом и полной пастью настоящих кинжалов. Вот только что Сан может сделать с этим? Он через туман в голове, сравнявшийся с лесным, думает, что нужно вытащить яды из футляра, и тянется к поясу, но застывает пальцами на застежке. Какой яд использовать? Какое заклинание? Что это за вид магических существ? Что против них используют? Он понятия не имеет. Бесполезный, просто пустое место. Такой, как он, заслужил это — заслужил быть сожранным каким-то непонятным чудовищем. Так ему и надо.       «Хотя бы не станут обсуждать, какой я никчемный…», — проносится в голове вяло, и Сан, только рефлекторно дергая ногой от боли и вздрагивая, просто позволяет себя грызть. Создание, заметив, что не дождется сопротивления от жертвы, впивается в ногу с большим остервенением, выкусывая все, до чего добирается, со скрипучим урчанием и чавкающими звуками. Штанина пропитывается кровью, все тело трясется, боль захлестывает, но жертва не вырывается.       Это больно. Очень. Но нет ни малейшей капли сил, чтобы поднять отяжелевшую руку или ногой отбросить противника. Есть только отчаяние и гложущая изнутри жгучая пустота.       «Остолбеней Триа», — внезапная вспышка в мозгу бьет наотмашь, вырывает из-под воды и заставляет схватить ртом влажный воздух. Сан распахивает глаза, как будто выныривая, и с внезапной ясностью осознает, что происходит. Он валяется на земле посреди леса, и его, черт возьми, пытаются сожрать! И не какой-нибудь могучий древний василиск, а мелкая уродливая сволочь. Нет уж, он так просто не дастся.       — Остолбеней Триа!       Палочка, выхваченная из крепления, выбрасывает сноп голубых искр, и визжащую истошно тварь отбрасывает на несколько метров. В голове как по щелчку проясняется, и Сан мгновенно подскакивает на ноги — тут же срываясь в шипение от боли — и бьет себя по щекам. Он что, с ума сошел? Что за мысли? Это разве дементор?       Существо, валяющееся в траве среди камней, само удивительно похоже на камень: серая голова, будто бы покрытая мхом, буграми и трещинами, мелкие глазки, непропорционально маленькое тело. И россыпь острых длинных желтых зубов.       — Что это за…       Таких Чхве не знает, только смутно припоминает что-то в учебниках по зарубежной магозоологии. Зато знает, что штучка, висящая у твари на шее, может ему пригодиться: это медальон с гравировкой, который определенно является тем самым ключом к следующему этапу. Не просто же так у иноземной твари обнаружилась эта побрякушка. Значит, испытание пройдено?       Столб света взрезает темноту, и туман начинает расступаться длинной тропкой, уходящей куда-то в черноту леса.       До финиша Сан добирается на последнем издыхании: потрепанный, грязный, всклокоченный, хромающий на одну ногу. Но — прошедший первый этап соревнований. Трибуны приветствуют чемпиона, и Сан встает рядом с победителем первого испытания — с Тодором. Марьян Бенуа из леса так и не выходит, за ней отправляют отряд.       — И вот ради этого ты столько часов возился? — Джун Киммел — слизеринец, настоящий засранец и лучший друг Сана по совместительству — цепляет пальцами цепочку, на которой висит медальон, и с брезгливостью рассматривает. Не то чтоб похоже, что безделушка откусит кому-то лицо, но вполне есть вероятность, что где-то внутри у нее спрятан рядочек симпатичных цеплючих зубок, которые жаждут вцепиться в чей-нибудь палец. Или любопытный нос.       — Не лезь, а то сожрет, — восседая на табуретке в больничном крыле, Сан лишь косит уставший взгляд на свою добычу. Меньше всего сейчас, когда над его ногой суетятся колдомедики, ему хочется разбираться, в чем секрет следующего испытания. От этого бы отойти. — По крайней мере, меня попыталось сожрать.       — А мадемуазель Бенуа все-таки сожрало, видимо! А ты из-за своих ядов ему пришелся не по вкусу.       — Не злорадствуй. У меня тоже не чистая победа, — Сан морщится и вытягивает ногу, пока на нее, обработанную и подлеченную, накладывают повязку.       — Зато у этого, Тодора, все было замечательно, — Джун хмыкает, перекатывает медальон между ловких пальцев. Выражение лица ясней ясного говорит о том, что «замечательно» — это не комплимент. — Зашел и вышел. Так, знаешь, на прогулочку сходил.       Видимо, парень из Дурмстранга был готов к встрече с тварью и знал нужное заклинание. Может, у них были разные магические существа?       — Возможно ему попался не любитель человечинки…       — Погребин.       — Кто?..       Слово незнакомое. Сан хмурится и поджимает губы. Но в разговор вмешивается медсестра, которая только что закончила перевязку и теперь собирает ошметки обрезанной окровавленной штанины с пола.       — Погребин, мистер Чхве. Это демон из России. Именно он вас и покусал. Справиться с ним — это было первое испытание, — женщина комкает куски ткани и удаляется, лишь кидая вслед. — Завтра на перевязку!       — Но… — Сан хмурится лишь сильней, переводит задумчивый взгляд на медальон в чужих пальцах. — Но я же не знал, как с ним справиться.

***

      После провала у одной из картин Сонхва решает попробовать что-то другое. Сейчас все равно требуется проверить места общего сбора и, желательно, администрацию школы. Это непросто, ведь Хогвартс охраняется всем, чем только можно: и заклинаниями, и картинами, и призраками, и даже стенами. Но ходят легенды, что Хогвартс помогает тем, кто хочет помочь ему, кто пришел с добрыми намерениями. Сонхва не считает себя безумцем и не считает, что хочет вредить. Он лишь пытается выяснить, насколько далеко зашел заговор и не стал ли Хогвартс новой основой для сектантов. В конце концов, для Грин-де-Вальда много значило это место, а сейчас поступают сведения, что тут все-таки есть признаки начала восстания: начинают пропадать полукровки. Дальше пойдет следующий этап, и нужно собрать сведения, чтобы начать действовать раньше, чем все станет непоправимым. В прошлый раз министерство успело, но сейчас может быть уже поздно. Только если сам Хогвартс не поможет.       — Послушай, мне правда нужна помощь. Может пострадать много людей. У нас удалось все предотвратить, но во Франции и в Польше уже есть первые знаки. Скоро начнется и здесь, я не справлюсь один…       В ответ, конечно, ему ничто не откликается.       Сонхва решает рискнуть. Он направляется, на этот раз стараясь не скрываться, в другое жилое крыло. Здесь школа его пропускает: картины только недовольно смотрят, но не препятствуют. У одной из стен, на которой заметен дверной молоток в форме орла, Пак останавливается и стучит. Вопрос, на который требуется ответить для прохода, оказывается непростым, но Сонхва крупно везет: он, к своему счастью, знает правильный ответ на эту загадку, — дверь открывается, и теперь можно спокойно пройти в гостиную. Пак имеет представление, что искать, поэтому не роется просто так по чужим вещам, чтобы не потревожить хрупкое доверие, наладившееся у него со школой. Присев на корточки, он приподнимает при помощи палочки покрывало на стене и заглядывает под него, но…       На все тело накатывает волной липкое удушающее чувство. Оно перехватывает дыхание, опустошает все внутри, словно выскабливая скальпелем. Уши закладывает. Сонхва чувствует себя пустым, подавленным… И бесполезным. Он оседает на ковер чужой гостиной, прислоняется лбом к подлокотнику одного из диванов и просто пытается успокоиться, теряясь от накатившей беспомощности и безысходности. По комнате раздается сдавленный вздох, совершенно бесконтрольный, отражается от стен и глушится в расставленных вокруг книгах. В голове не успевают проноситься мысли: так реагирует на его вторжение Хогвартс? Это охранное заклинание Райвенкло? Это точно какая-то защита, и от ее влияния нужно поскорей избавиться, или схватившая за горло безнадежность его здесь и придушит. Однако что-то смутно знакомое есть в симптомах накатившего внезапно отчаяния: слишком напоминает отпечатавшиеся давно в памяти признаки магии кое-какого волшебного существа…       Ну конечно, черт подери, это же погребин!       Пак перебарывает себя и усилием воли выпрямляется, просто оставаясь на коленях. Голова неудержимо кружится, мерзко мутит, но на одну вещь ему совершенно точно хватит сил.       Он выхватывает палочку и открещивается ей от всего вокруг, лишь с усилием выплевывая в пустоту гостиной слепое заклятие: «Остолбеней Триа!»       Кажется, совершенно ничего не меняется. Это удушающее чувство не проходит, и Сонхва всерьез пугается, что ошибся и его по-настоящему давят сами комнаты Райвенкло. Но, как только он старательно делает намеренно глубокий вдох, все вдруг исчезает. Так, словно ничего и не было.       За окном совсем черно, в комнатах потрескивают факелы. Парень держится за подлокотник дивана и неспешно, на пробу, поднимается с пола. Пока что все нормально. Неужели действительно погребин? И он справился?       Сонхва еще с минуту стоит в одной позе, тяжело дышит и настороженно бегает взглядом вокруг, опасаясь новой атаки. Но ни гостиная, ни Хогвартс не чинят ему преград, школа сама пустила его сюда. Вряд ли для того, чтобы убить или свести с ума, верно? Это можно было бы сделать и в его собственной кровати, и не было бы никаких помех, он ведь открыт и безоружен. Пак совсем распрямляется и, еще немного обождав на всякий случай, снова принимается за поиски знаков.       В первое время он натыкался на знаки Даров Смерти и полагал, что наконец напал на верный след. Но Дары — известная легенда, все более и более популярная после событий последних десятилетий. И даже в учебниках истории Дурмстранга было четко написано, что Грин-де-Вальд собственноручно оставлял везде эти символы, как и его последователи. Было бы глупо полагать, что современная задумка столь же наивна, даже если прикрыть популярностью символа серьезные опасные мотивы. Но Сонхва уже знает, что ищет, и даже знает, где обычно стоит искать. И, к своему ужасу, находит. И знаки, и такие же, как в Дурмстранге, письма в определенных книгах. И даже больше — помимо символа секты Грин-де-Вальда он находит и его девиз на форзаце одной из книг.       «Ради общего блага».       О, вряд ли это похоже на девиз Райвенкло.       Сонхва встает посреди гостиной, внутренне отчаявшийся из-за находок, но все равно искренне благодарный за возможность осмотреть помещение на признаки появления секты, больше похожие на симптомы опухоли. Он негромко говорит «спасибо» в пустоту зала, низко кланяется школе и, предусмотрительно поправив все, что мог оставить в качестве следов своего присутствия, как можно быстрей покидает чужую территорию. Совершенно незачем студентам и, в особенности, заподозренным в участии в секте, знать, что он тут был.       По времени пора бы возвращаться на трибуны, но, судя по тишине в залах и коридорах, пока еще никто не вышел? Сонхва не уверен, что ему сейчас важно знать, как обстоят дела на игровом поле. Но оставаться на месте опасно, ведь тогда он сразу вызовет подозрения, когда студенты начнут возвращаться в здание. Он и без того недостаточно осторожен.       Вдалеке трибуны взрываются приветственным грохотом, играет оркестр, и Сонхва понимает, что кто-то все-таки вышел. Скорей всего Драганов. Хотя кое-кто бы предпочел, чтобы он там и остался. Приходится быстренько скользнуть к организованной у леса площадке и замереть у балок, наблюдая отсюда. Так он точно не вызовет подозрений: все из Дурмстранга в курсе, что Пак — не большой любитель массовости и приобщения к толпе, поэтому обнаружить его тут будет самым логичным.       Верно, Тодор уже прошел. Расхаживает по краю площадки, как ни в чем не бывало, будто и вовсе не утомленный заданием. Что ж, значит справился. Или ему подсказал директор.       По другому краю хромает, опершись о своего приятеля, Чхве Сан. Он выглядит откровенно помятым и вялым, и даже при слабом свете под истерзанной штаниной на коже отчетливо видна кровь. Очевидно, встреча в лесу ему далась нелегко. Но все же закончилась удачно. Сонхва лишь надеется, что с ногой ситуация не слишком страшная и раны скоро заживут. Куда честней соревноваться со здоровым соперником, чем с покалеченным, и Тодору должен хоть кто-то дать достойный отпор. И, видимо, это будет не мадемуазель Марьян: за чемпионкой в лес высылают отряд. Судя по всему, что-то уже пошло не так.       Результаты очевидны.       Сонхва на ходу присоединяется к делегации своей школы, которая чествует Тодора, но площадку покидает последним, наблюдая за вторым чемпионом и все еще надеясь увидеть, что на поле вернут Марьян. Сану тоже пришлось несладко. Но учителя и наблюдатели уже разгоняют зрителей: все по комнатам, здесь не на что смотреть, расходитесь.       — Так плохо было! — спустя пару дней утром Сонхва ковыряет свой завтрак и ленно, полусонно отвлекается на чужой звонкий голос. Он не оставляет в покое — звенит настойчивой мухой. Французская чемпионка, мадемуазель Бенуа, демонстрирует подружке из своей школы поврежденные руки и множественные царапины на лице и шее, которые за эти дни подлечили колдомедики. Девушка все еще выглядит напуганной и говорит сбивчиво, рублено, резко, что совсем не свойственно французской речи. — Это как дементор, Николь! Он все высосал. Существовать не хотела. Так беспросветно. И страшно. Он небольшой. А готов был сожрать. И похож на камень! Уродливый! Как хорошо, что пришли…       Сонхва, пока пытается на ходу осмыслить обрывочные фразы, отупело моргает пару секунд, стараясь собрать разбегающиеся мысли в кучу, а после хмурится. Марьян ведь описывает погребина.       Какова вероятность за столь короткий срок дважды наткнуться на волшебное существо из другой страны? И вряд ли бы он забрался в гостиную Райвенкло — его там не было видно, только ощущалось давящее присутствие. Да и откуда бы взяться. Выходит, он был в лесу, пока чемпионы проходили испытание. И… Сонхва как-то ощутил это, будучи в помещениях замка? Или почувствовал, как ощущает кто-то другой?       От этой мысли по спине проходится холодок. Сонхва подается вперед, опираясь о стол, и сканирует глазами сначала француженку. Ее вытащили, она спаслась не сама. Но ведь тогда погребин четко отреагировал на заклинание. Взгляд обращается к дурмстрангскому чемпиону. Тодор? Он в полном порядке и, кроме того, прекрасно знает, как бороться с такой мелкой тварью, в том нет сомнений. Остается?..       Нет, это совершенно невозможно. Пак впивается взглядом в студента Хогвартса. Сан прихрамывает на одну ногу, и это как-то слишком хорошо вяжется с накатившими на Сонхва ощущениями и тем фактом, что атаку погребина удалось отразить. И с описанием демона французской чемпионкой. И даже с тем, что рассказывал мельком Тодор, хвалясь легкой победой. И это ощущение безысходности — наверняка оттуда, не иначе. Вот только какого черта это чувствует Сонхва?!       Он буквально насквозь пронизывает студента другой школы, игнорируя, что это и подозрительно, и неприлично. Если это были его чувства, то, выходит, Сонхва как-то умудрился перенаправить их на себя? Или забрать? Или что это вообще такое?       На лице Пака застывает маска сосредоточенности, глаза чуть стекленеют: он перебирает варианты, как могло случиться, что он смог ощутить чужую безысходность и чувство бесполезности. В какое-то мгновение взгляд падает на белые следы магического ожога, почти полностью сошедшие с ладони. Чужого ожога. Вот же идиот.       — О чем задумался? — Юнхо подсаживается на лавке поближе и с любопытством смотрит на руку. — Что-то новое пробовал? Откуда это?       — Да так, — Сонхва одергивает вниз рукав косоворотки и прячет часть ладони под манжетой, невольно хмурясь. Юнхо — хороший друг, не станет лишний раз расспрашивать, скорей просто поможет (само собой, предварительно поворчав). И он уже привык, что Сонхва, любитель влезть куда не надо на досуге, то и дело прячет новые набитые «шишки», чтобы не вызывать вопросов и никого не беспокоить. — Неудачное заклинание.       — И что, волшебная мазь твоей матушки не помогает? — Юнхо с сочувствием качает головой и похлопывает товарища по плечу. Мази и лекарственные зелья, которыми промышляет мать Сонхва, будучи колдомедиком, действительно чудодейственные, и пока никто не может разгадать ее секретов. Зато помощью стараются пользоваться все, кто только может. А матушка, по доброте душевной, редко отказывает и Сонхва тоже снабжает своими творениями. В тот раз ее мазь тоже помогла. Вот только не Сонхва, а Сану.       — Немного недолечил, — Сонхва отстраненный, пока думает о том, что натворил. Довыпендривался. Зацепил линии на руке и перенес на себя, ну просто гений заклинаний, гордость школы, именно таким и место в… Где-то не в магическом сообществе, очевидно. Если это правда и если кто-то узнает — ничем хорошим ситуация определенно точно не обернется. Не хватало еще, чтобы его сдали в чужой стране под следствие за какое-нибудь незаконное слияние с чужими ощущениями. В Великобритании это наверняка запрещено.       От накручивания Сонхва отвлекает только то, что на него будто бы случайно решает обрушиться какая-то «неловкая» гриффиндорка. Подхватывать ее он даже и не пытается.       Однако по его душу не приходят ни сегодня, ни через неделю. Никто вообще не дает понять, что его в чем-то подозревают или обвиняют. Может, показалось? Может, то был вовсе не погребин? Так просто совпало, и только. Не больше. Никаких чужих ощущений, одни лишь совпадения.       Осень начинает ронять листья и нагонять ветра вокруг старинного замка Хогвартс. Занятия кажутся почти сонными. То ли на Сонхва влияет местный климат, то ли он просто плавает в программе, отвлекаясь на другие вещи. Наконец-то начинают приходить ответы на разосланные письма: несколько свидетелей готовы к личной встрече и даже предлагают, где ее можно устроить. Некоторые, конечно же, считают подозрительным просьбы о беседе и заявления о надвигающейся опасности, и имеют на это полное право, опасаясь за свою жизнь. Сонхва не может их винить, но сам он вместо занятий думает совсем о других вещах и начинает пропадать ночами. От Юнхо вмешательств не дождешься, зато Сонхва прекрасно знает, что его скорей прикроют, чем выдадут. С приездом иностранных студентов в Хогвартсе защита, кажется, совсем сходит на нет, поэтому Пак даже не боится на кого-то нарваться. Он все равно уже не может спать, боясь упустить каждый шанс поискать зацепки, найти новую информацию, обнаружить признаки сектантов и, возможно, даже застать их на месте преступления — при встрече друг с другом или на месте сотворения заклятия, возможно даже на похищении, новости о которых неудержимо просачиваются в местную прессу. Он не может спать, пока не потренируется, не отработает заклинания, пока он не готов.       А еще он не может спать, потому что ему снятся дурацкие васильки.       — Тц, — Сонхва тяжело вздыхает и вновь садится на постели, растирая лицо. Уснуть невозможно, сны становятся все настойчивей, и это уже трудновато выносить. Он одевается под привычное ворчание Юнхо и покидает комнату. Картины тоже недовольно ворчат, будто научившись у Чона, и Сонхва старается поскорей проскользнуть мимо, чтобы не поднимать лишнего шума. В конце концов, о его ночных вылазках наверняка уже доложено директору МакГонагалл, вот только эта проницательная мудрая женщина, видимо, не считает необходимым его останавливать: он лишь уходит тренироваться или читать, ничего запрещенного. Пока что. Сегодня Пак не может уснуть еще и от волнения.       Встреча назначена на шесть часов утра, гость прибудет сразу с поезда. И от Хогвартса добираться неблизко, поэтому придется покинуть территорию, чтобы трансгрессировать. В трансгрессии Сонхва совсем не преуспевает и, хотя вполне успешно сдал экзамен, все же старается лишний раз с этим не связываться и, в меру своих сил, избегать необходимости перемещаться. Расщеп до сих пор, к сожалению, является довольно частым последствием, тут никаких матушкиных мазей и бальзамов не хватит. Но добираться слишком далеко, а вырваться по своим нуждам он не может никакими законными путями и ни под какими законными предлогами. Не говорить же правду: я встречаюсь со свидетелями времен Грин-де-Вальда, которые в силах мне что-то рассказать. Нет? Конечно нет, это имя под запретом, второе по нежелательности в Европе. Да и что бы делать студенту иностранной школы с этим свидетелем? Определенно ничего хорошего.       Первая встреча назначена с пожилым магом, который, переехав в те годы в Париж, застал, как пропадали полукровки. И, хотя был тогда юн, он помнит, как преследовали грязнокровных волшебников и их окружение, как убеждали всех в том, что магглов стоит подчинить, подмять под себя, сделать слугами магов. Сонхва сомневается, что этот человек сможет ему помочь, но сейчас ценна каждая крупица информации. Поэтому, покидая территорию Хогвартса, он трансгрессирует к назначенному месту встречи, стараясь попасть в точности в темный переулок, и пристраивается в уголке, откуда открывается наилучший обзор на площадь. По улице клубится сырой осенний туман, пробираясь промозгло под одежду и затмевая фонарный свет. Однако место обычно довольно людное, и даже в такое время появляются редкие прохожие и парочки, а Сонхва, немало отличающийся от привычных магглам людей, действительно слишком заметен. Пак невольно хмурится, ощущая на себе взгляды и различая шепот. Он привлекает больше внимания, чем планировал, и собирается совсем слиться с тенью и густым мокрым туманом, когда появляется его собеседник.       — Вы слишк-м выделаэтес, сэр, — с сильным ирландским акцентом говорит пожилой мужчина, качает неодобрительно головой, но Сонхва с улиц все же уводит, постоянно оглядываясь и озираясь.       История поначалу кажется вполне обычной: семья переехала на заработки сначала в Дувр, затем — эмигрировала в Париж. Там родители этого человека попали под влияние секты Грин-де-Вальда и, убежденные в верности его идей, стали одними из тех, кто зачищал грязнокровных волшебников для проверки и кто уничтожал людей, осмелившихся не подчиняться.       Грин-де-Вальд обладал поразительным, феноменальным даром убеждения. Его методы могли покорить любого, его использование слабых мест и давящая мощь своеобразной харизмы — подчиняли, и волшебники уже переставали быть собой. Лишь раз заронив в себе зерно сомнения в ценности человеческой жизни, они лишь более убеждались, что рождены и призваны стать богами этого мира. Они творили страшные вещи, веруя в свою безнаказанность, пока их не остановили. Но всем были прощены их проступки, кроме ближайших приспешников Грин-де-Вальда, а «обманутые» и «подставленные» им маги, на самом деле запятнавшие руки, были просто помилованы и отпущены. Никакой расплаты, никакого наказания, никакой пропаганды, никакого забвения и изъятия воспоминаний: те, кто творил зло во славу Грин-де-Вальда и его идей, так и остались лелеять их внутри. И, увы, прогноз от мага, наблюдавшего это 80 лет назад, сейчас неутешителен.       — Йето был стрэшно, госп-дин Пэк. С-бирэются ту-чи, и мы н-сможем уж- п-мешат. Они здэс, они уж- приходат… Я вижу йето кажтый дэн. Они здэс, и всо нач-нается как т-гда.       Сонхва буквально кожей чувствует отчаяние, которое охватывает этого человека, и сердечно просит его скрыться в безопасном уединенном месте, хотя и понимает, что он вряд ли будет нужен кому-то из нового поколения сектантов. Но перестраховаться стоит. Покидает мелкий городишко парень в сомнениях и лишь с большим количеством вопросов.       Следующие дни теряются в общем потоке: никак не выходит не думать о встрече, и Сонхва раз за разом прокручивает в голове весь разговор в попытке соединить новую информацию с тем, что уже знает о секте и ее делах. Если старый ирландец видит следы появления приспешников Грин-де-Вальда, видит символы, замечает уже знакомые признаки, то можно копать глубже? Можно ли его страхи и опасения считать серьезным аргументом? А то, что Сонхва нашел в гостиной Райвенкло? Все это вертится в голове и гудит осиным роем, перебивая остальные мысли.       — А? — из размышлений вырывает смутно знакомый голос, и Сонхва чуть хмурится, растерянно хлопнув глазами при взгляде на Сана. Тот снова подобрался тихо, бесшумно, и теперь стоит совсем рядом, выжидающе глядя. Кажется, кто-то что-то прослушал…       — Хен-а, ты совсем не здесь, да? — Чхве Сан, этот хитрый кот, посмеивается и выглядит вполне здоровым. Нога его, кажется, почти не беспокоит. — Мы завтра идем в Хогсмид, это деревушка здесь, рядом. Составишь нам компанию?       Сонхва все это время старался не думать о нем, сосредоточенный на собственных целях и задачах, занимающий себя изучением истории и поисками ниточек, которые приведут к лидеру движения. И сейчас взгляд, брошенный на Сана, зависает вместе с ходом мыслей: это защитный механизм, темные глаза отвлекают от главной цели и выстраивания логических цепочек, а Сонхва не может себе позволить упустить нить рассуждения, просто потерявшись в чужом пронзительном взгляде.       Однако все же теряется.       — Спасибо, я подумаю, — Пак отвечает почти на автомате, и, только когда слизеринец уже теряется в толпе, открывает было рот продолжить — и шумно выдыхает. «Составишь нам компанию?». Как глупо и не вовремя. Нельзя заводить дружбу с другими школами, и тем более — с чемпионами. Наверняка Сан заметил, что Сонхва приставляют к Тодору помогать с подготовкой к испытаниями, и решил, что сможет через него выяснить что-то полезное для себя. Это исключено, ему ничего не светит. Но, может, все-таки… Есть ли хоть какая-то вероятность, что за приглашением не кроется расчет?       Само появление надежды заставляет все тело Сонхва нехорошо напрячься. Он слишком много себе позволяет, когда тратит драгоценное время не на необъятный пласт информации и фактов, которые он упускает так запросто, а на что-то посторонее.       Однако… К Хогсмиду все-таки приходит и останавливается у первых домов с краю. Он встает в сторонке и провожает взглядом множество студентов всех трех школ, а также снующих меж ними местных.       И, даже злясь на себя, он все-таки выглядывает в толпе макушку с васильковыми косами от висков.