Северный Огонь

      Очевидно, Райвенкло не ровня Слизерину. Не в этом матче. Сонхва понимает, что змеиный факультет хорош не только в уловках, но и в самой игре. Участники команды определенно умеют анализировать ситуацию и вовремя использовать себе во благо. Только за одну игру можно насчитать несколько раз, когда мелкие ошибки и промахи Райвенкло оборачиваются для них большой проблемой: то, как стремительно растет разрыв между соперниками, выглядит даже как-то нереалистично. И, хотя вороны определенно сильные противники, на стороне Слизерина — расчетливость, хитрость и умение играть жестко без зазрения совести.       Сонхва это действительно волнует. Он не знает, согласятся ли директора провести матчи между школами или нет, поэтому старается отогнать смутное тревожное чувство, поднимающееся изнутри и сдавливающее горло. Все будет в порядке. Директорам школ ведь не захочется ставить под угрозу Турнир?       Не захочется, в этом он оказывается прав.       Потому что, объявляя матч между Дурмстрангом и Шармбатоном, судейская коллегия ставит строгое условие: никаких Чемпионов в составе команд, их участие исключено.       Не проблема, это вполне выполнимо, Драганов и не участвует в том, чтобы разнести Шармбатон в щепки и отправить в лазарет парочку игроков. И даже дальнейшие разборки директоров и судей по поводу жесткой игры северной школы никак не влияют на него и его участие в Турнире. Вот только все проблемы на поле доставляет отнюдь не Тодор Драганов.       И у Сонхва нехорошо замирает сердце от того, как ликует Юнхо, когда объявляют стороны следующего матча: Слизерин и Гриффиндор. Ведь это же так увлекательно! Решается, кто будет противником Дурмстранга, и крайне велика вероятность, что желание Юнхо исполнится — они будут соревноваться со Слизерином. А это определенно кончится плохо. Для всех.       И об этом точно стоит предупредить, в противном случае может случиться самый настоящий скандал.       Сонхва пока успел близко пообщаться только с Саном, поэтому решает поговорить именно с ним в надежде, что он поймет. То, как трудно оказывается выловить чемпиона Хогвартса в учебное время и между этапами соревнований, становится для Сонхва причиной немалого удивления. Он привык то и дело замечать Сана в разных местах: Чхве, даже если не самый активный, — все равно весьма популярен. Вокруг нередко можно заметить либо группу парней, либо стайку прекрасных дам. Последние преследуют его особенно активно, ведь Святочный бал уже не за горами. И, хотя Сан почти не выделяется из толпы, но, так или иначе, обычно о его присутствии и перемещениях возвещает шепоток влюбленных девиц.       Однако нет, на всю неделю после матча он словно исчезает. Сонхва всерьез начинает переживать, что что-то случилось, пока не слышит, как одна из слизеринок в коридоре по секрету докладывает подружкам с других факультетов, что их «звезда» усердно готовится к будущему этапу Турнира. Этих девушек, кажется, не слишком волнует успех Турнира, а вот внимание Чхве Сана — даже очень.       «Дурочки», — в мыслях Сонхва ощущение от подслушанных ненароком разговоров оседает пренебрежением и какой-то легкой злостью. Если они будут надоедать участникам Турнира в комнатах, классах и библиотеке, то чемпионы не смогут ни расслабиться, ни сосредоточиться. Излишний стресс им ни к чему, а тут еще некоторые девицы, словно им заняться нечем, преследуют на каждом шагу. Сонхва лишь надеется, что Сану не мешают заниматься и готовиться. И что он успевает отдохнуть. Потому что знает, что Тодор, например, не успевает ни того, ни другого, без устали оттачивая навыки с директором и наставниками.       Так и не найдя способ пересечься с Саном, Пак даже успевает отложить свои переживания касательно квиддича в долгий ящик и почти забыть, поскольку больше занят сопоставлением полученной из писем информации. Однако, когда Юнхо тянет его на игру, в Сонхва резко поднимается волна тревоги и он сидит сам не свой. На игровой арене — выискивает того парня. Охотник летает стремительно, играет очень даже хорошо и умело просчитывает слабости команды именитого факультета. Шустрый и юркий. Но этого недостаточно. Этого мало. Этого критически мало, чтобы справиться с жесткой игрой Юнхо и других студентов Дурмстранга без насилия и не повредить никого из членов команды. Допустить такое развитие событий — это допустить жертвы. Лишние жертвы.        Юнхо уговорить невозможно, его лишь больше раззадоривает матч. Чон неотрывно и жадно следит за метлами слизеринцев, в глазах полыхает. Больше всего Юнхо сейчас похож на взявшую след гончую, в которой уже кипит охотничья кровь. И это делает его опасным. Например, для того Джуна Киммела. Может, сказать ему напрямую? Нет, это будет неправильно, это будет игра против Дурмстранга. За такой поступок могут отчислить. И, кроме всего прочего, это предательство друга. Но жертвы сейчас никому не нужны, их может быть достаточно и на Турнире. Ничего подобного нельзя допустить, еще одного конфликта на этих соревнованиях Дурмстрангу не простят. Но как предупредить, что на поле нужно избегать как минимум Юнхо?       Сан.       Сонхва бегает взглядом по трибунам в поисках знакомого лица — и на этот раз находит парня довольно быстро. Сан поймет. Сан не как остальные, он похож на дружелюбного человека и верного друга, который не выдаст. И, что главней, похож на того, кто сам не хочет жертв.       Нужно найти способ поговорить с Саном. Но для этого — опять смыться с трибун. Особенно от возбужденного Юнхо, который стискивает руку Сонхва в особенно напряженные моменты матча, глядя на своих потенциальных соперников этим самым взглядом охотника. Пак, стараясь не скрипеть зубами из-за стиснутой в чужой крепкой хватке ладони, отчаянно пытается поймать взгляд Чхве. Выворачиваться имеет смысл только в том случае, если удастся намекнуть на разговор Сану. Тот не смотрит на другую сторону трибун бесконечно долго, но, наконец, все-таки происходит столкновение взглядов. Кажется, мимолетное, вскользь, но этого хватает, чтобы привлечь внимание.       Сонхва кивает вниз, под трибуны, косит глаза на Юнхо, и снова вниз. Лишь бы понял. Не бестолковый же мальчик.       Не бестолковый, отнюдь.       Поэтому Сан кивает и быстро исчезает в толпе — а вскоре лишь его плечо мелькает под лестницей. Сонхва, ссылаясь на обилие шума, проходит совершенно спокойно и тоже исчезает под лестницей.       Под трибунами темно и сыро, хлопают на ветру парусиновые обивки граней, сверху громыхает гвалт болельщиков, свистят заколдованные игровые мячи, с балок что-то сыпется. На одном из уровней стоит взъерошенный Сан, чуть ежась от сырых порывов, и Пак, так же встрепанный ветром, почти физически ощущает свое нежелание начинать этот опасный разговор.       — Сан, я… — Сонхва подходит вплотную и мотает головой, даже не зная, с чего начать. Он предает свою школу. Лишь бы Сан правильно понял. Глаза в глаза. — Мне нужно кое-что сказать. Это насчет квиддича. Ни для кого не секрет, что вы скорей всего сейчас выиграете. И наши команды наверняка столкнутся в финальном матче, этот дурацкий дружеский поединок, обмен опытом…       Он слегка сбивается и шумно втягивает воздух носом, замолкая на секунду и подбирая слова. В голове со звоном роятся мысли, мешают рассуждать здраво. Нужно сказать. Он обязан, это ради безопасности обеих сторон. Горячими руками — Сонхва рефлекторно прихватывает запястья Сана, чем обращает на себя больше внимания, заставляет не отвлекаться и смотреть на себя. Замечает, как взгляд у Чхве становится растерянным.       — Послушай. Не знаю, как насчет остальных, но тот парень, охотник Слизерина, твой друг… Сделай так, чтобы он не выходил на поле, — тон неожиданно с повышенного и учащенного резко ныряет вниз, и последние слова звучат медленно, внятно, отчаянно глубоко. — Постарайся. Пожалуйста. Юнхо загорелся, и… Скорей всего не обойдется без серьезных травм. Он тяжелый соперник. Да, твой друг очень ловкий, но Юнхо играет жестко, он не даст увернуться. Ему это нравится — когда приходится гнать и вычеркивать одного за другим. Прошу.       Сонхва понимает, что в его голосе все четче начинает сквозить отчаяние, и замолкает, опуская взгляд на руки, которые слишком крепко сжимает в своих. Что он делает? Предупреждает друга об опасности? Или предупреждает противника об их стратегии в борьбе? Ведь все равно ничего не получится, все равно кто-то точно пострадает. Вопрос только в том, ближе будет Сану этот человек или нет. Но одинаково Дурмстранг кому-то навредит. Намеренно.       Лицо у Сана меняется по ходу этого сбитого лихорадочного монолога. То, что Чхве напряжен и насторожен, можно ощутить кожей, и у Сонхва все внутри сжимается. Меньше всего он хотел вызвать злость или недоверие к себе, но, видимо, заслужил это — конечно, он ведь практически угрожает Джуну, как тут не насторожиться. Сонхва невольно сжимает руки чуть крепче, боясь, что сейчас их сбросят, оттолкнут.       — Хорошо, хен. Я сделаю все, что смогу, но ручаться не буду, — контрастно прохладные ладоням Пака, чужие пальцы слегка сжимаются вокруг запястий в ответ. Это аккуратное прикосновение эхом поддерживает слабая, но все же — улыбка. Сан улыбается. В его голосе нет ни злости, ни напряжения, которые, хоть и оставили отпечаток на лице, но никак больше не проявляются. — Понимаешь, Джунни довольно азартен. Даже если я его запру в комнате — он найдет способ пробраться на матч. Его не получится уговорить. Я уверен наверняка, что не смогу, но… Попробую, правда.       Сан смотрит ласково, будто извиняясь, однако хмурится, и такая буря эмоций на лице лишает возможности однозначно трактовать реакцию.       — Ты злишься, что мы представляем угрозу?       Чхве вздергивает бровь и тут же обхватывает руки своими крепче, подаваясь вперед.       — Не сходи с ума! Ты же хочешь как лучше. Правда?       Это звучит с такой настойчивой надеждой, что, даже имей Сонхва желание навредить кому-то на самом деле, он бы застыдился. Сейчас, когда Сан так искренен и смотрит доверчиво в глаза, впервые решение раскрыть карты кажется правильным. Его понимают. Его не осуждают.       Сонхва теряется от того, как тонет в собственной благодарности к Чхве Сану. За то, что тот выслушал, не прогнал, понял, поверил и постарается сделать так, чтобы Джун не травмировался или, лучше, вовсе не попал на поле. Скорей всего, это единственный способ избежать травм, потому что именно Джун больше всех заинтересовал Юнхо, и тот не посмотрит на их разницу в габаритах. И если с остальными двумя охотниками он может не расправляться, посчитав их неинтересными, то Джуна он сначала будет преследовать, измотает его метлу, а затем…       Наверху все громыхает, вокруг сыпется деревянная пыль с помостов и перекладин, трибуны трясутся под ликованием болельщиков. Воздух здесь, внизу, под парусиной, плотный и влажный. Душно. Сонхва поджимает губы, глядя на выражение лица Сана, и коротко кивает. Да, он хочет как лучше. И надеется, что все получится. Кто, кроме Сана, сможет повлиять на его друга? Та элегантная дама – директор? Куратор факультета? Староста? Капитан команды? Никому не захочется в международном матче лишать команду ведущего охотника, поскольку на ловца надежд всегда мало. И, если Джун такой человек, то наоборот будет рваться в бой, чем только спровоцирует Юнхо: ему куда интересней бороться с противником, который будет ждать схватки.       Это так глупо. Пытаться исключить из матча охотника другой команды. Сонхва чувствует себя предателем — и Дурмстранга, и противника, потому что, пытаясь помочь кому-то одному, он вредит и своей школе, и чужой команде. Юнхо переключит внимание на кого-нибудь другого, вряд ли он позволит своему инстинкту рассеяться, а не пустит его в дело. И Пак совершенно точно не сможет никак его отговорить, облагоразумить и успокоить, поэтому и рассказывает, просит другого человека. И вся эта ситуация — тайком, в темноте под трибунами, пока наверху идет матч и Сану бы нужно поддерживать друга, а Сонхва рассказывает об опасности урывком, как вор, как настоящий заговорщик. Никто никогда не подумает ничего хорошего, увидь он, как студент Дурмстранга держит за руки чемпиона Хогвартса едва ли не мертвой хваткой и что-то лихорадочно ему выговаривает. Нет, это неправильно. Это даже смотрится неправильно, что уж говорить о том, что все это звучит как какой-то коварный план по лишению команды сильного игрока. И что вообще подумает Сан, это же…       — Не переживай об этом, хен-а. Я постараюсь все решить, — Сан вдруг подается вперед и обнимает. Так тепло, уютно. Так правильно? Песчаная буря мыслей внутри Сонхва мгновенно оседает вниз ровным морским пляжем, все пустеет — и наступает звенящая пустота. И только учащенный стук сердца накатывает волнами на берег.       Ладонями по чужой талии — легонько, словно пробуя. Ткань одежды на секунду сжимается под пальцами… И Сонхва отстраняется. Нельзя. Он не отводит глаза, старается смотреть прямо. Так честнее.       — Рассчитываю на тебя. Пожалуйста, пойми правильно. Я правда хочу помочь, а не ослабить вас, — но он сам себе уже не верит. Легкий сдержанный кивок, и Сонхва, цепляясь за одну из перекладин, ловким рывком выскальзывает наверх, обратно на свет, на трибуны, где глотает холодный осенний воздух так, словно не дышал нормально лет сто.       Черт подери, что же это делается…       Сонхва шумно втягивает носом воздух и всеми силами старается сосредоточить плывущее внимание на игроках, пролетающих мимо трибун. До конца матча считанные минуты. Слизерин, без сомнений, выигрывает. Это все максимально глупо. Да нет — это предательство, ни больше ни меньше, именно так и называется. Рассказать ученику другой школы, чужой команды, в чем их сила и чего стоит опасаться? Чем Сонхва вообще думал? Ах да, НИЧЕМ! Он же где-то посеял свой мозг. А палочку не забыл, нет? Удивительно.       Сонхва ругает себя почем свет стоит, сам не в силах поверить, что так запросто выдал информацию. И никто его не просил, никто не пытал, он просто взял и по собственному желанию рассказал, что Юнхо нацелился на Джуна Киммела. Отличная тактика, теперь они точно не проиграют. Это при условии, что к матчу делегацию Дурмстранга не готовили и половина команды вообще не умеет нормально играть в квиддич. Смешно, что приходится надеяться на победу только за счет троих участников, один из которых Юнхо. Последний запросто может набрать очков, даже вполне способен сыграть на позиции ловца, но его азарт не позволит просто тратить время на снитчи, когда есть что-то поинтересней — люди. Но теперь один из охотников будет держаться подальше от поля, не провоцируя Юнхо, и, возможно, это поможет его команде выиграть. Но не команде Дурмстранга. А Сонхва — из Дурмстранга.       «Если ты еще не забыл», — мысленно дает он себе оплеуху и, натыкаясь на того самого охотника на поле, провожает его долгим взглядом. Неужели только для того, чтобы сохранить совершенно чужому человеку здоровье? Чтобы не было «международного скандала» из-за жесткой игры Дурмстранга? Или все-таки потому что не хочется видеть обеспокоенным Сана? Не хочется, чтобы он ненавидел Сонхва, который из школы, что травмировала его друга?       Глупо.       Наивно.       И сентиментально.       Отлично, Пак Сонхва. Ты глупый, наивный и сентиментальный.       — Ну, Сонхва. Что скажешь? — из задумчивости его вырывает голос. Знакомый, конечно, и все же — неожиданный. Чхве Чонхо не отрывает глаз от поля и с интересом наблюдает за чужой игрой. Впрочем напряженным не выглядит, даже напротив. Просто озадаченным.       — А что я должен тебе сказать? — Сонхва кидает невольный взгляд назад, откуда вынырнул, и сердце леденеет. Наверняка Чонхо его видел. А может и того лучше — слышал. И тогда проблем с директором не избежать.       — Тактику. Они ведь и сами не дураки обмануть, как видишь. Подскажешь что? — Чонхо откидывается на лавке назад и, поднимая бровь, смотрит на Сонхва. Капитан команды по квиддичу — он младше и играет куда прямолинейней Юнхо, но все-таки стратег и тренер замечательный. Глаз у него наметан. И вряд ли когда-нибудь этот парень, выпустившись из школы, будет невостребован в спортивных кругах. Спокойный, размеренный, чересчур взрослый, не позволяющий себя запутать или обмануть. Это чувствуется и сейчас.       Но спрашивает он отнюдь не о том, из-за чего Сонхва отлучался.       — Подскажу. Быть осторожными. Если вам до этого не давали отпора — не значит, что не дадут сейчас. И, может, они никогда не попадут в сборную, но схитрить могут, — разговаривать об этом не хочется. Сонхва не любит и не понимает квиддич. И вообще групповой спорт в целом. Предпочитает полагаться на себя. Из него паршивый советчик для командных игр. — Переключи Юнхо на снитч. Он будет недоволен, зато это быстрая победа. И без жертв. Сам видишь, они не стесняются.       Словно в подтверждение его слов мимо вихрем проносится один из игроков, подрезая соперника так, что тот не может закончить маневр и сваливается с метлы прямо на край трибун, цепляясь за борт.       — Лучше переведите на 4-1-1. Поменьше передач. Обрати внимание, они подбивают именно на передачах и долгом ведении квоффла. И лучше не тратьте много времени на бладжеры, иначе этим воспользуются.       Чонхо лишь молча и коротко кивает, снова переводя взгляд на поле. Сонхва же — как можно незаметней ускользает с трибун прочь.       После разговора с младшим он чувствует себя лучше. По крайней мере, он смог помочь и своей команде тоже. Правда, исключительно благодаря тому факту, что Чонхо доверяет его мнению.       До этой беседы Сонхва ощущал, что за неделю изведет себя до безумия, но сейчас в нем крепнет уверенность в том, что все может решиться мирно. Да, он помог Слизерину. Но и своим тоже помог. Поэтому следующие дни он практически спокоен: уделяет внимание учебе, тренировкам и даже пару раз умудряется отправить письма возможным свидетелям. Его список наконец подходит к концу, и теперь только остается ждать ответов или соглашений на встречу. Или отказов. Молчание — слишком частый гость в деле о приспешниках Грин-де-Вальда: одни боятся, другие все еще верны, третьи попросту не дожили. Нужно как можно больше узнать о них, а еще — попытаться втереться в доверие местным. Сонхва подозревает несколько человек, в том числе педагогов, но ему не хватает поводов, чтобы просто подойти и дать понять, что ему можно доверять. Разве что искусственно привлекать к себе их внимание?       — Представляешь, Чонхо решил перевести в охотники одного из наших загонщиков и сыграть нападением, — Юнхо, одетый в красно-зеленую форму Дурмстранга, падает на лавку рядом с Сонхва, изучающим за завтраком записи чьих-то воспоминаний и сверяющимся с газетными вырезками. Пак лишь кивает коротко, шевеля губами и не отрываясь от своего дела. — Сказал, что ему посоветовали временно перевести меня в ловцы. Кому вообще в голову пришел такой бред?!       Сонхва так и замирает на беззвучном произнесении слова. Означает ли это, что?..       — Я его, конечно, отговорил от этой идеи. Но он еще долго рассуждал, — продолжает вещать Юнхо и лениво закидывает в себя парочку галет, попутно оглядываясь и подмигивая хихикающим девчонкам. Конечно, такой высокий, статный, красивый. И жестокий на поле.       — Правильно понимаю, что ты остаешься охотником? А кто же ловец? — больше всего Сонхва не хочет слышать ответ.       — Юрген. Он туповат, правда, но быстрый. Плевать, я все равно порву этих сопляков.       — Вот как…       Когда Сонхва следует за Юнхо уже по проходам, то выныривает на минутку к полю. Там, перекидываясь легкомысленными шутками, разогреваются слизеринцы, которые совершенно не выглядят напряженными или взволнованными, кажется, ощущая полную уверенность в своем превосходстве. Среди них — Джун Киммел. Он громко смеется, отпускает шутки, подбадривает команду и машет зрителям. Те откликаются аплодисментами и свистом. За Слизерин сегодня болеет весь Хогвартс.       — О. Вот та малявка, — в голосе Юнхо слышится ликование. Он довольно скалится и цокает языком, пока дергает Сонхва за рукав и указывает на охотника. — Вот он. Шустрый, мне нравится. И не робкого десятка. Руки чешутся. С ним разберусь первым, а то больно много они смеются.       Черт.       Сонхва поворачивает голову, замечая, как в чужих глазах разгорается пожар, а все тело аж потряхивает в радостном предвкушении. Юнхо взял след.       На поле, минуя коридор, один за другим вылетают участники команды Дурмстранга. Публика приветствует обе команды. Хлопают под порывами ветра обивки трибун. Все тело Чона напряжено, он готовится оседлать метлу и последний раз оборачивается к другу.       — Юнхо, ты… Прости меня, ладно? Это только на один период, — Сонхва моментально приставляет палочку к виску друга и шепчет. — Импедимента дуо. Иммобьюлюс.       Юнхо замирает, как был, с улыбкой на губах и пристальным взглядом, в мгновение ока превращается в замершую, подобно глыбе льда, статую… И падает в руки Сонхва. Тот прижимает его к себе так крепко, как только может, внутренне содрогаясь от того, что сделал.       — Прости, Юнхо, прости, прости, черт…       То, как Сонхва сжирает себя заживо, пока на поле кружат игроки Дурмстранга — и без Юнхо, — сложно передать словами. Чон лежит у него на руках каменным изваянием, и Сонхва сам не может поверить, что так вышло. Что он вырубил друга, чтобы… Чтобы что? Чтобы тот не вышел на стадион? Чтобы не дать собственной команде выиграть? Чтобы не дать повредить чужого игрока? Чтобы из-за травм не случилось международного скандала?       Он знает ответ. Но признаться самому себе не может. Просто невозможно совершить такую глупость. И ведь он даже не успел сообразить, как сделал это: в голове все переворачивается от осознания, что натворил. Вот тебе и аналитик, вот тебе и гордость школы. Отлично, Пак Сонхва, ничего не скажешь. Зато какой-то чужой незнакомый парень будет цел. Какое ему вообще было дело? Да хоть в горстку пепла бы Юнхо его превратил, что с того? Или что с того, что Сан бы расстроился? Разочаровался? Разозлился? Возненавидел бы? Какая Сонхва с этого печаль?       Сонхва прошибает током, и он выдыхает, наблюдая из своего угла за краем поля и перебирая рефлекторно пальцами волосы Юнхо.       — Подожди немного, ладно? И прости меня, я так сглупил, — он усмехается неловко и выдыхает, прислоняясь спиной к стене прохода. То и дело звучат свистки, шумят трибуны. Юнхо сейчас должен быть там, а не валяться безвольной куклой. Главное, чтобы Сан хотя бы убрал своего друга, как Сонхва его и предупредил.       Устроив осторожно Чона у стены, Сонхва проскальзывает к выходу и выглядывает на поле. Взгляд мгновенно ловит стремительно направляющегося к воротам Джуна. Внутри что-то лопается.       Не получилось. Все зря.       Сан его не послушал, и этот парень все-таки в игре, а Юнхо рано или поздно выйдет из оцепенения. Пак срывается на нервный короткий смех и мотает головой. А чего он хотел? Что студент Слизерина его послушает? Студент чужой школы? Для матча между двумя учебными заведениями и практически двумя странами? Да, конечно, послушает и побежит выгонять с поля одного из лучших игроков, десять тысяч раз. Толку от этих жертв, если Сонхва элементарно не понимает, что сделал сам все, чтобы его команда проиграла?       Успокаивает лишь одно: Юнхо его все равно простит и, если понадобится, прикроет. И ведь угораздило же его подружиться с Мистером Я-влипну-во-все-проблемы-на-свете.       Слышится свисток, на пару минут ставший привычным шум стадиона меняет интонацию: глохнет свист метел и крики игроков, слышится только возрастающий гомон зрителей.       В конце прохода слышатся быстрые шаги. Сонхва сжимает палочку, будучи готовым применить заклинание против нежданного гостя.       — Юнхо? — голос знакомый, и это пугает даже больше, чем если бы человек был чужой. Чонхо. Он пришел за охотником команды Дурмстранга. — Сонхва, ты? Что тут?..       Взгляд Чонхо скользит по замершему безвольному телу, стеклянным глазам Юнхо, и останавливается на Сонхва, который закрывает друга собой и до побеления костяшек стискивает палочку. Бороться со старшим бесполезно, Чонхо знает, поэтому отставляет в сторону метлу и поднимает обе руки в перчатках, делая шаг навстречу.       — Сонхва, отпусти его. В команде почти нет участников, умеющих играть. Он нам нужен, — Чхве выглядит напряженным и слегка испуганным, но шагает ровно и старается говорить как можно спокойней.       — Не могу, — Пак мотает головой, но взгляд выдерживает, заслоняет Юнхо рукой. — Вы уже повредили одного, у школы будут проблемы. Я не могу этого допустить.       — Это не тебе решать, — Чонхо осекается на этих словах, понимая, что ступил на опасную дорожку, и опускает руки. — Признаю, я виноват, что не послушал тебя и не перевел его в ловцы. Я признаю. Но я не допущу сейчас, чтобы он кого-то сильно травмировал. Пожалуйста, Сонхва. Я тебя не послушал, но хоть ты мне доверься. Я смогу все контролировать, я капитан. Пожалуйста…       Это «доверься» эхом повторяется внутри, путая мысли, мешая стоять на своем. Нельзя же вечно все держать под контролем.       Проходит несколько томительно долгих секунд, слышится сдавленное рычание, и Сонхва на пятках оборачивается к Юнхо. Чонхо прав, нет смысла продолжать этот цирк. Джун Киммел на поле, а сдерживать Юнхо весь матч означает лишь то, что парочка игроков и несколько непрофессионалов с треском проиграют какому-то факультету. Чонхо и еще один игрок из команды тянуть весь матч на себе не смогут. Конечно, ничего страшного в проигрыше нет, вот только Сонхва прекрасно осознает, что в Турнире им выиграть не дадут: не просто так Дурмстранг ни разу не побеждал, — а значит, в мелких дружеских соревнованиях стоит проявить себя. Статус школы никто не отменял.       — Фините инкантатэм, — он направляет палочку на друга, высекая красные мелкие искорки, и отводит взгляд, не находя в себе смелости смотреть в мгновенно ожившие глаза Юнхо. Тот с трудом, держась за стену, поднимается.       — Я тебя…       — Потом, — Пак вручает ему метлу и выталкивает к полю. — Потом разберемся. Идите.       Только…       — Только не повреди никого, умоляю. Я поэтому все затеял. Международное сотрудничество очень важно для нас, постарайся никого не травмировать.       — Не обещаю, — Юнхо определенно зол, однако ничего не высказывает и даже не оборачивается, лишь фыркает. Они с Чонхо вылетают из коридора и приближаются к одному из судей. После свистка — Чон вихрем взвивается в небо, настолько же откровенно раздраженный, насколько отчетливо желающий разделаться со всеми побыстрей. То, как начинает работать Юнхо, и является главным предметом страха Сонхва. Именно когда он такой, именно когда ничерта не боится и зол до пламени из ноздрей. Его невероятную энергию — да в нужное русло, и этому парню цены бы не было. Каким руководителем он мог бы стать, каким активистом, направь свою ярость в какое-то другое направление, а не в эти войны на поле. Да он смог бы повести за собой на баррикады, не меньше.       Счет неприятный.       Сонхва с замиранием сердца следит, как неспешно сменяются таблички баллов, пока одной красно-зеленой молнией мечутся по полю двое охотников. Чонхо раздает четкие команды со своего вратарского места, но с появлением Юнхо чувствуется, что игроки лишь распаляются. Снова изменение счета. Треск метлы — и один из загонщиков Слизерина скатывается вниз по стойке кольца. Никаких травм, но он выбывает из игры. Непрофессиональные игроки Дурмстранга теряются: они не только не пытаются помочь, но уже стараются не мешать, когда квоффл совсем перестает приближаться к ним, лавируя зигзагом между парой охотников. Слизеринцы даже умудряются столкнуться между собой, пытаясь обвести Юнхо с мячом, но тот делает обманный маневр и пасует товарищу — от того мяч точно попадает в кольцо. Однако после нового запуска квоффла в игру, тот перехватывается девушкой из Слизерина, и чужие игроки уводят мяч к своим воротам, уворачиваясь от бладжеров.       Никто не успевает понять, как мяч оказывается у Джуна, который на бешеной скорости приближается к кольцам на своей части поля, петляя меж игроков. По низу проносится стрела, рассекая со свистом воздух, и рывком устремляется наперерез обманной петлей. На такой скорости, что, произойди прямое столкновение, попавшую под атаку метлу точно разнесет в щепки, а игрока…       Красно-зеленый блик вдруг начинает закручиваться в виток.       Юнхо.       Сонхва напрягается и всем телом подается вперед. Не успеть. Ничего не сделать, он не сможет ничем помочь. Он замирает, провожая взглядом Юнхо, летящего, словно маггловский истребитель, петлей наперерез Джуну. Хочет зажмуриться, но не может, лишь стискивает до боли зубы. Сейчас.       Рывок метлы Киммела в сторону. Треск.       Задел.       Задел, но ведь не разнес на сотню частей.       Джун хватается за плечо, морщится, но верхом упорно держится. Он делает передачу и опускается вниз, а мяч уходит другому игроку. Сонхва, пробежавшись взглядом по трибунам, вдруг замечает Чхве Сана, прячущего лицо в его шарф и явно сосредоточенного: кажется, он читает заклинание.       Это определенно против правил, но Сонхва лишь выдыхает, ощущая, как у него в груди болезненно расслабляется замершее до этого мига сердце. По крайней мере, минус одна цель Юнхо, а, значит, ему остается только заняться игрой. Может, даже послушает Сонхва и попробует поймать снитч. Хотя это не разрешено охотникам, но все признают, что правила квиддича нарушаются на каждом шагу и есть ряд запретов, на которые могут и закрыть глаза. Жесткое судейство вообще не про эту игру.       Не сказать, что дальше идет как по маслу, вовсе нет. Совсем скоро, будто в качестве мести, слизеринцы жестко зажимают того из охотников, что состоит в команде, и в итоге отправляют его прямиком в балки рвов вокруг поля, заставляя кубарем скатиться с метлы. Именно об этом и говорил Пак, когда требовал перевести игру на 4-1-1: четырех охотников на одного загонщика и одного ловца. Внимание соперников рассредоточивается на эту схему, зато защитник Дурмстранга остается на месте. Из исходных игроков команды остаются Чонхо и Юнхо, стопроцентно удачные передачи перестают быть возможными. Происходит несколько столкновений, но отчетливо видно, что под пристальным вниманием капитана Чон старается сдерживать себя. Он даже умудряется в последнюю секунду затормозить перед охотником Хогвартса и не сбить его, только слегка подрезать, заставив изменить траекторию, и забирает мяч, уводя к воротам. Кажется, после того, как Джун все-таки покинул поле, это желание уничтожать стало переходить только на игровые условия. И, хотя Юнхо получает флажок и предупреждение, поскольку оставляет соперникам парочку вполне совместимых с игрой травм, но слишком откровенно больше никому не вредит, старательно сдерживаясь. Чонхо, как может, контролирует ситуацию со своего места, то и дело окриком останавливая идущего в атаку старшего.       Когда ловят снитч — игра наконец заканчивается. Ловят, правда, весьма глупо: ловкого в реакциях, но туго соображающего и тяжело раскачивающегося Юргена буквально спихивают так, чтобы он отскочил на метле — и ровно на крохотный летучий мячик. Если не учитывать снитч, то счет вполне приличный для обeих команд, особенно при том, что Слизерин потерял загонщика и великолепного охотника, а в Дурмстранге играть умеют три человека, один из которых так же выбыл, как и еще один охотник. Матч закончен, трибуны грохочут, и зрители крайне довольны: зрелищный, отчасти жестокий поединок не может не понравится публике, даже если обе стороны еще долго будут зализывать раны. И гордость тоже.       Сонхва заходит в раздевалку своей школы, чтобы проверить, не нужна ли кому помощь, но его с порога вбивают в стенку с такой силой, что воздух мгновенно выплевывается из легких. Юнхо зол, очень зол.       — На кой черт ты это сделал? Не поступи ты так, я бы их еще в начале всех раскидал и счет был бы нормальным. А это позор какой-то! — он не кричит, но говорит очень громко и старательно сдерживается, чтобы не повышать голос до привлекающего внимание. Глаза полыхают, но Сонхва готов получить свое, если друг сочтет это верным.       — Вы победили. Чего еще надо?       — Ты ненавидишь командный спорт, куда тебе понять! — на секунду тон срывается в бешенство. Пак старается не отводить глаз. — Это позорный счет! Почти равный! Если бы не Юрген, то может сравнялись бы вообще! Я мог их просто вы-не-сти.       — Верно. Но послушал меня, поэтому у нас не будет проблем с Хогвартсом и Комитетом по квиддичу, не так ли? А я уже извинился, — Сонхва улыбается криво и вздергивает подбородок, словно подставляя. — Ну? Бей же, чего стоишь.       — Тьфу ты. Миротворец хренов, — Юнхо сплевывает и отпускает его, тут же разворачивается на пятках и уходит вглубь раздевалки. Игроки шокированно смотрят на этих двоих, и только Чонхо обреченно качает головой. Будто впервые Юнхо бесится. Он отходчивый, легкий, поэтому быстро забывает все обиды. Но прежде — очень четко выражает недовольство. На поле его успокоить куда сложней, и это заслуживает уважения, что сегодня он не стал никому вредить всерьез, до крупных травм и не менее крупных проблем.       Это удивительно, как человек меняется вне игры. Юнхо уже за ужином заливисто смеется и показывает спектакль в лицах, как проходила игра глазами участника. И кто бы мог подумать, что еще днем человек с настолько ласковой сияющей улыбкой хотел кого-то разодрать в клочья?       Дурмстранг отмечает победу. Их поздравляют, вокруг Юнхо кружат девчонки, парни стараются с ним побрататься, неловкому Юргену все поют дифирамбы, он прям-таки герой вечера. Удивительно, как могут за успехи чужой школы радоваться студенты Хогвартса и Шармбатона. Или они просто всех готовы принять, за всех порадоваться?       Сонхва потирает виски ледяными от холода камня пальцами и прикрывает глаза. Он сидит на окне галереи внутреннего дворика, оперевшись об изгиб арки спиной, подальше от шума и веселья. По коже скользят лунные блики, сменяющиеся тенями туч, в волосы вплетается легкий ветер, по двору шелестят опадающие листья. Сонхва думает. Они выиграли, да. Но стоило ли того все, что было сделано? Ничего не получилось. Сан его не послушал. Джун Киммел получил травму. Другие игроки тоже. Юнхо пришлось вырубить. Хоть и на время, но предательство все равно отдает горечью. И оправдать это нежеланием кровопролития не получается.       Все это не получается оправдать. Все то, что выйдет, если Сонхва не сможет разгадать планов секты, а будет отвлекаться на всякие глупости, типа сжимающего когтями сердце чувства тоски и сожаления.       Какой в этом всем смысл? Он приехал сюда заниматься делом. Конечно, Сонхва не напрашивался, но директор и наставник не могли его не взять. Однако он ехал не развлекаться, не красоваться и даже не помогать своей школе. Он ехал искать новые следы, искать подтверждение слухам, находить хвосты, которые тянулись за людьми, желающими подчинить подавляющую часть населения планеты — магглов. Да, раскрывать заговор. Как глупо, он ведь всего лишь студент школы, но уже верит в теории заговоров. И знает, что прав.       Пак Сонхва был еще младше, когда начал находить такие следы в стране, где вырос. Вокруг школы, вокруг министерства и даже в новостях. Множество зацепок, столь откровенно связанных, что уму непостижимо, сущий абсурд. В какой-то момент резко начали пропадать люди, это перестало быть обычными играми в индукцию. Когда он предоставил учителям свои доводы — его осмеяли. Глупый мальчишка, заигравшийся в Шерлока Холмса. Над ним стали издеваться и учителя, и студенты, и даже друзья не из школы, прознавшие про это.       Настойчивость Сонхва, при его же спокойном характере, сыграла с ним самим злую шутку. Но именно поэтому он зашел дальше: начал следить, начал приходить на встречи, вливался в небольшие «клубы», где это обсуждалось. Сонхва почти профессионально играл восхищенного мальчишку, увлеченного идеологией и искренне желающего влиться, помочь миру стать лучше. Со временем его стали принимать за своего, а он, при помощи совсем нехитрой магии, решил записывать беседы с «соратниками». Они обещали, что вот-вот начнется восстание, магглы будут порабощены, а грязнокровые маги узнают свое место. Что мир наконец станет таким, каким и должен быть: магам больше не придется таиться по углам и тщательно скрывать свое присутствие. Все один к одному складывалось, как в старых учебниках по истории магии, но никто и не думал скрывать, что они следуют учению Грин-де-Вальда. Этот человек был их богом, их наставником и вдохновителем. Их правдой. Сонхва вторил своим новым знакомым, восхваляя достоинства его учения, но внутренне ужасался. Через какое-то время стали шептаться о каком-то «том самом дне», когда они встретятся с так называемым куратором. И тогда все начнется.       Начнется? Сонхва не мог позволить ничему подобному начинаться, что бы это ни значило.       Все это было выложено министерству магии через друзей родителей, а Сонхва поклялся, что покинет школу и магический мир в целом, если его донос окажется обманом. Это была серьезная клятва: вылететь из Дурмстранга было чревато позором на всю семью, и родители отговаривали его как могли. Мальчишка, он мог разрушить свое будущее, повлечь запрет на магию на всю семью и даже на своих потомков. Но Сонхва стоял на своем: сотрудники министерства должны под прикрытием прибыть на место встречи с «куратором».       Нехотя, но те послушались.       Дальше все закрутилось, как в страшном сне. Исчезновения людей стали слишком заметны. Сонхва допрашивали две недели к ряду, и он лишь смутно помнил, какие заклятия к нему применяли, чтобы выяснить, кто его подослал. Помнил только холод подвалов и душащий страх. Но все было кристально чисто. Следующая же встреча, куда он сам привел людей из министерства, превратилась в облаву. Сонхва не осознавал и половины: как мелькали вспышки заклинаний, как разбегались его «товарищи», как пытались утащить его с собой в безопасное место. Но работники министерства и магической жандармерии не трогали его, обходя стороной. Пак до сих пор иногда ощущал на себе прожигающие взгляды магов, которые считали его своим единомышленником.       О, Сонхва не мелькал в газетах. Но от школы это разнеслось дальше, и узкий круг молодежи прекрасно знал, как тихий парень из Дурмстранга выдал министерству какую-то секту. Его стали узнавать на улицах. И это было главной опасностью.       Все приспешники идеологии Грин-де-Вальда ушли в подполье, министерство упустило более крупную рыбу. Сменились места, пароли, полностью поменялась защита. Теперь подобраться было не так просто. Череда пропаж магов и магглов прервалась, и министерство посчитало, что все окончено, но знаки — не перестали появляться. И вели теперь в Англию.       Школа? Как Сонхва надоело думать о своей чести и преданности школе. Ему чертовски надоела собственная ответственность, собственный бесконечный страх за тех людей, с которыми он когда-то был близок. И пусть сейчас у него не осталось друзей, кроме Юнхо, но он не мог позволить кому-то угрожать нечистокровными волшебникам и таким людям, как его родители, — бесконечно любящим мир магглов. Да и самим магглам. То, что в этом веке появилось такое безумие как секта, пропагандирующая превосходство по природным способностям и происхождению, — просто невозможно, немыслимо.       Сонхва качает головой и стукается затылком о каменный свод арки. Нельзя забывать об этом, нельзя тратить время на всякую ерунду и на глупые распри между школами.       — Сонхва-хен?.. Прости меня…       — Сан? — чужой голос вырывает из мыслей так внезапно, что Сонхва вздрагивает, будто боясь, что их подслушали. Пусть Сан и подходит в открытую, но воспоминания затянули слишком глубоко в свою пучину, чтобы выбраться из них одним рывком, поэтому Пак невольно теряется, когда младший извиняется. — О чем ты?       — Прости, я не смог ничего сделать с Джуном. Он не послушал меня и из-за этого пострадал. Ты предупреждал, но у меня не вышло, — Чхве выдыхает сорванно и подходит ближе, опустив голову. Он не поднимает на Сонхва взгляд, не расправляет плечи, поджимает губы.       — Что за глупости ты говоришь?..       — Прости, пожалуйста, ты рисковал всем ради этого, и я подвел тебя.       Но Сан выглядит так несчастно, словно того, что все слизеринцы в порядке, категорически мало. Он встает вплотную и, словно большой кот, бодает его, Сонхва, головой в плечо — и касается руки. Сжимает ее, заглядывая в глаза виновато и робко.       Паку почти физически больно в груди от того чувства, что на него накатывает волной, когда он ощущает некрупную руку поверх своей и смотрит в ответ. В мелькающем через тучи лунном свете глаза Сана кажутся еще темней под очерченными, словно крылья птицы, разрезами век.       Пальцы сжимаются в чужих.       — Ты ни в чем не виноват. Я не должен был ставить тебя перед таким выбором, это было низко, — Сонхва только сейчас осознает, что сделал. Он же хен, он подставил своего донсэна, вынудив разбираться со всем самому. Ведь опасность исходила со стороны самого Пака, и не прибудь делегация Дурмстранга на Турнир, этот парень счастливо бы жил дальше. Ни повреждения руки, ни той схватки с Погребином, ни травмы Джуна. А ведь сделай Сан что-то — он пострадал бы первым. Сонхва кладет вторую руку на его волосы и мягко проводит по ним, чуть зачесывая назад. Он даже не смог позаботиться о своем младшем. — Прости. Как твой хен, я должен был заняться этим сам, а не скинуть на тебя ответственность.       — Хен, — Сан мгновенно становится серьезным и хмурится. Детское виноватое выражение слетает с его лица в одно мгновение, уступая место настойчивости и какому-то внутреннему напору. — Прекрати все брать на себя. Наверное, мы не могли решить ситуацию лучше и при этом не заплатить большую цену. Джун только немного подулся, посидел у колдомедиков, и все, не больше. Все обошлось благодаря тебе.       — Но это ты заговорил метлу? — Сонхва поднимает бровь, не собираясь поддаваться так запросто.       — Верно. Иначе твоя работа прошла бы зря.       Пальцы сжимаются чуть крепче, и есть возможность почувствовать, как клокочет масса эмоций в чужой груди: от чувства вины до бесконечной благодарности.       Эта поддержка значит для Сонхва куда больше, чем можно было бы подумать, особенно наблюдая за его независимостью. Много брать на себя — это на все сто процентов именно про него. Он всегда считал, что всем обязан, что все должен контролировать, что может исправить ситуации, к которым даже отношения не имеет.       — Ты прав, — Сонхва улыбается просто, легко, но чуть устало. От самого себя и звенящего роя мыслей в своей голове. Может, поступи они оба иначе — и, конечно, не старайся Юнхо сдержаться, — все окончилось бы совсем по-другому. Сейчас же выходит, что праздник практически ничем не омрачен: все празднуют вместе, и даже не столько победу Дурмстранга, сколько окончание осеннего сезона, конец соревнований по квиддичу в этом году и просто хорошее развлечение, которым сегодня обеспечили игроки. Все могло закончиться куда хуже, но об этом уже нет смысла думать и накручивать себя. — Надеюсь, Джун хорошо себя чувствует. У вас хорошие колдомедики в Хогвартсе, должны были быстро поправить его здоровье…       Сонхва замолкает и выдыхает шумно, стараясь не опускать взгляд на их сцепленные руки, а глядя лишь на внутренний двор, залитый мутным лунным светом и усыпанный опадающими листьями. От пальцев, греющих его руку, дышать становится тяжеловато, но он старается не втягивать воздух слишком шумно, чтобы не спугнуть. Сан тактильный. Ласковый. Это совсем не вяжется с тем, что обычно говорят о слизеринцах. Это также совсем не вяжется с тем, что они двое являются, по сути, противниками — учениками двух разных школ, идеологий. Но такие прикосновения не похожи и на то, что могут позволить себе соперники и противники, это больше похоже на дружбу. Сан его поддерживает — поддержка четко ощущается через это прикосновение. Но ощущается и что-то еще. К собственному смущению Сонхва примешиваются едва различимые противоречивые бурлящие чувства, и они определенно ему не принадлежат, хотя отчасти сходны. Ах да.       Он опускает все-таки глаза на их руки, переплетенные вместе, и едва сдерживает готовый вырваться нервный и одновременно веселый смех. Сцепленные вместе пальцы. Две руки. С одинаковыми зажившими ожогами на одном и том же месте. Точно.       Сонхва поднимает веселый ласковый взгляд на Сана, который совсем прячет от него глаза, утыкаясь лбом куда-то в плечо Сонхва. Слышит — чувствует — как колотится чужое сердце. И чувствует так же его жар рядом со своим. Пак едва заметно двигает губами.       — Сан? — он замирает, чуть прикрывает глаза, слушая.       Пульс.       Улыбка трогает губы Сонхва. Он просчитывает пульс Сана после этого обращения. И результат его более чем удовлетворяет. На секунду он позволяет себе отпустить все эти чертовы рамки и правила, долг и обязательства. Пульс не соврет.       — Сан-и, спасибо тебе, — он чуть сжимает пальцы — и, поднеся его руку к губам, чуть касается ее поцелуем. Легким, почти неощутимым, символическим. Прохладными губами к тонкой коже, взглядом — на чужую темную макушку с серебристыми от луны бликами по бокам. — И доброй ночи.       И отпускает. Мягко, просто, бережно. А затем спрыгивает со стены галереи во внутренний двор и, махнув рукой и весело улыбнувшись, исчезает во тьме коридора галереи.

***

      О, Сонхва сам не верит, что он это сделал. Действительно не верит, что настолько сдурел в этой школе, что позволяет себе творить подобные вещи. По отношению к человеку, который вроде как совершенно по другую сторону баррикад. И, вообще-то, к своему донсэну. Но в этот раз старается не забыть поскорей, как досадную ошибку, а позволяет себе принять, что он, во-первых, чертовски хотел это сделать, а во-вторых — он прощупывал пульс Сана, и по сердцебиению совсем не было похоже, что он возмущен или испуган. То осторожно замирающее, то заполошно бьющееся сердце его — вовсе не ощущалось пульсацией под пальцами как поддавшееся страху. Сонхва, конечно, далеко не медик, но знает, что Сан был рад находиться рядом, и теплота его руки до сих пор ощущается ожогом на коже. Это все не просто так. Эти касания, это ощущение тяжести чужой головы на своем плече. Сана хочется обнять, укрыть от всего, дать передохнуть. Ему только предстоят самые большие сложности, совершенно ни к чему было его пугать и озадачивать ситуацией с Джуном, наверное… Но не всегда можно догадаться, как было бы лучше.       Особенно до того, как все произошло.       — Что у тебя опять с лицом? — Юнхо вздыхает почти обреченно, когда спустя две недели Сонхва, прямо в утро перед вторым этапом Турнира, плюхается рядом на лавку. У Пака с лицом действительно не все в порядке: словно он прокатился по ежовым иголкам одной половиной. Картину дополняет еще и нездоровый оттенок назревающего синяка. И Юнхо совсем не нужно знать, что под одеждой все еще хуже.       — Помогал Тодору тренироваться, — Сонхва отмахивается, но, как бы он не напускал этот небрежный вид, в заметно охрипшем голосе сквозит правда. Директор все-таки посчитал, что Сонхва как нельзя лучше подходит для тренировок Драганова, и за две недели эти спарринги стали регулярными, принося больше проблем, чем пользы. Помимо прочего, в его задачи входит поиск слабых мест других чемпионов, чем он пока ни разу не занимался так прицельно, как того хотелось бы Полякову. И, при всем при том, никак нельзя упускать собственные занятия: поиски новых заклинаний для Сонхва слишком важны, как и оттачивание старых техник. Без некоторых из них, в том числе создания двойника, он бы давно нахватал неприятностей на свою голову. Этому всему приходится быстро учиться, чтобы в следующий раз не было ни малейшего шанса сделать ему плохо или обвинить невесть в чем. Поэтому в свободные ночи Сонхва выходит на улицу, в ближайшее доступное для посещений студентов место, и тренируется до одури, пробуя заклинания, пренебрегая сном и отдыхом. Однако в этот раз — даже считая, что имеет куда более важные дела, чем обязанности делегата Дурмстранга и помощника Драганова, — Сонхва решает, что нужно быть на трибунах и следить за происходящим. — Все в порядке, это ерунда.       — Врешь, — Юнхо и ухом не ведет, даже взгляда не отрывает от дверей в подземелье, возле которых стоят участники. Им объясняют правила, конечную цель, предупреждают и всячески наставляют.       — И неужели те случаи в 90-х их ничему не научили? — это искренне удивляет, ведь тогда погиб человек. Сонхва ощущает, как зубы скрипят от возмущения и злости на подобные испытания. Его злит даже сам факт, что студентов посылают в подземные туннели. Черные, сырые, давящие. — Нельзя так просто пускать студентов в лабиринты под землей. Да и что это за новая мода такая, уже второе испытание влияет на них! Это просто бесчеловечно, кто вообще позволил старым засранцам распоряжаться здоровьем чужой психики, а? Это вообще законно?!       — Угомонись уже. Вряд ли один из твоих новых дружков не справится с этим, он не выглядит хлюпиком, — тон у Юнхо насмешливый и вполне добродушный, но по спине Сонхва идет холодок. В первую очередь от того, как от подземелий веет холодом.       — Я волнуюсь за Тодора.       — Врешь, — все так же бесстрастно констатирует Юнхо и улыбается, пихая насупившегося Сонхва в плечо кулаком. — Да прекрати, я не слепой, вы втроем уже достали друг друга сверлить взглядом. Как не посмотрю: то они тебе в спину пялятся, то ты им. Айщ, меня тебе недостаточно? Это обидно!       — Мы просто… — Сонхва запинается, хмурясь невольно и теряясь. А что сказать? Они просто то и дело обмениваются парой слов? Чхве спалил его за заклинанием? А Сонхва сдурил и связал их ощущения? Юнхо вырубали ради его друга? Как объяснить.       — Да признайся уже, что вы с этим Киммелом и Чхве Саном спутались. Как англичане говорят? Птицы одного полета!       Смех Юнхо приводит в себя, и Сонхва только сейчас понимает, что в дружбе «обвиняется» еще и Джун. Что ж, вполне закономерно. У Пака вырывается добродушное ворчливое «Не ревнуй», но конец фразы глушится фанфарами в честь чемпионов, и те почти сразу пропадают в черноте подземных ходов.       — Они справятся. Справятся же?