Северный Огонь

      В темноте коридоров мерцают факелы, портреты недовольно морщатся от звука шагов, который их будит. Сонхва пробирается в комнаты.       — О-о, где это нас опять носило после отбоя? — у Юнхо — вид хитрой лисы, но настолько при этом внимательный и игривый взгляд, что Сонхва просто спешит вручить в руки бумажный пакет с пирогом, лишь бы товарищ молчал. В пакет-то он нос сует... Но Юнхо есть Юнхо, а, значит, лишний раз не промолчит. — Сонхва-а-а, говори. Неужели пек пирог, чтобы принести мне два кусочка, а? Знаю я тебя, колись!       Сонхва усаживается на кровать напротив, придерживая свою порцию, и немного откусывает с краю пирога. Колоться, что он делал? Да так, поздним вечером возился на Хогвартской кухне и снова любезничал с одним чемпионом. Так, будто это в порядке вещей, что тебя угощает десертом ученик школы соперника посреди вечера на кухне, полной домовых эльфов. Все нормально, и нечего тут колоться. Каждый день этим занимается.       — Еще скажи, что тебе мало, — Сонхва давит улыбку и разворачивается на бок, наблюдая, как Чон уплетает яблочный пирог за обе щеки и закатывает глаза от удовольствия. Слышатся тихие жалобно-довольные поскуливания. Кажется, на вкус получилось и правда неплохо. — Задержался на кухне. Оказывается, эльфы-домовики очень милые, не то что наши домовые и дворовые.       — Вот враль, — Юнхо показывает язык, а затем щурится и смотрит пристально с пару секунд. Потом, будто что-то вспомнив, выуживает из тумбы конверт и свернутые в трубочку газеты, которые и протягивает Паку. — Держи. С вечерними воронами пришло.       Письмо от матери, как обычно, бережно заклеено и исписано мелким аккуратным почерком: она всегда старается писать письма небольшими буковками и от края до края, чтобы уместить все, что хочет сказать. Ее строки сквозят нежностью и любовью, через них чувствуется забота, изредка — веселое поучение. Губ Сонхва касается трепетная улыбка, он гладит строчки пальцами и с любовью вчитывается в каждую по несколько раз. До последней страницы.       Отец присылает последние газеты с родины. Мать пишет, что даже он обеспокоен: снова начинают пропадать люди. И там, и...       — Юнхо. Местная периодика за эту неделю приходила? И за прошлую, — Сонхва хмурится, когда друг качает головой. Что-то не так. Еще заранее, когда только узнал о своем назначении в делегацию, Сонхва подписался на несколько газет и дал адрес Хогвартса. Он хотел быть в курсе всех новостей, чтобы контролировать ситуацию. Вот только последние пару недель ему было не до газет, а они как раз перестали приходить. Зато почему-то даже домашние в курсе, что здесь что-то творится. А Сонхва — нет. — Мне нужны новости за последние дни. Что-то происходит, но нас, кажется, изолировали от мира. Получается так?       — Если подумать, Новак несколько дней назад осведомлялся, приходит ли нам с тобой какая-нибудь почта... — Юнхо тоже хмурится и задумчиво закусывает губу.       — А если еще подумать, то в последние несколько недель и письма не приходили, правильно?       — Да. Я и это поймал только потому, что вечером был в Совиной башне.       Теперь становится понятней. Очень любопытно.       Но если письма перехватывают, то могли перехватить и ответы от свидетелей. Возможно, действительно важные ответы. Возможно, даже согласие на встречу.       Сонхва надолго застревает в общей ванной, будто стараясь отмокнуть под горячей водой. Надо понять, у кого именно их с Юнхо письма и как их забрать. Вариантов почти нет: если их перехватил Антони или директор, то можно попрощаться. Не проникать же на корабль, чтобы все обшарить и стащить письма? Но с самой почтой точно нужно что-то решать, иного выхода нет. А вот газеты можно взять у местных.       Сонхва падает на постель и задумчиво ерошит мокрые волосы пальцами. И как же так получается, что каждый раз, как он проводит время хорошо, контрастом сразу получает что-то неприятное. Стоит ему отвлечься на веселье, — перестать наконец прокручивать в голове тысячи сценариев, прекратить анализировать и отслеживать чертову секту — как его сдергивают с небес на землю. Создается впечатление, что быть счастливым — это что-то запретное.       Но ведь он все равно отчасти счастлив. Вопреки происходящему. И на коже все еще горят чужие прикосновения.       — Привет, Кендалл, Рей! — за завтраком Пак подсаживается к ребятам из Райвенкло, с которыми уже успел познакомиться за время своего пребывания в этой школе. Старшие курсы нередко следят за новостями мира магглов, чтобы быть в курсе модных тенденций или событий в политике и культуре. Кендалл Хендерсон и Реймонд Дьюнлоп — ребята общительные и открытые к диалогу, они умудрились принять в свое общество Сонхва почти сразу, потому что им это было выгодно. И ему тоже выгодно. Однако то, как теперь они перебрасываются парой фраз при любой встрече, больше похоже на интерес друг к другу, чем на одну лишь выгоду. Собственно, обе стороны уже не скрывают, что готовы не только использовать друг друга для расширения кругозора, но и действительно подружиться. Конечно, для факультета Райвенкло мировоззрение и магические методы северян до вульгарности грубы, но, в остальном, культурный обмен вполне возможен. — Ребята, у вас найдутся новости за последние дни? Я был занят, и моя информация явно устарела.       — Поменьше возись со своим чемпионом, и найдется время на аналитику текущих событий, — Реймонд сначала смотрит хмуро, недовольно, но тут же теряет напускную серьезность и заходится смехом. Это всего лишь маска, чтобы проучить Сонхва за то, что долго не давал о себе знать. Рей легкий, хотя понять, когда он шутит, порой слишком тяжело. Он пихает под бок старосту своего факультета и указывает на Пака. — Эй, слышишь, Кенди? Ему газеты нужны, у нас же целая пачка на розжиг.       — Найдем, — невозмутимый Кендалл Хендерсон имел бы все шансы стать чемпионом от Хогвартса, по расчетам Сонхва, но совершенно не заинтересован ни в каком-либо соперничестве, ни в шутках Рея. Удивительно, как два настолько разных человека — круглолицый проныра и весельчак Рей и сухощавый занудный Кендалл со вселенской усталостью в глазах — умудряются быть лучшими друзьями и уверенно оставаться нынешней основой Райвенкло, не считая еще нескольких уже знакомых Сонхва учеников. — Ты хочешь узнать что-то конкретное?       — Да, — от Кендалла можно не скрывать цели по одной той причине, что для него представляет интерес выдать лекцию по любой информации, которой он располагает. А, значит, только тему задай — сам снабдит выжимкой из самого важного. Сонхва опирается на стол и подвигает каждому из ребят по небольшому бумажному свертку. Особый магический порох. Им обоим будет интересно. — Расскажите мне о пропажах людей за последние дни.       Если хоть один из них в курсе, с чем это связано, то сразу это выдаст.       Оказывается, все обстоит куда интересней, чем может показаться. Хотя Сонхва обычно и читает новости, но все-таки он приезжий и не способен контролировать ситуацию так, как хотелось бы: местные, естественно, знают гораздо больше. Кендалл выкладывает все, что ему известно, а Рей лишь изредка дополняет. Наконец-то складывается общая картина, и она заслуживает пристального внимания: оказывается, и маги, и магглы пропадают давно, с июня. Но с сентября эти пропажи участились, то и дело появляются некие провидцы и лжепророки, которые прямо на открытых площадях не стесняются рассказывать про конец мира магглов, порабощение и опасность грязной крови. Их считают сумасшедшими и берут под стражу до разбирательств, но, зачастую, отпускают за неимением состава преступления. Все чаще случаются небольшие набеги на значимые правительственные учреждения, однако преступники ничего не забирают и даже не оставляют следов. Они берут в «заложники» персонал и мелких чиновников, проводят с ними беседу, а потом исчезают так и неузнанными. И совершенно неуловимыми. И, что самое любопытное, никто из числа пострадавших не может пересказать содержание разговора, даже под заклинанием.       На удивление, оба студента знают еще множество мелочей и подробностей, часть из которых не понадобится, но другая часть может быть очень даже полезной.       — Флакон яда крильмара и по мешочку сушеного багульника каждому, если будете мне сообщать все новости исчезновений и нападений, — Сонхва совершенно очаровательно улыбается обоим, протягивая крест-накрест руки для сделки. Однако парни переглядываются и заходятся в смехе.       Что?..       — Да мы бы и так тебе рассказали! — со всей старательностью сдерживая смешки, Реймонд хлопает дурмстрангца по плечу. Выправка у того стальная, поэтому жест не оказывает должного эффекта, но от неловкости хохот лишь становится громче. — Но если господин Пак предлагает сделку, то кто мы такие, чтобы отказываться от болотного багульника? Да, Кенди?       Кендалл лишь сдержанно кивает. Он прикрывает рот рукой, уже отсмеявшись, и сейчас старается напустить на себя прежний серьезный вид, чтобы сохранить устоявшийся образ. Сходятся на куда более приятной цене, и Сонхва в очередной раз удивляется, как легко общаться с местными ребятами. Даже со слизеринцами, вопреки расхожим убеждениям. Это вам не Дурмстранг.       Но сведений все еще критически мало. Для большего понимания ситуации нужно начать выходить хотя бы в Хогсмид, а в идеале — съездить в Лондон на несколько дней. В прошлый раз все пошло от Парижа: именно Париж был избран колыбелью магической войны. Поэтому соседняя столица очень важна: наверняка есть свой подвох в том, что на территории Англии участились пропажи и стали появляться «пророки». Пока это еще возможно, нужно поскорей договориться о встречах со свидетелями, потому что скоро может быть уже поздно.       — Когда ты думаешь, у тебя такой вид, что подходить страшно. Роденовский мыслитель, не иначе, — на голову Сонхва легким ударом опускается какая-то пачка бумаг, которая спустя мгновение оказывается у него в руках. Юнхо улыбается настолько гордо, что его портрет впору выставлять в музее как наиболее яркий пример самодовольства и отсутствия всякой скромности на лице. И тому есть причина: ведь он принес письма.       — Как? — Сонхва щурится при взгляде на Юнхо и пораженно покачивает головой. Невозможно. Он с улыбкой перебирает быстро пальцами стопку конвертов и выуживает самые важные: от родителей и от респондентов. Ответили! Вот черт! — Юнхо!       — А, да запросто. Сказал, что тебе твой больной дедуля с последней волей написывает, а мне — родственники в Англии, которые жаждут меня принять в Рождество, — Чон отмахивается и разваливается рядом с Сонхва на ступенях, где тот устроился.       Слишком просто.       — И ты думаешь, тебе поверили?       — Они не читали, — это справедливое замечание, судя по запечатанным конвертам, но старшие наверняка знают парочку заклинаний на такой случай. Не зря же одного подозревали в том, что он был Пожирателем Смерти, а второго — в шпионаже среди мракоборцев. И маловероятно, что «дедуля» у Сонхва будет с французской фамилией.       — И не спросили, откуда ты вообще взял, что письма у них? — и в это тоже верится с трудом.       — Сыграл святую простоту. Мол, знал, что у них, и думал, что вся почта проходит через старших в таком месте, — друг с беспечностью отмахивается от любых возражений. — Меньше думай об этом. Главное, что мы их вернули. Между прочим, меня правда ждут на Рождество!       Актерский талант Юнхо сейчас помогает куда больше, чем знакомства Сонхва. В письмах действительно ответы от свидетелей дела почти столетней давности, и это будоражит кровь, зарождает в душе — нет, не надежду — мысль о возможных шансах. Там согласие. И не одно. Некоторые из отвечающих даже готовы подъехать сами, например, ближе к Рождеству. Это может быть опасно для них, но они решаются. На встречу с ним, со студентом Дурмстранга, чтобы помочь что-то выяснить. Без вырезок статей в качестве аргумента для некоторых случаев, конечно, не обошлось, но это сработало.       — Великолепно. Возможно, это огромный шаг к разгадке, — Сонхва сжимает в руках письма и порывисто обнимает Юнхо. Выразить свою благодарность словами слишком трудно. — Спасибо! Ты самый лучший! Ты просто!..       — Я просто не чемпион Хогвартса, поэтому поцелуев в щечку не дождусь, да? — Юнхо похлопывает его по спине и весело усмехается, когда видит мгновенно поменявшееся выражение лица Сонхва, как только он отлипает. Сконфуженней некуда. — Только попробуй сказать свое фирменное «не понимаю, о чем ты»!       — И не подумаю, — хотя уши у Сонхва горят, пока он собирает конверты и убирает их за пазуху косоворотки, но отрицать... Бесполезно? — Ты откуда знаешь?       — Болтать во сне меньше надо, — Юнхо оставляет щелбан на чужом лбу и улыбается ярко и светло, сразу же поднимая руки, когда в опасной близости от его собственного носа оказывается кончик чужой палочки: сдается, куда денется. Сонхва известно, что он не говорит во сне. — Я просто знаю тебя сто лет. И не выйдет из тебя шпиона, если не начнешь нормально спать. И вообще, за молчание требую бананово-кремовый торт!       Вздох, который вырывается у Сонхва, отдает обреченностью.       — Ты безнадежен.       Впрочем, он должен ему уже миллион тортов.       Ответы на письма Пак пишет всю ночь. Одна из встреч назначена на днях, и, не раздобудь Юнхо эти письма, Сонхва и не узнал бы о ней, попросту не явился. Было бы глупо и очень неприлично по отношению к пожилому человеку, который приезжает в другую страну ради этой встречи. Но сейчас, когда выясняется, что здесь тоже пропадают люди, а секта начинает свои наступательные действия, расслабляться больше нельзя. Спокойный сон — это потом, когда все успокоится, нормализуется, решится. Если не начнется новая магическая война из-за переворота. Любой исход лучше ожидания.       Но спать нельзя. Не сейчас.       Сонхва одевается и привычно выбирается из комнаты, проскальзывает по коридорам, теряясь в тенях между факельными отсветами, и, наконец, выходит на темную улицу. Хотя ему и сказали, что его тренировки обнаружены, но Пака это не останавливает нынешней ночью: морозно и безмолвно, с неба белым пухом сыпется первый снег. Вряд ли кому-то в такую тяжелую глубокую ночь вздумается выйти померзнуть к задним выходам из замка к лесу.       Он занимается. Выполняет выпады, уклонения, привычно отрабатывает техники. Но бездумно и бесполезно, на рефлексах, это лишь тренировка мышц, не более. Мыслями Сонхва где-то далеко. Где-то у изголовья чужой теплой постели.       Но если скоро предстоит упасть в самую гущу событий, то разве он имеет право об этом думать?..       Из-за того, как задерживается ночь за ночью темнота, Сонхва теряет счет времени, и, только когда вдалеке брезжит едва различимый рассветный проблеск, он наконец прекращает свои совершенно бесполезные на данный момент занятия. Значит, уже совсем поздно, и спать даже нет смысла.       Мышцы ноют от монотонности однообразных выпадов и переходов, применения одних и тех же заклинаний по цели в виде дерева или крупного валуна, и начинает побаливать голова. Все-таки Юнхо прав, придется начать восстанавливать режим, иначе, кроме тренировок, будет бесполезен и сам Сонхва.       Он выдыхает и опирается о каменную гряду, которая служит заборчиком для ограничения первой линии пришкольной территории. Обычно здесь проходят занятия по магической зоологии, но сейчас, конечно же, вокруг пусто. Зато открывается вид на долину у замка, горы и лес. Все это тихо заносит легким слоем мягкого белого снега, убаюкивающего природу, вводящего в долгий транс. Ветра нет, не шумят хвойные ветви. Снежные хлопья падают с тишайшим шорохом, укрывая все вокруг пушистой объемной шапкой.       Заниматься больше не хочется: нарушать такую тишину кажется неправильным, почти кощунственным. Легкий морозец чуть прихватывает распаленную кожу щек. Сонхва подсушивает подмокший плащ, зачесывает мокрые волосы назад и позволяет себе просто смотреть, как вдалеке, сквозь ночные темные тучи, едва-едва расцветает проблеск первого солнечного луча. Тот не пробивает тугую снежную пелену, лишь слабо освещает, и кажется, что чувствуется, пусть иллюзорное, но тепло от предзимнего солнца. Тепло, которое аукается воспоминаниями о чужих ожогах. Сонхва закатывает рукава плаща и потирает руки, глядя на них. Здесь ощущалась сожженная кожа, жгло от пламени и от трав после. Он не позволял себе об этом думать до сих пор, но чужая сильная боль тогда далеким эхом отдавалась в нем. Все время, пока занимался ранами, он чувствовал отголоски не своих ощущений. Сейчас ладони, распаленные тренировкой и контрастом легкого морозца, напоминают, что тренироваться нужно больше, яростней, усердней. Чтобы ни на секунду не позволить застать себя врасплох.       Так глупо. Ему не хватит времени, чтобы подготовиться. Ни ночи, ни недели, ни месяца, ни года. Он не знает, что случилось с сектой еще тогда, у них в стране. Он не знает, какие охваты приобрела она в масштабах Европы. А главное — он поспешил их сдать и не смог выяснить, кто является главным идеологом. Не сам же Грин-де-Вальд воскрес? Но, кем бы противник ни был, он совершенно точно хитер, опытен и многочислен, а Сонхва — всего лишь Сонхва. Еще и придушенный собственными слабостями. Как можно попытаться помочь людям, если не в силах помочь себе?       Нужно работать тщательней, быстрей, лучше. И научиться чему-то такому, что выиграет хотя бы один раунд боя. Это будет уже преимущество. Потому что сейчас надежды на директора и педагогов мало, а в чужой стране никто, скорей всего, не поверит. Но все может уйти далеко за пределы Великобритании.       И ему никто не поможет.       Но при этом разрушит то, что ему дорого. Сейчас — особенно. Сонхва совершенно не хочется, чтобы всех этих людей, которые могут так по-доброму отнестись даже к противнику, снесло надвигающейся бурей. Их, Юнхо, Сана. С Севера на них всех идет нечто. И любой, даже Сан, который так наивно улыбается, так доверчиво сносит лечение и позволяет кормить с рук, окажется под ударом. Так или иначе. Сегодня или завтра. Но окажется.       Если даже Сонхва не попытается ничего сделать и не разозлит сектантов, навлекая проблемы на всех, кто его окружает, это все равно закончится плохо. При любом раскладе, при любом ходе на шахматной доске. Бороться одному против нескольких гроссмейстеров, едва умея играть и при этом из фигур обладая в лучшем случае конем, если не обыкновенной пешкой, у которой нет никаких шансов добраться до другого края поля...       Сонхва усмехается и провожает взглядом потонувшие в тучах бледные рассветные лучи.       Пора идти.       Он спрыгивает со стены.       Народ в залах и коридорах шумит даже громче обычного: все рады долгожданному первому снегу. Дурмстрангцы привычны к морозу, поэтому в тайне недовольно вздыхают: некоторые рассчитывали хоть одну зиму провести без холодов и снега.       На их собственные занятия это не влияет, но определенные уроки в Хогвартсе преподаватели переносят в залы. И это меняет планы Сонхва: теперь некоторые из залов, где он занимался порой сам, закрыты для него или могут оказаться заняты. Вот только это кто-то считает плюсом.       — Отлично, — после новостей, которые озвучивает за завтраком профессор МакГонагалл, директор Дурмстранга кладет руку на плечо Сонхва, будто специально стоял все это время за ним, и кидает небрежно. — С Драгановым тренировки будешь проводить три раза в неделю. Я договорился. Спарринги, дуэли, заклинания и заклятия. Начнете сегодня же. Понадобится — подтянешь по зельям. Мне доложили, что следующий этап связан с ними.       — Есть, директор.       Сонхва опускает голову, тупя взгляд, но не отказывается и не противится. Бесполезно. То, что в физических спаррингах он не слишком хорош, директору хорошо известно. И что в зельях его знания сосредоточены лишь в области медицины, вообще не секрет, кажется, для всей школы: неудачные попытки справиться с зельеварением иногда приходится устранять всем классом. Но, видимо, таких навыков достаточно. Или именно они и требуются.       — Нас приглашают завтра на уличные игры. Ты не хочешь? — один из студентов помладше, жилистый и неуклюжий Юрген, подсаживается поближе и неловко пихает Сонхва под локоть, заглядывая в чужие глаза. Но, наткнувшись на стену растерянного безразличия, быстро ретируется. О каких играх речь, если теперь большую часть времени от учебы, вечерних тренировок или поисков придется тратить на Тодора?       А Драганов, конечно, после занятий уже поджидает под дверьми. Самодовольная улыбка, красующаяся над квадратным подбородком, ясней всяких слов дает понять, что ему это в удовольствие. И что он выжмет из Сонхва то, что тот не отработал, когда должен был.       — Может, ты как-нибудь сам? У тебя хорошо выходит, — лукавит Сонхва, уже заранее чувствуя себя вымотанным. Ему не хочется тратить время на Тодора, ему вообще стоять с ним рядом не хочется после произошедшего. Он не знает этого человека.       — Нет, что ты, Хва, — улыбка становится шире. И злей. — Без тебя не так интересно.

***

      — Я никуда не пойду, даже не надейся, — если бы Сонхва был котом — он бы цеплялся когтями за двери и оставлял глубокие кривые борозды на них, пока Юнхо его тащит на улицу. И довольно успешно пока тащит.       — Нет, ты пойдешь, Пак Сонхва, иначе я к лешим порву все твои заметки! — Юнхо настроен очень серьезно. Сонхва выглядит не слишком хорошо, свежий воздух ему просто необходим, и Чон скорей голову другу откусит, чем позволит третьи или даже четвертые сутки пропадать где-то на тренировках. Воздух, есть, а потом спать. Без возражений, иначе Чон Юнхо. Просто Чон Юнхо. Просто будет. Это уже достаточно угрожающе. — Немедленно! Не заставляй шантажировать.       Сонхва сдавленно ойкает, когда его слишком грубо выставляют в коридор с одеждой, но не противится, лишь поглядывая искоса на Юнхо. С тем не забалуешь, но с ним же можно побыть ленивым и вялым, пожаловаться или повалиться без сил. Можно-то можно, но в этот раз валяние без сил Чоном воспринимается как вызов к агрессивной заботе, и Сонхва просто предпочитает сейчас не воевать. Он накидывает дубленку и, выйдя на улицу, поднимает стойку воротника.       За школой, на заднем дворе у леса, разворачивается настоящее снежное побоище. Две горы с разных сторон от поля, у лесных опушек, раскиданные свежевыстроенные белые крепости и посты, и, кажется, почти все местные старшие курсы, в том числе Шармбатон и Дурмстранг вперемешку. Со всех сторон летят пробные белые комки, да так, что снег с них оседает мелкой моросью над полем. То и дело в разных местах вспыхивают шутливые стычки, больше походящие на ребяческую возню. Одних валят в снег, других по нему катают, третьи улепетывают на свою «территорию», четвертые просто обмениваются снежками. Гам стоит невозможный. Хохот — тоже. И это всего лишь проверка друг друга, знакомство с противником.       Сонхва рефлекторно делает шаг назад, но натыкается на Юнхо, который будто каменной глыбой застывает за его спиной.       — Не уйдешь. На поле, боец.       О, это бесполезно. Сонхва поднимает руки, словно сдается, но, пока его тянут за рукав за собой, уже обегает взглядом давно знакомую территорию, чтобы понять, под прикрытие какой крепости можно отступить. Он не любит большие скопления людей и шум, не любит командные игры, не любит шутливую борьбу. И после вчерашних тренировок спарринги тоже не любит.       Команды решают разбиться на две: старшекурсники Хогвартса против совмещенных делегаций Дурмстранга и Шармбатона. С учетом всех тех, кто не захотел выйти на игру, получается примерно поровну. На крепостях красуются наколдованные одним из старост цветные флаги, по пять с каждой стороны. Для победы нужно захватить наибольшее количество крепостей противника и уверенно установить там свои флаги вместо чужих. Никакого использования магии, никаких серьезных драк и травм, только свежий пушистый снег в распоряжении. Все на дружеских основаниях.       Сонхва воротит взгляд от поля. Юнхо в курсе, что он должен заниматься, готовиться, что дел не просто много, а под завязку. И пусть сегодня выходной, но тем он ценней: можно полностью заняться тренировками или выискиванием следов в школе. Можно наконец-то уделить время опросу студентов, которые имеют какое-то отношение к пропавшим магам или даже магглам. Можно, в конце концов, уже спокойно зайти в гостиную Райвенкло, и вовсе не в качестве лазутчика, а на этот раз в качестве гостя, осмотреть все хорошенько, поговорить со студентами факультета или даже обратить на кого-то более пристальное внимание. Подозрений много, но нужны факты, а лучше — признания. У Сонхва есть идеи, как можно узнать больше подробностей от учеников, но только в том случае, если они не очень интересовались новостями других стран пару лет назад. Его ситуация на руку не играет. Однако для общения и «дружеских» визитов самый удобный день именно сегодня.       Но Юнхо держит его крепко, сам при этом восторженно вглядывается в лица снующих туда-сюда старшекурсников всех трех школ. Его это привлекает, его это забавляет. Век бы в темных аудиториях не сидел, только занимался спортом или общался бы в большом коллективе. Это его стихия, а не Сонхва, который из упрямства готов сесть прямо там, где стоит, и не сдвинуться с места. Но понимает, для чего это делает друг: чтобы он надышался, вымотался и заснул после дурацких тренировок с Тодором, а не шлялся ночью. В конце концов, Юнхо ему не помощник и, пусть и в курсе всей ситуации, никогда не горел желанием ввязываться в эту заваруху. И даже прямо говорил, что считает это неуместным для обычных учеников. Развлекайся, учись, займись делом, неужели охота играть в спасателя.       Ему самому охота играть иначе.       — Не вырывайся. Ты мне тут нужен, — Юнхо придерживает друга за плечо и искоса смотрит. Но лишь ненадолго: для всех он — полностью вовлечен в обсуждение игры. Это разговор лишь для них двоих.       — Уверен? — осторожно интересуется Сонхва, мягким жестом убирает чужую руку со своего плеча. Он останется, если зачем-то действительно необходим.       — Конечно. Нам каждый человек важен. Неужели ты хочешь, чтобы мы проиграли в снежки этим любителям погреть бока?       Для Юнхо это значимо. Сонхва вздыхает и встает рядом, складывая руки на груди.       Правила игры объясняют вкратце. Ничего сложного. Народ начинают распределять по командам, и в их союзе Дурмстранг сразу занимает лидирующую позицию. Хотя делегации совсем небольшие, но из Хогвартса участвуют далеко не все старшекурсники, только самые отчаянные, боевые или азартные. Из Шармбатона, что интересно, почти вся делегация оказывается легкой на подъем, а парней там достаточно. Из Дурмстранга — в основном ребята, которые не являются старостами. Естественно, чемпион не принимает участия в активных играх. Зато тут Чонхо, а он замечательный командный игрок и спортсмен в принципе, у него есть все шансы с блеском выполнить любую из возложенных на него задач. Командование на себя берет кто-то из крепких ребят курсом младше, подключая представителя французской школы к руководству, разбивает по целям и задачам, по нападению и защите, чтобы заранее разработать тактику. Сонхва, надеясь, что про него как-нибудь забудут, стоит у всех за спинами и старается не привлекать лишнего внимания.       — О, Сонхва! — Юрген, хлопая своими наивными маленькими глазами, как-то шустро оказывается рядом, и Пак давит жалкую улыбку, когда понимает, что шансов на спасение нет. — Можно мне с ним? Пак хороший боец!       Никто не спорит. А зря, потому что рукопашный боец из него весьма слабый. Но у команды из одного везучего непутевого Юргена и одного невезучего путевого Сонхва даже есть неплохие шансы выполнить свою задачу. Вот только не сегодня. Вымотанный Сонхва не может отстаивать позиции и с кем-то соперничать, а более того — не горит желанием играть. Он сейчас не выдержит даже шутливой борьбы.       — Отлично, вы вдвоем на защите крайней левой крепости у горы! Она самая открытая!       Сонхва бессильно стонет.       Юрген — шумный и неповоротливый. Его только за смертью посылать. Вот Сонхва и посылает: заставляет налепить снежков и поскорей сгоняет его на передний «фронт», к Юнхо. Юрген в восторге, идет в атаку с остальными, а из-за крепости видно, как Юнхо устраивает кучу малу из всех студентов разом, сам пробиваясь благодаря этому на передний край. Ему бы подошел маггловский американский футбол: где нужно прокладывать себе путь, выставив руку вперед и снося противников на пути. С пробивной силой Чона и его габаритами — самое оно. И пользуется он своими достоинствами умело: огибает одних противников, валит других, пока наконец не находит волной на какого-то ученика, который твердо стоит на ногах и готов к этой схватке. Назревает потасовка.       — Ну все, это пиши пропало, — Сонхва присаживается на снежный пригорок с внутреннего края крепости и обхватывает рукой поверх ребер, морщась. Ему не холодно, даже напротив — слегка сонно от того, как греет внутренняя сторона дубленки теплым мехом через тонкую косоворотку. Погода пока очень мягкая, снег свежий и хорошо мнется, а земля не успела отдать все свое тепло. В родной стране это даже всерьез не воспримут, не признают зимой, а занятия в магической школе будут проводить по летнему режиму. Поэтому дурмстрангцы, которые наверняка сейчас следуют за лидером, Юнхо и еще парой ребят, в куда более выгодном положении. Хотя играть в снежки не приучены, но в тактических захватах толк знают. Неймется, правда, зачастую, не одному Юнхо. Сейчас наверняка все изваляются в снегу, закидают друг друга снежками, намнут бока и, радостные, отправятся греться.       Гомон стоит такой, что, кажется, Хогвартс в своей древности испуганно содрогается, а у растений в зимней оранжерее наверняка в трубочку сворачиваются листья. Народу явно весело. Наверное, это как раз был бы хороший шанс начать общаться поближе с некоторыми из местных, и Сонхва несвоевременно жалеет о том, что не вступил в команду атакующих. Хотя греться потом все равно всем вместе, успеет пообщаться. А пока что только и слышатся крики, возня, скрип снега, хохот и беспорядочный общий гул, который все-таки дважды прерывается ликующими возгласами знакомых голосов.       Но здесь, где устроился Сонхва, пока тихо, поэтому он даже и не думает защищать крепость: по плану его все равно скоро сменит вторая группа команды. А до тех пор практически нулевой шанс, что сквозь совместные силы Дурмстранга и Шармбатона столь быстро проникнут какие-то лазутчики.       Не успевает эта мысль закончиться, как рядом практически обрушивается Чхве Сан. С флагом.       «Здрасьте».       — Ты тут чего?.. — Сонхва сначала задает вопрос, а потом соображает. Позиция справа от базы Хогвартской команды, на взгорке — самая труднодоступная, сложная, но и по-своему стратегически важная. Если через нее огибать, отвлекая основное внимание на главные крепости, то можно достичь цели и водрузить знамя на чужую базу. И тот факт, что Сан тут один, говорит о том, что он решился на какую-то отчаянную хитрую вылазку. Это в его духе. Не сидится же.       Чхве заливается смехом.       — О, хен! Я флаг пришел ставить! А ты мне тут мешаешь, кстати.       Он весь сияет. На щеках румянец и капли стаявших снежинок. Влажные волосы — явно результат возни с кем-то в снегу, но на лице такая яркая улыбка, что уж кого-кого, а его — точно нельзя было отправлять в стан к врагу: за километр сверкнет, его сразу заметят и схватят с поличным. И заставят долго раскаиваться за бессовестную красоту.       Сонхва обреченно качает головой. Он бы тоже заставил каяться, раз на то дело пошло. Потому что Министерством магии должно быть запрещено быть таким чертовски красивым, даже когда вывалян в снегу по самое не хочу и похож на встрепанного звереныша.       — Глупый. Зачем влез сюда, — Сонхва тянет руку и горячими пальцами оттирает талые капли щеки. Дурацкий Чхве Сан. Ему бы лечиться, отдыхать, заниматься, а не носиться по морозу с этими своими покрасневшими щеками и сияющей улыбкой. Нахватается холодного воздуха, хуже будет. А еще ему повезло, что не нарвался на кого-то вроде Юнхо или других ребят. Никто не станет церемониться с ним, даже и не посмотрят, что чемпион. Впрочем и не исключено, что все сдадутся перед тем, как он сейчас очаровательно выглядит. Серьезный противник — мог бы хоть перестать так задорно и солнечно улыбаться. Ему нравится игра? — Ты же в курсе, что я тебя должен взять в плен, мистер Лазутчик?       — В курсе, — кивает младший и обеими руками жмет к себе флаг, резко делая шаг назад. В глазах — танцуют чертята. Сан шкодливо щурится на один глаз и показывает кончик языка. Заметно, как пружинят ноги, готовясь унести хозяина подальше. — Если у тебя получится, конечно.       Он так просто не сдастся.       Сонхва улыбается. На что этот маленький шкодник надеется? Что хен его пощадит и пропустит делать свое темное дело?       Хотя это так. С Сонхва сталось бы сидеть дальше и просто наблюдать за происходящим. Но, по всем канонам и правилам игры, он должен оказать бурное сопротивление противнику, который захватывает их территорию. При хорошем раскладе — отловить и никуда не пускать. В идеале — сдать «властям» и конфисковать заветный флаг. А то, чего доброго, удумает оставить наверху.       До горы с базой совмещенной команды Дурмстранга и Шармбатона еще далековато. Пункт, на который отправили Сонхва, на самом отшибе, зато с него хорошо все просматривается, а сама гора с ним почти на одном уровне, тогда как над другими точками возвышается. Контроль происходит по всем фронтам. Посади ребята сюда кого-нибудь более азартного, то, может, дело и сладилось бы. И даже флаг был бы уже захвачен, а противник — сдан с потрохами команде. В таких играх нет однозначной победы в каждом отдельно взятом случае, поэтому брать в плен куда уместней, чем исключать из игры насовсем. Ребята играют ради веселья, хоть, порой, и слишком серьезно, но настоящего противостояния или драк, судя по звукам, не вспыхивает. Только мелкие потасовки, но это тоже часть игры. И, даже несмотря на искреннее противостояние школ и намерение выиграть и показать себя, — это все еще умудряется оставаться безвредной возней на чистом мягком снегу. Без серьезных стычек, но с выбыванием и захватом стратегически важных точек. И можно просто отнять флаг и скинуть своего соперника с горы, лишив одного знамени, а значит и одной возможности его установить. Но кто гарантирует, что этот же самый участник, при должном рвении, не вернется с новым флагом. Например, такой участник, как Чхве Сан.       Выходит, что Чхве Сана надо брать в плен.       Его улыбка и внешняя наивность ни на мгновение не усыпляют веселую бдительность Сонхва. Сан умудряется молниеносно совершить рывок в сторону, чтобы удрать, и, когда Пак преграждает путь, ловко ныряет ему под руку.       Но Сонхва не так просто обмануть. Он хорошо изучил эти движения, поэтому успевает перехватить младшего за плечи и оттолкнуть назад.       Он не делает это сильно или больно, не давит и не бьет. Просто подставляет подножку, пока всем корпусом отталкивает и, прихватывая за грудки, мягко валит противника на спину, сам опускаясь следом на колено. Сан коротко вскрикивает и зажимается — он падает в снег, но без травм, бережно придерживаемый чужой хваткой. Сонхва нависает над ним сверху, давит коленом с внешней стороны бедра. Ботинком упирается рядом с ребрами с другой стороны, и Чхве оказывается зажат. Сонхва чуть наклоняется, опираясь о колено локтем. Губ касается искренняя мягкая улыбка.       — Хен.       Сан в его власти. Хороший. Мягкий. Беззащитный. Что хочешь делай, хоть снеговика лепи. Лежит на примятом посверкивающем снегу под ним, напряженно вцепившись в рукоятку флага, и вряд ли вырвется, даже если захочет. Такой теплый. В глазах — смесь испуга от падения, настороженности и ожидания. Но не страха перед Сонхва. Не страха.       Ну как такого сдавать в плен, м?       — Получится, Сан-и, — Пак подмигивает и проходится пальцами по древку флага в чужих руках. Раздумывает, забрать или нет, а этого отпустить подобру-поздорову, или выполнить «долг» перед непримиримо гордыми товарищами из Дурмстранга. Узнают, что отпустил — будут шуметь. Впрочем, это лишь игра. Где-то далеко, будто за тысячу ярдов отсюда, раздается очередной победный крик. Голос узнаваемый. Юрген. — Тц.       Сонхва встает рывком с колена и, прихватив Сана за руку, тянет подняться. Тот, с раскрасневшимися щеками и взлохмаченный, встает с земли и пристально смотрит. Сонхва отряхивает его, как неуклюжего ребенка, будто не сам уронил в сугроб. И взгляд уже не поднимает.       — Иди уже. Из меня плохой защитник крепостей, — Сонхва смеется и зачесывает влажной ладонью волосы назад. Был бы хороший, если бы захотел. Но не хочет. Потому что ему на это плевать, а Сану, с его звездочками в кошачьих глазах, нет. Иначе зачем пробрался в тыл к врагу с флагом в одиночку.       А раз не плевать, то пусть уже бежит. Зато в следующий раз будет осторожней.       Даже совсем мало зная Сана, можно предположить, что ему не понравится такой способ выигрыша. Но ведь Сонхва не поднимает руки и не сдается, он даже не совсем побеждает в этой короткой, практически не успевшей начаться потасовке. Он просто делает выбор не противостоять. Не мешать, не вставать на пути. Не потому что не может. Потому что не хочет. Именно с ним. Сан, кажется, не верит этому. Что ж, правильно делает.       Вот только Сонхва все равно чувствует, что младший перед ним беззащитен. Будь на его месте Юнхо — еще неизвестно, чем бы закончилась эта возня, тут все не так просто, они друг друга стоят. Но против Сонхва борьбы не будет. А против идеи, которая увлекает Сана, не будет бороться Сонхва. Все очень просто.       И Сонхва надеется, что, воспользовавшись этим «просто», Сан уйдет и поставит чертов флаг.       Но.       Пак успевает столкнуться с острым цепким взглядом глаз-полумесяцев. Сан резко оказывается настолько близко, что вдох так и обрывается, едва начавшись. Он...       — Ты, — у Сана в глазах горит что-то серьезное, непонятное. Если бы не его нрав, то это можно было бы принять за ледяную ярость. Но не ощущается ни капли злости. — Завтра в полночь. В девятом тренировочном зале. Будь там.       У Сонхва пробирает холодом кости, будто он вернулся домой, в сорокаградусные морозы.       — В полночь... — это вырывается само, когда Сан уже разворачивается и покидает площадку у крепости. Сонхва смотрит ему вслед, но видит лишь чужие темные глаза, очерченные, словно крылья птицы; лишь светлую прядь, легшую на лоб; лишь четко очерченный нос и линии скул.       Это было опасно.       Сонхва падает на пригорок обратно. Отбитые на тренировках ребра отзываются недовольной болью, о которой он забыл, когда поддался на это маленькое противостояние. Сан, выходит, собирается с ним поквитаться? Это можно воспринимать так? Или не нужно? Хочет отомстить? Взять реванш? Это так не в его стиле. Просто поговорить? Тогда зачем тренировочный зал? Сонхва не может ответить себе на эти вопросы.       Пара игроков, что должны были его сменить, так и не приходят, и Сонхва, наконец слыша торжествующие вопли кого-то из играющих, просто спускается к команде. А после — возвращается в замок. Он старается подсобить особо «извалянным» в снегу ребятам, кому-то помогает стащить верхнюю одежду или согреть подмороженные руки, подсушить мокрые вещи и волосы. Отличный шанс наладить контакт.       Как и планируется, с нужными людьми быстро заводится разговор.       К ночи Сонхва уже лично знает парочку поддавшихся секте студентов. Он помнит, как легковерно шла за адептами идеологии молодежь, особенно подростки, и даже не обманывает себя, как их бывает легко привлечь к радикальным идеям. Некоторые местные тоже поддались — и теперь верят, что Сонхва с ними. Он запустил этот слух, и теперь должно стать легче тянуть за ниточки и находить информаторов.       — Не отвлекайся, Пак, — Драганов мажет ударом мимо лица Сонхва, а тот едва успевает уклониться по руке и уйти под нее, метя прямиком в уязвимый открытый бок. Удар выходит смазанным и несильным: Тодор отпихивает в последнюю секунду, а в следующую уже вновь атакует.       — У нас еще зельеварение, оставь си... — Сонхва запинается, когда глушит блоком рук удар по ребрам, и выворачивает чужую руку локтем на свое плечо. Одно резкое движение, и можно сломать так, что потом месяц мучиться будет. Этого чертовски хочется, внутри все жжет от гнева, но... Сонхва отталкивает Тодора простым ударом локтя в грудь и отскакивает. Тот будто не устает, с ним с каждым разом все сложней договориться. Во взгляде все чаще застывает странное жадное выражение, и Пак предпочитает не спарринговаться слишком долго, потому что это самое выражение разгорается. А он сам не железный, пусть и быстрый. И Юнхо пообещал примотать к кровати, если еще раз засветит при нем свои синяки на ребрах. Точней, просто придет с ними, но вопрос лишь в умении скрыть.       — Сдались мне твои зелья, — Тодор выплевывает ему это под ноги. Полуприсев для лучшего упора, он резким рывком подается вперед. Сонхва успевает среагировать и даже уже начинает уворачиваться, но в последнюю секунду замечает директора в дверях зала, и просто позволяет себя сбить и швырнуть на землю. Он не группируется и не пытается закрыться от удара. Воздух вышибает из легких, перед глазами на миг рассыпаются искры. Больно. Но Сонхва больше наблюдает, чем действительно валяется на земле без сил встать.       — Как проходят тренировки? — Поляков улыбается вполне довольно, когда видит, что их чемпион преуспевает в борьбе. — Отлично, Драганов. Продолжайте в том же духе.       То есть, его поощряют за избиение однокурсника, не так ли? Все правильно понял?       Сонхва поднимается медленно, но не отрывает взгляда от директора, пока он не исчезает в дверях. А планировал ли тот вообще останавливать Тодора?       — На сегодня с этим все.       — Но дире...       — Я сказал «все», — голос леденеет до температуры айсберга, когда Сонхва не менее холодно таранит взглядом однокурсника. Откуда в нем жестокость? — Завтра зелья.       Сонхва забирает вещи, оправляет форму и покидает зал. Под дверьми толпятся девчонки и ребята, наперебой расхваливая Драганова, и, когда тот выходит, в самом прямом смысле смотрят ему в рот. Тодор уводит стайку своих «поклонников» куда-то в одну из открытых гостиных, и Сонхва замирает у входа туда, прислоняется к стене. Он то ли пережидает, пока прекратят гореть места ударов, то ли — слушает. И есть в речах знакомого уже почти семь лет человека кое-что, чего Сонхва не знает и никогда не отнес бы к нему. Что-то чужое. В том числе слова о грязной крови и магглах.       «Вот оно».       — Думаешь, он с сектантами? — Юнхо передумывает привязывать Пака к кровати, но снабжает свои попытки подлечить его выразительной речью, состоящей из одних лишь цветастых непечатных выражений. Чон не осторожничает, грубовато размазывает мазь по ребрам и предплечью Сонхва, пока тот шипит и морщится.       — Похоже. Ты же знаешь, он всегда был спокойным и дружелюбным, — Сонхва заводит назад руку, щупает лопатку, на которую приземлился, и скалится. Позволить уронить себя и ударить — не входило в его план, зато многое прояснило. — Да, занудным, чрезмерно правильным, упертым, но... Но не злым же, Юнхо?       — Ты апеллируешь странными категориями, — Юнхо стукает друга по плечу, чтоб лишний раз не дергался, и щедро втирает в лопатку мазь. Самыми безжалостными движениями, на которые только способен. Потому что знает, что Сонхва от него никуда не денется: он может лечить кого угодно, но себя — совершенно не способен, ему проще проигнорировать. — Он не злой. Ну подумаешь, с огнем не совладал.       — Он хотел убить их, ты сам слышал, — Пак тянет к себе дурмстрангский «Продвинутый курс зельеварения для выпускников» и лениво листает его, прикидывая, чем занять завтра своего «ученика». У страха глаза велики, Сан и Марьян не знают, что видели и почему это произошло. Но зато Сонхва знает, что Тодор в жизни не ударил бы человека, которого уронил. Он бы подал руку. Потому что всегда относился остро к вопросам чести. — Он никогда не был жестоким. А теперь посмотри.       — Турнир?       — Секта.       — Ответственность и взросление.       — Жесткая вербовка.       Сонхва оборачивается и смотрит в глаза Юнхо. Тот глядит в ответ с сомнением и подозрением, но больше не спорит. Он сам проводил время с Марьян, он слышал. А еще прекрасно видит, как за Драгановым бегают поклонники.       — Обучу его кое-чему. И посмотрим, как он отреагирует, — Сонхва дергается от очередного слишком болезненного нажима и кидает назад возмущенный взгляд. — Но сначала мне нужно пережить этот вечер, эй!       И, в идеале, завтрашнюю полночь.