***
— Ты отпустил Тодора сегодня в честь выходного? — озадаченно интересуется Юнхо, когда присаживается рядом на лавку. Сонхва поднимает голову от последних страниц учебника по зельеварению и, нахмурившись, отрицательно мотает головой. — Тогда тебе лучше прямо сейчас узнать, что он ушел куда-то на улицу с несколькими хогвартскими ребятами. — Может, вернется к моменту занятий? — предполагает Сонхва, но и сам понимает, что вероятность не так велика, как хотелось бы. — Сомневаюсь. Кажется, они пошли куда-то в сторону Хогсмида, — Юнхо переворачивает обложку учебника, словно желая удостовериться в названии «Продвинутый курс зельеварения для выпускников». Нет, все верно, именно зельеварение, учебное пособие их школы. — Не думаю, что он планирует изучать сегодня это. — Зря. Ему бы не помешало, — нельзя сказать, что Сонхва действительно много понимает в зельеварении и способен чем-то серьезно помочь своему чемпиону, но пользуется ситуацией, чтобы самому подтянуть знания. Помимо зельеварения с Сонхва, у Тодора сегодня назначены и другие занятия. Но, судя по всему, у него есть какие-то более интересные дела. Например, беседа с чужими студентами в Хогсмиде. При условии, что именно хогвартские ученики все чаще начинают поджидать Драганова после тренировок, это не может не настораживать. — Что ж, оно к лучшему. Я все равно ничего не смыслю в зельях. — Ты только что прочитал учебник, — поднимает бровь Юнхо. — Именно поэтому и говорю, что ничего не смыслю, — удовлетворенно кивает Пак в ответ и, закрыв книгу, устраивает руки на ней сверху. — Еще могу понять, если бы Поляков попросил обучить ведению магической дуэли, но зельеварение… — Тебе не кажется, что у нас есть более подходящие для этого кандидаты? Как и для физических спаррингов, — это вопрос без подвоха, но Сонхва уже знает, что друг хочет спросить. — Зачем Полякову просить об этом именно тебя? — Понятия не имею. Тодор занимается зельеварением с Яни, а от меня требуются, как понимаю, медицинские снадобия… Дураку понятно, что в этом нет особой нужды. Тодор не будет сам себе готовить лекарства во время прохождения очередного этапа, даже если появится необходимость. И это очевидно. Юнхо тыкает языком в щеку изнутри и качает головой, будто собеседник упускает какую-то важную деталь, которую он стремится донести. — Переформулирую. Не кажется ли тебе, что Поляков намеренно занимает тебя выматывающими делами, чтобы ты не болтался по Хогвартсу? На этот вопрос у Сонхва нет ответа. По крайней мере, равноценно честного и безопасного. Юнхо остается лишь вздохнуть и перевести тему: — С кем ты пойдешь на Святочный бал? — Ты всерьез думаешь, что это важно? — Сонхва чуть хмурится, но голову от рук, сложенных поверх учебника, не поднимает. Юнхо все прекрасно понимает и знает, что означает происходящее. Этим воскресным утром второкурсницу, всю в слезах, выводили из столовой: пришли вести из ее дома. Пропажи продолжаются. Вся эта кутерьма вокруг Турнира и Святочного бала бессмысленна и бестолкова. Трудно поверить, что кого-то волнует подобное, когда вокруг пропадают люди. Но это — просто отрицание очевидного, человеческий фактор. Ведь вокруг, в основном, подростки — мальчики и девочки, которые хотят веселья, праздника, какого-то чуда. Всем хочется существовать спокойно, наслаждаться жизнью и строить планы на счастливое безоблачное будущее, где нет места сводкам в газетах и тревожным письмам из дома. Здесь, в Хогвартсе, все всегда в безопасности, не так ли? — Все еще настаиваю, что остальное — не твои проблемы. Посочувствовать — да, переживать за каждого — нет, — такие их разговоры никогда не заканчиваются компромиссом, это давно известно обоим. Поэтому Юнхо лишь похлопывает Сонхва по плечу и коротко вздыхает. — Прекрати. Позволь себе заниматься только своими делами. Неужели тебе не было весело поиграть со всеми, например? Вопрос простой. Но, если задуматься, Юнхо знает настоящий ответ: он ничуть не меняется за последние годы. — Мне весело с тобой, а не со всеми. — Ну да… Поэтому ты и согласился, — действительно, ничего не меняется. — Тогда, будь добр, сделай так, чтобы нам с тобой было весело подольше. Эти слова еще долго крутятся у Сонхва в голове, даже когда вечером он решает потренироваться сам. Тодор так и не дает о себе знать, но нет смысла его разыскивать или выяснять, чем он занят с чужими студентами, что им рассказывает, в чем убеждает. Слежка будет слишком заметна, а у Сонхва нет почти никаких данных о том, куда именно Драганов может пойти. Поэтому решено остаться и заняться улучшением собственных навыков. Мысли слишком громкие. О Юнхо, о вчерашней игре, о Тодоре. Они мешают. Для упражнений нужен самоконтроль. Нужно спокойствие, ровное дыхание и тело, готовое для того, чтобы проводить магию. Нужно быть сосредоточенным, чтобы она подчинилась и заиграла по твоим правилам. Сонхва занимается усердно, вкладывая силы в оттачивание каждого заклинания. Пока не получится хоть немного продвинуться в совершенствовании того, что требуется изучить в этот раз. Сначала он осваивает новые чары, незнакомые ему, такие странные и необузданные. В ладонях зажигаются неподконтрольные ему огоньки. Они, дикие, пляшут и обжигают языками подушечки пальцев, прикусывают за них. Руки подрагивают, Сонхва морщится, но старается держать под контролем этих маленьких пламенных зверьков, непримиримо огрызающихся и кусающих за попытку приручить. Их трудно сдерживать: они жалят кожу и вырываются, но все-таки держатся в клетке пальцев, не выходят дальше. Надолго сил на такую борьбу не хватает — это быстро выматывает, забирает массу сил на одну лишь попытку контролировать. Поэтому Сонхва вскоре отпускает огонь на свободу и приступает к практике защитных заклинаний. Ему нужно добиться лучших результатов. Он раз за разом проигрывает Тодору в спаррингах, а применять чары в тренировочных дуэлях запрещено, чтобы не травмировать чемпиона. Сонхва может многое сделать, если ему только позволят атаковать, но директор запрещает все заклинания, кроме защитных. Спарринги становятся бесполезными и односторонними, сопротивление сводится к попытке вовремя уклониться. Внутри начинает закипать раздражение на эту несправедливость и бессилие. Ощущая, как чувства начинают захватывать, захлестывать с головой, Сонхва останавливается и складывает ладони вместе, зажимая между ними перевернутую палочку. Вдох. Выдох. Спокойно. Только контроль. На центр зала выкатывается тренировочный манекен, и Сонхва встает в стойку. — Редукто! — мощная синяя вспышка заклятья ударяет в чучело, и то отлетает к противоположной стене зала, неравномерно рассыпаясь пеплом. Сонхва морщится, чувствуя, что этого недостаточно, и выкатывает следующую куклу. Стойка, взмах — он отрубает жестом. Звучит непривычное в этих стенах слово, резкое, звонкое. Деревянный неуклюжий манекен взрывается, отлетая на несколько метров, но студент Дурмстранга, игнорируя грохот, мгновенно оборачивается на пятках на звук от дверей. Сонхва ждет чего угодно и кого угодно. Ночь, замок живет своей жизнью, наверняка дежурные не спят или кто-то из педагогов заметил. По приезде дурмстрангцам почти сразу разрешили использовать тренировочные залы в подвалах для своих тренировок и занятий, чтобы не пришлось пропускать специфические предметы, которые есть только в их программе. Поэтому Сонхва может попытаться прикрыть свои ночные бдения в случае необходимости: просто занимается, ничего особенного. С него, как с чужого ученика, спрос не очень высок. Кроме того, всегда можно прикинуться дурачком и сделать вид, что ничего не знает о запрете на ночные уроки. Если это, конечно, не директор, который опять не обнаружил его после отбоя на своем месте. Но это Сан. Чхве Сан. До встречи, назначенной в полночь, еще есть время, а он уже здесь: следует, как Луна, спутником за Сонхва. Такой домашний, в этих широких штанах и крупной кофте, в которой почти теряется. И растерянный. Сонхва понимает, что мог его просто-напросто напугать. — Ты рановато, — несколько движений палочкой, и оставленный после заклинаний беспорядок исчезает, будто сам по себе. — Да, не стал заставлять тебя ждать, — Сан чуть жмется, но все-таки подходит ближе и провожает взглядом истерзанный магией манекен. Наверное, он может выглядеть пугающе и наводить на определенные мысли. — Слышал какое-то странное слово. Ваши заклинания? — Вроде того, — не говорить же, что именно за заклинания он тренирует. Сонхва откашливается, убирает палочку в крепление и складывает руки за спиной, выпрямляясь. — Так что ты хотел? — Узнать, зачем ты это сделал, — Сан переходит сразу к делу, без обиняков. В его интонациях Сонхва ожидает услышать что угодно: обвинение, обиду, злость, претензию. Но все звучит нейтрально, даже дружелюбно. — Зачем отпустил меня на игре? Неужели его это волнует со вчерашнего дня? — Чтобы ты достиг своей цели, — Сонхва ведет плечами, но старается смотреть прямо. Разговор в любую секунду может принять неприятный оборот. — И сам смог увидеть, что вы проиграли. На секунду в глубине чужих глаз пробегает что-то острое, режущее, подобное блеску лезвия. — Мне не нравятся такие победы, Пак Сонхва, — шаг ближе, и младший оказывается почти вплотную. Смотрит прямо в глаза, и этот взгляд темный, холодный. — Не надо хитрить со мной. Я не люблю, когда меня пытаются обмануть. — Разве обман не в привычке слизеринцев? — это еще более скользкая дорожка, Сонхва знает, но следит за реакцией. Сан, едва меняясь в лице, чуть улыбается одним уголком губ. — Возможно. Но если я захочу выиграть хитростью, то это будет моя хитрость. А не чье-то одолжение, — улыбка теплеет на полградуса, и Сан выдыхает. Даже как-то немного устало. — Хен. Не надо со мной так играть. Это принцип. И его можно понять. Сонхва коротко кивает. — Хорошо, прости. Хотя я не сомневаюсь, что ты можешь победить честно, — в этом он правда не сомневается: в конце концов, от Сана действительно веет сильной магией и какой-то тщательно сдерживаемой силой, и это при том, что он выглядит солнечно и добродушно. Редкое сочетание силы, принципиальности и беззлобного легкого нрава. И при этом нет ни тщеславия, ни гордыни. Такие люди до поры до времени кажутся безобидными, могут не восприниматься всерьез, — но лишь пока вопрос не встанет ребром. — Зато сомневаюсь я, — Сан замечает чужое недоуменное выражение лица и неловко пожимает плечами, складывает крест-накрест руки на груди. — После того, что случилось в подземельях, у меня нет уверенности в своих силах. Я не справляюсь, а никому не нужен обгоревший калека. Поэтому я и позвал тебя. Ты знаешь Тодора лучше, для меня он непредсказуемый. — Ты не понимаешь, чего от него ждать, поэтому хочешь быть готов, — выходит, произошедшее на игре лишь укрепило Сана в мысли, что дурмстрангцы имеют преимущество и могут легко выиграть в противостоянии при помощи элемента неожиданности. Или каких-то запрещенных приемов. Пак хмурится и потирает пальцами переносицу. — Тут я тебе не помощник. Вопреки всеобщему мне… — Ты ошибаешься, хен. Только ты и можешь помочь, — младший тыкает его в грудь пальцем и смотрит в упор. Совсем иначе, чем раньше: нет ни следа былого холода. — Ты с ним сдерживаешься. Он с тобой — не очень. Но я не видел никого другого из ваших студентов в таком же состоянии. Только ты знаешь, какой он, когда хочет навредить. Сонхва и без того осознает, что причины его мелких травм для Сана очевидны, но не ожидает, что он решится об этом заговорить. Вероятно, на столь откровенный разговор вынуждает тревога. — Чего ты хочешь? Ты же понимаешь, что я не могу обсуждать с тобой нашего чемпиона? — Я и не прошу, — вытаскивая палочку, Сан делает шаг назад. Что ж, этого следовало ожидать: не зря местом встречи назначен тренировочный зал. — Со мной занимаются учителя Хогвартса. Но они не думают как студенты Дурмстранга, не двигаются как студенты Дурмстранга и не готовы атаковать меня, как готовы вы. «Вы». Студенты Дурмстранга, и Сонхва в их числе. Что ж, все правильно: Тодор напал на Сана в подземельях, Сонхва — вчера. «Вы». — Мне атаковать тебя? — губы Сонхва трогает то ли улыбка, то ли зарождающийся оскал. Но палочка остается в креплении, рука даже не тянется к ней. Ударить Чхве Сана, пусть даже в тренировочном бою? Плохая идея. — Нет, хен, — в ответ в голосе Сана звучит снисходительная усмешка: старший такой непонятливый. — Научи меня защищаться. Так просто? — Можно попробовать, — действительно ли можно? Сонхва отвечает раньше, чем успевает сообразить и обдумать собственное решение. Он не планирует всерьез тренировать Сана, поскольку не верит, что тот не способен противостоять атакующим заклинаниям. Но, с другой стороны, если он не смог защититься от огня, то есть, над чем работать. И, возможно, это шанс расплатиться за жестокость и безрассудство Тодора во время прохождения этапа. Может, даже шанс избежать новой опасности для Сана. Вот только в любой момент заклинания могут обернуться против самого Сонхва. Он не хочет об этом думать. Естественно, Сану рано или поздно придется начать применять свои знания на деле. Этот мир не так спокоен и прост, как хотелось бы, а, значит, борьба неизбежна. Грядет что-то нехорошее, и оставаться беззащитным в такой ситуации очень необдуманно. И опасно. Поэтому, даже если Чхве лукавит и на самом деле отлично обращается и с атакующей магией, и с защитной, то пусть отточит заклинания. Сонхва выпрямляется и окидывает взглядом Сана. Такого уютного, домашнего, почти маленького в этих безразмерных вещах. Не беззащитного, отнюдь, но недостаточно готового сыграть на опережение — напасть первым, ударить раньше чужого заклинания. Глаза сужаются. Он изучает. Выискивает проблемные места. Взглядом проходится по чужой фигуре. Это уже другой Пак Сонхва, у него даже будто заостряются черты лица, он весь словно леденеет. Заметно, как Сана это заставляет напряженно поежиться. — Встань в стойку, — он повинуется, и Сонхва оглядывает неустойчивую позу внимательно и придирчиво, как учитель — ищет недостатки в работе ученика. Слабовато. Он делает шаг вплотную, вклинивается коленом между чужих ног и раздвигает их шире, на уровень друг от друга, левую — ближе к себе. Лучше. Подталкивает коленом каждое из коленей Сана, заставляя присесть: так создается пружинистость, как в бойцовой стойке. Еще лучше. Обходит, окидывает взглядом картину. Кладет руки на чужие плечи — тепло и совсем аккуратно, но неожиданно сильно давя пальцами — и отводит назад, заставляя свести лопатки вместе. Отлично. Напоследок Сонхва устраивает ладонь на самом низе чужой поясницы, моментально нащупывая под худи копчик, и вдруг щипает. — Напряги ягодицы. Иначе собью. Тело вздрагивает и мгновенно напрягается. Теперь изумительно. — Акцио, — Сонхва коротко призывает новый манекен на середину зала, поближе, и убирает палочку обратно. Сам встает позади Сана, чтобы проверить позу: ладонями скользит по напряженным мышцам бедер, оглаживает торс и переходит на спину. Просто изумительно: мышцы натянуты, лопатки сведены. Сонхва немного приближается сзади, прижимаясь к спине Сана грудной клеткой, и от плеч соскальзывает вдоль по предплечьям, накрывает обе руки поверх чужих, таким образом повторяя движение сверху. Пара жестов — он отводит назад одну руку, ладонь другой вынуждает вывернуть ниже уровня глаз. Проводит по кисти, слегка встряхивает, заставляя напрячь запястье, а пальцы — расслабить. Это как музыка. Магия не любит грубости. Здесь напрячь, здесь расслабить, в одном месте камень, в другом — плавность волны. Сан шумно выдыхает рядом. — Все идеально, не нервничай, — мягким, спокойным тоном на ухо. Сонхва придерживает чужое запястье и показывает движение: резко направленное от себя — и так же резко замирающее. Четко фиксированное, без лишних взмахов, без продолжения. — Давай для начала попробуем общие отталкивающие чары. Помнишь? Он не отстраняется, показывает движение еще раз, руководя рукой Сана. Некрупной чуть подрагивающей рукой, которая так правильно лежит меж его пальцев. Взмах палочкой. У Сана во взгляде сомнение, но он лишь решительно кивает, что все понял. Щеки лихорадочно горят, и это отчетливо заметно даже в слабом освещении зала. — Я попробую? Нервничать нормально, хотя заклинание довольно простое. Сонхва кивает. — Депульсо! — белая молния, и тренировочную куклу с силой отбрасывает к стенке, звук удара прокатывается рябью по стенам. Сан мгновенно оборачивается и удивленно расширяет глаза. — Оно же не должно так сильно… — Это стойка, — Сонхва коротко посмеивается. У Сана смешное выражение лица: глаза округляются, губы слегка надуты и складываются в «о». Он похож на шокированного кота. — Просто стойка. Больше опоры — больше силы. Чхве недоверчиво мотает головой, но из положения не встает. Снова повторяет все то же самое, уже сам контролирует нужные точки: приседает глубже, отводит назад лопатки, напрягает мышцы, повторяет полностью позу. Делает размеренный выдох. — Еще разок? Акцио, — он призывает манекен, но устанавливает его на бо́льшем расстоянии, чем до этого фиксировал Сонхва. Эксперимент? Достать заклинанием дальше, проверить возможности. Сан смотрит на старшего, ожидая одобрения. Тот подходит ближе, чтобы проконтролировать: чужое тело поддается, как пластилин, и тут же каменеет, как и положено. Оно, напряженное в абсолютно верной стойке, просто идеально. Сонхва и видит, и чувствует, как правильно напрягаются одни мышцы и остаются свободными другие. Пак молча кивает. — Депульсо! Ударом чучело откидывает прочь, и отзвук заклинания не успевает затихнуть прежде, чем оно обрушивается на пол. Из правильного положения действительно выходит мощней, чем обычно: магия течет через тело и уходит в самый кончик волшебной палочки. Сонхва успевает коротко одобрительно кивнуть и едва открывает рот для комментария, как Сан уже поднимает манекен и снова старается принять нужное положение. Повторять очень важно, закреплять успех — тем более. Сонхва мысленно восхищается, едва поправляет позу на этот раз и замирает, наблюдая и контролируя под ладонями руки, — но лишь придерживает за локти, уже не за запястья. И в этот раз отлично. Тело прекрасно запоминает каждое движение и прикосновение. Сан чуть ведет плечами вслед за ладонями и откидывает голову назад, искоса поглядывая. Его тело на пару секунд расслабленно подается к чужой груди. Чхве выдыхает. Напрягается. Белый всполох. Отталкивающие заклинания такой силы больше подойдут для атак. Сейчас, на тренировке, необходимость вставать в стойку обусловлена лишь ощущением четкой опоры и возможностью пропустить через себя больше магии. В настоящем бою будет не до того. Но для человека, который не смог отразить огненное заклинание, это превосходно. Сан быстро учится. Точно слукавил. Он все умеет. Сонхва не сдерживает улыбки, когда ловит себя на каком-то странном чувстве радости от чужого успеха. Отец так же контролировал все его тело, когда показывал стойки. Он никогда не учил Сонхва бытовой магии и никогда не считал, что защитные или даже атакующие заклинания бесполезны. Отец был строг, но не корил за ошибки: просто учил сразу их не совершать. — Ты будешь бить правильно только тогда, когда будешь готов правильно бить. Когда будешь знать, чего ты хочешь от удара и каковы будут последствия, — он клал руки на плечи или вставал сзади, так же поправлял стойку. Грубей. Жестче. Иногда больно. Но выправлял до нужной. И заставлял становиться в нее из любой позы и в любую секунду, чтобы довести до автоматизма. А стоек было множество, жестов — множество, заклинаний — множество. Все их требовалось запомнить, выучить, отложить в каждой мышце своего тела. Чтобы потом никогда не тратить на это время, чтобы тело действовало само, а сознанием можно было сосредоточиться на конечной цели. Отец учил грубовато, но с самого детства требовал понимать, зачем Сонхва делает то или иное, чего он хочет добиться и для чего использует магию. И никогда не ругал за ошибки: просто просил объяснить, какова была цель удара и почему он вышел неудачным. И заставлял пробовать заново, поменяв мотивацию и цель. Может, отчасти поэтому Сонхва и был неплох в дуэлях: он не бил ради удара и никогда не ставил себе целью лишь применить заклинание, просто продемонстрировать силу. Отец долго занимался, обучал, помогал подстраивать под себя то, чему научили в Дурмстранге. Сонхва был непростым учеником. А тут такой материал. Сонхва чувствует под руками мышцы, которые Сан хорошо контролирует, и чувствует тело, которое поддается влиянию. Чувствует, как внутри перекатывается магия. И, при таких-то данных Сана, незлобливость его характера просто находка. — Ты быстро схватываешь, но это не поле боя. У тебя не будет достаточно времени, чтобы проверить, правильно ли ты встал, — Сонхва гладит по плечу и наконец отстраняется. Нехотя. Тепло Сана, его доверчиво откинутая плечу голова. Нет. Все это баламутит спокойствие внутри, с которым Сонхва всегда подходит к заклинаниям. Но сейчас требуется научить ориентироваться в ситуации. Это куда важней всего прочего. — Тебе надо находить опору из любого положения. Чхве зябко ведет плечами и оборачивается на Сонхва, хмуро глядя. С каким-то недовольством и непониманием. Секунда. Сонхва выхватывает палочку, рывком вскидывает манекен. «Акцио» едва читается по губам, но кукла уже мчится на них. На них обоих. В распахнувшихся глазах Сана вспыхивает ужас. — Стойка! У них едва есть пара секунд. — Ну! Сан упирается ногами в пол… И резко уворачивается. — Импедимента, — резкий горизонтальный жест, и, ведомый терновой палочкой Пака, манекен замирает в воздухе, буквально в полуметре от парней. — Флиппендо. Тон спокойный. Чучело откидывает назад, оно рассыпается рваными тяжелыми кусками. Сонхва внимательно смотрит на Сана, напряженно застывшего в стороне. Он увернулся. Не отбил, не оттолкнул, не атаковал, даже не попытался спрятаться за щитовыми чарами. Просто увернулся. Оставив другого человека под ударом. — Хен, я… — Все в порядке, Сан-и, — Сонхва мягко улыбается и, протягивая руку к младшему, сжавшемуся в комок, легонько треплет по волосам. Если одна ошибка, вполне естественная, тренировочная, может так напугать, то не удивительно, что уйти от опасности кажется проще, чем встретиться с ней лицом к лицу. — Ты не натворил ничего плохого, все нормально. — Зачем ты это сделал? — есть в интонациях что-то одновременно обиженное, нервное и надломленное: он не понимает. — Проверял, как ты отреагируешь, — при взгляде на такого Сана, напряженного, ожидающего подвоха, Сонхва может только потянуть его к себе поближе, чтобы взять подрагивающие руки в свои. — Не бойся. Смотри. На квиддиче ты предпочел не идти против Джуна, а заговорить метлу. Так? Чхве лишь настороженно кивает. — Потом, на втором этапе, ты не смог увернуться от прямой атаки: огня было слишком много, — мышцы под пальцами напрягаются, и Пак аккуратно проходится по чужим ладоням, не так давно обожженным. — На игре ты тоже попытался обойти меня, не идти в наступление. Даже с репортером тогда, в Хогсмиде, ты не стал выяснять отношения, просто предпочел уйти. Кажется, начинает доходить. — Ты хочешь сказать, что я чаще уворачиваюсь, чем вступаю в бой?.. — Сан хмурит брови, губы сжимаются в тонкую линию. — Выходит, я трус? Да леший тебя подери… — Нет, дело не в этом. Будь ты трусом, Кубок бы тебя не выбрал, — объяснить это сложно, логическая цепочка наиболее очевидно приведет к неправильному ответу. Но нужно хотя бы попытаться. — Это, наверное, слизеринское? Ты предпочитаешь ускользнуть, увернуться от прямой конфронтации, не вступать в драку. Это не плохо, но в соревнованиях тебе не раз может пригодиться стать атакующим. Сан медленно сжимает свои пальцы и смотрит на остатки манекена у другой стенки. Возможно, что-то мешает ему, стопорит, и пока что рефлексы и привычки не отпускают из своих когтей, не позволяют по-новому обращаться с магией вот так, сразу. — Отец меня с детства приучал к маггловскому спорту. Он тренер по тхэквондо и учил не бить первым. Это честь спортсмена. Если ты можешь применить силу — это не значит, что ты должен применить силу. Только тогда, когда необходимо для защиты. Вот оно что. Понятие чести, морали, воспитание крепкого духа и попытки избежать конфликта до последнего. Благородство. Отсюда и нетипичная для Слизерина честность. — Но ты же согласен, что от Тодора нужно было защищаться? — Сан в ответ лишь опускает голову, и Сонхва аккуратно, еле ощутимо касается его сжатого на рукояти палочки кулака. Не так давно эти пальцы не могли держать ложку. — Здесь было все обожжено. Такого надо избегать. Для этого необходимо себя защищать, а не пытаться увернуться. Ты не атакуешь и не навредишь, ты обезопасишь себя. Выставишь защиту, как и в спорте. Блок удара, если угодно, макки. — Ты сам-то успешно блокируешь его удары? Сан не поднимает головы, вопрос — беззлобный, растерянный — повисает в воздухе. Неудобный, но уместный вопрос. — Не всегда. Потому что лучше атакую, чем защищаюсь, — не сдерживая улыбки, Сонхва похлопывает по чужому плечу. — Меня учили не как тебя. И поэтому я знаю, что, если начну, уже не остановлюсь. А еще я не слишком хорош в рукопашном бою. Наконец-то улыбка трогает и губы Сана. — Тогда, выходит, мы можем научить друг друга. — Да, пожалуй, — эта мысль одновременно веселит и воодушевляет: уворачиваться и ставить блоки в спаррингах с Драгановым — совсем не лишнее, и чем больше приемов будет в арсенале, тем выше шанс выйти невредимым. Было бы здорово научиться приемам рукопашного боя, потому что того, чему учили в Дурмстранге, явно не достаточно. — Давай попробуем еще что-нибудь? Сонхва сталкивается с чужим взглядом и замечает, что в нем что-то изменилось. Уверенность? Азарт? Тут важно не переборщить. На Пака смотрит совсем не тот же человек, что буквально пару секунд тому назад, — и не тот, который только что ускользнул от опасности. Решимость ощущается физически. Пожалуй, оттачивание еще одного заклинания, не повредит. Тем более, вряд ли такое звучало в этих стенах на уроках. Сонхва отходит и выкатывает манекен, снова выставляет его на середину зала. Стойка расслабленная, непринужденная… В следующую секунду — короткий прямой выпад. — Вирф! — заклинание четкое, с идеальной дикцией, но настолько быстрое, что вовсе невозможно различить звуки. Из палочки вырывается вспышка, а манекен, проматываясь, как крученый мяч, в воздухе, мощно отлетает к противоположной стене, хоть и полностью целый, без повреждений. Пак замечает, как рядом всем телом напрягается Сан и, точно понимая, что он не успел бы ни услышать, ни понять жест, снова подходит ближе, попутно заклинанием вскидывая обратно несчастное тренировочное чучело. — Это как заклятие «Эверте статум», только проще и эффективней. Можно применить из любой позы, из любого положения. Главное — выпад и четкое желание откинуть противника. При таком заклинании его отбросит на несколько метров. Это отталкивающий тип заклинаний, но можно использовать как атаку, если ты имеешь намерение к этому. Сан сосредоточенно хмурит брови и встает боком, убирая одну руку за спину. Позвоночник идеально прямой, выправка безупречна, но Сонхва не может избавиться от закрадывающейся шальной мысли, что эта стойка до ужаса напоминает его самого. Он обреченно вздыхает и встает поближе, отводя чужой локоть. Управляя рукой, показывает движение: оно не такое фиксированное, словно имеет продолжение, но короткое и острое, как укол шпагой. — Запомни: «Вирф», — Сонхва проговаривает это с призвуком, характерным смягчением звуков, и, придерживая руку Чхве, показывает жест. Тут пальцы должны быть куда напряженней, и, полусогнутые у Сонхва, они лежат поверх прохладных пальцев Сана, помогают фиксировать палочку. Сонхва упирается подбородком в чужое плечо, указывает рукой с палочкой на манекен. Сан чуть поворачивает голову набок, кося взгляд. — Ты должен представить, как он переворачивается кубарем в воздухе. Как отлетает. Если ты его пожалеешь, от этого удара не будет смысла. Если замешкаешься — он тебя повредит. Твоя задача: отбросить от себя. Запомни это. Ты должен четко знать, сколько применяешь силы. Больше — сломаешь ударом человека, меньше — человек сломает тебя. Только отбросить. «Потому что это тебе ближе, а не попытка навредить», — Сонхва покачивает головой, но комментарии оставляет при себе. Но Сан, кажется, понимает и без слов. — Я попробую. И готов, — он глубоко вдыхает, будто действительно готовится к поединку, и слегка подается корпусом назад, словно ища в чужом тепле опору. — «Вирф». Так? Так. Все верно. Пак отстраняется, просто устраивая руки на локтях и показывая снова длину и жесткость жеста, а после — проходится по спине. Под худи до тела еще нужно добраться, и Сонхва вплотную впечатывается ладонями по лопаткам и ведет между них ниже, слегка давя — и этим показывая, как стоит их развести, чтобы правая рука оставалась свободной, не была пережата и при этом имела опору, а пальцы могли правильно сжаться на рукояти палочки. — Молодец, — он упирается подбородком в плечо младшего и указывает рукой в сторону временного «противника». Голос спокойный, в нем слышатся не столько успокаивающие интонации, сколько мягкая поддержка. — Сан-и. Я не буду злиться, если ты не сможешь с первого раза применить это заклинание, ладно? Это нормально. Ты можешь отойти в сторону, если тебе будет страшно или почувствуешь, что не справишься. Хорошо? Это просто тренировка. На секунду по чужому телу проходится озноб — он ощущается под ладонями. Сан стискивает зубы и коротким рывком кивает. — Я понял, хен. — Хорошо. А теперь — отбрось его. Легкий жест палочкой в другой руке. «Акцио, манекен». Тот начинает свое движение. В этот раз Сонхва не отходит. Он не мешает увернуться, если Чхве так вздумается, не зажимает на месте, но аккуратно держит свою руку на чужом боку. И, не отступая в сторону, стоит позади: точно так же на линии огня. Все тело Сана становится одновременно каменным и пружинистым, как у пантеры. Под кожей перекатывается напряжение — и решимость. Манекен приближается все стремительней. Сейчас. Вдох. Выдох. По чужому телу проходится крупная дрожь. Сан дергается, Сонхва — готовится позволить ему вильнуть в сторону. — Вирф! — синяя вспышка срывается с кончика палочки. Манекен отбрасывает крученой волной и впечатывает в стену. Сан еще некоторое время натянутой струной держится в стойке, выставив палочку вперед: он пристально смотрит на куклу, валяющуюся в другом конце зала, будто ожидая новой атаки. Но уже все кончено, заклятие подействовало. Он справился. Сонхва отпускает его и ободряюще касается плеча. — Все получилось, Сан-и. С первого раза. В зале наступает тишина. Сан проходится языком по пересохшим губам и хмурится. Чужеродное заклинание оказалось куда проще и далось уверенней, чем давно знакомая магия. И, хотя пришлось опробовать сразу в деле, но тем удивительней результат. — Это было… Не слишком уверенно. Слабо, да? — клубок сомнений все еще не дает ему спокойно радоваться собственному успеху. С такой требовательностью к себе можно испортить любой навык. Сонхва не считает, что в первый раз заклинание сработало слабо: то, что не выходит точно так же, не означает, что вышло хуже. Чужая магия поддается с первого раза, и этого должно быть более чем достаточно, чтобы ощутить себя уверенней. Но, видимо, не для Сана. — Так. Придержи внутреннего перфекциониста, — посмеиваясь, Пак заглядывает младшему в глаза: старается понять, что сдерживает и пугает, что заставляет сомневаться в себе. — Это совершенно новое заклинание, и у тебя здорово выходит. Ты же даже не дернулся в сторону! Давай, закрепим разок, и хватит на сегодня. Стойка. Вдох. Выдох. Новая атака, и тренировочное чучело вбивает в стенку очередной вспышкой заклинания. Сразу, без подготовки и долгой настройки. Второй раз выходит даже лучше, удар становится сильнее, уверенней, и в темных глазах Чхве Сана наконец разгорается пока еще слабый, но уже такой привычный задорный огонек. Наконец-то. — Все-таки получается! Хен! — теперь он почти сияет, когда поворачивается к Сонхва. Поддавшаяся чужая магия вселяет в него надежду, придает сил, и это сразу отражается на результате. — Это благодаря тебе. Сан благодарный ученик, вот только тут нет никакой заслуги Сонхва. У Чхве природный талант и изумительная предрасположенность к магии. Ему поддадутся и боевые заклинания, стоит только изменить манеру. Сан под руками «лепится» с готовностью, удобный ему подход больше похож на воду, обтекающую камень, чем на бьющийся в скалы шторм. И с этим нужно работать иначе. — Ты просто хорошо поддаешься индивидуальному обучению, — мотает головой Сонхва. Ему нет нужды принимать эту благодарность, потому что очевидно, что, занимайся кто прицельно проблемами учеников, слабых волшебников бы из школ выходило куда меньше. И травм на Турнире, возможно, тоже можно было бы избежать. Сонхва слегка отстраняется, чтобы пойти проверить манекены на повреждения, но ощущает мягкую хватку на своем запястье. И замирает. Чужие пальцы проходятся уже по виску, волосам. Соскальзывают ниже. Пака прошибает насквозь, к лицу приливает кровь, он часто моргает, наблюдая за рукой возле лица. — Не в этом дело. Спасибо, хен, — пальцы у Сана прохладные, аккуратные, касание еле чувствуется — и все же ощущения такие, будто лицо немеет. Сонхва, не контролируя себя, едва поворачивает голову и выдыхает в подушечки сорвано. Даже не понимает толком, что чувствует: это так непривычно и неожиданно, что все тело рефлекторно желает отбросить руку. Но, одновременно, настолько приятно, тепло и… желанно?.. что порыв прижать ладонь к своей щеке куда сильней, его с трудом удается проконтролировать. Но так нельзя. Просто нельзя. Пак перехватывает руку не менее аккуратно и чуть улыбается, когда сжимает пальцы в своих. Это невыносимо. Шаг назад. Фирменный поклон Дурмстранга — отчетливый, резкий и выверенный, и Сонхва отходит к манекенам, чтобы убрать их в сторону, где потом отремонтируют. На сегодня все. Никаких тренировок. Оставшиеся часы до подъема, уже будучи в своей кровати, он просто лежит, накрыв локтем глаза. Не-ль-зя.***
До встречи неделя. Сонхва готов и по мере возможностей наводит справки о человеке, с которым будет встречаться. Это уже не ребенок сектантов, а человек, попавший под влияние сам. Совсем юной девчонкой Патрис впечатлилась речами Грин-де-Вальда и его последователей, без оглядки пустилась осуществлять их цели, совсем позабыв себя. Ее родители были магглами и беспрестанно глушили в девочке способности, а увещевания сектантов казались такими убедительными для честолюбивого обиженного подростка: она особенная, не-волшебники должны ей повиноваться, должны уважать ее и считаться с ней, маги имеют больше прав, имеют больше силы, они — высшая ступень. Сейчас пожилая женщина, долгие годы отработавшая во французском магическом министерстве, относится к этому всему с печальной улыбкой, и по ее письмам становится понятно, что она уже устала ругать юную себя за все, что сотворила. Но, видимо, этого достаточно, чтобы она согласилась на встречу с молодым человеком, который первым предъявил свой сектантский опыт. Сонхва апеллирует разными аргументами с разными людьми: для кого-то он ссылается на свою любовь к истории магии; для кого-то — на иностранное гражданство, что помогает строить из себя журналиста из далекой страны; кому-то давит на больное, рассказывая, что творили в его стране сектанты; кому-то сразу присылает вырезки из газет и пересказывает ситуацию так, словно был на облаве в числе тех, за кем пришло министерство. Аккуратно и потихоньку он собирает информацию о людях, которые хоть как-то отличились и могли быть ему хоть капельку полезны, а для встречи с ними старается выискать их слабые точки, будь то психологические проблемы, травмы, лесть, любопытство, тщеславие или что-либо другое. Он не гнушается надевать на себя маски, лишь бы добиться встреч, потому что понимает, что при выборке из ста человек к нему согласятся или смогут приехать от силы человек десять, это при идеальном раскладе. Патрис Мартен, будучи совсем старушкой, пусть и сохранившей истинно французский своеобразный шарм, предлагает приехать сама. Ей позволяет состояние, и Сонхва безумно благодарен за подобную благосклонность. — Мадам, — он протягивает пожилой даме руку, когда та выходит из такси, а затем галантно подставляет локоть, помогая добраться до небольшого уютного кафе в пригороде Лондона. Добираться сюда пришлось с трудом и не без помощи новых знакомых: Кендалл и Рей знают свои пути отлучиться из Хогвартса и добраться до нужного места. Конечно, такая помощь имеет свою цену, и весьма немалую, но Сонхва готов ее заплатить. Он одет просто до неприличия правильно: на нем аккуратный костюм широкого кроя в вертикальную полоску, что, по его расчетам, должно быть приближено к моде 40-х, когда Патрис уже вышла из подросткового возраста и даже покинула расколовшуюся секту, но как раз вошла в тот возраст, в котором женщина особенно кокетлива. Это, правда, выпадало на Вторую Мировую, но, конечно, французские офицеры точно так же пользовались успехом у дам. — Пак Сонхва, очевидно, — английский у Патрис, конечно, звучит с акцентом, но манера разговора удивительно привлекательна. Мадам присаживается за столик и окидывает Сонхва взглядом. Первичная оценка ее устраивает. — Что же, молодой человек? Расскажите мне, что вы в такое-то время забыли в организации, подобной последователям мсье Геллерта? Чтобы вынудить человека раскрыться — раскройся сам. И Сонхва беззастенчиво врет о том, как его маггловская семья его не принимала, как он был вдохновлен идеей магии и хотел стать великим волшебником, и как потом министерство его страны порушило все светлые идеи. И что сейчас он искренне недоумевает, как можно жить спокойно дальше, зная, что среди самых обычных людей вынуждены таиться и скрываться волшебники. Разговор затягивается надолго. Очень надолго: Патрис долго присматривается не один час, а затем вдруг раскрывается полностью. Рассказывает свою историю службы при Грин-де-Вальде, о его деяниях, о происходивших тогда событиях, и дальше, дальше, дальше, все углубляясь в свое чувство вины. Но не перед магглами. Их она все так же считает низшей ступенью. Сонхва интересна отнюдь не ее история как таковая, а схема, конструкция, механизм работы вербовщиков секты и насколько глубоко они могут проникать в голову, как надолго там остаются. Порой, как выясняется, на многие десятилетия: оказывается, Патрис, пусть и работая в министерстве, никогда не отказывалась от идей и установок идеологии по-настоящему. А еще — совсем по секрету, как это принято шептать у кокетливых пожилых женщин — поведала, что с некоторых пор все чаще замечает знаки. Да-да, Грин-де-Вальд снова призывает ее. Вот оно. — Мадам Мартен, — Сонхва сжимает жилистую угловатую руку в своих ладонях и смотрит с такой смесью мольбы и восхищения, что сердце Патрис тает. — Прошу, расскажите. Мне так невыносима жизнь у себя в стране, я только и думаю, как… Одна надежда — на прогрессивные идеи, на переворот. На революцию. Мы не будем жить хорошо, пока магглы вынуждают нас прятаться и не дают быть собой. О какой же современности тут речь, мы как первобытное общество. Позвольте мне найти следы, связаться, может хотя бы семья единомышленников сделает меня наконец счастливым. Они долго говорят. Сонхва давит на то, что потратит молодость, пряча свою магию, а Патрис сетует на свое прошлое, где она — нежеланный гость в этом мире, принадлежащем магглам, вынужденный ограничивать себя и жить в страхе раскрытия. Эта встреча тщательно фиксируется в тетрадях. Еще одна встреча — бесполезная — так же там отмечается. Поиски. Часы, дни, вторую неделю. Сонхва, может, и старается наладить свой график: он успевает заниматься и с Тодором, и выискивать ниточки, ведущие к идеологам секты, и тренироваться сам, — но чувство тревоги теперь неотступно следует за ним по пятам. Скоро самая важная встреча. Возможно, он никогда не будет столь близок ко всем ответам, как сейчас. — Ты нашел ответы на свои вопросы? — спрашивает Юнхо, когда застает старшего над целой стопкой писем, газет, пергаментов и тетрадей. Запомнить все это кажется невозможным — как сдавать еще один экзамен. — Да, но пока мне это не помогает, — Сонхва устало выдыхает и потирает ладонями лицо. Юнхо не выдерживает, забирает измятую бумагу и откладывает в сторону. Потерянный взгляд друга ему совсем не нравится. — Ради чего это все? Бессонные ночи, вылазки? Риск? — Глупо будет сказать, что есть, ради чего? — Сонхва не поднимает головы, лишь кидает косой взгляд на Чона. Слабо улыбается, отчасти разбито, отчасти — с надеждой. — Если я скажу тебе, что хочу что-то спасти. Не просто людей. — Сонхва?.. Но в его голове лишь беспорядочным ворохом роятся навязчивые мысли. Отнюдь не про учебу, тренировки или секту, не про пропажи людей и опасную дорожку к правде. Даже не про злосчастный Святочный бал, до которого остается не так много времени. Они про Чхве Сана.