В омуте зелёных глаз

Дин, ты мой брат, и я умру за тебя, но есть вещи, которыми не делятся ни с кем. © 1.05. «Кровавая Мэри»

Дин смотрит на него. Всегда. Не бросает взгляды словно невзначай, украдкой, как сам Сэм делает, а открыто смотрит. Не таясь. Не скрываясь. Взгляд его твёрд при этом, но Сэм в нём что-то скрытое порой улавливает, огонёк какой-то, что горит где-то в глубине. Сэм взгляды эти затылком даже чувствует. И ему жарко от них моментально становится. Хочется лишь спрятаться от этой прожигающей насквозь зелени: за экраном ноутбука, за газетой, за чашкой с отвратительно горьким кофе из ближайшей закусочной — только бы не тонуть в этих омутах и не сгорать в том пламени адском, которым они полыхают. Дин всегда внимательно очень смотрит. Будто каждую деталь внешности Сэма запомнить пытается. И взгляд его цепляется за губы, за родинки, в причудливый треугольник сложившиеся. От взглядов этих у Сэма во рту пересыхало так, что протолкнуть слюну вязкую в горло никак не получалось. Дрожь на кончиках пальцев оседала. От взглядов этих Сэму моментально в душ хотелось. Не смыть их с себя, нет, а прижаться чтобы лбом к спасительной прохладе кафеля и, губы кусая, имя Дина шептать. Так долго, что Сэм, кажется, вкус его начинает ощущать, который на губах сладостью оседает с едва уловимой ноткой горечи и отчаяния, что с головой его захлёстывает и на дно за собой тянет. И Сэм рядом совсем Дина в такие моменты не представляет. Нет. Никогда. Он руки в кулаки с силой такой сжимает, что на ладонях вмятины от ногтей остаются. Губы едва ли не до крови кусает, только бы стоны сдержать, только бы Дин не услышал. Только бы не узнал ничего. Иначе не отмыться Сэму от позора этого во веки веков. И не представлять бы губы эти, что влажные дорожки на шее оставляют, дрожью всё тело пронизывая. Не мечтать бы о руках этих, которые на животе его смыкаются, лишь сильнее к себе прижимая. Бороться с тягой такой бесполезно совершенно — это куда выше сил Сэма. Он пробовал — ничего хорошего из этого не вышло. Не помогло тут ни бегство в Стэнфорд, ни роман с Джессикой, который теперь лишь ошибкой Сэму кажется. Самой роковой, пожалуй, ошибкой в его жизни, приведшей к трагической гибели той, которая всё же дорога Сэму была, как ни крути. Не помогла ни совершенно безумная и не поддающаяся никакому объяснению связь с Руби, ни зависимость от её же демонской крови. От образа Дина, давно на сетчатке век отпечатавшегося, на сердце выжженного, не помогало ничего, как бы Сэм из силков этих вырваться не старался. Слишком уж сильна была его связь с Дином или зависимость от него же, тут уж как на ситуацию посмотреть. И Сэму не спрятаться было нигде. Нет больше спасительного пристанища Стэнфорда, нет больше тысяч и тысяч миль, что их разделяли когда-то. Некуда больше бежать. Они снова вдвоём — всё на круги своя вернулось. Снова салон Импалы, разделённая на двоих тишина и жуткая неловкость, от которой Сэм не знает куда деться. Он боится чувства свои к Дину ненароком выдать. Случайным жестом ли, словом, взглядом. Ведь Дин так близко всегда. Непозволительно близко. А тот, словно не замечая ничего, лишь ближе всегда подходит. Так, что в нос моментально бьёт его запах — разгорячённой на солнце кожи, который Сэм с детства любил, смешавшийся теперь с запахом кожаной куртки отца, которую Дин не снимал, кажется, никогда. Дин к себе его крепко всегда прижимает, опаляя шею дыханием горячим своим, волосы на голове ерошит, улыбаясь и смехом весёлым заливаясь при этом. И Сэм залипает на этой улыбке — у Дина она такая ослепительная. Он взгляд от неё отвести едва ли может — Дин не так часто улыбается, поэтому Сэм это словно подарок свыше каждый раз воспринимает. И в такие моменты Дин именно что улыбается, искренне, от души, а не натягивает ту самую ухмылку, преисполненную ехидства и самодовольства, на губы, которой он от мира отгораживаться привык, чувства свои истинные за ней пряча. Лёжа ночами на узкой кровати в очередном номере мотеля, одном на двоих непременно, безопасности ради и во имя экономии, Сэм порой глаз не смыкал, слушая размеренное дыхание Дина, на соседней кровати сном праведника спящего. А если и забывался ненадолго, то облегчения долгожданного это отнюдь не приносило — Сэму лишь кошмары такими ночами снились. И, проснувшись, он непременно натыкался на взгляд Дина, буквально умоляющий поговорить с ним обо всём, что происходит. Но Сэм лишь плечами передёргивал и уверял, что он в норме. Просто сон плохой приснился. Дину необязательно знать совсем, что каждый раз, глаза закрывая, Сэм смерть его переживает. Снова и снова. — Сэм… — доносится до него словно издалека голос Дина. — Проклятье, Сэм! Сэм моргает раз. Другой. Мир очертания чёткие вновь обретает. — Кажется, я задремал, — рукой по лицу проводит, будто остатки сонливости снять с себя этим жестом пытается. — Прости. Сэм к Дину поворачивается. И он проклясть готов всех на свете в этот момент, потому что взгляд от Дина отвести не может, руки которого на руле сейчас так расслабленно лежат, а губы едва открываются, когда он песню тихо под нос себе напевает. Сэм взглядом следит за капелькой пота, что так плавно скользит по изгибу шеи Дина. И едва сдерживает себя, потому что безумно хочется за подбородок сейчас Дина двумя пальцами взять, голову заставляя немного запрокинуть. А потом языком по коже медленно-медленно пройтись, путь этой капли очерчивая, слизать её, чувствуя, как дрожит при этом Дин, как кожа его мурашками покрывается. Поймать губами чужой, судорожный выдох, что лишь ещё сильнее желание распаляет. Сжать зубы на выпирающей ключице, пройтись языком по месту укуса. Касанием невесомым прикоснуться к скулам, очерчивая их грани, чувствуя, как кончики пальцев покалывает буквально от электричества того, что искрит сейчас между ними. Но Сэм лишь сглатывает шумно и отворачивается к окну, взглядом следя за проплывающими мимо домами, хотя вряд ли их видит сейчас, настолько в мысли свои погружён. Он ненароком желания выдать боится, его обуревающие и изнутри на части рвущие. — Всё хорошо? — спрашивает Дин. Но Сэму с ним совсем говорить не хочется, потому он лишь мычит в ответ что-то нечленораздельное. И Дина вряд ли ответ такой устраивает. — Сэмми, — с большим нажимом в голосе, чем обычно Дин произносит. — Что случилось? Поговори со мной. И Сэму ничего не остаётся, кроме как повернуться к нему и в глаза ему заставить себя посмотреть. — Дин, ты мой брат, — выдавливает он из себя наконец, пусть слова эти с трудом таким огромным ему даются, — и я умру за тебя, но есть вещи, которыми не делятся ни с кем. Сэму кажется в этот момент, будто меркнет огонёк в глазах Дина, будто зелень эта на мгновение всего, но застится сожалением. И ухватиться бы за эту мысль, но он прочь её от себя гонит, не позволяя надежде даже корни в сердце пустить. Слишком это больно. Слишком мучительно. И если Дин оттолкнёт его, Сэму не вынести этого. Никогда.