В омуте зелёных глаз

Он едва ли сейчас понимает, что они вообще тут делают. Они восемь часов в машине провели в максимально неудобной позе, когда невозможно даже ноги размять, чтобы просто… поесть? Бред же. Сэм куда с большей охотой оказался бы сейчас в бункере, расслабленно растянувшись на диване и медленно потягивая виски, смакуя каждый глоток, и наслаждаясь обществом Дина рядом. Кстати, о Дине. Сэм давно уже за ним наблюдает, делая вид, что увлечён газетой и поиском хоть какого-то дела для них, и понять никак не может: в Дине определённо что-то изменилось, что-то явно не так. Сидит себе напротив, уставившись в этот чёртов телефон, который тренькает каждую секунду буквально, чем Сэма из себя жутко выводит, и сверкает словно рождественская ёлка. Он точно ребёнок сейчас в ожидании долгожданного подарка на день рождение. — Ну там монстры и всё такое, — отмахивается от него Дин точно от мухи назойливой. И Сэм вдруг понимает, что Дин… врёт ему сейчас? Серьёзно? Он слишком хорошо брата знает, чтобы ложь от правды отличить. Дин никогда врать не умел. Юлил, да, порой недоговаривал, прикрываясь какими-то своими нелепыми принципами и правилами. Но вот врать, да ещё глядя ему в глаза, — это совсем не про Дина. Он лишь хмыкает и головой кивает, забирает со стола телефон, который Дин из рук на секунду выпустил. У Сэма просто дикое желание Дина на чистую воду вывести, узнать, что же брат так тщательно от него скрывает. — О, личное? — Сэм едва ли не давится этим словом, настолько оно непривычно из уст Дина звучит. Да, у каждого из них множество скелетов в шкафу было припрятано, но это никогда не было личным. Это «личное» точно слух режет. Откуда у Дина что-то личное может быть? Он же весь как на ладони, открыт точно книга и не в состоянии что-либо в себе держать. Это Дин никогда не видел границ, вторгался в личное пространство Сэма, подходил настолько близко, что он чувствовал исходящий от того жар. Это Дин всегда укладывал голову к нему на колени, когда у них столь редкие минуты отдыха выдавались и они могли позволить себе провести ночь, смотря любимые фильмы. Это Дин всегда волосы ему ерошил, что Сэма бесило жутко да из себя выводило. И теперь Дин будет говорить ему о личном? Поздно уже. Сайт знакомств? Сэм готов был что угодно, кажется, увидеть, но только не это. Он рассматривает фотографию Дина, сидящего на капоте Импалы. И ловит себя на том, что завис на этой картинке. Когда в последний раз он видел Дина вот таким: расслабленным, спокойным и с этой фирменной ухмылкой на губах? Сэм помнил прекрасно тот день, когда снимок был сделан, но сейчас это казалось таким далёким. Словно в какой-то другой жизни было и не с ними вовсе. Сэм внимания никакого не обращает на просьбу Дина вернуть ему телефон. Как ни в чём ни бывало, будто ленту в соцсети скролит, читает переписку Дина и некой Шэйлин. Он ни капли сожаления при этом не чувствует, лишь лёгкую… брезгливость и толику отчаяния. Ему не верится никак, что Дин мог так поступить. Хотя, как так? Кто внушил ему, Сэму, что Дин только ему одному принадлежит? Сэм осознавал всю бредовость своих притязаний на Дина, но унять зверя внутри себя было не так-то просто. Тому недостаточно было одних лишь объятий, он требовал большего. И в памяти смазанными картинками вспыхивают образы: бисеринки пота на виске Дина, переплетённые в полумраке пальцы, чёрная бездна зрачка, затопившая зелёный омут. Сэм так явственно сейчас слышит сбившееся дыхание Дина, его горячий шёпот возле собственного уха, что дёргается неволько. Они никогда не говорили о том, что случилось незадолго до отъезда или бегства, смотря с какой стороны посмотреть, Сэма в Стэнфорд, но это отнюдь не означало, что он забыл. Помнил каждый миг той ночи, каждое слово, слетевшее тогда с уст Дина. Помнил так явно и отчётливо, будто всё только вчера случилось, а не целую жизнь назад. И воспоминания эти до сих пор жгли изнутри, заставляли судорожно сглатывать и робко надеяться на то, что когда-нибудь всё повторится. — Прости, так сложно поверить, что красивая, страстная американская женщина может заинтересоваться таким, как я? И будто что-то гаснет сейчас в глазах Дина, словно ломается что-то. На секунду всего, но барьер даёт трещину, и Сэм успевает заметить это, прежде чем Дин вновь натягивает на себя маску невозмутимости и пофигизма. «Нет же, нет, Дин», — так и кричит всё буквально в Сэме. Он же не это вовсе имел в виду. Боги, и почему его брат так упрям? Почему дальше носа собственного не видит и настолько в себе не уверен? Сэм готов был весь мир к ногам Дина положить, только бы тот понял, насколько он хорош. Он достоин куда лучшего, чем какая-то там Шэйлин, которая может оказаться кем угодно. — Не жди меня, — бросает ему Дин, подхватывая свои вещи. На его лице вновь сияет улыбка, и Сэм едва ли не задыхается от боли сейчас, потому что она не ему совсем предназначена. Он брошенным себя ощущает, хотя мог бы давно уже и привыкнуть к таким вот исчезновениям Дина. Но каждый раз так сильно жжёт в груди, словно в первый. Каждый раз так нестерпимо больно, что хочется выцарапать сердце из груди собственными же руками. И хочется громить и крушить всё вокруг, только бы ярости своей выход дать. Но Сэм будто к месту прирастает, не двигается и, кажется, даже не дышит. Он счёт времени теряет, погружённый полностью в себя и раздирающую его боль. Он никогда сказать бы не смог, сколько просидел один за этим столиком после ухода Дина, пока его в реальность телефонный звонок не возвращает. Сэм не уверен даже, что это первый и что не увидит он сейчас длинную вереницу пропущенных звонков. Ему так и хочется колкость какую-то сказать, Дина чем-то задеть, когда он видит высветившееся на дисплее имя. Уже потом, когда вскроется вся правда относительно этой Шэйлин, Сэм будет едва сдерживаться, чтобы не воскликнуть: «А ведь я говорил!» Он будет хищный блеск в глазах прятать, будет стараться не сиять точно Чеширский кот, нацепивший свою самую ослепительную улыбку. Дин лишь ему одному принадлежит. Так было. И так будет всегда. Он обязательно припомнит ему эту историю. Всё до мельчайших подробностей вспомнит, умолчит лишь о кровоточащем сердце и непрошеных слезах, что в уголках глаз дрожали, когда Дин уходил. Когда-нибудь у него хватит смелости признаться во всём Дину. И будь что будет — он слишком устал чувства свои прятать.