В омуте зелёных глаз

— Если я толкну тебя, ты упадёшь? — Я успею схватиться за тебя, и падать мы будем уже вместе. (с) Мариам Петросян «Дом, в котором…»

Сэм шипит сквозь стиснутые зубы и дёргается каждый раз, когда пальцы Дина касаются предплечья, сначала обрабатывая рану антисептиком, а потом её же и зашивая. Рана не такая уж и серьёзная на самом деле была, Сэм вряд ли стал бы с ней сам так возиться, но спорить с Дином не рискнул. Понял, что себе дороже будет. Дин слишком уж на взводе был в последнее время, чтобы прислушиваться к голосу рассудка. С самого начала, как только они взялись за это дело, всё пошло не так. Сэм вообще понять не мог, зачем они ввязались в это, можно было перепоручить всё кому-то из других Охотников. Вот только Дин непреклонен был, ему самому непременно нужно было туда. И Сэм уступил, понимая, что Дину это необходимо сейчас, что Метка требует выхода агрессии. И Сэм не мог позволить себе расслабиться, не мог выпустить Дина из виду, дабы тот бед не натворил. Поэтому сам пропустил момент нападения и получил эту, по сути дела, царапину. Но дело даже не в том было, что Дин едва ли себя контролировать способен из-за Метки был. Тут явно что-то другое. Сэм видел, как часто тот облизывает губы, как дрожат его руки, как он бросает на него взгляды, которые насквозь буквально прожигали. И Сэм замирал на мгновение, стоило только с зелёными омутами Дина встретиться, терялся перед их магнетической силой. Не в силах был противостоять этому притяжению. — Проклятье, Сэмми, не дёргайся, — в голосе Дина сейчас куда больше металла, чем следовало бы, но Сэм не реагирует на это совсем. Он с Дина глаз не сводит, замечает, как дрожат его руки каждый раз, когда тот касается кожи, чтобы рану зашить. Дин не смотрит на него даже, отводя глаза всякий раз, когда Сэм пытается взгляд его поймать. Он понять никак не может, в чём дело, что с Дином такое происходит. Сэм перехватывает его руку, сцепляя пальцы на запястье, и слегка сжимает, вынуждая на себя посмотреть. — Дин, какого чёрта с тобой происходит? — Сэм в глаза ему заглядывает и теряется моментально в том лихорадочном блеске, которым они сейчас горят. Он сглатывает шумно, когда Дин наклоняется к нему и опаляет кожу на плече дыханием горячим. А потом забывает, как дышать нужно, когда губы касаются раны. — Дин… — выдыхает Сэм. Он едва ли не скулит сейчас, но отстраниться от Дина не в состоянии. — Пожалуйста, Дин… Сэм вряд ли сказал бы, о чём именно Дина просит. Но тот понимает его прекрасно — они всегда эмоции друг друга считывать могли, общаясь без слов, — и отстраняется от Сэма. Тот моргает раз, другой, а потом встаёт и на нетвёрдых ногах в ванную бредёт. Ему сейчас передышка требуется, чтобы мысли в порядок хоть немного привести. Ему бы дверь за собой закрыть, от Дина отгородиться. Но Сэм не делает этого, так и оставляет её открытой. Он слишком устал стены между ними возводить. Слишком устал прятаться за надуманными причинами, объясняя самому себе, почему не следует по дорожке этой идти. Ведь это же не всерьёз сейчас всё. Просто не может это правдой быть. Это временное помрачение рассудка у Дина или у него самого. А может, у них обоих. Или адреналин. Да, точно, это всё адреналин, кипящий в крови и пробуждающий желания, которые давно уже похоронены были. Пригоршня холодной воды в лицо отрезвляет немного, ясность в мысли возвращает. И Сэм вдруг прекрасно осознает, что готов сделать этот шаг, готов на поводу у желаний своих пойти. Звук льющейся воды заглушает шаги Дина, и Сэм замечает его тогда лишь, когда видит отражение в небольшом зеркале над раковиной. Дин, оперевшись на дверной косяк, стоит, руки на груди скрестив. — Посмотри на меня, Сэм, — произносит Дин вечность спустя, кажется. Голос его при этом требователен и настойчив. Но Сэм не в силах сейчас к нему повернуться, лицом к лицу с ним столкнуться. Он так и продолжает смотреть лишь на его отражение в зеркале. А в ушах кровь до сих пор шумит от прикосновения его пальцев, от касания губ горячих, по которым Дин быстро языком сейчас проходится. — Посмотри и скажи, что не хочешь этого. Не хочешь так же сильно, как и я, Сэмми. Скажи, что не чувствуешь это… — он будто слово подобрать пытается, — притяжение между нами. Пусть это лишь глупость, выдумка моя будет, и мы обо всём забудем. Всё будет так, как раньше. — Ничего уже не будет, — выдавливает через силу Сэм, язык с трудом огромным ему подчиняется, — как раньше. И ты это прекрасно понимаешь. Мягкая зелень глаз чернеет моментально — зрачок почти полностью радужку затапливает. Сэм упирается рукой в прохладный кафель, встряхивает головой, убирая отросшую чёлку, что так и норовит постоянно в глаза залезть. Утыкается лбом в зеркало, шумно дыша. Но всё тщетно, ничего не помогает. Эти омуты зелёные по-прежнему на него в отражении смотрят, в себя затягивают. И будто разрешение испрашивают, будто молят сейчас о чём-то. Сэм понять никак не может: Дин сожалеет о содеянном или же о большем просит. И этот внимательный, изучающий взгляд распаляет и без того бурлящую кровь, вынуждая шумно сглотнуть, проталкивая слюну вязкую в моментально пересохшее горло. И от этого мысли плавятся, и не остаётся ничего. Кроме звенящей пустоты, заполняемой всепоглощающим желанием, что сжигает сейчас изнутри. Дин шаг к нему делает, замирает на мгновение, а потом Сэма разрядом прошибает от прикосновения его пальцев к шее. Те быстро пробегают вниз, позвонки пересчитывая. И в этом жесте столько нежности и страсти одновременно, что Сэму кажется, будто его от одного прикосновения волной наслаждения накроет тут же, с ног собьёт и за собой унесёт. — Ты позволишь? — хриплый шёпот возле уха раздаётся, а после виска касаются влажные губы, считывая бешеное биение пульса под кожей. И сил хватает лишь на то, чтобы кивнуть слегка. И сзади мгновенно прижимается горячее тело. Сэм даже через ткань футболки исходящий от Дина жар ощущает. — Сэмми… — едва слышно, прикусывая мочку уха, Дин произносит. И у Сэма ноги подгибаются от этого голоса, а по всему телу сотни, тысячи мурашек бегут. А дальше всё как в тумане: горячие губы возле ямки на шее, рука поперёк живота, тут же скользнувшая ниже, без тени колебаний или сомнений. Пальцы ловко расправляются с пряжкой ремня и с молнией, пока губы покрывают, кажется, каждый миллиметр его шеи. Сэм вздрагивает всем телом, прогибается в пояснице, прижимаясь к груди Дина, животу его, когда рука ложится на ноющий член и сжимает его. Сэм ёрзает, толкается в кулак. И не кусает больше губы, не сдерживает хриплые стоны, что так и рвутся наружу. Дин что-то шепчет ему на ухо, дыхание его сбивается, когда он продолжает покрывать поцелуями шею Сэма, прикусывая мочку уха, усиливая и без того бившую Сэма дрожь. И тот лишь хрипеть был в состоянии, цепляясь из последних сил за скользкие края раковины. — Давай… сделай это для меня, Сэмми, — шёпот льётся в ухо сладкой патокой, будоража и опьяняя, растворяясь в шелесте воды. И Сэм дёргается, чувствуя, как волна наслаждения с головой его захлёстывает, а рука Дина на животе его смыкается ещё сильнее, упасть не позволяя. И силы есть только на то, чтобы загнанно дышать, хватая ртом воздух. Сэму хочется сейчас лишь глаза закрыть и в беспамятство провалиться, но в голове слишком много мыслей. Они забыться не дают. И всё произошедшее перед глазами обрывками проносится, вынуждая смаргивать это наваждение. Слишком много вопросов, но нет сил совершенно, чтобы ответы на них искать. Потом. Всё потом будет. Сейчас есть только Дин и его горячее, судорожное дыхание, что кожу разгорячённую опаляет.