В омуте зелёных глаз

Любить его — всё равно что стоять на узком карнизе метрах в пятнадцати над землёй, не имея возможности держаться. Ты вынужден лишь прижиматься спиной к стене, отчаянно хватаясь пальцами за любые выступы и неровности. И можешь только молиться Богу, чтобы Он не позволил ноге соскользнуть, иначе тебя ждёт неминуемая гибель. Любить его — всё равно что стоять на крыше небоскрёба, на самом её краю, под проливным дождём и шквалистым ветром, и надеяться на то, что не оступишься или тебя не собьёт с ног очередным порывом. Любить его — всё равно что добровольно подставляться под удар любой сверхъестественной твари, идти на неё с голыми руками совершенно и без должной подготовки, потому что это верная смерть. Любить его — всё равно что вдавить педаль Детки в пол до отказа и выехать на встречную полосу, закрыв глаза, надеясь, что тебя будут объезжать. Но мне всё равно. Я тот, кто стоит на этом грёбаном карнизе. Тот, кто непонятно по какой причине залез на эту крышу. Тот, кто идёт на демона/оборотня/вампира (нужное подчеркнуть), не пряча оружие под рубашкой. Я тот, кто выезжает на встречку. Потому что любить его — всё равно что жить. Без него всё теряет смысл, обращается в тлен и становится неважным совершенно. Он — опасность, что щекочет нервы, адреналин, что бежит по венам. Он — древний, почти первобытный ужас перед силой стихии, страх пули в сердце, ухающая внезапно в пятки душа. Он — желание, растекающееся под кожей, зудящее внутри и сжигающее дотла. Он — само искушение, сам соблазн в чистом виде, и противопоставить ему нечего. Его улыбка — оскал хищника, учуявшего свою добычу. И пусть жертва ещё не знает о этом, но ей не уйти, она уже попалась в ловко расставленную ловушку. Как все те девицы, которым он улыбался во всех этих закусочным и мотелях, в которых мы останавливались. Я лишь хмыкал себе под нос, не сводя с него горящих от желания глаз. В его глазах всегда пылает дьявольский огонь, что влечёт к себе. И невозможно сопротивляться этому, как не может мотылёк не лететь на горящее пламя свечи. Это уже на уровне инстинктов: и у всех этих мотыльков неразумных, и у меня. Я покоряюсь этому огню, иду на его зов. В его глазах всегда усмешка, дерзость и вызов. В них всегда это пренебрежительное отношение к миру, эта бравада, за которой он прячет себя настоящего. Но всё это сплошь показное, для всех остальных, но не для меня. Я вижу в этих глазах лишь запредельную нежность, безграничную любовь и толику смущения, что прячется за длинными ресницами, стоит мне лишь сказать ему, как он прекрасен. Он ошеломительно красив просто. Красив той опасной, хищной красотой, устоять перед которой совершенно невозможно. Он подобен плющу ядовитому, обвивающему дерево до тех пор, пока полностью не поглотит его. И бороться с этим бесполезно — он всё равно сильнее окажется. Я уходил. Уходил множество раз, надеясь на то, что теперь-то уж точно порвётся эта связывающая нас нить. Но она прочнее всех канатов оказалась. И как бы далеко я не убегал, как бы ни старался забыть, — всё тщетным было. Он ли возвращал меня назад или я сам возвращался, но всегда чувствовал, что это правильно. Именно тут, рядом с ним, моё место. Нигде больше. И неважно совсем, где именно: будь то Ад или Рай. Главным всегда было то, что он принимал обратно, он прощал, какую бы сильную боль я не причинял ему своим предательством. И это не просто чувство, связывающее двоих. Это нечто большее всегда было. Это уверенность в нём, как в себе самом. Это доверие безграничное, когда падаешь спиной назад и абсолютно точно уверен в том, что тебя подхватят, упасть никогда не дадут. Это жизнь сама. И мы в ней неразделимы. Спаяны душами так, что давно уже одним целым стали. И он принял это. Для меня же всегда так и было — я не знал никого, кроме него, никого не любил так, как люблю его. Он весь мой мир. Вся жизнь моя. Он — всё сущее.