Но я не знаю, куда мне идти. После всего, что мы пережили, он умер у меня на глазах. После такого нормально не будет. © 11.17. «Обманный манёвр»
Только забрав Сэма из больницы и оказавшись в машине, Дин выдохнуть себе позволяет. Пробегает быстро пальцами по оплётке руля и ощущает, как дышать легче становится, как расправляются плечи и сам собой отступает страх, что сжимал сердце рукой костлявой последние часы. — Слушай, а что ты сделал? — спрашивает Сэм. И Дин вид делает, что не понимает совсем, о чём брат сейчас. Но всё это напускное только: он прекрасно осознавал, что разговора о случившемся им не избежать, пусть и ужасно хотелось оттянуть момент наступления этот грядущего апокалипсиса личного масштаба. Поворачивается к Сэму, не теряя до последнего надежды, что тот допытываться не будет. Но когда это Дину Винчестеру везло по жизни? — Когда решил, что я умер, — настаивает Сэм, не подозревая даже, по какому минному полю сейчас ступает. — Что ты сделал? — Спланировал ремонт в твоей комнате, — Дину всё в шутку обратить хочется, он не желает говорить о том, что на самом деле было. — Джакузи, диско-шар, чтобы всё стильненько, — эта ложь так легко срывается с его губ, точно он давно обдумывал, что же Сэму ответить. — Серьёзно, — не отступает Сэм. — Я просто знал, что ты жив, — ложь. Ещё одна. Её уже столько между ними накопилось, что на несколько жизней с лихвой бы хватило. Но Сэм никогда не должен узнать о том, что Дину пережить пришлось. Это убьёт его просто, Дин уверен в этом был. Пусть лучше они и дальше оба вид будут делать, что Сэм поверил в слова Дина. Им не привыкать в притворство друг перед другом играть. Он сам об этом забыть мечтает, как о самом жутком кошмаре. Всё так быстро случилось, что Дин даже понять ничего не успел.***
Всё словно в грёбаном кино происходит сейчас, точно в каком-то просмотреном множество раз вестерне, в котором помнишь каждую сцену наизусть. Ничтожные доли секунды, превратившиеся в вечность. Точно поставленное на паузу мгновение, когда видишь, как летит пуля и невольно следишь за ней взглядом. Он видит, как дёргается Сэм, тело которого пуля прошивает, видит, как медленно тот на колени падает, а потом на пол заваливается. Только всё это не на экране вовсе происходит, не с кем-то другим, а прямо у него на глазах. В этой драме ему место в первом ряду уготовано — хотел он того или нет. И мир весь моментально сжимается настолько, что обращается в ничто. Исчезают звуки, выцветают краски, только в ушах до сих пор противно звенит от звука выстрела. Дин к Сэму подбегает и падает рядом с ним на колени. — Тихо, тихо… — попытка успокоить не только Сэма и внушить ему, что всё обойдётся, но и себя тоже. — Так, надо вытащить пулю, ты понял? Будет адски больно, — голос срывается и дрожит. И почему в этой Богом забытой хибаре нет виски?! Он бы сейчас так кстати был. Сэму дать, чтобы боли не чувствовал, самому выпить, чтобы хоть немного в себя прийти и унять эту противную дрожь в пальцах. И пуля эта проклятая, чтоб её, не поддаётся никак. Не впервые же это делать приходится, но разве привыкнешь к такому: пулю вытаскивать из тела брата? Что за жизнь у них такая, если для них это уже давно вариантом нормы стало? — Оставим на память, — пальцы все в крови, но Дин пытается улыбаться и шутить. Это ни черта не помогает справиться со страхом, но так нужно сейчас что-то, что заставит чувствовать себя хоть чуточку… нормальным? — Будет о чём вспомнить и поржать. Дину кажется, что всё позади, что опасность миновала. Не первая всё-таки пуля в жизни Винчестеров. Сколько они таких уже на двоих словили? Да и словят ещё не раз — уж с их-то везением и ремеслом. Нужно лишь освободить сейчас тех двоих да доставить в больницу, чтобы им там и Сэму помощь оказали. — Всё будет хорошо, — твердит как мантру. Только бы вот поверить в это и самому ещё. Дин на пределе уже. Слишком взбудоражен он сейчас. Все мысли только о том, как бы Сэма спасти. Но для этого нужно телефон найти — единственная возможность Сэма спасти. И его нужно оставить тут, совсем одного, не имея возможности контролировать состояние, вверив фактически жизнь Сэма незнакомцам каким-то. И осознание этого жжёт изнутри, мешает здраво взвешивать произошедшее и оценивать ситуацию. Они же всегда вместе были, через всё дерьмо, что на них сваливалось, вдвоём проходили. А теперь… нужно просто встать и уйти? Нет-нет, так нельзя. Сэм тут не останется. Ни за что. Дин на себе его готов тащить столько, сколько потребуется. Но не станет ли от этого Сэму только хуже? Он же на ногах едва держится. Но когда это могло кого-нибудь из них остановить? Дин чувствует, как наваливается на него Сэм всем телом своим, — тяжёлый же, чёрт возьми. Они пробираются через этот лес чересчур уж медленно. И виной тому вовсе не тьма непроглядная, которую не в силах разогнать луч от единственного небольшого фонарика в руке Дина, что дрожит сейчас так, что полоска света мечется по тропинке из стороны в сторону. Виной тому слабеющий с каждым шагом Сэм. Дин ощущает сейчас, как силы брата покидают, пусть тот и пытается делать вид, что всё хорошо. Типичный Винчестер! Неудача постигает их и в следующем домике — снова не работающий телефон, нет радио, по-прежнему не ловит связь. Проклятье! Но Сэм явно не в том состоянии сейчас, чтобы дальше идти. Ему силы оставшиеся поберечь надо. Дин вряд ли понимает, что до него этот парень донести пытается. Корбин… или как там его зовут? — … он нас задерживает. И эти слова словно красная тряпка для быка срабатывают, как спусковой механизм, что готов вот-вот наружу выпустить всех его демонов, затаившихся внутри. — Мы вас спасли. Спасли обоих, — гнев прорывается наружу шипением, пальцы сами собой в кулаки сжимаются. Дин из последних сил сдерживается, дабы не сорваться. — Дин, перестань. Он прав, — голос Сэма отрезвляет слегка. — Вам нельзя задерживаться. Идите. Найдёте помощь и вернётесь. Почему-то это «вам» так сильно сейчас режет слух. Как бы там ни было, Дин не готов оставить Сэма одного в какой-то глуши практически беззащитного перед теми тварями, которые убить его могут. Он никогда не бросал и не бросит, всегда рядом будет. — Нет, Сэм! Нет. Собственный крик до сих пор в ушах стоит, пока Дин лихорадочно мечется по лесу в поисках палок, веток. Всего того, из чего можно построить носилки, которые помогут Сэма вытащить отсюда. Руки давно уже едва ли не в кровь разодраны, пот глаза застит, дыхание срывается, но он не может позволить себе остановиться. Только не сейчас, когда Сэму так помощь нужна. И Дину занять себя чем-то просто необходимо, только бы не думать, только бы не возвращаться мысленно в этот домик охотничий, в котором Сэм на полу кровью истекает. Но не может он забыть эти глаза, полные боли и страдания, не может не вспоминать этот голос срывающийся, в котором так и сквозят нотки отчаяния и страха. — Спокойно. Спокойно, — прикрывает глаза, дышит тяжело, точно загнанная лошадь под неумелым, чересчур уж ретивым седоком. Ему сейчас как никогда трезвость мысли сохранить нужно. Это залог выживания для них всех. Это единственный шанс Сэма спасти. — Надо уходить, — Дин закрывает за собой дверь домика и тут же ощущает эту гнетущую тишину, что повисла здесь. И пусть он не понял ещё, в чём причина, но она на плечи моментально давит и сжиматься заставляет. А потом видит Сэма на полу. И в той позе, в какой брат его лежит, ему неестественное что-то видится. — Сэм? — так хрипло, что сам голос свой узнаёт едва. — Сэмми! Что случилось? Но он не хочет слышать ответ на этот вопрос — не готов к тому, что скажет ему Корбин. Где-то внутри себя Дин и так уже знает, что случилось: Сэм не реагирует на голос его, на то, как Дин в чувства его привести пытается, пульс не прощупывается под пальцами. Сэм… в этих буквах весь мир его заключён, весь смысл его жизни. И какой бы дерьмовой она ни была в итоге, Сэм всегда светлым пятном был. Тем единственным, ради кого Дин на всё готов пойти был. Да он душу, чёрт возьми, за него продал не для того совсем, чтобы потерять вот так — от пули ублюдка какого-то. Весь мир его переворачивается с ног на голову. Но Дин упорно продолжает цепляться за ту реальность, в которой Сэм жив. Мозг сопротивляется отчаянно. Никак не может осознать произошедшего. Никак смириться не может. И не привыкнуть никогда к такому. Сколько бы раз не терял, сколько бы жизни их не висели на волосок от смерти, каждый раз как в первый всегда. До одури больно. И мозг просто отключается, переставая что-либо вообще осознавать. Лишь голые инстинкты остаются. Те, которые притупляют боль, которые двигают вперёд. Пусть и на автомате только, напрочь отключив связь с реальностью. Не справился. Не уберёг. Провалил главную миссию свою — миссию защитника. Не смог уберечь того, кто был важнее всего и вся на этом ли свете, в Раю ли или в Аду. Слова Корбина словно на втором, десятом, двадцатом фоне звучат: Дин не понимает, что ему говорят. Ему плевать абсолютно, он замкнулся в мире собственном, в котором не осталось ничего сейчас. Ничего, кроме боли. И боль эта жгучая, как те слёзы, что собираются в уголках глаз. Испепеляющая изнутри и выжигающая то немногое живое, что осталось после адового пламени, пыток Аластора, года в Чистилище и Метки Каина. Скручивающая все внутренности в узел столь тугой, что продохнуть невозможно. Хотя зачем дышать? Смысл в этом теперь какой? Зачем жить, если нет больше того, ради кого всё это было. Никогда не думал, что способен испытывать такую боль. Казалось, что она была больше него, заполняла собой всё его существо, вырывалась наружу и поглощала всё свободное пространство вокруг него. И осталась ещё ярость. Та, что поглощает целиком, не оставляя ни капли здравого смысла. Та, что заставляет нож достать и шипеть сквозь зубы угрозы. Ему плевать: выберется он отсюда или нет, но заберёт с собой тех, кто в смерти брата повинен. Сэма больше нет! Даже когда он уходил, оставляя за порогом, выбирая кого-то другого, важно было только то, что Сэм жив был. Всё остальное меркло в сравнении с этим. Со всем остальным он справлялся — не привыкать было уже. Да, больно было. Да, сердце разрывалось на части. Но осознание того, что он где-то там — дышит, радуется, плачет… живёт — слегка притупляло эту боль. Пусть Сэм злился, обижался, презирал, кидался обвинениями. Пусть ненавидел даже, но главное в том было, что он жив был. Дин не помнил почти, каково это — иметь мать, которая пела колыбельные на ночь. Смирился со смертью отца. Принял жизнь, в которой не было больше Бобби. Но даже представить в самом кошмарном сне не мог, что однажды останется в мире, в котором не будет Сэма. Один на один со своей болью, со своим отчаянием и страхами. — Я вернусь за тобой, слышишь? — наклоняется к Сэму ближе, точно тот действительно услышать его способен. Дин глаз, что жжёт от непролитых слёз, от Сэма отвести не может. Тот будто спит сейчас, настолько безмятежно его лицо. Пропала эта извечная складка между бровей, когда Сэм хмурился или над чем-то задумывался. И так хочется губами прикоснуться к виску, в последний раз ощутить тепло этой кожи, которая не успела ещё остыть. Но он сдерживает себя — слишком много сейчас здесь свидетелей, чтобы он мог себе такое позволить. Он может только впитывать этот образ, словно губка, растягивать мгновение на вечность, чтобы запомнить Сэма таким: умиротворённым, спокойным, без извечной печати заботы о благах мира на лице. — Обещаю, — и обещание это в горле застревает, царапает и изнутри выжигает похлеще напалма, места после себя живого не оставляет. И Дин в дверях замирает, не в силах сейчас хотя бы шаг сделать. Его взгляд прикован к Сэму, губы беззвучно шепчут что-то — он сам едва ли понимает, что именно сказать хочет. Это куда больнее, чем казалось. Потерять раз и навсегда, не имея возможности спасти. А потом он решается, точно точку ставит, не оставляя себе ни единого шанса на такое многообещающее многоточие. Дверь закрывает и оставляет будто Сэма за порогом жизни своей.***
Дин приходит в себя на больничной койке. Рёбра болят так, что любое движение, каждый сделанный вдох причиняет адскую боль просто. Перед глазами двоится всё и расплывается так, что ему далеко не сразу удаётся поймать в фокус стоящую на пороге палаты девушку. — Я хотела узнать, как ты, — заговаривает она с ним, но Дин точно не слышит её сейчас. Ему до сих пор кажется, что всё произошедшее — лишь злая шутка подсознания, которое подкидывает ему самые жуткие его страхи, на прочность тем самым испытывая. Сейчас вот Сэм войдёт в эту палату, и они оба посмеются над случившимся. — … Смерть — ещё не конец, — произносит Мишель. И Дин только теперь, кажется, осознаёт, что всё это действительно реально, а не плод его воображения. Но именно это заставляет его вспомнить кое-что. «Просто сделать так, чтобы после смерти вы не воскресли», — всплывают вдруг в памяти слова Билли. В его мозгу будто щёлкает что-то в этот момент, будто загорается лампочка гениальной или, скорее уж, безумной, тут как посмотреть, идеи. Дин понимает, что выход есть. Какой никакой, но есть. Словно забрезжил где-то вдалеке тонкий, едва различимый в кромешной тьме лучик надежды на то, что его выходка поможет вернуть Сэма. Он должен хотя бы попытаться сделать это, а не сидеть тут и жалеть себя. — И как ты будешь разговаривать с этой адской машиной смерти? — доносится из-за спины испуганный голос Мишель, пока он лихорадочно, точно наркоман под ломкой, пытается найти на полках в шкафу нужные ему медикаменты. — Легко. Надо умереть. Безумный, но всё-таки план. Лучше такой, чем никакой. Сейчас нет времени на то, чтобы взвешивать все за и против и альтернативные варианты искать. Действовать надо. Однажды он уже проделывал этот трюк. Почему бы не рискнуть и теперь? Терять ему всё равно уже нечего. Сэм мёртв, а кроме него у него не было никого больше в этом мире. Кас и тот был одержим Люцифером — горевать по Дину этот падший ангел точно не станет. Впрочем, как и Кроули, — одной головной болью меньше у бывшего Короля Ада станет. И он находит то, что ему помочь может. Горсть разноцветных таблеток точно оттягивает ладонь. Или то лишь расшалившееся воображение с ним играет? Нервы у него давно уже ни к чёрту, это определённо правда. — Так, — Дин наставления последние Мишель даёт. — Когда отрублюсь, вызови врача. Скажи, пусть откачает меня, если сможет, — он замечает грусть в глазах девушки. — А не сможет — всё равно без обид. Для себя он давно уже всё решил, не стоит и дальше тянуть, упускать секунды драгоценные. И стало, на самом деле, даже проще как-то. Зачем волноваться о будущем, если его у тебя нет? Зачем думать о том, что будет завтра, когда у тебя это завтра отобрали, лишив самого дорого, что было. Дину всегда плевать было, что с ним будет, лишь Сэм один важен был. И если выпал шанс спасти того, вернуть его к жизни, то почему бы не воспользоваться им, даже если это полнейшее безумие. Он глотает таблетки, запивая тем, что первым под руку попадается. Теперь остаётся только ждать, когда же за ним придут… И кровь в ушах шумит с такой силой, что он не слышит практически ничего, изображение перед глазами плывет так, что почти не видит сейчас. Пульс до отметок бешеных подскакивает, а сердце так заполошно бьётся в груди, что, кажется, готово вот-вот выскочить, сломав ещё парочку ребёр, будто им и так мало досталось. — Долго добираешься, — бросает он появившейся Билли. — Дин Винчестер, — произносит та, и в голосе её явно сквозят нотки торжества и самодовольства сейчас. Дина всегда поражало то, с каким пиететом все эти сущности сверхъестественные: будь то ангелы или демоны — имя его произносили. Точно он был для них рок-звездой какой-то популярной, точно увидеть его и заполучить в лапы собственные было пределом их мечтаний. Да, пожалуй, он слишком многим насолить успел и в Аду, и в Раю, раз снискал себе славу такую. Но сейчас ему не до сарказмов Билли и не до её ёрничеств. Свою минуту славы она получит потом, когда-нибудь, но не сейчас точно. — Надо поговорить о Сэме, — это то, что волнует его больше всего сейчас. — Верни его. — Вернуть? — некое удивление проскакивает в голосе Билли, но Дин отмахивается от этого. — Ты забрала, я хочу вернуть, договоримся? — ему голосу собственному хочется больше твёрдости и уверенности придать. Пасовать перед Жнецом он явно не намерен, да и знакомство с Кроули даром не прошло. — Тьма на свободе. Миру грозит гибель. И когда всё начнётся, конец придёт всему, и тебе тоже, — он точно игрок в карты достаёт свои главные козыри. Ему и нужно лишь одно только: чтобы Билли поверила ему, иначе всё это впустую будет. — Только Сэм её остановит, — глаза его сейчас едва ли не нахальством лучатся. — И как же? — ему нечего на это ответить. Они так и не нашли с Сэмом способ Тьму в небытие отправить, где той и самое место. — Я так и думала. Какая прелесть. Притворяешься, что спасаешь Сэма ради всего мира, но на деле — и мы оба это знаем — ради себя, — эти слова дёрнуться невольно заставляют, руки в кулаки сжать и щёку изнутри закусить, потому как Билли точно в цель попала. Она будто насквозь его видит, точно мысли его самые сокровенные, которые он даже от себя самого, прикрываясь благами и спокойствием мира, прячет. — Ты не можешь без него. И Дину впервые сорваться хочется, впервые прокричать кому-то в лицо, что всё это правда, так оно и есть на самом деле. Он готов признать сейчас перед высшими силами, что все его поступки не только заботой о Сэмми продиктованы были, но что он сам не смог бы жить в мире, в котором не было бы Сэма. Он готов был собой, не раздумывая совершенно, пожертвовать, только бы у брата шанс был прожить достойную жизнь. Потому как не было ничего в этом мире, в прошлом ли, в настоящем ли, что он ценил бы выше Сэма. Любовь к нему давно уже все границы перешла, попрала все его устои, подмяла под себя всего принципы жизненные. Всегда лишь Сэм во главу угла поставлен был. Всегда лишь он один важность имел. — Конец игры, Дин, — его почти воротит сейчас от этого торжества в голосе Билли. — Я прошу тебя, — слова ему с трудом огромным даются. Голос дрожит и ломается. Дин никогда не стал бы ради себя самого просить. На себе он давным-давно уже крест поставил. И плевать было абсолютно, что с ним будет, но Сэмми… Тот заслуживал куда лучшего, чем умереть в какой-то жалкой лачуге. Сэмми жить должен. — Умоляю, пожалуйста, — он почти готов перед ней на колени пасть, только бы это помогло сейчас. — Верни его. Возьми меня вместо него, — Дин даже ни на мгновение не задумывается о том, каково будет Сэму, когда тот узнает, что он жизнь свою на его променял. Это всё на второй план отходит куда-то. — Я не базарная торговка, паренёк. Я жнец, — отрезает Билли. — И самое интересное: Сэм жив, — и Дин не верит услышанному, она просто издевается над ним сейчас. Он же сам всё видел, чувствовал, что не бьётся под пальцами пульс. — А вот ты — нет. Скоро умрёшь. Уже вот-вот. Билли щёлкает пальцами, возвращая его в ту реальность, где за его спиной люди так отчаянно борются за его жизнь. И только теперь до Дина доходит, какую опрометчивую ошибку он совершил, как поддался эмоциям и принял то решение, которое казалось единственно верным. Да Сэм же убьёт его, если только узнает об этом. И за какую-то долю секунды он решает, что не может так просто сдаться, не может позволить обыграть себя. Он никогда не сдавался, так почему же должен делать это сейчас. Мгновение спустя Дин приходит в себя на холодном полу больницы и его наизнанку буквально выворачивает от принятых таблеток. Но всё это так неважно сейчас, потому что Сэм... жив!***
— Ясно, — на губах Сэма улыбка появляется. И Дину кажется, что брат не верит ему сейчас, но допытываться до истины не хочет почему-то. — Я знал, — Дин ключ в замке зажигания поворачивает и срывается с места. Ему как можно дальше от городка этого проклятого оказаться хочется.